Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нем неправильно. Необходимо обновить браузер или попробовать использовать другой.
У Нормана Эррингтона каждый день – сложный день. Работа на тайную правительственную организацию в буквальном смысле делает его другим человеком. Норман ходит по грани и в любой момент может сорваться в пропасть. Прошлое бежит за героем по пятам: трагическая смерть матери, конфликт с отцом, ужасные поступки и незаживающие шрамы на душе. Сможет ли он выжить на своём последнем задании? Сможет ли отыскать себя в лабиринте вымышленных личностей?
У Рафаэллы ди Камайори каждый день – сложный день. У неё есть всё – деньги, красивая жизнь и внимание мужчин, – но чувство ненужности никуда не уходит. Мать никогда не любила Рафаэллу. Ни одно из занятий не приносит радости и вдохновения. Всё серое, скучное, пресное. Как двигаться вперёд, когда нет цели? Как кого-то любить, когда у тебя никогда не было настоящей семьи? Раф мечется, как порванный парус на ветру. Сможет ли она найти то, что ищет? В себе или в другом человеке?
У Лэндона Кэннера каждый день – сложный день. Его собственная жизнь ему не принадлежит. Лэндон появился на свет с единственной целью – чтобы служить обществу. Он понятия не имеет, как жить эту жизнь за рамками работы. Это история взросления и поисков себя в экстремальных условиях.
Привет, меня зовут Мэджик и я люблю рассказывать истории. Добро пожаловать в мой мир. Здесь есть противоречивые герои с серой моралью, дети-шпионы, котики, семейные тайны, месть, разбитые носы, болезненные отношения и много всего остального. Всё, что вы видите, – одна большая история, рассказанная тремя основными героями и несколькими второстепенными. Желаю приятного прочтения и просмотра.
А тебя можно приютить, голубоглазый?» – часто спрашивают девочки в комментариях. Я посмотрела их профили – красотки в мини-бикини, чьи музыкальные интересы начинаются и заканчиваются на Бейонсе. Точно не ради халявных инструментов подписались. И не ради спаривающихся божьих коровок.
Нормально испытывать беспричинную антипатию к совершенно незнакомым людям?..
Оки ревнует. И это не беспричинная антипатия к красоткам в бикини. Они покушаются на ее Энцо. И пускай он не ее, но в глубине души Энцо принадлежит Оки.
Ронцо невероятно милый. Я с удовольствием его разглядела и интерьер прекрасный. И то как ты описываешь - все это можно представить. И как Ронцо повернулся, и как щурился. Просто реально ожил в этом ролике.
И снова мы молчим, как самые странные в мире союзники. Мальчик, который умер много лет назад, и девочка из настоящего. У нас одна на двоих проблема, и зовут её Энцо.
Ну да, я пишу ему в личку. Сразу после того, как посмотрела видео про айсберги и манипуляции. Браво, Оки-не-Оки. Феноменальная выдержка. Идеальная жертва для таких вот мужчин.
Я с наслаждением смотрела скрины. Они великолепны. И с удовольствием следила за общением Оки и Энцо. Они интересно разговаривают. Легко цепляются за слова, но вроде все без обид. Присутствует небольшое напряжение, но местами разговор гладкий. Оки немного взвинчена и пытается быть дерзкой и вызывающий, но у нее не получается. Она не такая. Она очень чувствительная.
В фильмах секс на пляже всегда такой романтичный, а в реальности… – я наклоняю голову и трясу волосами. – …песок застревает во всех мыслимых и немыслимых местах.
…но я продолжаю думать о тебе, когда остаюсь один, – пальцы Энцо сильнее сжимают моё плечо, – и секс тут явно ни при чём. Ты ведь тоже обо мне думаешь? Иначе бы не позвала. Посмотри мне в глаза и скажи, что я ошибаюсь.
Прекрасно про мусорное ведро. Мне это видится так - Энцо, мы твоя семья. Мы любим тебя. Тебе сейчас плохо. Вспомни о нас, достань нас из мусорки. Мы есть у тебя.
Оки ревнует. И это не беспричинная антипатия к красоткам в бикини. Они покушаются на ее Энцо. И пускай он не ее, но в глубине души Энцо принадлежит Оки.
Думаю, ревность – отчасти тоже проявление неуверенности в себе. Помимо очевидной неуверенности в партнёре. Логично, что это нелогично ревновать Энцо к случайным людям. Оки и Энцо как минимум не договаривались об эксклюзивных отношениях. Выявление потенциальных угроз в виде красивых девочек не поможет Оки унять тревожку, а лишь больше разбередит старые раны.
