Всё, что оставляет прощальный след в памяти – запах очередного тошнотворного отвара, приглушенная монотонность голоса где-то на чердаке, мятые одеяла на их общей кровати и гулкое биение собственного сердца. В голове чисто, как никогда, ушел этот дурман от маниакальных ведьмовских заклинаний, но гнев, такой неистовый и привычно запретный всё равно стоит комом где-то там в горле, когда Тина мимолётно оборачивается назад. В уме проносятся мысли о неуместных сожалениях, о том, что её выбор сбежать – главная ошибка всей жизни, что нужно одуматься, отдаться власти магического оберега, принять эту неразрывную связь с матерью и продолжать держать себя взаперти... ради своего же блага.
Но это лишь точка невозврата. Узенький тесный домик, пропитанный гневом, страхом и болью последние двадцать лет отдаёт в душе противной отрыжкой. Тина скорее закрывает за собой дверь и убегает без оглядки по выцветшим улицам своей унылой Родины, пока испуганная мамочка не начинает в ужасе выкрикивать знакомое имя и слать мерзкие вспышки света. Заклинания... одни за другими тянулись к её телу и сознанию липким парализующим страхом остаться одной, бесполезной и всеми брошенной ведьмой. Тина знает, что это не её страхи, чужие. И боится она в момент своего храброго побега только безволия, боится насилием магии оказаться втянутой обратно в эту дыру из правил, контроля и чувства вины за сильные эмоции и чувства.
Невидимой красной нитью соединятся те, кому суждено быть вместе. Невидимой рукой разрывается долгая и убийственная для всех связь. Тина обещает себе не оборачиваться, но вот ноги её совсем устали, а лёгким не хватает воздуха. Назад дороги нет. И всё же иногда просто необходимо обернуться.
Силуэт матери замирает позади бледной застывшей статуей. Хельга Вудс не в силах переварить весь страх, что клокочет внутри, не признаёт собственное бессилие перед выбором дочери, и это рвёт на части нестерпимым вулканом гнева. Того самого, от которого Тине стоило с рождения держаться подальше. Хельга падает на землю, а Тине на мгновение кажется, что это предсмертная агония. Она видит, как тело матери неестественно выворачивает, а лицо вытягивается волчьей мордой. Бежать! Бежать что есть мочи, пока блудную дочку снова не вернули под магический зам
ок. Обида колит иглой вполне очевидной истины – её мать оборотень, но нельзя допускать даже толику любопытства в попытках это ощутить. Чем дальше Тина убегает, тем больше у неё страха оказаться разорванной в клочья.
Вот автобусная остановка посреди ночной черноты улиц. Вот автобус, что будто ждёт специально её одну. Вот Тина забегает в автобус, чувствуя, как рюкзак с вещами сильно шлёпает спину. Оборачивается. Сзади никого нет. Только далёкий вой разочарованной волчицы и полная луна, что отливает холодный свет в широкие окна. В салоне мельтешат люди, Тина машинально оплачивает проезд, шлёпается на сидение и с облегчением вздыхает, когда автобус трогается с места. Отныне эта луна за окном – её единственная подруга. Никого другого не надо. Теперь есть лишь тотальная неизвестность, пьянящее одиночество и единственная страстная цель – стать оборотнем, вернуться назад, посмотреть матери в волчьи глаза и поскорее расквитаться за всё.
Одинаковые городские виды и понурые здания под чёрным небом не имеют никакого значения. Мыслями Тина почти застревает в чувстве мести, пока её не отвлекает звонок мобильного. Зная, что сейчас это не может быть мать, Тина вздыхает с облегчением. У неё впереди разговор куда более важный, чем выяснение отношений. К тому же к этой встрече Тина готовилась не один месяц, пока Хельга упорно стремилась укрепить их общую магическую связь и ничего вокруг не замечать. Если всё пройдет хорошо, сегодня же она въедет в новый домишко в соседнем городке Мунвуд Милл.
