— Ну, допустим, я женюсь. Это ведь не гарантирует, что мы выиграем суд?
— Не гарантирует, — кивает Сонг, — но значительно повышает наши шансы. Это условие завещания, — шелестит бумагами, — соответствует статье 10.3 Имущественного кодекса. Мужчина укрепляет фамилию, передавая ее жене и детям, поэтому имеет большие права на семейный капитал, чем те, кто в брак не вступает.
— Этот кодекс ведь в курсе, что браки бываю фиктивные? И что фамилию уже давно можно не менять?
Невежливо перебивать, особенно того, кто борется за мои деньги. Однако Сонг, как хороший учитель, не слышит выкрики из зала и продолжает:
— История статьи о наследовании насчитывает несколько веков. Первая ее редакция относится к временам, когда брак не считался действительным без консумации.
— Кон… чего?
— Совершения полового акта при свидетелях. Самые законопослушные убирали простыни с супругов, дабы удостовериться в полной мере, поэтому фиктивность, как понимаете, была исключена.
Давлюсь кофе. Недооценивал я идиотизм наших законов.
— Вам ничего подобного делать не придется. Только сходить в ратушу с женщиной, которую выберете сами.
— С женщиной? — нервно хихикаю.
— Наше законодательство не отвечает ожиданиям некоторых граждан, — понимающе улыбается Сонг. — Однако над этим работают.
Вот что я сейчас ляпнул? Так и портится репутация.
— Вы не подумайте, я не из… этих, — краснею под очередной «ну-конечно-же» улыбкой. — Просто… не уверен, что готов к такому ответственному шагу.
На самом деле уверен. Уверен, что не готов.
— Вы в любой момент сможете развестись. Я помогу составить брачный контракт, чтобы в этом случае вы ничего не потеряли.
Кроме совести. Кем я буду, если брошу несчастную, имевшую неосторожность мне поверить?
— Спасибо. — Допиваю кофе, ищу кошелек. — Я подумаю.
— Только не затягивайте. Документы готовятся долго, а вторая сторона наверняка без дела не сидит.
Вспоминаю Слип, кофе бурлит в животе. Ей стоило вступить в брак с Сонг, а не с моим отцом.
***
Сонг оказалась права: ее вариант мне не нравится. И всё же я не отказал.
«Твоего здесь ничего нет, — отзываются в ушах слова Бэмби. — Даже пыль арендуешь».
Дело ведь не в том, что она сказала. Дело в том, что я с ней согласен. Девять из десяти бриджпортцев не имеют собственного жилья — то ли дело я, приехавший сюда за наследством. Дали надкусить торт и отобрали, вот и вою теперь при каждом напоминании о сладком. Хотя раньше спокойно без него жил.
Будь мама жива, сказала бы что-то вроде «подумай о себе, разве нужно тебе наследство такой ценой?». И я решил бы, что не нужно… но мамы больше нет. Нет больше Дома, лишь воспоминания.
Каждый раз, открывая нижний ящик комода, цепляюсь взглядом за коробочку в углу. Там самое дорогое, что я взял из дома и не смог обменять ни на нормальное жилье, ни на услуги юриста.
Нашел это в последний день, когда видел маму живой. Она лежала за ширмой (отдельную палату мы больше не могли себе позволить) и смотрела… печально? Нет, уже отрешенно. Будто знала то, что не хотел знать я.
Наклонился, чтобы обнять, и мама не дожидаясь приветствия зашептала:
— Правая тумбочка в спальне, второй ящик. Там кольцо… твой папа подарил. Не хорони меня в нём.
— Мам…
— Послушай! — с внезапной силой подняла она мой подбородок. — Вещи — для живых. Подаришь будущей жене.
Понимание навалилось, придавив к кровати. Когда открыл глаза, мама уже была без сознания.
Кольцо я нашел и увез с собой. Каждый раз, заглядывая в тот ящик, вижу больничную рубашку в цветочек и зеленые глаза, сверкающие верой в чужое будущее.
Хотела бы мама, чтобы я упустил последний шанс? Она не поддерживала взгляды всяких Сонг, Слип и им подобных, однако хваталась за каждую возможность улучшить нашу жизнь. Не имела высшего образования, как большинство жителей Хэнфорда, но изыскивала для меня лучшие книги и фильмы. Слушала, как соседки поливают грязью мужей, и рассказывала о папе только хорошее. Не удалось ей одно: разубедить меня в том, что брак — оковы, которые папаша благоразумно сбросил. А я надеваю.
Хотя какие оковы? Я останусь ничем не обязан жене, за это Сонг ручается. Меня не обдерут при разводе… и всё же плоховатая идея. Особенно если вспомнить, что моя потенциальная невеста помолвлена не со мной.