Логичным было бы прояснить статус отношений и обсудить, что в них приемлемо, а что нет. Увы, повышенная тревожка и прошлые травмы мешают действовать рационально. Так что Оки лихо несётся по бездорожью в сторону слежки за мужиком, с которым даже отношений нормальных нет. Ноль процентов осуждения и сто процентов понимания с моей стороны. Мэджик тоже там была.
Ронцо невероятно милый. Я с удовольствием его разглядела и интерьер прекрасный. И то как ты описываешь - все это можно представить. И как Ронцо повернулся, и как щурился. Просто реально ожил в этом ролике.
Спасибо. Мне тоже нравится этот парень, несмотря на его неоднозначную роль в сюжете и весьма спорный образ. Я предпочитаю не давать чёткого ответа на вопрос, хороший герой или плохой. Большинство моих героев серые. Глубина оттенка зависит от конкретной ситуации и восприятия этого персонажа другими. Пожалуй, в этом плане Ронцо самый загадочный, и я планирую таким его и оставить.
Что касается кабинета, я получила огромное удовольствие от подготовки декораций. От оригинального интерьера оставила только полки за спиной Ронцо, остальное переделала. Хотела, чтобы получилось максимально атмосферно и в духе old money. В следующих главах, если не забуду, расскажу историю кабинета и кому он раньше принадлежал.
Режимы отчаянной смелости/парализующего страха переключаются y Оки в ритме диско. Быстро и беспорядочно. Уверена, минуту спустя она жалеет, что вообще написала. Ещё через минуту снова хочет потыкать в Энцо палочкой и посчитать его подписчиц. Оки не справляется с коктейлем из чувств и эмоций. Здесь и сильное влечение к Энцо на физическом и эмоциональном уровне, и вина, и стыд, и страх.
В моменте Оки может быть вполне смелый и бодренькой, но секунду спустя её начинает крыть противоположными эмоциями. Я бы сказала, что ей стоит взять передышку и устроить полноценный Энцо-детокс. ))
Прекрасно про мусорное ведро. Мне это видится так - Энцо, мы твоя семья. Мы любим тебя. Тебе сейчас плохо. Вспомни о нас, достань нас из мусорки. Мы есть у тебя.
Мне очень понравилось, как ты описала отношения Энцо с семьёй. Они действительно не самые простые (да и с кем у Энцо простые отношения), но он всегда может достать их «из мусорки» и получить поддержку. А потом закинуть обратно в мусорку. Так, собссно, и живёт.
Будь у меня не так много сюжетных веток, уделила бы больше внимания отношениям Энцо с роднёй, но мирок, увы, не резиновый. Все не влезут. Моя главная проблема – хочется рассказывать не историю, а истории. Тяжело держать себя в руках, когда в голове бродит СТОЛЬКО сюжетов, и хочется обо всём рассказать.
В предыдущей главе
В Части 21 Норман впервые за двадцать лет навещает могилу матери. Ему есть чем поделиться: рассказать про сложные отношения с отцом, учёбу в полицейской академии, первую любовь и то, какая Раф какашка нехорошая женщина. Случайно встреченная бабушка помогает раскрыть семейную тайну: всё это время Лоренцо приходил на могилу жены. Шок-контент – у Энцо тоже есть чувства, а не только у Нормана.
Норман решает пересмотреть отношение к отцу: он сам отдалился и выстроил огромную бетонную стену между собой и семьёй. С этими мыслями герой едет в «Бораццу» и узнаёт от Аделины ещё один семейный секрет. Дом его детства, на самом деле, не продан.
После таких откровений Норман готов рвать и метать, а не налаживать отношения, но тётя его успокаивает. Признаётся, что это она придумала солгать о продаже дома: маленького Нормана преследовали кошмары, нужно было сменить обстановку. Сам Энцо, как выясняется, тоже в «Борацце». У отца с сыном случается долгий разговор, в котором оба ведут себя вот так:
Но это всё равно прогресс. Лёд трескается и тает. Мы продолжим и дальше его топить, а также расследовать семейные тайны. В новой главе узнаем, как Норман отреагирует на новость о том, что Оки-Веро приняла таблетку. Спойлер: в своём фирменном стиле.
Вот он я, но я больше не ощущаю себя собой. У меня две руки и две ноги, шрамы от химических ожогов на подушечках пальцев, серые глаза и тёмно-русые волосы. Всё такое привычное и одновременно чужое. Кто я такой? С чего начинается моя история? Я был уверен, что знаю: родители пошли в клуб, и той ночью случайно создали меня. Но несколько слов в дневнике моей мамы перечёркивают всё. Она приняла таблетку. Выброшенный черновик, а не новая глава. Ребёнок, которого никогда не существовало.
Кто же тогда я?
Звоню своей девушке и замираю, когда мужской голос произносит её имя. Мой голос.
– Лекса!
– Норман… Ты как, в порядке?
