Я больше не злился. Но ничего не менялось. Всё, что должно было выйти - сорваться, прорваться, выгореть - осталось внутри.
Я думал: вот сейчас, когда она снова в дверях, тонкая, тёплая, тихая и с блестящими, как в лихорадке, глазами, - всё станет иначе. Что после этого я снова стану собой. Или кем-то новым. Но не таким пустым.
Когда Мерседес пришла в следующий раз, я провёл её в номер, не спрашивал, не прикасался сразу. Она вошла сама. Сняла с плеча лямку тонкой майки. Я смотрел - и ничего не чувствовал, кроме плотного кома в груди и как тяжелеет дыхание. Тяжесть, которая вот-вот будет сброшена - но ненадолго.
Мы не говорили.
Мы никогда не говорили.
Руки находили её вслепую, будто всё уже было выучено. Дыхание сбивалось в такт. На полу, на кровати, у стены - всё равно где, всё равно как. Ничто не было важным, кроме того, чтобы выжить в этих касаниях. А потом - холод. Стыд. Безмолвие. Она вставала первой. Уходила босиком. Или я сам стучал в её дверь - почти всегда ночью. Ни слова. Только тело к телу, кожа к коже, пока не отпустит хоть немного.
Потом я лежал, смотрел в потолок. Считал трещины, как будто в них могла быть разгадка, почему мне всё ещё хреново.
Это не был роман. Не близость. Просто… нужда. Такая же, как в воздухе, воде, сне, которого всё равно не было. А на утро - пустота. Холодная кухня. Кофе из автомата. Город, где всё чужое.
Иногда я видел, как она говорит с Ло. Губы шевелятся, пальцы сжаты, взгляд уходит в сторону.
У него - мрак под глазами. Он стал тише. Тень от себя.
И я не спрашивал. Не хотел знать, кто он для неё теперь. Или кто она - для него. Что у них внутри. Я проходил мимо. Не останавливался. Знал, что ночью её шаги раздадутся у моей двери или я поднимусь в её номер, и ненадолго станет легче.
Я не жалел себя. Мне не нужно было сочувствия - ни от них, ни от себя.
Просто внутри что-то ещё не срослось. Как перелом, который начал заживать как придётся.
Я ещё не мог снова дышать с ними в такт. Не мог разделить ни разговор, ни тишину. Злость ушла. Но пустота осталась. И пока она была со мной в одной комнате - я всё равно чувствовал себя отдельно.
Отдельно от неё. От Ло. От всего, что когда-то считал своим.
***
Но эмоции - штука липкая. Они не уходят, они просто дремлют. И когда мы вернулись в Старлайт Шорс, когда снова почувствовался запах родных улиц, Калифорния, закаты, ветка мяты в бурбоне, я понял, что на месте старого Криса - новая оболочка, а внутри… тот же вулкан.
После Синдао всё будто зависло - ни врагов, ни заданий, ни беготни. Старлайт оказался странно тихим. Я приходил в себя. Отмывался изнутри. Пытался сообразить, как вообще теперь жить, когда ни одна старая схема не работает.
Мы с Мерседес не жили вместе. У неё - свой дом, своя сцена, своя жизнь с микрофоном и вспышками. Я видел её афиши по городу, слышал голос из открытых окон и машин. Она стала чаще появляться в сети, в каких-то клубах, на светских съёмках. Певица. Восходящая.
Иногда она всё же приходила. Без предупреждения. Просто появлялась на пороге - будто прошла мимо, будто случайно. Мы почти не говорили. Иногда сидели в тишине, иногда - не дожидались тишины. И уходила она так же - быстро, как будто боялась передумать.
Я не спрашивал. Ни о прошлом, ни о будущем. Всё между нами держалось как на тонкой леске - чуть дёрнешь, и порвётся.
До одного совсем раннего утра, которое рождалось в глубокой ночи, где мы вдвоём не спали.
Я не искал повода. Просто проходил мимо. Её телефон лежал на подоконнике в коридоре, пока в душе шумела вода. Экран загорелся. Я не хотел читать - но увидел.