С другой стороны, я не Харрисон. Не буду ныть о здоровье и политике, утомлять рассказами о бывшей и срываться к детям на выходные. А главное, не буду оттягивать свадьбу. Я предложу Бэмби то, что он недодал, и она забудет о моей нищете. Тем более, если всё сложится удачно, деньги у меня скоро появятся, и Бэмби не придется их делить с предшественницей. Сплошные плюсы.
Надеюсь, она думает так же. А сейчас ко мне стучится кое-кто другой.
Смотрю на Зои Заургрейп и не понимаю, как они с Делайлой умудрились подружиться. Потому что сложно найти большие противоположности, чем эти две.
Делайла будто карликовая собачонка: таких не видят, а слышат. Зои же невозможно не заметить. Глядя на ее точеные скулы, смуглую кожу и алую помаду, я не представляю, что могло загнать этого человека по ту сторону камеры. Зои должна играть — например, мою потерянную в детстве близняшку, с которой мы волей режиссёра чуть не согрешили. Или хотя бы Беллу в «Диком пламени» — нашем теперешнем фильме.
Но ее играет Скарлетт Симуртон, которая на добрых полвека старше героини. «Опыт решает», — улыбнулась Зои на мой осторожный вопрос. С той же улыбкой поставила перед фактом: отныне я учусь у Скарлетт актёрскому мастерству.
Говорил же, она меня сожрет. Нести столовые приборы или подождать до конца вечера? А может, сперва развлечь гостей своей изящной посадкой в лужу?
— Начнем? — Скарлетт чинно выпрямляется на скрипучем табурете.
— Начнем, — киваю и заглядываю в текст.
Первое, чему меня научила Делайла — не смотреть в камеру. Вообще забыть, что есть оператор, режиссёр и прочие помехи великому искусству. Так и делаю, но кидаю взгляд в «зал» — и прерываюсь на полуслове. Зои молча пьет кофе, Скарлетт закатывает глаза:
— Всевидящий, Мэттью! Кто тебя этому пафосу научил?
— Ну, я… произношу реплику с выражением, — попутно изучая носки туфель. — Разве это плохо?
— С выражением читают стихи у доски. Роль нужно прожить. — Скарлетт берет меня за плечи. — Повернись вокруг себя и забудь, что ты Мэттью, что такой вообще когда-либо существовал. Ты Мортимер, влюбленный в Беллу. В меня.
— Да-да, — хихикает Зои. — Скарлетт неплохо сохранилась.
Та медленно оборачивается, Зои смеяться перестает. Смотрю на Скарлетт, пытаясь впихнуть ее в образ шестнадцатилетней Беллы, которую мне предстоит целовать.
— Да, я в бабушки тебе гожусь, — опережает мою мысль Скарлетт. — Но профессионализм, мой юный друг, не стареет. Сегодня я преподам тебе урок любви — любви к искусству.
Киваю, застыв посреди кухни. Искусство требует жертв… человеческих, да?
— Повернись. Дважды. И взгляни на меня другим.
Поворачиваюсь, голова кружится. Сработало: морщины Скарлетт… то есть, конечно, Беллы уже не так бросаются в глаза.
— Белла, — улыбаюсь почти искренне, — слышала историю про призрака Гранит Фоллз?
Рассказываю про невезучего туриста, навеки оставшегося в бору — и стены квартиры сменяются соснами. Треск позади, в ужасе оборачиваюсь: медведь? Нет, Зои на табурете.
— Неплохо, — резюмирует Скарлетт, когда заканчиваем сцену. — Теперь отрепетируем поцелуй. На улице.
— Что? — давлюсь водой. — Там же…
— Люди, и они будут смотреть, — соглашается моя беспощадная благодетельница. — Не оставив ни шанса на фальшь. Идем, дорогой мой Морти.
Урок любви продолжается, а я не готовился. Однако деваться некуда — к доске уже вызвали, и вот тащусь навстречу жестокой судьбе. Пожалуйста, пусть все будут гулять где-нибудь подальше отсюда.
Спускаемся. Зои смотрит на горделивую Скарлетт, желеобразного меня, складывает ладони рупором и командует:
— Начали!
Боюсь дышать — не так ли должен себя чувствовать ботаник Мортимер наедине с Беллой? Она — современная девушка, чирлидер и королева школы. Он — старомодный мужчина аж пятнадцати лет от роду, чье наибольшее достижение — сменить уродливые очки на линзы. Она плюнет ему в лицо раньше, чем Мортимер промямлит собранное из книжных метафор признание. Знакомая история.
Я ведь тоже был влюблен в старшеклассницу и рядом с ней превращался в овцу. Только нам не выпал совместный поход, а в этой жизни — жизни Мортимера — свое не упущу.
Белла нежно мне улыбается — наяву. Я ждал этого момента, но совсем к нему не готов. Ляпаю первое, что приходит в голову:
— У тебя… волосы там.
— Где? — поправляет Белла прическу нервно-кокетливым жестом.
— Здесь.
Убираю прядь с ее лица, приподнимаю подбородок и целую — медленно, чувственно, как мечтал. Белла оседает в моих руках, едва не падаем.
Аплодисменты. Оглядываться стесняюсь. Вытираю лоб, ищу взглядом Зои.
— Ждешь «снято»? Ну, снято, — щелкает та невидимой хлопушкой. — Надеюсь, завтра сработаешь не хуже.
Выдыхаю, вижу прохожих — первых зрителей «Дикого пламени». Скарлетт посылает им воздушный поцелуй и кланяется, я тоже.
Поцелуй снимаем с первого дубля.
За моей спиной не крылья — турборанец, как в «Последней Галактике». Нарезаю круги вокруг башни Торенди, мысленно всё еще отыгрывая сцену. Может, воплотить ее в реальность с Бэмби? Вручу ей кольцо прямо там, где вчера репетировал, так даже романтичнее.
Разворачиваюсь, вижу у подъезда Харрисона. Он явно кого-то ждет — и подтверждает опасения, перегораживая путь:
— Есть разговор.
— Ну, я…
Язык предательски каменеет. Что я делаю хуже — дерусь или придумываю благовидные предлоги сбежать?
— Ненадолго, — машет в сторону ближайшего бара.
Не будет же он меня бить на людях? Может, Харрисон и вовсе не знает, а я себя накрутил… но будь даже у него одни подозрения, бегство их подтвердит. А они точно есть.
Иду за ним, сажусь за столик, на который указал Харрисон. Вокруг всё розовое: стены, мебель, освещение, и лишь девушка в золотом перед караоке-машиной выбивается из палитры. Бэмби бы понравилось.
— Бэмби всегда мечтала побывать в Бриджпорте, — будто слышит мои мысли Харрисон. — Наизнанку выворачивалась, чтобы туда устроиться на работу после колледжа. — Вижу на его лице все позы, в каких она могла выворачиваться. — И устроилась — в школу, где преподавал я.
Бэмби работала в школе? Неожиданно.
— И знал бы ты, — соскакивает вдруг на фамильярность, — насколько лицемерны бывают люди. На словах все понимают, что мы оба совершеннолетние, и не видят ничего плохого в романе учителя и его помощницы, а на деле…
Вздыхает, что-то ищет взглядом — наверно, пепельницу. Официантка понимает и подбегает с искомым.
— Два вишневых пива, — командует Харрисон и криво усмехается уже в мою сторону: — Рот закрой, чайка залетит.
Подчиняюсь, даже не оспаривая свое право выбрать напиток — уж очень интересно продолжение.
— Холли, конечно же, узнала, — выдыхает Харрисон вместе с дымом. — Детей отобрала, да они и сами не хотели меня видеть. Бэмби еще хуже досталось, всё время в слезах ходила. Ну мы и переехали из пригорода.
Киваю: я бы тоже на его месте ее увез.
— В первый вечер пришли сюда, — продолжает, — и я сделал Бэмби предложение, чтобы ни один грязный рот больше не пикнул в сторону моей женщины. Она согласилась, а потом…
А потом случился я — эта мысль повисает в тишине. Караоке молчит, молча приносит официантка пиво, так же беззвучно уходит. Сейчас Харрисон скажет нечто важное — и он опускает кружку:
— Бэмби беременна.
— Поздравляю, — выпаливаю раньше, чем осознаю.
— Взаимно, — хмыкает Харрисон. — Потому что это твой ребенок.
Зависаю с открытым ртом. Вместо чайки залетают мысли: «не может быть» и «плохо же мы прятались».
— Думаю, ты ошибся, — выдавливаю и залпом пью — во рту пересохло.
— Нет, — стучит кружкой об стол. — Когда врач запретил Холли снова рожать, я сделал вазэктомию. Потому что только идиот может вручить ответственность женщине.
Значит, я идиот. Какая новость.
— Бэмби знает?..
— Теперь — да. Хотела меня назначить папочкой.
Оба пялимся в розовое никуда. Интересно, Харрисону она тоже врала, что пьет таблетки?
— Я сделал всё, что должен был сделать порядочный мужчина. — Допивает пиво одним глотком. — Ты поступай как знаешь, это твой ребенок и твоя женщина. Только посоветую учиться на чужих ошибках и думать этим, — постукивает по лбу, — а не, — показывает под стол, — вот этим. Удачи.
Уходит, бросив крупную купюру. Из караоке кто-то воет про жестокие игры любви.
Это судьба. До разговора с Харрисоном я еще колебался, теперь — нет.
Дети всегда казались мне хорошо замаскированными инопланетянами, поэтому в роли отца себя не представлял. Однако судьба в лице Бэмби решила иначе. Да, она забеременела без моего согласия, но от меня ведь. А я не буду как папаша, я не брошу свое дитя.
Замираю перед зеркалом. На поверхности — свежая рубашка, вычищенные туфли, улыбка, в глубине же — гораздо больше, чем показывает отражение. Сомнения. Дрожащие руки за спиной. Коробочка во внутреннем кармане.