Сложный вопрос. Где-то между паникой и экзистенциальным кризисом.
– Вряд ли, – признаюсь я и пересказываю последние пару заметок из дневника. – Мои родители не просто меня не хотели. Они от меня избавились. В смысле… не от меня. Ну, ты поняла. Совсем бред несу, да?
– Не бред. История запутанная, но мы разберёмся. Вместе, да?
– Может, меня усыновили? Потому и не похож ни на кого из них.
– Ты говорил, что похож на… дедушку, так?
– Повторил слова отца – я похож на его отца. Которого он, к слову, ненавидит.
Фотографии деда найти непросто. Разве что на чердаке, в самом тёмном углу, в самой дальней коробке. На самом дне, под вырезками из газет. Кто-то в моей семье коллекционировал некрологи. Под ними и лежит дед – пара выцветших фоток со свадьбы и студийный портрет. Погребён под чужими смертями и презрением собственных потомков.
«Там ему и место», – сказал отец. Я не спорил. Чихать я на деда хотел и чихал. Пылища на чердаке страшная.
– Ты никогда не видел своего дедушку? – догадывается Лекса.
– Он давно умер, семья предпочитает о нём не вспоминать. Зарыли где-то и забыли.
– В бетонном гробу, обмотанном цепями? Как древнего вампира?
– Почти. Я бы рассказал тебе всю историю, но сам плохо её знаю. Дед не любил отца. Равнодушие и жестокость, н-да. Мы редко о нём говорим.
– Может, и к лучшему? – подбадривает Содерберг. – Не всех родственников хочется узнать поближе. Мой дед ушёл из семьи, когда маме было пять. Ну их, Норман, в задницу. Этих дедов-кукушек.
– Ага, пошли они. Мне бы только разок взглянуть на своего, на видео. Должно же что-то сохраниться – отпуска, дни рождения, семейные сходки…
– Знаешь, как это называется? Профдеформация.
– А?
– Ты копаешь информацию о своём деде, чтобы понять, похожи ли вы. Почему отца не спросишь?
– Я… Чёрт, почему и правда его не спросить?
Знаю, тупо сидеть здесь и сводить себя с ума. Норман, почему ты не позвонишь отцу? Норман, почему не прочитаешь следующую запись в дневнике? Всему виной парализующее чувство страха. Что я стану делать, если мои родители мне не родители?
Так я хотя бы могу бегать по потолку. Что-то делать, а не быть заложником событий, на которые не могу повлиять.
– Боишься услышать ответ? Я думаю, там ничего страшного. Не все пары знают, когда зачали ребёнка. С точностью до дня. Сам сказал – они и потом это делали, а не разбежались окончательно.
– Но у моих предков целая история, Лекси! Про ту самую ночь. Не какую-то следующую.
– Может, со временем история слегка… исказилась? Прости, я пыталась помягче сказать. Не получилось.
Ну да, отец мог мне врать – это она хочет сказать. Только зачем? Я прислоняю ладонь к окну. Оно медленно запотевает вокруг моих пальцев. Отец так объяснял, как работает конденсация – две ладони, его и моя, прижатые к холодному стеклу. Сзади подкралась мама и прошептала: «Теперь у меня есть ваши отпечатки». И убежала, злодейски хохоча.
Мои любимые, отбитые предки. Мои ли?
***
«Знаю, у тебя дела, но ты мне очень нужен, – надиктовываю сообщение отцу на автоответчик. – Сможешь приехать в Виллоу? Адрес скину. Захвати пиццу и оденься попроще».
– Я в пути, – перезванивает он, когда я наматываю девяносто девятый круг по комнате. – На сколько хватит твоего терпения?
Старый воспитательный лайфхак от моего отца. В детстве он спрашивал, сколько я готов терпеть неприятные вещи, типа стрижки волос. Полчаса, отвечал я, и отец укладывал экзекуцию ровно в это время. Я больше никому не доверял свои кудряшки. Даже маме.
– У тебя полчаса, – в шутку называю ту же цифру.
– Уже лечу.
***
Где бы он ни был, так быстро до меня не доберётся. Поэтому я со спокойной душой растягиваюсь на кровати. Внизу Лэндон гремит чашками – кофе себе наливает. Низко гудит стиралка, катая по кругу наши грязные шмотки. Дребезжит старый холодильник. Я знаю каждый звук этого проклятого дома.
Открываю Симстаграм. У отца есть официальный аккаунт с галочкой и «домашний» для семьи и друзей. О третьем, который мама смотрела, я впервые слышу. Он до сих пор активен? Да, как ни странно. Но новых постов не выходило с момента…
В тот год умерла моя мама. Н-да.