Ричмонд: «Ты пропала. Соскучился. Когда увидимся?»
Имя знакомое, не из прошлых жизней. Я его слышал раньше вскользь, вроде бы парень из музыкальной индустрии, ничего серьёзного. Чёрт, почему я вообще знал его?..
И мне хватило.
Я не взял телефон. Не трогал. Только смотрел пару секунд, пока не погас дисплей, - и ушёл.
Она не обязана была ничего объяснять. Мы никто друг другу, кроме того, что уже случилось. И всё же - внутри щёлкнуло. Не из ревности. Из понимания, что всё пусто, ни опор, ни связи, тут даже рухнуть нечему. Что она может уйти в любой момент.
Что я - тоже.
***
В Стар пришла зима. Снег с хрустом оседал на капотах машин, скрипел под подошвами. Зимнее солнце лизнуло крышу напротив, снег искрился, будто всё было чисто и честно. Как же далеко от правды.
Тем утром город ещё не успел проснуться по-настоящему, но я не спал с двух ночи. Просто сидел у окна и смотрел, как белизна накрывает улицы, как будто могла стереть всё - и то, кем я стал, и то, что сделал.
Когда она вышла из дома, я уже ждал снаружи. Стоял на ступеньках, в куртке наглухо, с пустым лицом, потому что любое выражение на нём было бы ложью.
Мерседес остановилась в паре шагов от меня. Её дыхание превращалось в пар, размывая черты лица.
- Крис?
- Ты... - начал я и осёкся. – Я стал чудовищем, но не потому, что мне вкололи какую-то дрянь, а потому что ты решила, что я недостоин правды.
Я думал, что буду в состоянии говорить ровно, но голос прозвучал, как шипение.
- Ты оставила там телефон. И не ответила ему, а он ведь скучает.
Она поняла сразу, но не моргнула, не выстрелила в ответ. Просто стояла, как будто эти слова не долетели. А потом спокойно - до ужаса спокойно - сказала:
- Я беременна.
Секунда.
Мир качнулся.
- От того придурка, что стоит передо мной, - добавила, глядя в меня, как в зеркало, которое наконец-то решилась разбить.
- Двуличная тварь, - я выплюнул это, не в состоянии управлять собой.
Она побледнела. В глазах мелькнул ужас, а потом - обида, ярость. Горячий удар. Моя щека слегка покраснела.
Я медленно провёл рукой по лицу. Почувствовал, как злость сгорает, оставляя после себя холод.
- Это был первый и последний раз, когда ты подняла на меня руку, - тихо сказал я, не повышая голоса. - Поняла?
Она вскинула голову.
- Ты не имеешь права выставлять меня равнодушной стервой! Потому что я сожалею. Каждую чёртову ночь сожалею!
- А мне от этого легче? – хриплю в ответ я. - От того, что у тебя везде есть вариант про запас? После всего? После того, как я сдался тебе весь? Я сделал шаг навстречу. А ты? Ты хранишь этого чёртова сладенького придурка в телефоне, пока ходишь в моём доме и смотришь на меня, будто мы одно целое.
Она стиснула зубы, но потом её голос взлетел в свинцовое от туч небо.
- Потому что я не знала, как! Как это сказать! Как закончить всё с ним и начать с тобой. Я всё сломала - да. Но я не умею по-другому. Я...
И вдруг - срывается. Плачет. Так, будто больше не может держать внутри. Она стоит передо мной, упрямая, сильная, чёртова ведьма, которая довела меня до полуживотного состояния. И всё равно я вижу в ней человека. Настоящего.
Я делаю шаг назад. Один. Потом другой.
- Хватит. Не надо вот этих трагических монологов.
Я сжал кулаки в карманах. Слишком сильно хотелось… всего. И забыть. И простить. И снова разорвать. И я ушёл. Не потому что хотел уйти, а потому что остаться - значило бы сделать что-то, о чём я бы сильно пожалел.
***
С утра Ло спросил, что со мной случилось. Я нехотя буркнул «Мерседес», и мы разошлись каждый по своим делам.
Когда Ло вернулся вечером, я сидел на кухне с ногами на столе, в штанах и футболке, с сигаретой, которую выкуривал, не торопясь. Снег всё ещё падал с неба, следы от её ботинок уже давно исчезли.
- Ну, - сказал я, даже не взглянув. - Можешь начинать. Ты ждал этого момента. Скажи: «Я же говорил».
Ло поставил сумку у стены, скинул куртку и выдохнул через нос:
- Я же… намекал. Но ты не хотел слушать.
- Потому что она тянула нас из той задницы, в которую ты себя загнал сам, а я - пошёл почти добровольно. Потому что она целовалась, как будто в последний день жизни. Потому что я хотел в это поверить, чёрт побери, - я бросил окурок в кружку, где был недопитый чай.
В кружке зашипело, и от этого звука меня ещё сильнее перекосило.
Ло молчал, и я это даже уважал. Он не начал петь мне песенку «я знал», просто сел напротив.
- Она не была ни святой, ни конченной ведьмой, - сказал он спокойно. - Была такой, какая есть. И ты сам видел. Просто раньше не хотел признавать.
- Ну теперь признал. Поздравляю, - я встал, прошёлся по комнате, вдруг чувствуя себя так, будто стены давят. - Знаешь, что обидно?
- Что?
- Что после всего, что мы пережили, всё равно остаёшься идиотом. Думаешь, что любовь - это валюта, которой можно выкупить себе новое сердце. А она - просто девчонка с телефоном, где всё ещё записан её «Ричмонд», как будто он важнее.
Ло смотрел внимательно. И голос его был уже чуть тише:
- А она? Ей, может, тоже казалось, что ты просто очередной псих с улицы, который уйдёт, как и все. Ей же вечно надо быть умнее, на шаг вперёд. Может, она просто не успела поверить.
Я замолчал. Ло всегда так: говорит как будто в пустоту, но ты уже не можешь не думать.
- Так что теперь? - буркнул я.
- Теперь, - Ло развёл руками, - у нас на руках не только психи и обидки. У нас теперь есть связи в Синдао, Крис. Шен Су нас уважает. Мы доказали, что не зря нас выбрали для тик-така. Нам открыты ещё и турниры. Возможность заработать. Найти ещё таких же, как мы. Протестировать себя.
- Мы теперь как в мутантском цирке, да?
- Нет. Мы теперь те, кто может выбрать, где их следующая битва.
Я долго молчал. А потом тихо сказал:
- Только вот с той, что была моей битвой, я уже всё проиграл.
Ло кивнул. И ничего не ответил. Потому что иногда это и есть дружба - не объяснять, а просто остаться рядом.
***
А на следующий день Ло выполз в коридор, пока я ковырялся в посудомойке. Она ломалась каждые два или три дня, как будто ею провидение проверяло на крепость мои нервы, пока Мерседес не было в поле зрения.
Я лишь мельком глянул на друга. Он нервно усмехался, мял край футболки, но не стал долго молчать.
- Слушай… - короткая пауза. - Почему ты меня простил?
Я замер, потом положил в сторону отвёртку и сел на пол, глядя на Ло. Тот избегал смотреть в глаза, старательно, но неумело это маскируя. Я видел каждую нестыковку в его мимике, каждую запоздалую, неуместную реакцию, которая вносила дисгармонию в попытки друга изобразить из себя безмятежность.
- Ты не предал меня. Ты просто выбрал.
Ло бросил свой цирк и ответил тихо, так, что я еле расслышал.
- Я тебя отдал. Я знал, куда тебя веду. Ты доверял мне, а я…
Я перебил его.
- Ты выбрал мою жизнь, Ло. Ты думал, что это её единственный способ продолжиться.
Мой цирк тоже не удался, голос выдал повысившееся в этот момент напряжение.
- Я на тебя орал первые три дня. Внутри. Хотел врезать, уйти, стереть тебя к чёрту. Но потом… - я вздохнул и облокотился о колено. - Потом понял, что ты сделал то, на что я бы, может, и не решился. Ты выбрал быть ненавидимым. Ради меня.
Ло сморщился, как будто сожрал горькую пилюлю.
- А она?.. Её ты не простил.
В воздухе повисла долгая пауза. Я ответил тихо, на выдохе.
- Она думала, что спасёт себя, разменяв меня. Ты спасал меня, разменяв себя.
И добавил ещё тише:
- Вот и вся разница.
Ло молчал. Потом просто подошёл и неуклюже уселся рядом, чуть ближе, чем надо - спихнул меня в сторону. Плечи у него всегда были медвежьи. Молчание между нами впервые не давило, а как будто лечило.
***
Я увидел её сразу. Стоило шагнуть к окну - и всё внутри стянуло, как будто кто-то сжал кулак прямо вокруг моего сердца.
Она стояла, как будто мы не сцепились на днях, как будто не кидали друг в друга словами, острыми, как стекло. Как будто я не назвал её двуличной тварью, а она не врезала мне по щеке.
Несмотря ни на что, она стояла. Не звонила, не стучала.
Снег ложился на её волосы плотным слоем, но она не теряла достоинства. Возможно, из последних сил.
Я мог бы не двигаться. Остаться за занавеской, позволить ей подумать, что здесь никого. Что она ошиблась дверью, что мне всё равно. Но я знал, что она почувствует. И я не хотел лгать. Ни ей, ни себе.
Она не знала, но я тоже стоял. Не под снегом, а под весом её поступков, её молчания. Её страха.
Я думал, что ненавижу её. А на самом деле просто не знал, как с этим жить. Она решила, что я не заслуживаю правды. Но пока я смотрел на неё - мокрую, одинокую, без зонта, без слов - понял, что часть этой правды она всё же принесла. Прямо сейчас. Своим присутствием.
Она могла не прийти. Могла выбрать привычное - бежать, выживать, манипулировать. У неё были для этого ресурсы. Но она пришла. Не для контроля. Для сдачи.
Но я не выйду сейчас. Пусть промокнет. Пусть постоит.
Пусть узнает, каково это - не быть впущенной. Как я не был впущен в неё. В её мир, в её страх, в её боль, её правду.
Но завтра… завтра я, может, сам открою.
***
Я всё же открыл. Не сразу, не в порыве. Тихо, почти незаметно. Как будто просто пустил внутрь воздух. Снег всё ещё шёл, а она услышала щелчок замка, повернулась едва заметно и снова замерла. Не ожидала. Или боялась.
И я это увидел - не маску, не образ, не голос со сцены. Женщину. Уставшую, мокрую, будто на последнем вдохе.
- Иди, - только и сказал я, показываясь в дверном проёме.
Она поднялась, прошла мимо, почти не глядя, будто боялась, что встреча глазами разрушит хрупкую тишину. Остановилась посреди кухни, там, где обычно начинался наш завтрак, а иногда - тишина после ночи.
Она не спрашивала, куда можно сесть. Просто стояла.
Я подал ей полотенце. Не заботливо - машинально. Но и не зло. Просто… сделал то, что хотел бы получить сам. Она взяла его, но пальцы дрожали. И всё же она пока молчала.
- Ты ведь знала, что я всё понял, да? - спросил я наконец, голос хрипел, как будто я только что пробежал через всё, что мы пережили.
Она знала слишком много о том, что происходит в Синдао. Шен Су сказал: «Ты в теме. Уже». Как только я въехал в этот город, дверца клетки захлопнулась.
Мерседес кивнула. Один раз, быстро. И почему-то я понял - с болью.
- Я тоже знал, - добавил я. - Что ты придёшь.
Она посмотрела на меня. Без слов. В этом взгляде было всё - извинение, страх, упрямство, что-то похожее на нежность… и ещё кое-что, чего я не хотел называть.
Любовь? Может быть. А может, просто попытка поверить, что она возможна.
Я мог сказать много. Мог выгнать, мог упрекнуть, мог начать всё заново. Но сказал не так много:
- Ты можешь остаться. Здесь ты не будешь ни в чём нуждаться. Ни ты, ни ребёнок.
Она сжала полотенце в кулаке.
- Но и врать мне больше нельзя.
Она кивнула снова. Чуть медленнее. Тише. Как будто в ней что-то отпустило. Или решилось. Но и с головой она в это прыгать не станет. Слишком много царапин, слишком мало бинтов.
Я не спросил, останется ли. Она сама осталась, а это было важнее слов. И я не знал, что будет дальше, но я всё ещё здесь, чтобы быть первым, кто встанет между ней и миром.
***
Дом был пустым не только потому, что в нём не было потолков и пола. Пустота жила там в молчании. Как вино в бочках. Как духи в старом флаконе. Мы с Ло ходили по бетонным плитам в носках, кидали спальники на голые матрасы и пили кофе из консервных банок, потому что кружки разбились ещё в прошлой жизни, а новая никак не могла начаться.
Деньги шли - не рекой, но ручьём. Ло пару раз выходил на подпольные бои: после «тик-така» он держался на ринге как чертов сверхчеловек. Я - шатался по городу и рассказывал чужим людям про их «духовные пути» и «тёмные созвездия». Один день - одна охапка таких доверчивых. Иногда я воровал чужие обороты, иногда придумывал свои. Люди хотели услышать то, что уже и без меня знали, просто с интонацией.
- Всё должно стать лучше где-то через неделю, - говорил я. - Поэтому сильно не беспокойтесь.
И каждый раз чуть не смеялся: именно так предсказатель сказал мне, когда я заглянул в его пыльную кибитку среди луж и грязи подтаявшего и вытоптанного снега - его бизнес процветал. Я почувствовал, что могу так же.
Людей я теперь читал, как открытую книгу, раньше, чем понимал, как это делаю.
Теперь в доме нас стало трое. Но жили мы, как соседи. Я уходил рано, она ложилась поздно. Ло делал вид, что не замечает новой тишины.
А я по-прежнему говорил чужим людям об их судьбах - и не знал, что делать со своей.
Дом будто застыл вместе с нами - вечная зима в бетонных стенах, где сквозняки гуляют между полок, а чайник никогда не вскипает по-настоящему. Мы с Мерседес жили как временные постояльцы одной жизни: вежливые, отстранённые, всегда не вовремя в одной комнате.
Я думал, что могу так. Что рациональность победит - жить рядом, но быть отдельно. Она спала в единственной спальне в доме, а мы с Ло - в комнате с видом на дорогу, в спальниках.
Мы избегали прикосновений. Избегали разговоров длиннее пары фраз. Но избежать взгляда, который притягивает к себе её силуэт в проёме, когда она выходит на кухню в тонкой сорочке, - этого было нельзя.
И этот взгляд - хуже удара. Потому что я вспоминаю всё: как держал её, как рвал с неё ткань, как она дышала у меня под руками и как тогда казалось, что всё теперь будет по-другому. А потом стало только хуже.
Однажды вечером я возвращался домой раньше обычного. Ло был в городе. Я открыл дверь и замер на пороге. Мерседес стояла у окна в спальне. Не заметила меня. В комнате было полутемно, только свет от уличного фонаря резал контуры её фигуры.
Она смотрела в пустоту. А потом легко, будто бы задумалась - протянула руку.
И в её ладони появилось яблоко.
Просто. Без фокуса, без дыма. Выросло из воздуха, будто она позвала его.
Я не шелохнулся.
Она поднесла яблоко к губам, сделала укус и отвернулась, не видя меня.
Я вышел так же тихо, как вошёл. Сердце било в висках, в животе крутило.
Мерседес. Она. Она тоже…
Я не знал, с чего начать. С вопроса? С обвинения? С испуга? Я не знал, когда это случилось. Не знал, что ей пришлось пройти. Сколько боли она скрывает под этими масками, под подколками, под своей проклятой рубашкой, в которой мне всё ещё хочется её до безумия.
И вдруг всё, что я думал о ней, оказалось недостаточным. Все обиды, все слова, все сцены - ничто, если я и правда не знаю, кем она стала. Или всегда была.