Сегодня шагну в темноту, разделю свою жизнь на «до» и «после», совершу безумство… ну или проще: попробую выполнить условие завещания. В глубине зеркала вижу паутину на потолке, усмешку, девяносто девять сценариев провала. В глубине души — единственный, где у меня всё получится. Улыбаюсь и шагаю в неизведанную глубину будущего, которое вот-вот станет настоящим.
Стою перед квартирой Бэмби, держа руку в кармане. Набираюсь смелости позвонить, и лишь потом вспоминаю, что уже звонил. Дверь наконец открывается.
— Это к тебе, — кидает Харрисон вглубь комнаты и уходит.
Вижу Бэмби над чемоданом. Уложив туда стопку свитеров, она отворачивается к комоду, будто не замечая меня. Нарушаю тишину:
— Куда ты?
— Тебе не плевать? — швыряет вешалку в мою сторону.
— Нет, — подхожу. — Хочу, чтобы ты осталась.
— С тобой, что ли?
— Да, — нащупываю кольцо. — Я готов жениться и содержать ребенка.
Ну не идиот ли? Нет бы упасть на колено, как нормальный человек — будто работу ей предлагаю.
— Поздравляю, — фыркает мой злобный оленёнок. — А я не готова жить в нищете.
— Мы и не будем! — Дурацкая коробочка застревает — хорошо, что Бэмби не видит эти дерганья. — У меня есть… скоро появятся деньги, если…
Еще одна попытка романтики впустую. Ай да я, жюри конкурса идиотов.
— Ну конечно, появятся, — цедит она, утрамбовывая вещи. — У вас, мужиков, всегда есть деньги, потому что вас берут на нормальную работу. А нам только и остается, что вас ублажать, чтобы жить по-человечески. Еще и ноете потом, когда ублажают не вас.
Открываю и тут же закрываю рот. Вспомнил бы Калию, Скарлетт, Делайлу, добившихся успеха самостоятельно, но сейчас не время.
— И забеременела ты поэтому?
— А ты думал, мне нужны твои ценнейшие гены? — Захлопывает чемодан, оттуда лезет белье. — Это был мой билет в будущее… мог быть.
Хлюпает носом, впервые не бросаюсь успокаивать. Так и знал, Бэмби нужен не я. Даже не Харрисон — билет в будущее, куда она приедет на чужом горбу.
— Но ты ведь будешь рожать?
— Ага, когда щука запоет. Не должны размножаться такие, как ты!
Проезжает чемоданом по моим ногам, за ним волочится тот самый лифчик, который некогда упал с Бэмби на пол моей кухни. Теперь он смят и втоптан в грязь, как я.
— Зачем, — кричу вслед, — ты вообще была со мной?
— Люблю мелодрамы.
Бэмби посылает воздушный поцелуй, двери лифта захлопываются. Что-то потрескивает — наверно, костер моих надежд.
— Морти, горелым пахнет! — в ужасе округляет рот Белла-Скарлетт. — Это лесной пожар?
— Это мое сердце, — прикладываю руку к груди. — Мое дикое пламя.
Дикое пламя во всём теле. Кровь закипает, воздух раскален, ноги подкашиваются. Я влюблен? Нет, простыл.
Зои, как выяснилось, перфекционизмом Делайлы не страдает — у нее свой, еще более изощренный. Забраковав всё сделанное в павильоне, Зои погнала нас снимать поцелуй Беллы и Морти на природе. Которая оказалась жестока ко мне, одетому лишь в тонкую рубашку и шорты. Всю съемку хлебал кофе из термоса, а наутро проснулся с температурой. Зои отпустила лечиться, я залез под одеяло и сутки проспал.
Как же иронично. После маминой смерти, когда бултыхался тем самым в проруби и всячески издевался над организмом, я ни разу не чихнул. Теперь же веду нормальную жизнь — и вдруг расклеился из-за девчонки, не пожелавшей от меня рожать.
А я ведь бросил к ее ногам всего себя. Согласился на эту авантюру, видя именно Бэмби своей женой. Готов был отказаться от новых ролей ради нее и нашего ребенка. Но Бэмби — жестокая богиня, которой любых жертв будет мало.
Где она теперь? Вернулась в Бриндлтон или осталась в Бриджпорте? Если бы смог увидеть Бэмби еще раз, я…
— Я дома! — разносится по квартире ее звонкий голос.
Несусь навстречу, сгребаю Бэмби в объятия и кружу. Кто-то включает музыку, скользим в медленном танце. Вокруг наши фотографии — кажется, одна свадебная.
— Что это? — замечаю следы какой-то химии на лице Бэмби. Однажды увидел, как она накладывала маску, и меня с воплями выставили. Не помогли даже заверения, что так Бэмби еще милее.
— Это? — Белые полоски под моими пальцами превращаются в грязно-зеленую кашицу. — Твои иллюзии.