До этого – снимки красивых местечек Бри-Бэй, гитары со свалки, которые мы вместе покрывали лаком, закаты и рассветы над нашим домом. Много мамы: со спины, смеётся, закрывая лицо ладонями, держит отца за руку. Гуляет по лесу в окружении бабочек, как принцесса из мультика. Смазанные фрагменты любимой женщины.
Блики, мягкие тона и много света. Двойная экспозиция даёт ощущение нереальности.
Отец любуется мамой через объектив, но очень деликатно. Так, чтобы не мешать и не спугнуть. Мне становится неловко от этих снимков: они слишком интимные, хотя в кадре нет и намёка на физическую близость.
Ладно, фотки мамы – ожидаемо, а вот видео с младенцем на руках – шок. Даже не сразу доходит, что это я. Отец что-то говорит, но я ни черта не слышу. Как в дурацком Симстаграме включить звук?
– …нет, я не украл ребёнка в супермаркете, – нахожу кнопку с перечеркнутым динамиком, и у отца прорезается голос. – Это мой сын, самый настоящий. Да не троллю я вас, хватит уже спрашивать. У меня правда родился ребёнок. Если кто-то скажет, что отцовство придёт к вам естественным путём, доставайте пушку и стреляйте. Ни хрена подобного. Я до сих пор не понимаю, когда он хочет есть, а когда – просто пообщаться. Зато больше никакой бессонницы.
Малыш на коленях морщит нос и тянется к его рубашке. Отец вкладывает в крошечную ладошку свой палец. Мини-Норман сразу успокаивается.
– Ну вот, – хмыкает отец, – заключил сделку с маленьким террористом. Мой палец в обмен на пять минут тишины. Мы с женой у него в заложниках и, если честно, освобождаться не хотим. Стокгольмский синдром, слышали про такой?
***
Под моей ногой скрипит ступенька. Лэндон подпрыгивает на стуле и резко оборачивается. Прости, приятель, не хотел тебя напугать. От старых привычек непросто избавиться: в детстве я обожал подкрадываться к ничего не подозревающим родителям. Зачем? Спросите что полегче.
– Ч-чёрт, я чуть кружку на себя не опрокинул! – Лэн хмурится и качает головой. – Как дела, босс?
Он до сих пор иногда называет меня боссом, но, скорее, в шутку. Я смотрю на батарею грязных чашек на столе и в раковине. Дела у него явно не очень. А у меня?
– Да так же, как у тебя, – киваю на чашки. – Дерьмово.
– Хоть кто-то признаётся, что дерьмово. Бесит, когда говорят, что всё хорошо.
Кто бы мог подумать, что Лэн – мой кармический близнец. Приятно похандрить в хорошей компании. Чего я раньше на него наезжал? Отличный парень. Подаёт большие надежды. К тридцати заткнёт за пояс всех ворчливых дедов и меня в придачу.
– Слушай, скоро мой отец заедет.
– Окей, – на автомате соглашается он, а потом спохватывается: – Стой… что?!
– Не парься, Лэн. Он вполне ничего, если немного привыкнуть. Не страшный. Ну, ты видел. Хорошо ладит с де…
…тишками. Нет, не стану так его называть. В двадцать я считал себя взрослым и бесился, когда в меня тыкали этим самым ребёнком.
– Ты вообще на все правила плюёшь? – Ах, вот он о чём. – Нас же уволят. Видеться с родными запрещено. Тем более здесь.
– А мы это нормализуем, – я подмигиваю. – Придумаем свои правила. Твоих тоже позовём.
– Норман, они меня за такое убьют. Мама.
– Поче… – и тут меня озаряет. – Твои родители – агенты? Просто кивни, если не можешь говорить.
Кивает. Склоняет голову так низко, что я даже глаз не вижу.
– Я знаю про лабораторию и… – Чёрт, как это по-нормальному сказать? – эксперименты с детьми. Модуль у тебя с детства?
Снова кивает.
– Не знаю, каким психопатом нужно быть, чтобы сделать такое с собственным ребёнком, но… может, твои родители замечательные люди. Замечательно двинутые.
Лэн фыркает, потом ржёт в голос. Классика жанра – юмор висельника. Томми Мор одобряет и ставит лайк. Рассказываю Лэну, как лорд-канцлер искромётно шутил на эшафоте. Анекдоты про исторических личностей я впитал от отца, а теперь рассказываю новым де… В смысле, передаю новым поколениям.
Культурное наследие. Ну, типа.
– Мои тоже странные, – вздыхаю я. – Сегодня нашёл старый Симстаграм-аккаунт отца. Там фотки и видео со мной, как у… заботливого папаши. Наркоман хренов! Всю жизнь считал, что ему на меня плевать.
Пинаю ни в чём не повинную стиралку, чтобы плотнее закрылась: дверца давно сломана, и вода подтекает на пол. Знаю, контроль эмоций не моя сильная сторона. Но я раздражён. Так раздражён, что хочу прописать кому-нибудь по роже.
– Я говорил, что люблю его, а он молчал в ответ. Потом шёл постить фотку песочного замка с комментом: «Зацените, что построил мой сын». Что с ним, Лэн? Он вообще нормальный?
– До него не доходит?
– Не доходит, – эхом отзываюсь я. – Так же, как не доходит, что полюбил мою маму, хотя буквально говорит об этом. Как он с этим живёт?
Умом понимаю, что ответ – «фигово». Я даже не столько на отца злюсь, сколько на саму эту странную фигню, что бывает с людьми. Они сломаны, и это никак не чинится. А ты такой смотришь и думаешь: «Ну нахрен, лучше держаться подальше».
Я бежал от сложностей вместо того, чтобы адаптироваться. У моей мамы ведь получилось. Я тоже справлюсь. Распугаю клубок семейных тайн и научусь понимать отца.
***
Звонок в дверь заставляет меня подскочить на месте. Смотрю на часы – сорок минут. Ну нет, быть не может. Я даже кофе допить не успел. Что, он снял дом на соседней улице и ждал моего звонка, чтобы эффектно появиться?
Открываю и едва не роняю челюсть на пол. Это фиаско. Коробка с пиццей есть, но всё остальное… Какой курьер развозит заказы в белой рубашке, идеально отглаженных брюках и ботинках за несколько тысяч? Даже кепку для приличия не надел.
– Отец, ты не похож на доставщика пиццы! – озираюсь по сторонам и заталкиваю его в дом. – Просил же попроще одеться.
– Я снял галстук и пиджак.
– Попроще – это джинсы и футболка. Бейсболка, чёрт возьми! Чтобы лица не было видно.
– О, так ты хотел, чтобы я изобразил курьера?
– Ну разумеется. Зачем бы я, по-твоему, просил принести пиццу?
– Тебе нравится пицца.
– Хреновый из тебя шпион, – ворчу я, а потом принюхиваюсь. – Зато ничего такой отец. Моя любимая.
Я думал, она давно закрылась. Та крошечная пиццерия в Бри-Бэй, которую знали только местные. Богоподобная хрустящая корочка, гора расплавленного сыра, начинки больше, чем теста. Лучшая пицца в мире. Не ел её лет десять, а запах всё тот же.
– Прости, что наехал. – Мне становится стыдно. Отец пожимает плечами – да пофиг, привык. – Нет, правда. Не хочу вести себя с тобой, как мудак.
– Что-то новенькое. Ты не…
– Нет, не заболел. Наоборот, пытаюсь вылечиться. Моего коллегу Лэндона Кэннера помнишь?
– Мальчик с Ницше, – утвердительно кивает, – а в прошлый раз была девочка из полицейской академии, которая любила разбивать тебе нос.
Восьмое чудо света – отец помнит моих друзей. Правда, не по именам. У него ужасная память на имена.
– Лэн, гляди, что нам принесли! – плюхаю коробку на стол перед напарником. – Это лучшая пицца в мире, без дураков. В рай попадёшь, как только попробуешь. В смысле не буквально…
– Спасибо, мистер… Лоренцо?
– Можно просто Энцо и без мистеров, – отец протягивает Лэндону руку. – Приятно познакомиться вживую. У вас тут интересно. Никогда не был в настоящем шпионском… как это называется? Логове? Штаб-квартире?
– Мы просто «домом» называем, – выдаёт все наши тайны Кэннер.
– О.
– И да, у нас нет подвала с «Бэтмобилем», – добавляю я. – Вся фишка в том, чтобы выглядеть обычными.
– Я разочарован. Всегда мечтал поводить «Бэтмобиль».
Отец просит разрешения побродить по дому. С любопытством всё изучает, как будто тут и правда есть на что смотреть. Кроме грязных чашек и лужи под стиралкой. Лэн бегает за ним хвостиком, уплетая на ходу третий кусок пиццы.
За моим отцом. Кусок моей пиццы. Нормально, да? Променял меня на мужика в дорогих ботинках, который умеет подкупить словом и вкусной жратвой. С отцом он говорит раза в три больше слов, чем со мной. Узнаю, что Лэн, оказывается, раскрашивает миниатюры и мечтает выучить японский. Да ладно. Мы столько времени живём под одной крышей, а я впервые про это слышу.
– Che stai facendo?* – шиплю отцу на ухо.
– Стараюсь быть дружелюбным, – он тоже переходит на итальянский.
– Да ты чёртов гамельнский крысолов! Убери, нахрен, свою дудочку, пока он за тобой пешком до Бри-Бэй не пошёл.
– А он может? По-моему, мальчику отчаянно не хватает внимания. Ты хоть говори с ним иногда.
– Я с ним говорю!
В ответ отец пожимает плечами: «Твоё дело, Рэмо, я просто заметил». Я предлагаю новое развлечение – экскурсию по субурбии, подальше от «шпионского логова». Хочу наконец поболтать с ним наедине. Без фан-клуба за спиной.
* – Ты что творишь?
***
Мы идём по тихой улочке с обшарпанными домами и припаркованными на обочине семейными минивэнами. Балдёжно пахнет свежескошенной травой. Нам бы тоже пора подстричь газон. Чья сейчас очередь – моя или Лэна? Интересно, я смогу убедить, что его?
– Это жестоко, – возвращаюсь к прерванному разговору. – Ты заставляешь людей поверить, что они тебе интересны. Но ведь это не так. Уйдёшь и не вспомнишь.
Отец снова пожимает плечами. Ничуть не впечатлён моей проникновенной речью. Не умею я их толкать.
– Хочешь, чтобы в следующий раз я стоял у стены и молчал?
– Да, пожалуйста. Просто стой и молчи. Хотя… ты и тогда будешь перетягивать всё внимание на себя.
– Полагаю, мрачно подпирающий стену мужик действительно привлечёт внимание.
Я фыркаю. Ладно, это смешно. Только обязательно сводить все серьёзные разговоры к обмену панчами?
– Нет у тебя золотой середины, отец. Ты либо устрашающий, либо охренительно обаятельный. Не знаю, что хуже.
– Так ты мою охренительную обаятельность хотел обсудить?
– Угу, обаятельную охренительность. Я тут мамин дневник читаю и… – смотрю ему прямо в глаза, чтобы оценить реакцию. – Просто спрошу как есть. Ты вообще мой отец?
– All’improvviso.
Это всё, что он говорит. Внезапно что? Ало? Я ещё тут и хочу услышать свой ответ.
– Да уж, – наконец отлипает отец. – К тебе снова Рауль приставал?
– Рауль? При чём тут он?
– Ты не помнишь? Он носился с этой идеей, когда тебе было лет восемь-девять. Я думал, что убью его тогда, но не убил. Жаль.
Я мотаю головой. Похоже, мой неокрепший детский ум предпочёл вычеркнуть «счастливые» воспоминания.
– Так это неправда?
– Очевидно, что нет. Как это вообще может быть правдой?
– Не знаю. Вдруг я сын… Рауля?
Предложи я обсудить зелёных человечков или штурм Зоны 51, отец бы и то меньше удивился. Хотя в последнем наверняка бы поучаствовал.
– Ты сын Рауля? Рэмо, мы так дойдём до теорий о плоской земле и прочей ереси. Рауль смуглый и его дети с большой вероятностью будут такими же. È logico?
– Logico, – я разглядываю светлую кожу на своей руке и слегка успокаиваюсь. – С Раулем я погорячился, но… Почему ты мне врал? Про ту ночь после клуба.
– Врал? Мог опустить пару деталей с учётом твоего нежного возраста, но точно не врал. Сколько тебе было, когда мы впервые об этом заговорили? Одиннадцать?
– Где-то так.
– Нет, я не настолько безумен, чтобы обсуждать с ребёнком всё подряд. Дал общий контекст.
– Ты сказал, что той ночью вы сделали меня, но это неправда. Теперь я думаю, может, у меня вообще другой отец или я приёмный. Потому что… зачем врать и заметать следы?
– Боюсь, я потерял нить твоих рассуждений. Почему ты считаешь, что я вру?
– Да потому что мама приняла таблетку!
– Вот чёрт, – он делает самое поразительное – начинает смеяться. – Я уже начал думать, что схожу с ума, или ты. Хорошо, что мы оба в порядке, sì?
Солнце бьёт прямо в глаза, мешая сосредоточиться. Вроде и осень, но так жарко. Мозги плавятся. Переваренная вермишель вместо мозгов.
– Что смешного?
– Вся эта ситуация. Она совершенно нелепая. Ты наш сын. Живое напоминание о той безумной ночи.
– Как тогда с таблеткой быть?
– Ты ищешь сложные объяснения и игнорируешь очевидное. Может, ты просто уникальный?
– Это такое очевидное объяснение – я уникальный?
– Для меня – да, – и пожимает плечами в третий раз. – Многие родители считают своих детей исключительными, но у меня есть статистические основания.
– Если я такой особенный и желанный, почему вы хотели от меня избавиться?
– От вероятности, не от тебя. От тебя мы никогда не хотели избавиться. Даже в сад не смогли отдать.
– Я не помню. – Да и вряд ли можно всё о себе помнить в три-четыре года. – Расскажи.
– В какой-то момент мы подумали, что тебе не хватает общения. Ты играл с детьми в парке и с кузенами, когда мы выбирались на побережье. Но у ближайших соседей не было детей. Тогда Веро предложила сад, на пару часов в день. Пересмотрели кучу вариантов и вроде нашли приличный. Поговорили с тобой – ты был не против потусить с детишками. Но в первый же день случился…
– Облом?
– Он самый. Всё было нормально, пока тебя не попытались от нас увести. Ты вцепился в ногу Веро и громко рыдал. Я наехал на воспиталку. Веро расстроилась. Мы все расстроились.
– Оте-е-ец, воспиталку-то за что?
– Лезла не в своё дело. Говорила, что все дети плачут в первый день. Какого хрена? Я пытаюсь понять, что с моим ребёнком. Мне плевать на всех детей. Веро сказала, я был очень грубым.
Типичный отец. Свяжет, приставит к виску пистолет и расскажет, как важно ценить свободу и личное пространство. Будешь сопротивляться – спустит курок.
Он достаёт из пачки сигарету, щёлкает зажигалкой и неторопливо затягивается. Мне тоже хочется покурить. А потом ещё и ещё. Курить одну сигарету за другой, пока лёгкие не почернеют и не отвалятся, как на страшных картинках. Курение убивает, а что нет?
– Могу себе представить. Чем закончилось-то?
– Я взял тебя на руки, и мы пошли домой. По дороге обсуждали, какие мы дерьмовые родители и как плохо справляемся. Поругались. Помирились. Ты уснул, зажав в кулаке кусок моей рубашки. Дома пришлось снять рубашку вместе с тобой. Короче… Похоже, мы на тех, кто хотел от тебя избавиться?
– Нет, на тех, кто сильно загонялся на тему моего благополучия. Я рад, что вы не упекли меня в детский сад. Зачем он мне? Я не настолько общительный.
– В детстве был очень общительным. Подбегал к какой-нибудь тётке на улице, говорил «привет» и хлопал глазищами. Она тут же таяла. Мне приходилось объяснять Веро, что это ты их клеишь, а не я. Уже тогда заводил гаремы из девочек.
– Да не завожу я гаремы!..
– Конечно нет. А я не растаскивал каких-то девок на твоей вечеринке, пока ты развлекался с третьей.
– Отец, это когда было! – Осознаю, что он миллион раз прикрывал мою задницу и поправляюсь: – Но вообще спасибо. Слушай, а чисто гипотетически…
– М-м?
– Ты бы отдал ребёнка правительству? Чтобы он вырос в лаборатории и стал таким, как я. Только ещё раньше.
– Чисто гипотетически я бы сжёг это место дотла. – Отец припечатывает окурок подошвой ботинка. – Хорошо, что оно не существует.
– Конечно нет. Про такое только в научной фантастике пишут.
– И он мне врёт. Мило.
Девять человек из десяти бы купились. Только не он. Скептически приподнимает бровь: «Хочешь впарить мне это дерьмо? Ха-ха». Задумываюсь: у меня хоть раз получалось? Все те разы, что я врал, а он кивал в ответ… это был такой фансервис?
Чёрт возьми, отец, я могу тебя обмануть? Иногда очень надо.
– Нет, не можешь, – он читает вопрос на моём лице. – Меня – нет. С остальными бы прокатило.
– Почему нет? Как мне это сделать?
– О, ты ещё и инструкцию хочешь? Не выйдет, Рэмо. Я догадываюсь, что ты будешь врать ещё до того, как откроешь рот.
– Мы настолько похожи?
– Нет, не настолько. Но я изучал тебя с самого рождения и я знаю все твои уловки. Да-да, я твой отец, тебе не повезло.
***
«Изучал он меня», – мысленно ворчу, ковыряя отмычкой в примитивном замке и прислушиваясь к тихим кликам штифтов. Камеры ставил полный дилетант: направлены на парковку, а не на двери номеров. Я прокрался вдоль стены, держась в слепой зоне. В первом номере горничная орудовала пылесосом и подпевала бодрому испанскому рэпчику, во втором – парочка любовников бурно выясняла отношения. Но мне нужен третий.
Клик-клик – и готово. Делов-то. Я придерживаю дверь, чтобы не скрипела, и по миллиметру открываю. Так же аккуратно проскальзываю внутрь. Делаю два шага вперёд, всматриваюсь в тёмные углы, и ровно в этот момент замечаю движение слева. Противник поджидал за дверью. Скорости реакции не хватает. Он быстрее.
Стальная хватка на запястье. Толчок в плечо. Подсечка. Резкий рывок-кувырок, и я теряю равновесие. Падаю спиной аккурат на матрас – леди и джентльмены, у нас тут профи. Пружины прогибаются и скрипят под моим весом. Сверху припечатывает другое тело.