На том конце ей слышится тревожный женский голос:
– Точно покупаешь?
– Да.
– Уже в пути?
– Я тебе наберу рано утром. Деньги при мне, так что не переживай.
– Хорошо, только это... ты там поскорее, ладно? Давно хочу убраться с этого места.
Кажется, одна только Тина желает поехать в этот ненавистный кем-то край. Дурная репутация ей только на руку, ведь именно здесь тянется связующее звено между матерью и запретной темой детей луны. И если Хельга не пожелала обо всём рассказать, придётся искать ответы самой.
Через несколько часов Мудвуд Милл встречает Тину сыростью, прохладой и запахом хвойных лесов. Весна здесь в самом разгаре, однако солнце еще ни разу не проклюнулось из-за серых туч. Всё вокруг наполняли краски зелени, под мостами пролегала речушка, а обветшавшие здания пестрели от всевозможных граффити. И всё это на фоне не только самой природы и разбросанного по улицам мусора. Периодический аромат тухлятины, как и всеобщая атмосфера дикости не способны убрать главное ощущение от местности – абсолютная свобода и ответы. Ответы в каждом его уголке. Тине хочется содрать с себя кожу и найти настоящее в этом городе, ту себя, которой двадцать лет запрещалось быть.
Ну а пока её ждёт девушка, которой не терпится поскорее уехать. Взлохмаченная, то и дело глядящая на часы, она тут же подлетает к Тине, когда замечает её неспешно идущий силуэт.
– А ты вовремя, – говорит девушка, чьё имя никак не отпечатывается в памяти Тины. – У меня автобус через десять минут, нужно поскорее сваливать.
Тина неспешно достаёт увесистый конверт и протягивает ей в руки Теперь матери будет не на что доживать свою безумную старость, но это уже не имеет никакого значения.
– Откуда такая спешка? – спрашивает Тина, замечая, как та, нервно оглядываясь по сторонам, протягивает в ответ нужные бумаги.
– Да так, просто... всё это явно не для меня. – Девушка пристально смотрит Тине в глаза. – Хотя, тебе, может, тут даже понравиться. Пользуйся, можешь брать одежду. Ничего не хочу забирать из этого места.
Сделка совершена так быстро, что походит на какой-то нелепый развод. Когда Тина остаётся одна посреди своего нового дома, начинает моросить дождь.
Дом между тем смотрит на неё широко открытыми ставнями окон. Сотни раз она уже рассматривала его фото в интернете, но теперь он кажется Тине чужим кусачим отшельником посреди дикой природы. Обычный, светлый, непривычно растянутый, со старой почти черной крышей.
Тина привыкла к удушающе узкому пространству дома на её Родине. Сейчас всё кажется гостеприимно огромным, располагающим, пусть и чертовки простым. Две спальни, кухня, ванна, есть даже маленькая гостиная с камином.
Тина бросает рюкзак на жесткий диван в гостиной, вдыхая пыль от старого ковра в гостиной. Если это и есть свобода, то она опьяняет. Больше никакого контроля! Если Хельга попытается выйти на след своей дочери, у неё ничего не выйдет. Откуда такая уверенность, что её не смогут вернуть обратно? Тина совершенно не приспособлена к жизни в одиночку. Мать готовила ей еду, жила на свои чертовы зелья с комиссионки, давала кучу карманных денег и никогда не заикалась о необходимости взрослеть. Так с чего бы сейчас ей с наскока суметь делать всё и сразу?
Сомнения щелкают в уме как эта маленькая спичка в дрогнувшей руке. Тина не понимает, как так вышло, что огонь в камине пересёк все очевидные границы и отозвался жгучей болью по всему телу. Как быстро огонь может слизывать любую самоуверенность, как быстро он способен вселить ужас и чувство абсолютной беспомощности!
Так вот она какая, эта цена свободы...