Глаза Бэмби становятся цвета гнилой листвы, изящные брови расползаются черными гусеницами. Теперь на меня смотрит Калия в омерзительно-болотной маске.
— Хорош фантазировать, — выплевывает в лицо. — Открой уже глаза.
На свадебном фото различаю Калию. Моргаю — и открываю глаза по-настоящему.
Затхлая вонь: с тех пор, как Бэмби уехала, я ни разу не прибрался. В ванной что-то капает — кажется, еще и унитаз протек. Пока в фантазиях строил дворец, мой реальный шалаш начал рассыпаться.
Вспоминаю, как Сёдзи, хозяин квартиры, куда-то срочно уезжал, потому согласился на низкую арендную плату. С одним условием: бережное отношение к имуществу. Скоро он вернется за деньгами, увидит всё это, и мой чемодан снова полетит с крыльца. А приземлится в родной навоз, если продолжу себя жалеть вместо подготовки к суду.
Осознание бьет по голове гаечным ключом. Где там у нас инструменты?
Следующим утром просыпаюсь на заре и начинаю с пробежки. Хватает меня ненадолго, всего лишь до башни Торенди через квартал, но заботливо прикопанная самооценка уже высовывает руку. Обгоняю какого-то собачника и останавливаюсь послушать, как девочка в глазастой оранжевой шапочке импровизирует на тему «Мелодий большого города».
Маме бы понравилось. Она пыталась подружить меня с гитарой, а я так и не набрался терпения.
Как же странно вспоминать что-то не относящееся к Бэмби. Благодаря ей последнюю неделю я прожил с дырой на месте сердца — неудивительно, что и остальной организм решил отключиться. А теперь включается заново.
Идея начать новую жизнь с понедельника, первого числа, какого угодно дня всегда казалась глупой — как можно в один момент обнулить всё прожитое? Какая новая жизнь, когда ты прежний? Однако теперь действительно чувствую: мне по силам собрать себя на новом фундаменте. Без Бэмби, без иллюзий — с реальными ресурсами.
Один из них уже стучится.
— Ну неужели, ты живой. — На лице Калии — раздражение пополам с облегчением. — Я уже думала полицию вызывать.
— Прости, я… — Купался в жалости к себе несколько дней. — Болел и не хотел тебя заразить.
— Мог бы через дверь сказать, — бурчит уже добрее. — Я тебе поесть принесла.
Бухает на столешницу огромный пакет. Вынимаю продукты, различаю надписи на юнилинге — такие продукты я обычно обхожу, чтобы не упасть при виде ценников. Задуматься бы, во сколько Калии всё это обошлось, но руки сами тянутся к пестрой баночке.
— Это варенье? — разглядываю этикетку в поисках родного симлиша.
— Арахисовая паста. Ее на хлеб…
Поздно — уже зачерпываю рукой. Калия смеется, роняю пасту себе на штаны.
— Ты как мой племяшка, — комментирует, пока стыдливо облизываю пальцы. — Впервые такое ешь?
Угукаю, ищу взглядом ложку.
— Тяжелое у тебя было детство, — по-доброму улыбается Калия. — Неужели в Хэнфорде не продавали ничего вкусного?
— Ну почему же, продавали. Клюкву там в сахаре, кабачковое варенье…
Калия звонко хохочет, присоединяюсь. По очереди едим пасту одной ложкой, пока Калия не бросает взгляд на свои часы.
— Пора, — утирает рот и хватает сумку. — Зайду после работы, ты не против?
Еще бы я был против.
— Что это?
— Это мы будем готовить раклет. — Калия ставит на столешницу какую-то жаровню. — Плавим сыр, кладем на картошку, добавляем мясо — объедение. Мама его каждые выходные делала, Жюли теперь тоже.
— Жюли? — Точно, Калия что-то говорила про племянников. — Это твоя сестра?
— Ага. — Калия подает мне нарезку мясных деликатесов и моет картофелины. — Ну то есть Джули — так она предпочитает называться после замужества. Джули Джеллиминт, красиво же звучит?
Киваю, распаковывая мясо. Хорошо бы узнать больше о семье Калии, теперь это особенно актуально.
— Дети у нее тоже на «Дж»?
— Именно, — нарезает сыр толстыми ломтиками. — Одна я выделяюсь, ну это потому что не замужем.
Чуть не вырывается «ненадолго». Снова вспоминаю вчерашний сон, где Калия была на свадебном фото. Эта идея казалась странной, затем вполне логичной, теперь — бредовой. Калия так легко говорит о семье и замужестве, потому что ей это не нужно. Ни с кем, включая меня.
— Я думал, за тобой женихи толпами бегают.
— Бегают, особенно после выступлений. — Калия тянется за посудой. — Только какие там женихи? Придурки, перепутавшие танцевальный ансамбль со стриптизёршами.
Что мне определенно нравится в Калии — контрасты. С понедельника по пятницу она носит вот этот сиреневый пиджак и работает пресс-секретарем, а по субботам танцует в составе ансамбля «Фьюжн». Хотел бы я посмотреть.
— Когда ваш концерт?
— Концерт обычно не наш, а какой-нибудь звезды, у которой мы на подтанцовке. Но я тебя обязательно приглашу.
— Договорились.
Представляю Калию в блестящем трико — розово-золотом, например, — и коротких шортах. Интересно, какова Калия безо всех этих пиджаков, блузок и футболок? Не то чтобы я ее хотел, просто любопытно. Да и как-никак собираюсь…
— Эй! — разгоняет мысли голос Калии. — Заснул, что ли?
— Нет. Что-нибудь еще нужно?
— Мясо разложи, пожалуйста, — придвигает тарелку. — Я знаю, у тебя получится красиво.
Следующие пару минут сворачиваю ломтики ветчины, вздыхаю и переделываю. Уж очень эти розовые штуки совпадают с моими фантазиями о Калии. Тьфу, о чём я думаю?
— Готово! — Калия достает сковородочки с расплавленным сыром. — Бокалы найдутся?
И вот вместе дуем на картошку, пьем белое сухое и смотрим музыкальный канал. Милашка с высоким мелированным хвостом и длинными серьгами поет знакомым голосом:
— Пытаюсь я тебя догнать, следы твои целую. Такая я всего одна, люби меня такую.
— Люби меня такую! — повторяет бэк-вокал. Точно, Серена Симуртон.
— О, — оживляется Калия, — мы на Винтерфест были ее подтанцовкой. Ну Серена и… начала праздновать уже в гримёрке.
— И вышла на сцену пьяной? — Калия кивает, давлюсь ветчиной и смехом. — Как вообще пустили?
— Очень она спрашивала разрешения. Шаг на своих каблучищах — и как сверзилась! У сцены стояла пирамида шампанского — вдребезги! Мы все в ужасе, а Серена валяется в осколках, хохочет и орет: «Загадывайте желание, я упала!».
Смеюсь громче прежнего, пролив вино. Как скучно, оказывается, я живу.
— Наверно, папарацци налетели?
— Ага, Скарлетт как только ни пыталась их унять. Вот уж повезло с дочерью.
Бедная Скарлетт. Именно у нее, эталона изысканных манер, выросло такое чудо.
— А Сидни?
— А что он, — пожимает плечами. — Как развелся, так и плюнул на старую семью, ну и результат налицо. Серена-то ладно, она большая и сама разберется, а вот Скотта жалко будет, если пойдет той же дорожкой.
У них еще и сын есть. Как только Калия умудряется всех помнить?
— Столько знаешь о Симуртонах, будто они тебе родные.
— Ну так я же… ой!
Калия роняет сыр себе на брюки. Молча пялится на пятно, замолкает даже Серена в телевизоре. Голос оттуда разрывает тишину:
— Обернись! Я устала прятать эти слёзы и дрожь.
Знакомая песня. Калии, кажется, тоже — она опускает голову, то и дело промахиваясь салфеткой мимо пятна. Так дрожит, будто не еду уронила, а проболталась о чём-то важном.
— Обернись! — продолжает Лола Бэлль с экрана. — Я всё время жду, а ты никак не придешь.
Калия глядит сквозь пятно, больше не пытаясь его оттереть. Она на себя не похожа: беззащитная, растерянная, готовая разрыдаться. Обычно Калия много говорит и наполняет меня уверенностью — не затем ли, чтобы скрыть собственные чувства?
— Обернись!
Я так часто видел в ней удобного собеседника и так редко — настоящую Калию. Даже не задумывался, чего ей стоило разрываться между дружбой с Бэмби и чувствами ко мне. Заглядывался на ту, с кем было не по пути — нет бы обернуться на единственную, которой нужен.
— Иногда мне страшно, и тогда я смотрю на тебя.
Калии тоже страшно, но примеру Лолы она не следует. Шепчу:
— Взгляни на меня.
Отодвигается, комкая салфетку. Сколько я могу придумать шуток про девушек, делающих трагедию из крохотного пятнышка? Ни одной.
— Обернись ко мне! Мое сердце всё время болит.
Это могла бы сказать Калия — в ее взгляде читается всё и больше. Взамен бубнит:
— Брюки новые, жалко.
Не сдерживаюсь:
— Да к зомби брюки! Ты же не из-за них переживаешь.
— Нет, — смахивает слезу, — я просто…
Снова растирает проклятое пятно. Перехватываю ее ладонь раньше, чем осознаю.
— Иногда я лежу в твоих руках, как дитя.
Калия молчит, наши сердца бьются в такт музыке. Как дитя, она беззащитна передо мной. А я хочу защитить, успокоить, но сперва убедиться…
Лола Бэлль опережает:
— Мне сегодня нужен ты,
Так ворвись скорей без стука!
Наши сбудутся мечты,
Если мне протянешь руку.