– Паф! – Лекса направляет на меня пальцы, сложенные в форме пистолета. – Гейм овер, мистер Эррингтон.
Окей, я приукрасил – углы не были такими уж тёмными, да и вообще никакого саспенса. Солнышко и обои в цветочек. Я знал, что она за дверью.
Ладно-ладно, снова приврал. Ни черта я не знал.
– Ну нахрен, я так не играю. – Я поднимаю руки – сдаюсь. – Как ты меня услышала?
Я запыхался, она – нет. Сидит на мне верхом, крепко сжимая мои бёдра своими. Чувствую её тепло сквозь тонкую ткань джинсов. Похоже, в этом году я был плохим мальчиком, и Санта прислал мне в наказание прекрасного тёмного эльфа.
– Кто тут оперативник – ты или я? – её волосы щекочут мне щёку, когда наклоняется ближе.
Это звучит скорее как: «Кто тут босс?». Она, конечно она.
– Ты.
– Классно придумал – встречаться в мотеле. – Я бы сказал, мне помогла с идеей другая отбитая парочка. – Прямо как шпионы, да?
Я смеюсь, обхватываю её сзади за шею и притягиваю к себе. Острые зубки впиваются в мою нижнюю губу. Сегодня никакой нежности? Не знаю, чего хочу больше – полностью подчиниться или сбросить её с себя и придавить к кровати. Лекса шепчет на ухо, что я могу взять реванш.
Пожалуй, я определился.
***
– Норман?
– А-а?
Я лежу на спине, глядя в потолок, пытаюсь перевести дыхание. Лекса выбирается из-под моей руки, натягивает футболку и хлопает дверцей мини-бара. Холодная газировка – её главная слабость. После меня, разумеется.
– Ка-айф! – делает пару глотков и блаженно зажмуривается. – Чем с отцом закончилось?
– Прилетел на самолёте и привёз мою любимую пиццу. Очаровал Лэна. Сказал, что я уникальный. Улетел.
– Синьор Энцо отжигает. На этом, как его, бизнес-джете? С личным пилотом и секси-стюардессой.
– На «Цессне», – я побеждаю силу гравитации и выбираюсь из постели. – Но тоже игрушка для богатых скучающих мальчиков. Он сам себе пилот. Лицензию получил в прошлом году. Теперь вот… летает.
– Угоним самолёт вместе с ним и заставим нас покатать?
– Он и сам это предложил, но угнать, конечно, интересней.
Я подхожу ближе и обнимаю Лексу со спины. Сцепляю руки на её животе, зарываюсь носом в волосы. Она хихикает и говорит, что щекотно. Это так непохоже на мою обычную жизнь – работа, пустая квартира и остывшая быстрорастворимая лапша.
Я больше не грустный мужик с картин Эдварда Хоппера. Даже странно.
– Значит, ты с ним всё прояснил? – Лекса поворачивается ко мне и упирается в грудь холодными ладошками, брр-р. – Ну, тайну своего происхождения.
– Много лет назад родители заказали генетическую экспертизу, – делюсь тем, что узнал от отца. – Из-за Рауля. Он отыгрывался на мне, напивался и нёс всякую чушь. Что отец мне не отец, а мама…
«…гуляла по мужикам». Я сжимаю челюсти.
– Вот мудень!
– Отец не стал вскрывать конверт с результатами. Сказал маме, что им не нужно ничего доказывать. Это слабость. Рауль хочет, чтобы они себя такими чувствовали – слабыми и беспомощными. Бросились меня защищать.
– Ловушка в чистом виде. Они показали бы тебе результаты ДНК-экспертизы. А дальше Рауль бы заявил, что твоя мама ограбила «Лувр».
– Теперь я сам себе Рауль, – невесело усмехаюсь. – Отец предложил отыскать и вскрыть тот конверт или заказать повторную экспертизу. Для моего успокоения. И, знаешь, первый импульс…
– Согласиться?
– Ага. Но потом я подумал: какого чёрта, Норман? Почему недостаточно его слов? Не то чтобы я их понял, правда… Что значит, я исключительный?
– Кажется, я знаю, – в глазах Лексы загораются огоньки. – Самый простой вариант, как он и сказал.
– Мама не приняла таблетку?
– Да нет же. Мысли шире.
– В детстве я думал, что она инопланетянка. Они оба. Я тоже инопланетянин и потому такой особенный?
– Теплее. Думаю, в её дневнике должен быть ответ или хотя бы подсказка. Заглянем?
Окей. Ладно. Хорошо. Теперь уже не так страшно.
Midjourney V7 – картинки на обложке.
Black Mojitos – за New Jersey Road.
katesimblr – за Three seals motel.
