Кто-то может поинтересоваться, а не скучаю ли я по родителям, по дому, по всему, оставленному позади?.. Да, это, разумеется, донельзя логичный вопрос, — слишком тривиальный даже, — напрашивающийся сам по себе, но только не в Стренджтауне. Нет. Каждый, оказавшийся здесь знает, что случившееся неспроста, а отрицательный отклик от желания его задать и является, как таковым, ответом.
Нет, я не скучаю. Я уверен, насколько могу утверждать, включая вероятность любого расклада при действующей теории относительности, что все, кого я встречал в прошлом — фальшивка. Меня часто обвиняли в холодности и жестокости, но способен ли адекватным индивидуум относиться душевно к куклам-марионеткам с пустующими взглядами?.. Снова, тот же вывод: нет, конечно же, нет. Моей семьи не существовало, в привычном смысле, предоставив мне жизнь со скупыми на мысли доппельгангерами, лишёнными чувств, кроме накануне заложенных, и дрейфующими на стадиях ужаса от человекоподобного робота до несвежего трупа.
Теперь, я наслаждаюсь одиночеством.
Мне нет резона перечислять, что было — я смотрю в будущее, исполняя то, что велит моё живое сердце. Здесь, в Стренджтауне, я обоснуюсь, превратившись в хорошего соседа для таких же, ищущих себя и неизведанное, людей и пришельцев. Здесь, в пустынном тупике, в дебрях, где не отыскать ничего, могущего причинить боль, я состоюсь, как талантливый астрофизик — впрочем, очередной, лишь скромно претендуя на наследие, оставленное братьями Кьюриос, ведь моя цель не в славе, а в идее, вымученной ещё в Стрейнджервиле. Я знаю, отчего всё случилось.
Мой далёкий дед, на которого я сильно похож, потерпел крушение на планете Сиксим. И, когда радиопередача оборвалась, он застрял. Что-то тянуло его, как и меня, в чертоги синеватого песка, и пусть он неверно трактовал призыв о помощи, но факт остаётся железным и неизменным: то, что творилось на позабытой родине, являлось войной по-другому, — по-непонятному для людей, — в результате которой появилась временная петля. Увы, на руку дендрофилическому отродью, обосновавшейся в старой лаборатории.
Но, зачем повторять историю, призванную остаться, исключительно, в моей памяти?..
Когда-нибудь, я вернусь на Сиксим, превратившись в ту самую тень, что преследовала моего деда. Он обернётся, не понимая, себя ли видит или иллюзию — и затяжной сон прекратится, возвращаясь с шипением связи в рубке радиоконтроля. Под рукой найдётся листок с рукописным текстом:
"если в точке А находятся двое синхронно идущих часов, и мы перемещаем одни из них по замкнутой кривой с постоянной скоростью до тех пор, пока они не вернутся в А (на что потребуется, скажем, t сек), то эти часы, по прибытии в А, будут отставать по сравнению с часами, остававшимися неподвижными". Это разгадка.
А сейчас, нет, я, всё ещё, не скучаю.
Я стараюсь жить дальше, всецело самостоятельно, каждый день изучая новые аспекты.
На скопленные деньги я приобрёл жилье — ничего удивительного, в Стренджтауне это неприлично дешёво. Тем более, оно отвратительно тёмное, для экономии электроэнергии, и обставленное самой недорогой мебелью, частично из барахолки. И с помойки, признаться, тоже.
Меня это не смущает. Я добился его сам, ужимаясь и не брезгуя собирательством, а престиж пребудет после: во-первых, мне осталось доучиться в школе, а во-вторых, совладать с бытом, потому, что моя творческая страсть, — если позволительно так обозвать технический склад ума, тяготеющий к скорейшему познанию точных наук, — не хило мешает в банальной повседневности.
Я не умею готовить.
Мне приходится постоянно стирать вещи, марающиеся от пыльного ветра и пота. Я, хоть и привычный к жаре, ещё не вполне акклиматизировался к душному, овражистому ущелью, куда заводит Шоссе-в-Никуда. Кому-то, согласен, вся пустыня на один лад, но коренного южанина и крупинка земли не обманет, будучи подброшенной не из города, где вышеупомянутый провёл всю жизнь.
Из-за погоды и странного расположения, в Стренджтауне постоянные перебои с водой. Бывает, не хватает, с излишеством, еды, если урожай гибнет на солнцепёке. И, несмотря на это, мне свободно в новообретённой западне, в компании созидающих, заблудших душ.
Осталось, разве что, накопить на телескоп, чтобы моё существование — на границах с небытием — день ото дня приносило неподгорчённую радость от обладания мечтой детства. Не описать, насколько же я его хочу: протирать и настраивать стёкла, смазывать маслом болты и вдавливаться глазом в прицел до синяка. Всё будет.
Я использую любой камешек себе в угоду, как уже привычно, чтобы восполнить нехватку времени на зарабатывание денег. Работа, в Стренджтауне, ищется не быстро. Для немаскирующегося сиксимца — тем более. Не то, что бы нас угнетают или гоняют, нет, такая практика давно ушла, но предубеждения остались. А я, чтобы умножить свои проблемы вдвое, ещё и школьник.
Но, что мне искренне нравится в свободное время, так это ловить местных лягушек, слушая тихие всплески редких водоёмов, нравится меланхолично наблюдать, как они повисают на пальце, что бельевая прищепка, впиваясь подкожными зубами, считая, что мне, вероятно, очень больно. А у меня складывается впечатление, что меня укусил толстый лизун.
Животные вызывают у меня безмерное уважение, в отличие от большинства людей.
Нельзя не упомянуть, разумеется, что я пользуюсь, в своём роде, положительной популярностью среди недавно местных, — а совсем уж коренных тут мало, — ещё не искушённых примелькавшимися зеленокожими, предпочитающими, всё же, мимикрировать почаще.
Как бы то ни было, я закостенел в общении иного рода.
Я узнал это лицо сразу, — столько раз досконально рассмотренное, за завтраком, на розовой пачке молока средней жирности, — то есть, так сразу, что почти прошёл мимо. Но одного взгляда мельком хватило, чтобы остановиться и обернуться — передо мной стояла пропавшая Белла Гот.
Я помню эту историю ещё с малых лет, прочтённой в книжке невесть какой давности. Там рассказывалось, что Белла, жена учёного, мать троих детей и элегантная молодая женщина, исчезла, предположительно, похищенная инопланетянами, уже двадцать пять лет назад как. С момента печати той книжицы, правда, прошло этих двадцать пять раз пять. Но вот она, замерла рядом, осязаемая и живая, ничуть не прибавившая в возрасте, кроме влажных кругов под глазами, явно обретённых от слёз и бессонных ночей.
- Ты... ты видишь меня?.. — в неожиданном, неуверенном вопросе я сумел распробовать какой у неё голос. Да, томный английский с неутраченным итальянским акцентом шёл ей. И выдавал, что миссис Гот давно не девчонка.
- Да, вижу, — только и успел ответить я, как она с облегчением выдохнула.
- А я целую вечность не видела настоящих... людей, — её глаза предательски скользнули по моему облику, — То есть... правда, я рада даже пришельцу, лишь бы не сойти с ума... прости, ладно?.. — она сбивалась, пытаясь объясниться, а я вслушивался наполовину, ощущая, насколько же сочувственно-надменным кажусь, — Вокруг меня — все ненастоящие, понимаешь? Всё постоянно повторяется.
- Понимаю. Но больше такого не будет.
- Ты... что-то знаешь? Почему ты?
Она обескураживала меня всё глубже.
- Ты не знаешь, кто я, Белла. А я знаю о тебе лишь по сводкам неактуальных новостей. Зачем усложнять? — конечно, мне хотелось покончить со всей пустой болтовнёй. У меня чересчур полно своего груза за плечами, чтобы ещё и успокаивать новую, загадочную знакомую. Здесь, в Стренджтауне, всё, что может показаться неправильным или странным — нормально. И для него не нужно обсуждений.
Она схватила меня за руку — и отпустила, как будто, убедившись.
- Нет. Давай общаться. Как тебя зовут?
- Зачем? — я не нуждался в общении, я, кажется, целую вечность мог провести сам с собой.
- Ты что, глупый? — не унималась моя собеседница, проявляя капризный, средиземноморский нрав, — Если за столько лет ты первый, с кем я действительно разговариваю, значит, всё не просто так. Я тебя не отпущу.
- Значит, тебе очень скоро станет скучно. Йорген, — уповая на возможное, мнимое обстоятельство, я представился, — Сочту за честь познакомиться с самой миссис Гот.
Но, как и обещала, она приклеилась, словно репейник, умело спрятавшийся в густой шевелюре.
Белла хвостиком преследовала меня на прогулках, в основном, трепля о всякой чепухе под мои односложные ответы. Фыркала с моих незатейливого образа жизни, скромной еды и с предпочтений вообще. Подкарауливала с утра, перед пробежкой, жалуясь, что не привыкла к зарядке и ей по душе размеренный, умный гольф.
В какой-то момент, пожалуй, о ней я знал куда поболее, чем о самом себе.
В остальном, жизнь успокаивала нервы, пресыщенные социальными контактами, простой и понятной рутиной: то выпишут штраф за чрезмерное потребление воды, то вылезет пружина в матраце, то завоняется немытый холодильник. Что совершенно не беда.
Я выкладываюсь максимум в учёбу, чтобы без всякого, утомительного университета пойти по карьерной лестнице там, где желаю. Я терпел очень долго, чтобы получить эту возможность, оставил немыслимое позади и сдаваться в лёгкую — нет, благодарю. Мои мозги отнюдь не созданы для бестолковой, студенческой галиматьи.
Всё, что я должен бы знать, уже написано в книгах тех, чьё ай-кью явно выше, чем у рядового, среднестатистического преподавателя. Остальное — я выведу сам из этого базиса.
Пусть я и не могу отделаться от добровольно-принудительной помощницы, взявшейся стать первой подручной в достижении пути на Сиксим.
