Кристоф сидел на чемоданах с того самого дня, как родилась Валенсия. Он торопился и хотел как можно скорее с концами переехать или к Бейли, или вместе с ней. Так как её отец, Честер, жил в том же доме, Крис всё же хотел отдельное гнездышко для новой семьи. Но приходилось ждать. Казалось, что в его мыслях сейчас не было совершенно ничего, кроме дочери. Вот у меня в свое время было иначе.
Отец оберегал самого маленького человека в доме так, как своего собственного ребёнка. После смерти и тихих похорон Лауры, на которых он не издал ни звука, его разговоры с ней можно было подслушать, когда папа укачивал Лилиан. Он обращался к матери, но не смел больше тревожить естественный ход событий. Думаю, в малыше он видел своё искупление, или же последнюю волю матери.
Никто не переживал её смерть слишком трагично, кроме Тристана. Все мы, кто знал и видел, через что прошла Лаура, желали ей не более, чем покоя. Было жаль видеть отца, но и он справлялся. Как мог.
Тогда казалось, что впереди нашу семью ожидало расселение. Крис пропадал у Свейнов, не выпуская из рук Валенсию. Он говорил, что она особенно любила колыбельные и вообще музыку, и что это у неё явно наше, семейное.
А я, обсудив с Эйданом такую возможность, как и задумывала, решила взять Камиллу с собой на ночёвку у Ван Голда. Он воспринял новость воодушевленно, даже обрадовался: до сих пор его дочь не переступала порога старого вампирского поместья.
Кажется, в последний раз я так переживала, когда сама переступила порог этого дома. Вроде бы не происходило ничего, действительно стоящего такого волнения – всего лишь мать, отец и дочь проводят обычный вечер вместе. Но, зная их обоих, зная, что я не дала возможности им двоим жить под одной крышей всё это время, я ощущала себя… виноватой. Теперь Камилла появляется так поздно на его пороге! Конечно, безусловно, Эйдан тоже виноват, ведь мы оба ответственны за неё в равной степени.
Поэтому было так очевидно, что он испытывает те же эмоции, когда я увидела его на пороге, ожидающего нас обеих. Кажется, он надел один из самых официальных костюмов, которые у него были. И, хотя мне безумно нравился его вид, я засмущалась. Нужно ли было так стараться к обычному визиту своей дочери?
- А сколько людей живет в этом огромном доме? – спросила Камилла, даже не поздоровавшись с отцом.
- Я один, дорогая, я один. Твои сводные брат и сестра когда-то жили здесь, но уехали.
- Один? Ты не такой большой, чтобы тебе нужно было столько места! – Эйдан слегка улыбнулся, пожалуй, даже воспринял это как комплимент. Камилла любознательно рассматривала фасады: как здания, так и самого Ван Голда.
- Рад вас видеть, проходите, пожалуйста внутрь, - Эйдан взглянул на меня, нежно улыбнулся, поддерживающе и тепло, будто бы заверяя, что всё будет хорошо, что всё обязательно получится. В эту секунду Флёр скрылась за его фигурой и, клянусь, почти что была готова его напугать. Я вовремя заметила её движения и скомкано ответила:
- Спасибо за приглашение, мы сейчас! – нагнувшись в сторону левого плеча, я грозно взглянула на дочь, задумавшую пакость. Эйдан сделал шаг в сторону, сорвав её план.
И так… весь вечер.
Трогая дорогие вазы, чуть ли не роняя их, играясь с книжками, стоящими дороже наших машин, бегая по дому и теряясь в разных пустых комнатах, забавляясь с едой и пуская пузыри в коробку сока с кровью, Камилла призывала нас обоих, и особенно Эйдана, обращать на неё всё наше внимание. Это, пожалуй, был первый раз, когда находиться здесь не казалось чем-то романтичным или интимным. Отнюдь, готическая и таинственная картина этого дома одним визитом Камиллы лишилась своей чопорности и надменности. Так бы выглядела наша совместная жизнь здесь?
Эйдан вёл себя сдержанно. Он не проявлял особого тепла или злости, вообще какой-то понятной мне реакции. Казалось, что он вот-вот достанет блокнот и ручку, и начнет записывать свои наблюдения о том, как Камилла себя ведёт и что она делает. Было тяжело определить, зол он или равнодушен, и я не знаю, что мне не нравилось больше.
Дочь, в свою очередь, прекрасно всё понимала. Она знала, ощущала где-то в глубине своего сердца, что если она вдруг перестанет привлекать к себе наше внимание, то утратит его. За все эти годы, когда у неё было так мало нас с отцом, она хотела, нет, требовала, чтобы этот вечер был полностью посвящён одной только ей.
И мы пытались
Ближе к вечеру Эйдан показал Камилле комнату, которую приготовил для её визита. Дорогая мебель, стол, стул, книги – всё выглядело, как классическая комната для гостей, за исключением одной коробки с игрушками. По внешнему виду она была еще старше, чем сам Ван Голд. Не знаю, чего еще я ожидала от визита на одну ночь. Свежее постельное белье, приглушенный свет, игрушки. Возможно, мне самой бы и понравилось, но я считывала реакцию Камиллы.
Дочь молча открыла стоящий ящик и вытащила оттуда первую попавшуюся игрушку, какую-то старую куклу, очевидно, когда-то очень любимую.