Калия всхлипывает — сильнее любых слов. Не буду их тратить и я — тянусь к ней, целую.
— Ты нужен мне сейчас.
Да начнется вечность для нас!
Встречаю взаимность, вкус сыра и слёз. Одна из подушек падает, когда укладываю Калию на диван.
— Ак-куратнее, — бормочет, почувствовав меня сверху, — т-ты же запачкаешься…
Выдыхаю, сдерживая смешок. Ожидал услышать, что я у нее первый, а Калии всего лишь не дает покоя пятно.
— Не запачкаюсь, — обещаю и стягиваю с нее брюки.
Туфли оставляю. Калия сама их снимает, когда в утренней полутьме добираемся до кровати.
Никогда я не был уверен, как сегодня.
Идем по парковой дорожке, сворачиваем к белому зданию с претензией на классику. За ним виднеются беседка и цветочная арка — наверно, летняя свадебная площадка.
— Раньше все женились в ратуше, — рассказывает Калия по пути, — но ты же понимаешь, какая в Бриджпорте уйма народа. Ратуша не справлялась, поэтому регистрацию разрешили еще и здесь. Заодно банкетный зал устроили, чтобы далеко не ходить.
И вот стоим посреди этого зала. Серебристо-кремовый, он безупречно дополняет ее такое же платье и белую меховую накидку.
Что мне нравится в Калии больше всего — она не задает лишних вопросов. Вчера мы переспали, сегодня я пообещал сюрприз, попросил нарядиться — так и сделала. Еще и в палитру попала, будто нарочно… или я размечтался?
Только сейчас понимаю: Калия может отказать, и это будет честно. Однако теперь, глядя на нее, понимаю, насколько мало значит наследство. Придется им пожертвовать, чтобы сохранить отношения — даже колебаться не буду.
Что бы сказала мама? Калия бы ей понравилась, но не брак без любви. Дружба, глубокое уважение, привязанность — это прекрасно, и всё же не любовь.
По правде говоря, я использую Калию. Хотя она и не против…
— Вообще странноватое место для свидания, — обрывает мои раздумья. — Не зная тебя, я бы заподозрила, — хихикает, — серьезные намерения.
Так и есть. Нащупываю коробочку в кармане пальто, остаюсь в брюках, белой рубашке и галстуке с розочками. Его подарила мама на выпускной, пошутив про скорую свадьбу. Вот и стою теперь, деревенский жених в незавязанном галстуке. Мама бы умилилась.
— Я не думал, что здесь останусь, — верчу коробочку за спиной. — И всё же остался. Теперь понимаю, почему.
Сейчас толкнуть бы речь, что именно благодаря Калии я задержался в Бриджпорте, но нет. Не могу и никогда не смогу ей врать.
— Недавно я узнал, что получу наследство, если женюсь. Мама говорила, что брак — союз родственных душ. — Опускаюсь на колено. — А моя родственная душа — это ты.
Вынимаю кольцо, Калия ахает. Будто не верит в происходящее, как и я.
— Я ценю и уважаю тебя, как никого другого, — продолжаю. — Когда мне хотелось лечь и умереть, ты поднимала и вела за руку. Ты верила в меня, когда я сам в себя не верил, и я… — Прокашливаюсь. — Я тебя не заслужил, но всё же спрошу: выйдешь за меня?
Калия приоткрывает рот — выгляжу, должно быть, жалким. Да так и есть: я не предлагаю ничего, кроме своей персоны и гипотетического богатства. Пора уже по делу говорить.
— Я куплю тебе платье и всё, что захочешь. Отвезу в свадебное путешествие… ну, не сразу, может. Я точно не помню, сколько там останется после судебных расходов, но обязательно…
— Мэттью, прекрати. — Обмираю. — Ты правда думаешь, что нужен мне только ради денег?
И я понимаю, насколько глупыми были опасения. Так, как сейчас она, смотрят приютские животные на каждого, кто останавливается у клетки: забери меня, приму любые условия. Этот взгляд — неоплатный кредит до гроба.
— Я люблю тебя, дурашка. — Калия берет кольцо и сама его надевает. — И я согласна.
Бросается на меня с поцелуями, поднимаю ее на руки. В голове будто лопаются пузырьки — это страх уступает радости.
— Сколько у нас времени? — спрашивает Калия, когда успокаиваемся. — Я знаю, наследством долго занимаются.
С хлопком исчезает последний пузырек, а с ним и эйфория. Калия права.
— Ну вообще лучше не затягивать, — вздыхаю. — Скоро суд, а у меня…
— Значит, не будем затягивать, — выпрямляется она. — Пойдем найдем регистратора.
— Прямо сейчас? — Кивает. — Погоди, а как же платье, гости там, фотограф?
Калия с улыбкой закатывает глаза, будто я чушь сболтнул. И правда, чушь: очевидно же, что ей нужен я, а не вся эта атрибутика.
— Не убегут, — подтверждает мое заключение. — Идем.
И я принимаю ее руку, как всегда.
***
— Господа, — хмурится безымянный служащий, — сожалею, но…
И бубнит про какие-то законы, порядки и прочую бюрократию, благодаря которым нам нужно отстоять очередь длиной в Семнадцатую авеню. Поникаю, Калия улыбаться не перестает.
— Ах да! — очень убедительно изображает забывчивость. — Я не представилась.
Вынимает ламинированный прямоугольник с гербом Бриджпорта и демонстрирует служащему. Прямо вижу, как быстро крутятся шестеренки в его голове.
— Рад знакомству, госпожа Шупинетт, — формально улыбается тот. — К сожалению, действующее законодательство дает мне право вам отказать при всём уважении к вашей работе.
— Конечно, — улыбка Калии подразумевает «но…». — Но вы знаете, что госпожа Вульф поручила мне выбрать место, где они с супругом отметят юбилей? Я могу порекомендовать вас. — Наслаждается заискивающей улыбкой служащего и добивает: — Или кого-нибудь более сговорчивого.
Я ослышался? Единственная известная мне госпожа Вульф — мэр Бриджпорта, неужели?..
— Но… ну… — мямлит служащий. — Понимаете, я человек подневольный…
— И решения принимает ваше начальство, — заканчивает Калия, тот кивает. — Так донесите до своего начальства, что оно получит за, — помахивает удостоверением, — крохотный шаг мне навстречу. Или — что упустит.
— Мы подумаем, — снова кивает служащий, — что можно сделать.
Удаляется. Пялюсь на Калию, как недавно пялился на мобильный телефон:
— Ты правда работаешь помощником мэра?
— Ага, — таким тоном, будто говорит о погоде. — Писала предвыборные речи для Винтер, теперь называюсь пресс-секретарем и делаю всё.
Убирает удостоверение в сумочку. Как же мало я знаю о будущей жене.
***
Безымянный регистратор возвращается с явными следами головомойки. Приводит смуглую уборщицу, старичка в клетчатом костюме («это ваши свидетели») и кивает в сторону свадебной площадки. Какие, оказывается, чудеса творит имя мэра.
Плетусь за Калией, она будто торопится… а не поторопился ли я? Сбоку снисходительно взирает Агнес Плезантвильская — иронично, что именно вдова считается покровительницей семьи. Она бросилась с обрыва, чтобы избежать навязанного брака, а у меня и обрыва-то нет. Хотя, если обогнуть парк…
Регистратор покашливает, будто услышав мои мысли. Шучу-шучу, я не настолько жесток к Калии.
Сжимаю ее руку, повторяя за регистратором формальные клятвы — от себя уже всё сказал в зале. Пламя расписных свечей колышется на ветру, а с ним мой галстук: холодно, но Калия вряд ли оценила бы жениха в дырявом пальто. Ее накидка, кажется, тоже не очень греет, однако Калия держится. Держусь и я.
Надеваю ей то же кольцо, с которым делал предложение (прости, другого нет), вижу в зелено-карих глазах мамины. Смаргиваю неположенную мужчине слезу. Надеюсь, ты рада, мамочка.
— Я — его, — кладет Калия ладонь поверх моей, — и он мой.
— Я — ее, — вторю, — и она моя.
— Пред ликом Всевидящего, — повторяем за регистратором, — отныне и навсегда.
Треск, дребезжание стекла — это ветер захлопнул дверь в зал, а кажется, что оковы на мне звенят. Ладно, не буду пессимистом: именно Калия помогла их снять. Каким бы ни было завтра, мы встретим его вместе, отныне и навсегда.
Под взрыв хлопушки-конфетти целую Калию. Мамино кольцо нашло новую хозяйку — будет ли она с таким же трепетом передавать его нашим детям? Сделаю ли это я, если переживу Калию? Будет ли наше счастье долгим или лучший, как принято верить, день жизни таковым и останется?
Принимаем формальные поздравления. Калия счастлива, я озяб и хлюпаю носом. Едва выздоровел, и вот опять.
— Продолжим праздник завтра? — предлагаю, кутаясь в шарф.
— Конечно, — сбавляет радость Калия. — Я тебе чай от простуды заварю.
Чая не дожидаюсь: засыпаю прямо в одежде. Слышу, как рядом ложится Калия — не такой, наверно, она себе представляла нашу первую брачную ночь.
Ничего, думаю. Я верну тебе всё, что задолжал: и ночь, и свадебные фото, и кофе завтра сварю. Я стану тем, кем ты меня считаешь.
Наша вечность начинается сегодня.
В общем удачи, вдохновения, свободного времени и проды, само собой 
Комментировать их не буду, но скоро всё раскроется.
, но очень рада, что Мэттью выбрал Калию! Она мне сразу понравилась. Хотя жизнь покажет, может там тоже какие скелеты из шкафа выпадут))