Тина пулей спешит в ванную и кидается под струю воды. Серьёзных ожогов нет, но какая ирония, ведь не того ли хотело глупое юношеское сердце? Не хотело ли оно содрать с себя кожу и найти настоящее? Бойся своих желаний, твердит ей эхом собственный ум, пока руки стремительно открывают чемоданы в спальне и перебирают там новую подходящую одежду. Старое в утиль, верно, новым должно быть всё. Даже личность. Гневная, импульсивная, живая... настоящая. Тина осознаёт, что ничто и никто больше не удержит в ней всю эту злость. Магия здесь не действует и единственный способ проверить, зверь она или нет – отпустить саму себя с поводка.
Когда всё стихает, в голове возникает один сплошной туман, а ничего другого не происходит. Никакой трансформации, ломки, шерсти по всему телу, хвоста сзади и каких-то инстинктов. Ничего. Только трескающий огонь в камине и копоть на полу. Тина медленно подходит сюда со шваброй испуганно смотрит в одну светящую точку и осознаёт, что не только ничего не умеет, но и, похоже, даже не оборотень. Вселенское зло огня, кажется, открывает ей правду, а её настоящее ничто иное, как самая обычная беспомощная жизнь вдали от тотального контроля.
Как бы там не было, приходится разбираться самой.
Продуктов в доме не оказалось, а у Тины не так много денег на первое время. Если не поспешить с поиском работы, нечем будет платить за жильё. Такие важные решения всё больше хочется отложить на потом. Благо, что в спальне нашлась удочка и можно пройтись пешком до озера возле огромной горы. И этому сейчас точно не помешает проливной дождь.
В кармане звонит телефон. Быстро же она оклемалась, думает Тина.
– Что тебе надо?
Сухой ровный вопрос явно не устраивает мать и она какое-то время не может проронить ни слова.
– Вернись домой, слышишь?.. Воровка, ты украла все мои деньги!
И только сейчас Тина осознаёт, какой жалкой выглядит эта женщина.
– Вернусь, но сначала мне нужно кое-что уладить.
– Взрослой себя мнишь, да? Ну, валяй. Посмотрим, кем ты станешь без моей магии.
–Пошла ты к черту...
Номер тут же уходит в блок, Тина быстро собирает с духом, ощущая, как её новая одежда промокает под кожей. Она чувствует себя свободной от недавней боли и даже от той, что была с ней все эти долгие годы. Легкие наполняются сыростью этих троп, взгляд озирается по сторонам, вкушая дух свободы. Тина видит перед собой маленький лес и широкий деревянный мост, но решает пока не идти в центр, а свернуть на тропинку чуть дальше от большой горы. В руках у неё крепко стиснута старая удочка, в мыслях одна только цель – добраться до озера и поймать хотя бы одну рыбу. Должны ведь эти перемены принести в жизнь что-нибудь хорошее!
Тина неумело забрасывает леску в воду, чувствуя желанное умиротворение. Последние дни с матерью выдались особенно трудными, нельзя было и носа высунуть за порог. Но чем более крепки цепи, тем слаще этот побег. Тина и думать забыла о том, каково это – просто быть на природе и наслаждаться тишиной одиночества.
Мир сужается до единственной точки – поплавка, кругов на воде от дождя и мокром насквозь теле. Матери больше нет. Пока. Как только Тина получит все ответы, то обещает себе вернуться. В глубине души она чувствует, что их недавний разговор стал последним, месть же диктовала собственные правила: такие люди не могут скоро умереть, такие люди обязаны терпеливо ждать заветного часа. Как рыба, что окажется на крючке в своё особое время.
Что ж, по крайней мере, теперь можно впервые пожарить на ужин морского окуня. Прошли времена, когда каждую неделю в кухне всегда хозяйничал кто-то другой.
Настроение между тем неуклонно портится. Денег осталась буквально сотка, как жить этот месяц не ясно и на какие ответы в незнакомом месте можно рассчитывать... знает один Смотрящий.
Тина чувствует себя до ниток промокшей, когда решает, что с рыбалкой на сегодня довольно.
В этот же момент она слышит рычание какого-то зверя и шорох в ближайших кустах. Ум предательски колошматит чужими знакомыми мыслями: "Взрослой себя мнишь , да?".
Другая мысль тут же велит собраться и вспомнить главную цель – разорвать красную нить, узнать правду о себе и вернуться обратно... в последний раз. Шорохи и неизвестность превращаются в знак верного пути. Дождь всё еще льёт, когда Тина относит домой пойманную рыбу и возвращается в город. Она знает – на той стороне моста будут те, о ком она смела только читать в запрещенных матерью книжках, лесные волки, жестокие монстры... дети яркой луны.
Поблизости ей не встречается ни один человек, ни одно животное. Слышен только моросящий дождь и редкие завывания волка. Она пробегает мимо пустой площадки с лесопилкой, пытаясь усилием воли трясти из себя острый нюх, присущий всем оборотням с книжек. Пока никто не видит, она крадётся, вынюхивает что-то и явно играет роль, так и не приближаясь к разгадке. В воздухе между тем чувствуется всякая гадость из голубых туалетных кабинок, но всё это явно не представляет особого интереса.
Тина пробегает еще дальше, к невзрачным зданиям из красного кирпича и видит на земле много мусора. Да уж, так себе райончик, не иначе, как для бомжей, думает Тина. И снова вокруг ни души. Похоже, этому городу правда есть, что скрывать.
Вскоре дождь кончается, небо начинает проясняться, а всё внимание Тины привлекает навязчивое мелькание огненного света. Новая жизнь одарила болью от яркого огня, но он же впервые преподносит ей что-то новое. В солнечном сплетении сжимается страх, девушка с синими волосами и непримечательной рваной одежде крутит горящие факелы, изображая какой-то танец. Кто эта незнакомка? А тот парень в черной футболке и серой шапке? Что у него в руке? Кажется, в этой парочке нет ничего страшного, думает Тина. Однако, с чего же стоит начать разговор?
К счастью или нет, но разговор внезапно начинается сам собой. Взгляды направляются к Тине, а незнакомец выглядит явно более дружелюбным.
– Эй, смотри-ка, Рони, кто это у нас тут? – Парень с энтузиазмом подлетает к Тине, осматривает её быстренько с ног до головы и странно принюхивается. – О, ты новенькая здесь, да?
Его взгляд наполняет непривычное желтоватое свечение, прищур и низко опущенные брови вызывают ощущение иррациональной опасности. Но вот подвижная мимика меняется, выдавая какое-то милое ребяческое простодушие, а улыбка на пухлых губах подозрительно быстро располагает к себе. У него смуглая кожа, но, в целом, парень выглядит не особенно чистым. Тина не знает, что сказать, пока синеволосая девушка буравит её недоверчивыми густо накрашенными глазами и кажется, никакого реального плана для разговора чудом не появилось. Придётся импровизировать.
– Да, я... типа того, – бормочет Тина, судорожно подбирая слова. Столько лет вне социальной жизни явно дают о себе знать. Ей кажется, что для успешного диалога нужно спрашивать что-нибудь и самой. – Я толком ничего не знаю про город, что это за место?
– Тебя как звать-то? – спрашивает девушка, потушив в ржавом ведре свои горящие факелы.
– Тина. Тина Вудс.
– Оу, лесная дева, – оживляется парень, – по-моему, это знак, Рори, как считаешь? Давно у нас не было движухи в жизни и тут вот... Ты это... называй меня Лу, просто Лу. Но, если тебе хочется, можешь называть меня Лу Хауэлл. Я свой в доску, правда.
– Хах, свой он, – бурчит Рори, кидая всякий хлам с земли в большой общий костёр, от чего пламя в этой пирамиде разрастается с новой пугающей силой. – Ты учти, он тебя затянет во что-нибудь, вляпаетесь по самые уши, а мне потом вас обоих с какой-нибудь канализации тащи.
– Это она вот всегда так, – подмигивает Лу, – сначала ревнует, возмущается, орёт иногда, а потом ты не заметишь, как тоже своя в доску и вообще... подруга наша лучшая.
– Между прочим, я не орала.
– Но собиралась, так что я почти прав. Не забывай, у нас тут мир, свобода, все дела, никто никому не запретит быть самим собой. Просто должна же новенькая знать, что ты иногда эмоции сдержать не можешь.
– Ну не сдержу, так слиняет отсюда нафиг! И воздух чище, и нам хорошо. Запомни уже, у нас есть правила. И место это не туристическое, и вообще... чужакам здесь не рады.
– Ла-адно тебе, Рори Оклоу, давай не будем так сразу пугать первых встречных, а? Какие правила, когда у нас по сути свободная от всех условностей жизнь?
Тина замечает на открытых мускулистых ногах Рори несколько здоровенных шрамов. Знатно ей, похоже, досталось, уличная жизнь точно никого не красит. В глубине души можно радоваться что у Тины хотя бы есть крыша над головой и не приходится жить у старого заброшенного завода. Однако Рори Оклоу по-прежнему смотрит на Тину, как на чужака, уверенно вздёрнув нос. Здесь нельзя сразу стать "своим в доску". Иначе бы по всему Мунвуд Миллу не ходила бы такая дурная слава.
– Ладно, – задумчиво говорит Рори, – иди садись. Есть будешь?
– Нет, спасибо. – Тина чувствует подступающую от волнения тошноту, но покорно приземляется на стул возле импровизированного костра, где бодренько горит какой-то хлам. Зрелище это такое себе, мысленно еще свежи воспоминания про неудачное заселение, но кожа под мокрой одеждой давно продрогла до костей. Так что ощущение тепла тут явно не помешает.
Они сидят в этом странном месте, окружённом колючей проволокой. У старого кирпичного завода стоит мелкое прямоугольное здание, исписанное граффити, а рядом имеется даже самодельный тренажер. Казалось бы, тут нет ничего для нормальной жизни... и всё же у Рори откуда-то есть тарелка и какая-то странно пахнущая еда в ней.
– Думаешь, что попала в сказку? – спрашивает Рори. – Лу, ну где тебя носит, принеси мне кетчуп! В общем, сказки не будет, но есть реальность. А реальность не каждому тут понравится.
Тина чувствует внутри очень знакомый импульс. Сейчас или никогда. Она просто обязана подвести к этой теме и решается спросить:
– Ты имеешь ввиду слухи про оборотней?
Пристальный животный взгляд в ответ. Еще секунда и Тина бы решила, что Рори умеет читать мысли.
– Слухи, да, – кивает Рори, уводя тему в нужную себе сторону, – но ты ведь понимаешь, что это всё... не всерьёз? Ну типа... легенда такая правда тут существует, не на пустом месте, я замечу. В своё время здесь и люди пропадали, и убийства всякие случались. Мунвуд Милл давно в полнейшей разрухе и упадке, а жителям надо как-то переваривать увиденное. Вот и придумалась история про две какие-то стаи, типа Мунвуд и Клыков. Типа они территорию делят между собой и убивают каждого встречного, кто им не свой и не такой, как они. Тупые звери и всё такое, больные и на животных инстинктах.
– То есть, на самом деле, это вовсе не оборотни, а просто серийные убийцы?
– Да кто ж их знает? Лет десять уже затишье и тухляк. Одна разруха, мусор, дохлая экономика, нехватка ресурсов, низкие доходы, плохая экология и пофигистическое правительство. Самое время для легенд и всяких сказок.
Тина чувствует, как начинает отогреваться и всё же её напрягает не только яркий огонь костра, но и эта подозрительная история. Кажется, она слишком выдала себя приунывшим лицом, ведь главный смысл пребывания в этом городе быстро сходит на нет.
– Хауэлл, мать твою! – вспыхивает Рори, чем походит на рычащую волчицу. – Опять умотал куда-то шляться... Ну, надеюсь, хотя бы с кетчупом вернётся. Тут рынок недалеко есть, можешь закупаться. Только проверяй на свежесть, хранить нормально у нас всё разучились, зато можно научиться жить по ситуации. Возьмёшь себе чего на пару дней, потом и огородом заняться захочешь, будешь своё натуральное выращивать. Всё лучше, чем всякую химию из больших городов брать.
Тина старается всё запомнить, но мысленно уже тысячу раз обломалась тому, что её могут и не ждать здесь никакие тайны, что никаких оборотней нет, а мать была просто шизофреничкой. Не слишком ли всё просто? Может быть, Тину просто хотят в чем-то убедить для отвода глаз? Тогда живо встаёт вопрос, как поскорее выведать об этом чего-нибудь еще, и понастойчивее. Но как?..
Рори Оклоу времени зря не теряет.
– Сама-то откуда?
Тина быстренько говорит о своей Родине и о том, что там у неё тоже всё не очень. Особенно с криминалом. Небо всегда серое, на закате отливает кровью солнечный свет, деревья почти все голые круглый год, постройки типовые и унылые, власть не сменяется более двадцати лет и вообще всюду сплошная цензура, культ исключительности и показуха "как всё на самом деле у нас хорошо".
– "Райское местечко", – продолжает Тина, – но я поняла, что больше не могу там находиться. Уехала, пока еще можно.
– Угу, точнее, пока границы не закрыли, – уверенно замечает Рори.
– Не совсем. – Вот он, этот момент, когда можно осторожно попытаться, думает Тина. Главное, чтобы язык не заплетался от страха, что Хельга всё это услышит через свой хрустальный шар. – Я ушла, потому что больше не выношу свою мать. Мне хватило в жизни тотального контроля, я даже в школу нормально не ходила, потому что этой ведьме везде мерещились волки.
Рори удивлённо приподнимает брови:
– Это типа игра слов? Ну, про ведьму.
Еще один шанс и будет обидно упустить его снова. Тина чувствует, что возможности поговорить об оборотнях у них больше не появится, так как Рори заметно напряглась всем телом. И лучше делать всё аккуратно, не спровоцировать гнев, да и Хауэлл сейчас явно не сможет за неё заступиться.
– Честно говоря, не знаю, – вздыхает Тина. – Она просто всегда твердила, что я в опасности и нужно меня защищать чуть ли не от самой себя. Для этого у неё были... ну, всякие штуки.
Рори напряженно ждёт ответ, отставив тарелку на землю и вопросительно приподняв бровь.
– Она говорила, что весь мир окружают волки, твердила, что с детства меня нужно защищать от них, что я сама себе опасна и... ну так, прочую чушь. Я считаю, что моя мать просто была не в себе. А еще у нас дома на чердаке стоит котёл, где она варит зелья и читает странные молитвы. Потом меня этими зельями поила, говорила "изыди, зверь" и всякое вроде того. Мать считала меня опасной ошибкой своей молодости, но я до сих пор не понимаю, от чего или кого она меня вечно изолировала.
– Вот ведь... чтоб меня... – Рори вдруг накрывает лицо руками, не скрывая только ей понятный ужас. – Чего, блин?!?
– Что-то не так? – Тина ощущает, как предательски дрожит её голос, а тело каменеет от страха. Дома она с годами выработала рефлекс превращаться в статую, если всё выходит из-под контроля, если не знает способа отбиться от всей этой магии и... если вывела мать из себя.
– Ок, глубокий вдох... Спокойно, – нервно шепчет Рори, зажимая пальцами виски. – Знаешь, что? – Суровый взгляд устремляется к Тине, как дуло пистолета. – Мотала бы ты отсюда, а?.. Из этого города. И поскорее.
– Но... почему?
Рори явно не в себе, она резко вскакивает и начинает бродить раздраженно взад-вперёд, пока Тина инстинктивно и намертво прилипает к своему стулу. Всё работает так же, как и всегда. Только
её вина в том, что кто-то проявил к ней негатив. Только
её вина в том, что она выбрала не те слова для этой непростой беседы. Как в таком случае учиться давать отпор, Тина не знает. Всю свою жизнь её учили другому и правда в том, что не отпустив на волю свой гнев, она вернётся к матери такой же слабачкой, как и всегда, а ведьма окончательно окрепнет. Судорожно перебираются в голове одна мысль за другой: где я свернула не туда?.. Но Рори не оставляет времени, чтобы всё обдумать.
– Ты не понимаешь до сих пор, да? Променяла шило на мыло, одну помойку на другую, и думаешь мать тебя не найдёт? Я за версту чуяла, не так с тобой что-то, опасный за собой след тянешь. Не обижайся, но лучше и правда уходи. Это моя территория и я вправе решать, кому здесь быть, а кому нет. Иди домой. А еще лучше... подальше от Мунвуд Милла.
Отчаяние заставляет Тину предпринять еще один шаг прежде, чем уйти:
– А что, если я одна из вас? Что, если я научусь и смогу дать матери достойный отпор?
Рори быстро хватает Тину и запястье сдавливает резкая боль.
– Ты не одна из нас. Я это вижу. Нам с Лу просто не нужны проблемы, и мы хотим дальше вести обычную жизнь на свободе. Если твоя мать окажется здесь, это сулит нам большие неприятности.
Сквозь боль приходит и осознание, что Рори Оклоу почти призналась в том, что всё эти легенды правда, а город не так прост, как кажется. Но что за неприятности? Рори как-то догадалась, что Хельга настоящая ведьма? Страх между тем всё же не даёт Тине обнаглеть с расспросами и выбирает отступить как раз к возвращению Лу.
– Э-эй, ну что за дела, – возмущается парень, пролезая обратно через дыру в колючей проволоке. – Рори, будь уже помягче с новыми людьми?
Он шустро подбегает к костру с большим рюкзаком и тут же кладёт его на землю возле Тины и Рори. Внутри лежат упаковки со всякими овощами, фруктами и зеленью. Можно подумать, он проник в чей-то огород и бежал обратно так быстро, чтобы не поймали.
– Ладно, я, пожалуй, правда пойду, – говорит Тина, потирая раскрасневшееся запястье и чувствуя, как продрогла до самых костей. Она и забыла, как долго была на улице под дождём и теперь ей нужно не только собраться с мыслями, но и скорее отогреться.
– Погоди! – Рори открывает рюкзак Лу, копается там в продуктах, затем достаёт всего понемногу, складывает в пакет и скорее суёт Тине в руки. – Вот. Перекусишь перед дорогой.
Пока Тина с трудом соображает, что сказать, Хауэлл не унимается:
– Уходишь? То есть... насовсем? Но ты ведь только приехала!
– Верно, – невозмутимо отвечает Рори, довольно отряхивая руки, – приехала, посмотрела, решила, что город не подходит, всё бывает.
– Но я думал... стая...
– Стая одиноких птиц споёт прощальную песню, ла-ла-ла, закрой свой рот, Лу, я уже пожелала Тине счастливого пути.
Тина Вудс не в силах отдать всё назад или как-то вклиниться в диалог, так и уходит с пакетом еды, пока эти двое выясняют отношения, оставляя воздух сотрясаться в напряжении. Холодает так сильно, что нелепость сегодняшнего знакомства с лёгкостью стирается отчаянным желанием укрыться и побыть в полном одиночестве. Тина всю жизнь мечтала, чтобы у неё был свой личный угол, пространство без матери, запаха трав и алкоголя, без навязчивого контроля и всех этих магических штук. Поэтому, когда она, наконец, пересекла порог собственного пустого дома, весь этот переезд больше не казался ей напрасным, как бы Рори не пыталась убедить её в обратном.
Целый час Тина проводит в ванной, то и дело настраивая воду. Если переборщить, на коже начинается жжение. В какой-то момент озноб вынуждает получше согреться и берёт верх над болью. Главное – пока не подходить к камину, а вот с плитой можно разобраться... когда-нибудь потом. Свежая рыба благополучно заброшена в морозилку, а на ужин можно обойтись салатом из овощей. Тина ловит себя на мысли, что, несмотря на неудачный разговор с Рори, та сама взялась передать для неё поесть. Такие дары очень кстати, особенно теперь, когда приходится думать, чем платить за новое жилье и растянуть стольник хоть на неделю. Но вывод напрашивался сам собой – Тина проболталась о матери не напрасно. А Лу упомянул стаю потому, что оборотни не просто сказки на ночь. Тина задумалась: откуда у Рори столько огромных шрамов? Почему Рори и Лу ведут уличный образ жизни? Что за странное чувство вызывают их глаза и манеры, но самое главное – откуда эта странная уверенность, что Тина способна приблизиться к этим людям настолько, чтобы выведать правду?
Так и встала перед помидорами, задумчиво улыбаясь своим мыслям:
завтра они расскажут, я знаю. Если они поймут, что я ни за что не покину город, они расскажут. И про себя, и про всю эту странную реакцию с ведьмой. Будет непросто, но пока эти ребята – единственная зацепка. Если мать выйдет на мой след, я должна быть готова её встретить. Ну, да... пусть смотрит через свой хрустальный шар, через таро, всё, что угодно! Пусть видит, что я, должно быть, не так безнадёжна в быту, как она думает.
Салат, наконец, готов и Тина только сейчас чувствует себя голодной, как волк... Волчица ли она? Если нет, то от кого и зачем мать её вечно защищала?
Если все эти легенды про оборотней правда, Хельга что-то об этом знала. Если знала, очевидно, сильно обломалась и втянула свою дочку в жизнь, наполненную ничем иным, кроме тоски, затворничества и вечного магического дурмана. Тина ест салат и довольно ухмыляется:
они правда боятся, что эта алкашка выйдет на мой след? А я? Боюсь ли? И думать забудь, что все эти способности ведьмы будут как-то работать в таком раскладе?
Чем больше она прокручивает в голове эти мысли, тем сильнее крепнет уверенность, что мать никогда её не найдёт. Мать настолько слаба, что скорее от горя сопьётся, чем решит что-то предпринять. Кто знает, возможно, и не придётся возвращаться домой? Возможно, не стоит она того, вся эта месть. Достаточно лишь того, что в любое время теперь можно спокойно наслаждаться одиночеством.
Как же это здорово! Одной идти по новому городу, одной (пусть и не совсем удачно) знакомиться с людьми, одной входить в новый дом, принимать ванну, готовить себе еду, планировать новый день. И этот дар оказывается доступен, когда больше невмоготу, когда ведьма теряет бдительность, а желание свободы берёт верх над страхом неизвестности... если бы не одно "но", затаившееся в глубинах подсознания – последний гнев матери и жуткая агония превращения в зверя. Еще недавно Тина была готова преодолеть любые кошмары и не дать прошлому сожрать себя целиком, но вот она проходит в одну из маленьких спален и ложится в свою первую отдельную кровать, а по телу снова бегут мурашки:
что, если Рори права и будет лучше уехать?
В окне шумно завывает ветер. Сквозь него Тине мерещится лишь один отчаянный вой, что призывает совесть. Какое сердце надо иметь, чтоб больше не принимать годами скопленное и очень настойчивое добро? Сердце непокорной волчицы? Или ведьмы?
Сквозь сон к Тине приходит единственная хрупкая мысль:
если я собираюсь достойно противостоять матери, мне нужно быть сильнее, чем ведьма.
А сильнее неё может быть только зверь.