- Я не знал, какая у тебя любимая игрушка, поэтому принес тебе все, что здесь есть. Некоторые из них еще мои, я очень их любил, вдруг и тебе понравятся? Если нет – то купим тебе завтра все, что ты захочешь, согласна? – на мгновение мне показалось это очень трогательным и даже сентиментальным, к чему Эйдан был совсем не склонен. Но Камиллу это не трогало.
Отнюдь, ей, кажется, не очень понравилось то, что она увидела. Кукла, которую она держала в руках, вдруг растянулась до неузнаваемости между рук дочери – та растягивала её, пытаясь разорвать на части.
Камилла не была склонна к агрессии, но, делая это, она пристально наблюдала за реакцией отца. Тот, в свою очередь, внезапно дернулся и направился к дочери, протягивая ладонь вперед.
- Камилла, пожалуйста, не рви игрушку, она дорога мне, - дочь, ухмыляясь, убежала в другой угол комнаты, продолжая искать подходящий угол разрыва, - Прошу тебя, мы купим тебе другие, оставь в покое куклу, она не причем, - он продолжил приближаться к Камилле, а та – убегать от него.
Мой самый низкий голос вдруг остановил эту жалкую беготню:
- Ками, - строгий взгляд устремился прямо в её глаза, - Положи на место.
Я редко общалась с дочерью строгим тембром, но мне было очень стыдно за её поведение. Весь вечер она вела себя так, как никогда не ведет себя дома. Но разрушение вещей – уже другая история. На Эйдана было неловко смотреть, потому что он осторожничал, вел себя подобающе, что никак не помогало ему забрать морально ценную вещь обратно.
Дочь надулась, сдвинув брови, и кинула куклу через кровать куда-то в угол. Эйдан поднял её с пола и положил обратно в коробку.
- Ну и пожалуйста! Я всё равно куклы не люблю, - сказала дочь, запрыгнув на кровать.
Эйдан уставши взглянул на меня. Он проходил через это так давно, что уже и забыл. В его глазах я прочитала порицание, мол, жила бы она здесь, то не вела бы себя так неприлично.
Спрыгнув в нашу сторону Камилла зазевала. Я закрыла окна шторами, отправляя её ко сну. Выдохнув, я и Эйдан вместе поцеловали её на ночь, в трепетном предвкушении остаться, наконец, наедине. Закрыв дверь её комнаты с другой стороны, взявшись за руки, мы потерялись где-то в другой комнате, но на этом же этаже.
Ни я, ни он не заметили, как Камилла сбежала из поместья посреди ночи.
За это мне будет вечно стыдно. Она подвергала себя такой опасности! И мы, два эгоиста-родителя, которые только и ждали, дабы от неё избавиться, чтобы наслаждаться друг другом. Какого черта?
Я узнала об этом только под утро, часа в четыре. Кристоф вернулся с ночной смены, обнаружив Камиллу у себя в кровати. С тех самых пор она частенько сбегала на ночевку в его комнату. Брат отправил мне сообщение с фотографией дочери и подписью: «Не тягай её больше к своему старику. Она у меня».
Я точно не перееду с ней сюда.
В тот день было полнолуние. Помню, мать и отец возились с малышом Лилиан, будто бы в первый раз.
Ребенок, как ни странно, шел им на пользу. Они вдруг ощутили себя обычной семьей, порядочной, без грандиозных планов и предсказаний. Спокойная жизнь в кругу семьи. Мать давно оттаяла и простила папе всё, что можно было. По крайней мере, так казалось.
Крис вернулся помочь со сбором вещей после вечера с дочкой. Воодушевленный, он рассказывал, как ему нравится держать на руках спокойный маленький комочек тепла, любопытно наблюдающий за ним. Как он рассказывал, Бейли не так сильно радовалась, как он, но лишь оттого, что никто не мог быть отцом счастливее, чем он. Мне вспомнился и сам отец, и Эйдан – пожалуй, Крис правда был рад дочери больше, чем они оба.
В тот день было полнолуние. Я собирала последние коробки для нашего переезда, пока Камилла засиживалась у монитора. Кажется, она открыла для себя то ли лингвистику, то ли иностранные языки, то ли писательство. Она быстро печатала двумя указательными пальцами по клавиатуре, едва отрывая от неё взгляд.
В тот день была полная луна. В половине второго, когда мы заклеивали скотчем последние ящики, Крису вдруг кто-то позвонил. Он поднял трубку, но, не успев поздороваться, выслушал быструю речь на том конце звонка. Его глаза забегали по квартире, прыгая из угла в угол, затем он на мгновение зажмурился, задержав дыхание, а потом громко прокричал в телефон:
- НЕТ! Нет! Нет… - не убирая телефон от уха, он выбежал на улицу и прыгнул в машину. Я побежала следом за ним, но он уже успел завести её и выжать педаль газа на максимум. Моё сердце тревожно билось, потому что я никогда не видела брата в таком состоянии. Не зная, как поступить, я позвонила единственным, кого знала среди круга общения брата. Телефон Бейли был выключен, а Честера – занят.
Чей телефон может быть занят в половину второго? Очевидно, они разговаривали прямо сейчас.
В тот весенний день было полнолуние.
Я перезвонила через 15 минут, не найдя ни покоя, ни сна.
Честер ответил. Я спросила, где Крис и что случилось.
- Он… с ней сейчас. Валенсия. Наша девочка... – его язык не верил в то, что произносил это, - Наша девочка умерла.
59,5 +0.25 (10 уровень навыка, Камилла, писательство) = 59,75
Последнее редактирование:
