Don't turn away
Catch me as I fall
[Будь мне опорой в нелёгкие времена]
Say you're here and it's all over now
[Скажи, что будешь рядом и что всё плохое позади].
Speaking to the atmosphere
[Но я разговариваю с пустотой].
No one's here and I fall into myself
[Здесь никого нет, и я погружаюсь в себя].
This truth drive me
[Эта правда]
Into madness
[Сводит меня с ума].
I know I can stop the pain
[Я знаю, что могу остановить боль],
If I will it all away
[И она больше не вернётся].
Don't turn away
[Не отворачивайся],
Don't try to hide
[Не пытайся спрятаться],
Don't close your eyes
[Не закрывай глаза],
Don't turn out the light
[Не выключай свет],
Never sleep never die...
Время тянется, как густой клейкий сироп - медленно, приторно, тошнотворно... Билл гаркнул на поминутно стонущего младшего, тот обиделся и притих, волчонком глядя на опутанное проводами изуродованное тельце девочки, которое врачи переодели в легкую больничную сорочку, обтянувшую худые плечики, словно погребальный саван.
Жестокость уродует женщин... она уродует всех, но девочек - особенно.
Девочка похожа на труп. Жестокость безжалостной лапой стерла с ее лица детскую красоту, выдрала из сердца любовь и наивность, из всех эмоций оставила только животный страх, а их чувств - глухую, тоскливую боль. Жуткая восковая кукла из детских кошмаров.
Вот Джеймс - мальчишка вопросительно смотрит на старшего брата - искореженный жестокостью ребенок, растущий на улицах портового района Нового Орлеана. Но он не кажется таким потусторонне-ужасным, ведь жестокость - предназначение мужчин, их воля, их крест. А на Джошуа... сердце сжимается от ужаса.
Это будущая девушка. Светлая, лучистая, прекрасная, самая драгоценная. Любимая, хранимая, бережно и вечно желаемая. Ребенок - маленький и невинный, как детская игрушка.
Что может быть страшнее изломанной детской игрушки? Кто измерит горе ребенка, увидевшего любимого мишку с оторванной головой?
Только изломанная детская душа.
Джошуа Лузар - кукла с выколотыми глазами.
Джошуа Лузар - разбитая елочная игрушка.
Жестокость уродует женщин. Она уродует всех.
Но девочек - особенно.
Тишину разорвало появление зареванной женщины. Оживление Уилла схлынуло ровно в тот момент, когда она представилась, и сменилось глухим раздражением. Женщина в дверях мялась и нервничала, глядя на него исподлобья и жалко, объясняясь, почему не смогли приехать родители девочки.
Уильям сказал, что будет разговаривать только с родителями. Только с родителями.
Гувернантке же хватило одного его слова, чтобы надломленно рухнуть на больничный стул и разразиться рыданиями и самобичеванием, изредка поглядывая на Билла сквозь пальцы. Она ждет сочувствия с его стороны?
Взгляд полицейского отрезал все попытки надавить на жалость. Он был уверен, что эта гувернантка на самом деле самое близкое и родное существо для маленькой девочки, лежащей на грани жизни и смерти.
Чужая женщина, которая ближе, чем
мама.
Разговор с матерью... бесцветный голос, рубящий слова, как безукоризненно отточенный швейцарский нож. Та не удостоила дочь своим высочайшим вниманием и сразу набросилась на Билла в таком тоне, который скорее можно назвать "диктовкой условий", чем "конструктивным диалогом".
Желание нажать на "сброс" обжигало душу, но только вполовину от осознания того факта, что мать торгуется о дочери, как о вещи. Уилл обрывает звонок еще до того, как женщина на том конце провода сообщает ему бесцветное "до свидания".
Силы небесные... мужчина устало трет переносицу, не нарушая тягучего молчания.
Мистер и Миссис Лузар... Обыкновенные небедные элитарные снобы. Обыкновенные взгляды с расчетом на извлечение прибыли из каждой запятой с проблеском немотивированной надменности.
Уилл представил их. Бледные, вытянутые, бесцветные лица, поджатые чуть презрительно губы. Эти люди воспринимают своих детей, как экзотическое растение, которое можно доверить садовнику статусом не выше обслуживающего персонала.
Гувернантка оставила свой номер телефона и покинула помещение, бросив напоследок:
"не продешевите"...
Младший вопросительно глянул на Билли. Теперь-то можно домой?...
А мужчина думал о том, как невыносимо мало нужно человеку для того, чтобы стать несчастным.
Всего лишь, чтобы самые близкие люди на свете оказались самыми чужими.
Маленькая Джошуа Лузар была обеспечена всем - статусом, деньгами, перспективным будущем - всем, кроме родительской любви. Никакие блага не стоят ломаного гроша, когда вокруг стылая пустота и убивающее равнодушие. А ей нужна была... такая малость. Такая ничтожная малость...
Бесценная малость.
Уильям сорвался с места и вылетел в коридор.
- Постойте. - эхо пустого коридора донесло властный тон до женщины, едва не скрывшейся за поворотом.
- Вы говорите, не продешевить? - из-за старшего брата боязливо высунулся младший.
- Я определился с ценой. Пусть родители девочки приедут сюда. Сию же секунду. - чеканит слова.
- Сейчас.
Смотрит на гувернантку с ненавистью. Если бы женщина знала, что означает этот недобрый прищур, она бы тут же приволокла сюда ее родителей, будь они да хоть Римскими Папами.
- Иначе о случившемся завтра будет знать весь город. И о том, что родители даже не удосужились, - остро-обличительно. -
забрать свою дочь из больницы. Если им невмоготу выполнять родительские обязанности, я возьму это на себя. Если им так тяжело быть родителями собственному ребенку, то пусть отказываются. Я ее удочерю.
Младший обвивает руками предплечье старшего брата, вместе с ним восставая против родительского равнодушия. А Уильям чувствует, что если он отступит, то эта девочка - та девочка, которая непременно ждала его там в комнате, - без него останется в этом мире совершенно одна.
И никто не сможет ее защитить. Никто.
- У вас есть полчаса, чтобы оба. - подчеркивает. -
Оба явились сюда. Это. Моя. Цена.