Хроники семьи Локвуд

[Fain]

​

Устанавлено

Базовая игра The Sims 4
Набор "В поход!"
Дополнение "На работу!"
Каталог "Роскошная вечеринка"
Мод "Замена русских имен на английские"

Ограничения

Писатель - 1 балл
Ваш персонаж-создатель не сомневается в уникальности собственной семьи и считает, что ее история должна быть рассказана миру.
- Как минимум одна книга в жанре биография должна быть написана основателем и каждым наследником. (Представитель 6-го поколения в писательской гонке может не участвовать.)
- Название книги-биографии обязательно должно содержать фамилию семьи.

Потусторонним вход воспрещён - 1 балл
Ваши персонажи знают, что живут один раз. Нет жизни после смерти и привидений не существует.
- Запрещено общаться с призраками.
- Запрещено воскрешать персонажей.

Родные гены - 1 балл
Для Вашей семьи важно сохранить гены предков и передать их потомкам.
- Усыновлённый ребёнок не может стать наследником.
- У основателя и каждого наследника обязательно должен быть хотя бы один родной ребёнок.

Серьёзный подход к браку - 1 балл.
Ваш персонаж считает, что семью нельзя создавать с бухты-барахты и намерен вступить в брак лишь с идеально подходящим ему партнёром.
- Ваш персонаж не может вступить в брак, пока не узнает все черты характера своего партнёра.
- Ваш персонаж со своей половинкой должны быть лучшими друзьями на момент вступления в брак.
- Партнёр может переехать в дом Вашего персонажа только после свадьбы.

Старше - мудрее – 1 балл.
Ваш персонаж считает, что первенец во всём и всегда будет первым, а это значит, что именно он станет достойным наследником.
- Наследником может стать только самый старший ребенок в семье.
- Нельзя влиять на пол ребенка во время беременности.

Эмоции в сторону - 1 балл.
Ваши персонажи уверены, что жизнь лишь в их руках и не потерпят эмоциональных манипуляций:
- Все предметы, имеющие эмоциональное влияние, должны быть отключены.
- Нельзя использовать эмоциональное влияние произведений искусства.
- Запрещено покупать за баллы счастья и использовать зелья, влияющие на эмоции.


Паранойя - 2 балла.
Ваши персонажи – параноики и им постоянно кажется, что их кто-то преследует. Эта психическая болезнь передается по наследству.
- Владелец дневника не может лечь спать, пока не уйдут все гости.
- Семья не может усыновлять детей.
- Социальный работник не должен забрать ребёнка.
- Запрещено пользоваться услугами наёмных работников, например, горничной.
- Заселяться в дом могут только те персонажи, которые будут участвовать в продолжении рода.

Основатель

Меня зовут Сильвия Локвуд, и я только что вышла воспитанницей школы-пансионата миссис Томпсон.

В возрасте трех лет я лишилась родителей, о которых практически ничего не знаю. Оказавшись на попечении у дядюшки Генри Локвуда – сурового и скабрезного владельца небольшого магазина детских игрушек, - я фактически оказалась в услужении у его строптивой жены и ее капризных детей. Не знаю, почему меня так невзлюбило семейство Локвудов, ведь я была их плоть и кровь, но довольно скоро от меня избавились, отдав кузине моей матери – Эмме Гамильтон, которая взялась из меня сделать настоящую светскую леди. Она наряжала меня в самые изысканные и дорогие наряды, брала с собой при каждом выходе в свет и знакомила со всеми своими друзьями и их детьми. Для маленькой печальной девочки это было настоящим испытанием, поэтому я всячески противилась, когда тетя принималась расчесывать мне волосы, и не желала надевать купленные специально для меня платья. Более по нраву мне были иные развлечения – лазанья по деревьям и пакости с местными мальчишками. Тетя не могла со мной сладить и довольно скоро опустила руки, отдав меня в пансионат миссис Томпсон, которая обещала сделать из меня благонравную и благовоспитанную девушку. Надо отдать тете должное, она с охотой оплачивала мое обучение и поддерживала со мной переписку, так что я могла поверять ей все радости и горести.

В консервативном заведении миссис Томпсон мне пришлось нелегко. Здесь всё подчинялось строгим правилам и дисциплине. Директриса требовала от учениц неукоснительного выполнения всех правил заведения, так что школа имела самую лучшую репутацию. Первые два года жизни тут меня старательно ломали и переделывали. Склонная к озорству, я часто устраивала проказы и пакости, за что бывала жестоко наказана. Меня наказывали лишением обеда, написанием эссе на множество страниц, стоянием в углу по несколько часов и прочими незавидными способами.

Впрочем, сломить им меня не удалось. Я слишком не подхожу для той жизни, что уготована воспитанницами миссис Томпсон, – жизнь молодых и целомудренных леди, вращающихся в высших кругах. Склонная к меланхолии, я часто предавалась грусти и стремилась к одиночеству. Мстительная, я любила устраивать пакости своим обидчикам.

В учебе я была тоже не слишком прилежна. Мне удавалась только литература и занятия языками. Учительница языкознания, мисс Стил, была очень добра и внимательна ко мне, всячески поощряя мои успехи, и именно под ее влиянием я начала писать, лелея мечту в будущем издать собственный роман.

Когда пришел мой черед выходить из стен школы миссис Томпсон, тетя Эмма посодействовала выделению мне средств на покупку скромного жилья в небольшом пригороде Нового Орлеана – Уиллоу Крик*. Я надеюсь, что смогу достойно встретить испытания, которые готовит мне жизнь, и не сломаться под натиском неурядиц, достигнув своей цели.

*Есть информация о том, что Уиллоу Крик является прообразом Нового Орлеана, поэтому я решила сделать его пригородом этого города, дабы соблюсти реализм.

Поколения

Обязательно будут.

От автора

Это моя первая династия, поэтому я надеюсь, что она будет встречена тепло и не обделена вниманием. Я буду стараться достигать максимального реализма, насколько мне позволит это игра.

 

[Fain]

Дорогая тетя Эмма,
Благодарю тебя за выделение мне средств на жилье и улаживание формальностей. Я очень довольна своим новым домом. Скромное жилье в живописном и недорогом районе гораздо мне милее, чем великолепные особняки в фешенебельных районах. Роскошная жизнь в довольстве и благополучии не прельщает меня. Мне милее тихое и спокойное существовании среди лона природы.
Мой дом имеет всего один этаж и оборудован всем необходимым. Есть даже лишняя спальня, так что если ты захочешь навестить меня, я могу тебя устроить пусть и не по-королевски, но зато с участием и заботой. Мое жилье оказалось не слишком дорогим, поэтому я распорядилась оставшимися у меня средствами, купив письменный стол и компьютер для работы над своим романом, а также мольберт для занятия живописью.





На этом, тетушка, настоятельно требую, чтобы ты больше не тратилась на меня. Я провела тщательный поиск вакансий, и нашла идеальную для себя работу в сфере журналистики. Платят мало, но я в самом начале пути и меня вполне удовлетворяет такая сумма.



Как только я очутилась в своем новом доме, то принялась за оттачивание своих писательских навыков. Задумок для романа у меня пока никаких нет, зато имеются для рассказов, поэтому я занялась написанием черновиков.



Изрядно устав, я переместилась на веранду и принялась писать.



Я не слишком довольна результатом, но это от недостатка практики. Так или иначе, завершенную картину я повесила в свою спальню. Мне пришлось изрядно попотеть, чтобы справиться с молотком и гвоздем.



После тяжелого физического труда я решила прогуляться и осмотреть окрестности, а заодно наладить знакомство с местными жителями.



Ах, тетя, ты знаешь, как тяжело мне даются любые отношения с людьми, ведь я склонна к проявлению гнева. В пансионате воспитательниц часто называли меня дьявольским ребенком за жестокие шутки и проказы, которые я учиняла над ними и другими воспитанницами. Увы, я зажигаюсь подобно спичке - и так же быстро гасну.
В этот раз я решила быть сдержаннее и владеть собой, поэтому завидев вдалеке симпатичную девушку в цветастом платье, я остановила ее и представилась.



Девушку зовут Зои, она очень симпатична и раскрепощена. По ходу нашего разговора к нам присоединилась некая Нэнси, которая сразу же вызвала во мне живейшую антипатию. Бывают люди, которые противны нам еще до того, как мы их узнаем, как будто вся наша душа восстает и противится тому, что ей изначально чуждо.



Настырное участие Нэнси в разговоре, ее высокомерие и наглость до крайности взбесили меня, поэтому я в сердцах грубо ответила Зои, когда та задала мне вполне невинный вопрос о моих увлечениях.



Девушка была шокирована таким недоброжелательством, поэтому сразу же ретировалась, за ней засеменила как будто довольная Нэнси, а я осталась в одиночестве. Стоя посреди улицы, я сразу же пожалела о своей вспышке. А ведь эта девушка могла стать мне сердечным другом со временем, а теперь я не знаю даже, когда мы снова с ней встретимся, чтобы я смогла извиниться и загладить свою вину.
Крайне опечаленная неудачным знакомством, я побрела домой.



Ах, тетушка, каким пустым и огромным мне показался дом, в котором мне теперь суждено жить! Какие большие, просторные комнаты!
Ты верно скажешь, что это всё вздор и чтобы я не вздумала вешать нос при первой же неудаче, но ты ведь знаешь, как изменчив мой нрав. Сегодня я - сама веселость и дружелюбие, в следующую минуту могу вспыхнуть из-за мелочи, а затем - опечалиться, сетуя на свою несдержанность. Скажи, тетушка, от кого я унаследовала свой непостоянный характер?
Крайне расстроенная и опечаленная, я забралась под одеяло, дабы излить всю свою тоску и грусть. Если все дни будут походить на этот, я свихнусь!



Твоя Сильвия.

Баллы

0,5 за основателя.

 

[Fain]

Дорогая тетя Эмма,
Спешу поделиться последними новостями из своей новой жизни. Ты справедливо заметила, что я принимаю близко к сердцу совершенно незначительные вещи, но меланхолия - всегда была моим пороком. Мне бы очень хотелось иметь такой же веселый нрав, как у тебя, но природа всех нас создала разными, мы должны уважать друг в друге то, что отличает нас от прочих.
Тоска еще долго раздирала бы меня, если бы я не прибегла к известному и самому эффективному средству борьбы с печалью - чтению книг. Согласись, тетушка, книга способна скрасить любой вечер, наполнив зимний холод приятным теплом.



Пожалуй, расскажу о своем первом рабочем дне. С самого утра он не предвещал ничего хорошего. Причина кроется в том, что я встала не с той ноги. Грусть, терзающая меня вчера, никуда не делась, лишь на время была вытеснена она увлекательным сюжетом книги, а утром вернулась.



Грусть всегда подстегивала мое воображение, так случилось и в этот раз. Имея в запасе немного времени перед работой, я решила поработать над задумкой романа, которую вынашиваю еще со времен обучения в пансионате.



Я чувствовала себя подавленной и разбитой, на работу совсем не хотелось идти, но не могла же я пропустить свой первый день. Я так мечтала о том, чтобы сама себя содержать, поэтому отбросив в сторону свои прихоти, я постаралась встретить свой первый рабочий день во все оружии.

Увы, тетушка! Начальник смотрел на меня с презрением, как на неумелую и бесполезную ученицу. Я не могла стерпеть подобного к себе обращения, ты ведь знаешь мою щепетильную гордость, потому пообещала самой себе отомстить ему, когда придет время. Мои книги еще будут продаваться огромными тиражами и сам он непременно станет ими зачитываться!
Именно по этой причине домой я пришла в приподнятом расположении духа, полная оптимизма и уверенности в собственных силах.



Дни текут по-прежнему безрадостно. Я почти не выхожу на улицу, проводя все свое свободное время за очередным романом или работой над собственной повестью. Я не склонна жаловаться, но должна признать, что чувствую особенные упадок сил и духа, который сопровождается пагубными мыслями о собственной бестолковости и бесполезности. Я даже яичницу себе приготовить толком не могу!



Занятия живописью продвигаются медленно. Я редко подхожу к мольберту, только в особенных состояниях, когда не могу выразить свои чувства с помощью слов.



Мои картины довольно сносны, но на продажу их выставлять еще далеко, поэтому я всё складываю до лучших времен, надеясь после либо украсить ими свою обитель, либо отдать заинтересованному в этом лицу.

Работа над повестью идет активным ходом. Я продвигаюсь всё дальше на перипетиях сюжета. Надеюсь, моя история заставит многих сочувствовать персонажам, в коих я вложила всю свою силу и душу.



На днях я ходила в местную библиотеку, дабы оценить ее ассортимент и поискать необходимый материал для моей повести. Надо сказать, библиотека тут довольно внушительная и просторная. На удивление, в читальном зале оказалось очень много людей. Похоже. в Уиллоу Крик любят читать. Что
ж, если так, то я сумею найти хотя бы среди горожан достойных почитателей моего творчества.



Кстати, в библиотеке я познакомилась с очень интересной особой по имени Кэйтлин. Она так же, как и я обожает читать, и ее страстная любовь к книгам привела ее к тому, чтобы устроиться библиотекарем. Было очень интересно обсудить с ней недавно прочитанные романы. Представь, тетушка, она так же, как и я, страстно любит Байрона! Впервые на моем недолгом веку я встречаю своего единомышленника. Мы довольно много говорили, я даже рассказала ей о том, что работаю сейчас над повестью. Кэйтлин выразила интерес по поводу этого и попросила меня принести ей рукопись, как только та будет готова. Первый читатель у меня уже есть! Время за разговором с ней пролетело незаметно. Жаль было расставаться, но расстались мы с твердым намерением встретиться снова.



Ну и последняя новость на сегодня: меня повысили. Мои труды окупились, суровый начальник сдержанно похвалил меня и объявил о повышении. Истинный, прилежный труд покоряет даже личную неприязнь.



На этом, тетя, я закончу свое письмо. Выражаю надежду, что следующее не заставит себя долго ждать.

Твоя Сильвия.

Невошедшее

Баллы

0,25 за друга Кэйтлин Кэррол.
Итого: 0,5+0,25= 0,75

 

[Fain]

Дорогая тётя Эмма,

Много воды утекло с моего последнего письма тебе. К сожалению, у меня нет ни времени, ни сил, чтобы делиться с тобой всем со мной происходящим. Надеюсь, ты поймешь меня. Я еще не до конца привыкла к своему новому дому и частенько тоскую по стенам пансионата миссис Томпсон.

Тётя, помнишь ли ты, как в своем первом письме я рассказывала тебе о моем знакомстве с девушкой по имени Зои? Мне так и не удалось увидеть её, чтобы принести свои извинения. Зато неприятную мне особу по имени Нэнси мне удалось увидеть довольно скоро. И какого же было моё удивление по поводу обстоятельств, в которых мы увиделись! Миссис Ландграаб соизволила позвонить мне (откуда у нее оказался мой номер, я не знаю) и напроситься в гости. Я сдержанно поблагодарила ее за внимание и согласилась на визит, пообещав себе, что прежде выслушаю нежданную гостью, а уже потом буду злиться, если она даст мне повод.



Нэнси не заставила себя долго ждать. Прошло не больше пятнадцати минут с тех пор, как в трубке послышались короткие гудки, а женщина уже стояла на пороге, возвещая о своем прибытии уверенным звонком в дверь. Стараясь быть гостеприимной, я с неохотой вышла на террасу, чтобы пригласить гостью в дом, но мне не дали этого сделать. На меня лавиной посыпалась нелепая болтовня обо всём на свете. Вы знаете, тётушка, как я не люблю пустых разговоров. Мне претит любой диалог, ведущийся просто так, ради соблюдения этикета и светскости. Поэтому довольно скоро меня утомила Нэнси, и я, не считая нужным скрывать это (во многом из-за моей личной неприязни), показывала всем своим видом, что я не заинтересована в разговоре.



Втуне я гадала, чем вызван этот неожиданный визит, какие цели преследует Нэнси. Возможно ли, что я понравилась ее особе и теперь она хочет дружить со мной? Но нет, тётушка, я не верю, что люди всегда руководствуются благими намерениями. А что касается госпожи Ландграаб, то я и вовсе сомневаюсь, что у неё они могут возникнуть. Что-то тут явно было не чисто.
И вскоре я выяснила, в чём было дело.
Видя мою явно выраженную незаинтересованность в светской беседе с Её Высочеством Нэнси, мне стали открыто грубить:
- Ах, Сильвия, у вас такой маленький, грязный участок! Не понимаю, как вы тут живете, недалеко от реки, в которую сбрасывают мусор.



Надо отдать ей должное: Нэнси имела понятие о том, как вести себя и как разговаривать в высшем обществе. Ее воспитание и светскость были на высоте. Наверняка менее искушенные в подобных вопросах жители Уиллоу Крик порой не замечают ее колкостей, но я, будучи выпускницей пансионата для девушек, вращающихся в высших кругах, выявила в ее безобидном комментарии завуалированное оскорбление. И не смогла стерпеть:
- Убирайся отсюда, тупая стерва!
Каюсь, тётя, мой тон и мои слова не соответствовали моему воспитанию, но в тот момент я мало думала о том, как следует себя вести.



"Тупая стерва" последовала моему совету: возмущенно надув губки и напустив на себя вид оскорбленного достоинства, она что-то пробормотала себе под нос и с гордым видом ретировалась. Надеюсь, я больше никогда не увижу ее на своём крыльце!
Наш небольшой конфликт немного взбодрил меня, и я в тот же вечер закончила свою повесть!



Этот факт немало обрадовал и взбодрил меня. Забыв про грубость Нэнси, я легла спать довольная и гордая собой.



На следующее утро я решила позвонить Кэйтлин, дабы выполнить свое обещание дать ей прочесть повесть. По голосу я поняла, что она расстроена чем-то и уже хотела было отменить свое приглашение, но девушка заверила меня, что ничто не помешает ей придти и прочесть мою повесть. И действительно, уже через четверть часа она оказалась на моем крыльце. Я пригласила ее в дом, отметив про себя, как сильно опухли и покраснели ее веки.
Когда Кэйтлин очутилась под защитным покровом моей обители, я решила выяснить, чем вызвана ее печаль. Стараясь быть тактичной, я всё-таки спросила довольно прямо (не люблю околичностей и хождения вокруг да около):
- Что случилось, Кэт?
Глубокий вздох послужил мне ответом. Я молчала. Нет смысла тянуть из человека информацию, которой он не хочет делиться. Занимательно, но именно моё безмолвие и отсутствие настойчивости часто развязывают людям языки. Я не добилась бы такого эффекта, не будь я терпеливой и внимательной.
Оказалось, что Кэйтлин расстроена отсутствием у неё зверя под название "личная жизнь". Немало удивившись (и, надо сказать, неприятно удивившись), я постаралась утешить девушку. Никогда не понимала эту острую озабоченность женщин поиском партнера. По-моему, от мужчин одни проблемы.



Что ж, Кэйтлин оказалась одной из многочисленных девушек, которые мечтают о принце на белом коне. Часто, в пансионате, я слышала, как воспитанницы перешептывались меж собой, обсуждая, как на них особенно посмотрел тот или иной мистер Смит, а некоторые из них (кто был посмелее и понаглее) в красках рассказывали о всех тайнах отношений полов, не обделяя вниманием даже такие пикантные подробности, как физическое совокупление. Миссис Томпсон не одобряла общение своих учениц с молодыми людьми, но и не могла ему препятствовать. В конце концов, девушки покидали пансионат на выходных и каникулах, и она не была в состоянии следить за чистотой их помыслов и действий в это время. Что касается меня, я никогда не интересовалась молодыми людьми и не мечтала о замужестве, хотя частенько читала "вредную литературу", которая была запрещена в пансионате.

Кое-как направив мысли девушки в иное, нужное мне, русло, я усадила ее на диван и начала говорит о том, за чем её сюда пригласила. Вкратце рассказав о замысле своей повести, я предупредила Кэйтлин, что рукопись написана под воздействием печали, а потому может вызвать такие же впечатления у читателей. Девушка спокойно и внимательно выслушала меня, а затем принялась бегло просматривать рукопись. Чтение небольшой повести заняло у нее чуть больше часа времени. Я каждую минуту в волнении ерзала на диване, вздрагивала и старалась угадать по лицу Кэйтлин ее эмоции. Наконец, она закончила и вынесла свой вердикт:
- Это... Это великолепно, Сильвия!



Немало обрадованная этой новостью, я радостно вскрикнула, а Кэйтлин продолжала:
- Ты обязана опубликовать её!
- Да, но ведь для начала нужно найти издателя.
- Не нужно. Каждый месяц Библиотека Уиллоу Крик выпускает альманах, где печатаются работы местных жителей. Конечно, твоя повесть на порядок выше, чем, скажем, любовная писанина Мортимера Гота, но так о тебе узнают хотя бы тут. И ты сможешь получать небольшие отчисления от администрации города, за счет которого и печатается альманах.
- Ох, Кэт, я буду тебе благодарна, если ты всё устроишь!
- Конечно устрою. Я покажу твою рукопись заведующему альманахом. Не сомневайся, она придется ему по душе!
В тот день мы еще долго болтали о моей повести, строили смелые планы и мечтали о том, как моей повестью будет зачитываться весь Уиллоу Крик. Не верится, тётя, но мою повесть напечатают! Я всегда об этом мечтала!

Пожалуй, дорогая тётушка, я закончу своё послание на этой радужной ноте. Как только выйдет альманах, я вышлю тебе экземпляр, чтобы и ты оценила все достоинства и недостатки моего стиля и сюжета, а также смогла оценить и других авторов нашего городка.
С любовью,
Твоя Сильвия.

Невошедшее

Баллы

Без изменений: 0,75.

 

[Fain]

Дорогая тетя Эмма,
Высылаю, как и обещала, альманах с моей опубликованной повестью. Надеюсь, ты оценишь ее по достоинству.
Подготовка к ее публикации была очень длительной и волнительной. Я потратила почти все нервы, пока ждала результата. До последнего не верила в успех, но Кэйтлин меня заверила в обратном. И когда я получила утвердительный ответ от заведующего библиотеки, меня охватила неведомая доселе радость. Мои труды увенчались успехом. Пусть пока я буду известна лишь в читающем круге Уиллоу Крик, но со временем о моем таланте прознает весь мир.



Мой успех вдохновил меня на написание давно задуманного мною сборника рассказов. Думаю, для него я уже буду искать издателя. На работе мои труды ценят, поэтому, я уверенна, помогут мне с протекцией и рекомендациями. Сама я, конечно, надеюсь только на себя, потому в данный момент активно навожу справки и пишу письма в различные издательства Нового Орлеана и не только. Если я хочу подлинного успеха, мне придется найти литературного агента, который будет решать множество бюракратических проблем, связанных с печатание моих книг в будущем.



Между тем, рутинная работа всё меньше радует меня. Роль литературного негра не предназначена для моих дарований, как бы самонадеянно это ни звучало. Чтобы пробиться на верхушку издательского бизнеса, не нужно иметь больших талантов и смыслить в искусстве - достаточно обладать острыми и цепкими зубами. Что ж, они пока не знают, на что способна Сильвия Локвуд!
И пока я умираю от усталости после работы, голова моя продолжает активно работать и строит планы на будущее.



Когда наступают долгожданные выходные, я обыкновенно посещаю либо парк, либо библиотеку, либо музей. В этих местах можно насладиться чудесными вещами, созданными человеком и природой, а также познакомиться с горожанами. Мне нужны связи, если я хочу прославиться с помощью своих книг.
Так случилось и в этот уик-энд. Я решила насладиться тишиной и спокойствием в местном парке. Чириканье утренних птиц и звуки природы успокоили мои напряженные нервы и вселили в душу необходимое мне умиротворение. Даже мозг - этот вечный двигатель мысли - затих ненадолго, перестав строить планы по одолению вершины литературного мира.



Я провела бы так весь день, если бы не заметила, что за одним из шахматных столов сидит мужчина с бакенбардами. Чем-то похожий на гориллу, он мало понравился мне, но я засмотрелась его игрой в шахматы с самим собой. Этот низкий, нахмуренный лоб являл собой признак недюжинного ума и быстро работающей мысли. Его ловкие движения парящих над фигурами рук произвели впечатление уверенного человека, не боящегося ничего и не раздумывающего перед тем, как совершить какой-либо шаг. Черта, которую можно было принять за легкомысленность, но каждое движение этого человека было точно и правильно, так что я сочла это за храбрость. Увлеченная его игрой, я решила, что она лишь оживет от наличия у него противника. Немного знакомая с шахматами со времен учебы в пансионате, я, набравшись смелости, подошла к мужчине и начала:
- Не сочтите за грубость, но я так увлеклась наблюдением за вашей игрой, что решила присоединиться, если вы позволите.
- Конечно. Мне не хватает достойного соперника.
- Боюсь, я не настолько компетентна, как вам бы хотелось, - сказала я, усаживаясь за стол.
- Это мы сейчас и узнаем, - ответил он мне с улыбкой и заново принялся расставлять шахматы.



Соперник из меня вышел никудышный. Мой оппонент играл гораздо лучше меня. Не успевала я продумать как следует свой ход, как он уже нетерпеливо начинал ерзать на стуле, вырабатывая стратегию на несколько ходов вперед. Скорость его мысли поражала. а уверенность его легких и быстрых движений вводила меня в ступор. Уверенна, его игра со мной ничем не отличалась от игры с самим с собой.
За игрой мы, как это обычно бывает, разговорились. Мужчину звали Эйнджел Оукман, (довольно необычное имя для его внешности) и какого же было мое удивление, когда он поведал мне, что активно сотрудничает с несколькими литературными агентствами и издательствами! Кажется, Провидение благосклонно вручило мне награду за все мои труды и переживания. Наше знакомство не должно окончиться простой партией в шахматы, и я позабочусь об этом.
- Какое совпадение! - воскликнула я, узнав о роде его деятельности. - Я сама работаю в издательстве в Новом Орлеане. И сейчас как раз ищу издателя и литературного агента. Может, вы читали недавно вышедший альманах библиотеки Уиллоу Крик с моей небольшой повестью?
- Нет, к сожалению, я давно не брал в руки библиотечные альманахи. В нет ничего достойного, знаете ли. - Это был тонкий намек на мою бесталанность и пустое бахвальство. Что ж, я понимала его чувства: сама я отреагировала точно так же на чужое хвастовство.
- Очень жаль. Вдвойне жаль, что я с вами полностью согласна. Контингент, печатающийся в альманахе, не может похвастаться талантами. Но ведь во всяком правиле бывают свои исключения, верно? - Я улыбнулась уверенно и дерзко.
Не успел Эйнджел ответить мне, как к шахматному столу подошел какой-то вонючий бродяга и стал с блаженной улыбочкой пялиться на нас, увлеченно следя за нашей беседой! Я уже давно заметила, что парк Уиллоу Крик наводнили различного рода бездомные и попрошайки, но они, тетушка, переходят все границы. Не склонная к проявлению милосердия к подобным существам, я считаю, что каждый кузнец своего счастья. Пьяница сам виноват в том, что он пьяница, развратник - в том, что он развратник. Также обстоит и с бродягами.



- Милейший, вы нам мешаете, - видимо прочитав мои мысли, грубым тоном сказал Эйнджел. Признаюсь, тетушка, его тон взволновал меня. Приятно взволновал. Я испытала неведомое доселе блаженство, какое-то сладкое и непонятное мне ощущение проснулось внизу живота и свернулось в тугой узелок. Мне так понравилось звучание этого мужественного и грубого голоса, льющегося медленного и соблазнительно, словно патока. Пока я с удовольствием следила за перепалкой мужчины с бродягой, в моей голове пронеслась тысяча мыслей, из которых я едва успела выловить и понять хотя бы одну. Когда, наконец, опозоренный попрошайка понял, что тут ему не достанется милостыни, и ушел восвояси, мой новый знакомый обратился ко мне с обворожительной улыбкой: - Эти жалкие бродяжки только мешают. Будь моя воля, я бы уничтожил каждого. А в этого я бы уничтожил с особой жестокостью, потому что он помешал мне созерцать удивительную красоту, Сильвия.
О, тетушка!..
Стоит ли говорить, что этот двусмысленный намек был приятен мне? Миссис Томпсон с ужасом бы обнаружила еще один порок моего сердца - сладострастие.
Тем не менее, я взяла себя в руки и сменила тему:
- Да, верно, им неведомо наслаждение красотами природы. Желания их низменны, стремления грязны. Им чуждо наслаждение искусством. К сожалению, многие из них безграмотны и абсолютно равнодушны к литературе.
- Я вижу, вы упорны, Сильвия. - Подхватив мой намек, Эйнджел стал абсолютно серьезен и даже деловит. - Люблю целеустремленный женщин. А если эти женщины вдобавок красивы... Но к черту, давайте сразу к делу. Вы хотите завербовать меня в свои литературные агенты?
- Признаюсь, да.
- Тогда я верю вам, в том, что ваша писанина стоит того, чтобы ее читали. Впрочем, мне приходилось продавать всякое дерьмо. И не краснейте! Неужели вы одна из тех барышень, что падают в обморок при любом грязном слове?
- О, нет...
- Тогда слушайте: я найду вам издателя. Вас будут печатать по всей Америке. О своей позорной публикации в библиотечном альманахе вы будете вспоминать как о страшном сне. Но у меня одно условие.
- Какое же?
- Станьте моей женщиной.
Признаюсь, я была ошарашена. Такого я точно не ожидала. Всё во мне вдруг возмутилось этой низкой просьбе. Я уже готова была вскипеть, как поняла, что выгоднее сдержаться. Слабость всех мужчин - женские прелести. Я ими щедро одарена. И помимо этого у меня есть очень выгодное преимущество по сравнению с другими такими же красивыми девушками - ум. Ум и хитрость, которые помогали мне выходить сухой из воды во многих ситуациях, которые обеспечили мне уважение коллег и даже босса на работе, которые вели меня по жизни, ни разу не дав ошибиться.
- Вы предлагаете мне стать вашей любовницей? - спросила я холодным тоном.
- Нет, на роль проститутки вы не годитесь. Да и не согласитесь. Я предлагаю вам заключить сделку: я становлюсь вашим литературным агентом и ищу издателя, вы печатаетесь, а после, как только получите свой первый гонорар, вы идите со мной на свидание. То есть, становитесь моей женщиной. Возлюбленной, если хотите.
Немало успокоенная тем, что меня не видят в столь унизительной роли, я всерьез задумалась над данным предложение. Эйнджел - деловой человек недюженного ума и поэтому даже свои любовные дела привык устраивать таким неординарным способом. Что ж, я никогда не была романтично настроенной девушкой, мечтающей о принце на белом коне, а потому данное предложение оказалось для меня очень заманчивым.
- Идет, - согласилась я.
Мы скрепили наш договор дружеским рукопожатием и расстались.



На этом позволь закончить.
Твоя Сильвия.

Невошедшее

Баллы

0,25 за друга (Эйнджел Оукман).
Всего: 0,75+0,25= 1

 

[Fain]

Дорогая тетя Эмма,

Напрасно ты корила меня в письме в моем безрассудстве. Да, я поспешно приняла решение, но еще ни разу о нем не пожалела. Эйнджел оказался человеком слова, и свои условия сделки выполнил с точностью и в срок, так что мне придется выполнить свои, как бы это не претило тебе. Ты справедливо заметила, что такие мужчины часто оказываются прожженными Казановами и рискованно было соглашаться на подобного рода сделку, но Фортуна благоволит мне. Да, тетушка, придется тебе смириться с тем фактом, что я теперь связана с мужчиной той особой связью… Но обо всем по порядку.

В тот вечер, вдохновленная общением с моим новым знакомым и успехом в моем предприятии, я села за компьютер, чтобы продолжить писать сборник рассказов. Каждая новелла представляет собой откровенный рассказ различных женщин об их интимных переживаниях, связанных с одиночеством, семьей, мужчинами и детьми. Увы, мне не хватает личного опыта, чтобы с точностью и достоверностью передать все чувства своих героинь, но писательское чутье и умение читать души как раскрытые книги немало помогает мне в воссоздании характеров и ситуаций. В тот вечер мне писалось необычайно легко. Подхлестываемая вдохновением, я будто парила в облаках, пока мои руки с необычайной скоростью выстукивали чечетку на клавиатуре. Никогда еще мне не доводилось творить в столь приподнятом настроении. Грусть – вот мой верный спутник творчества. В этот вечер я изменила ей с вдохновением.



Я трудилась до поздней ночи. Уставшая, я продолжала писать, глядя на монитор слипающимися глазами. Утомленная работой и насыщенным, полным неожиданностей днем, я, казалось, забыла о потребностях тела. Вот оно – чудодейственное влияние вдохновения, его непобедимая сила. Это ли не доказательство того, что дух сильнее плоти?



Мое экзальтированное состояние позволило мне закончить в ту же ночь сборник своих новелл. Теперь оставалось только связаться с Эйнджелом и выслать ему рукопись по адресу, начертанному на визитке, которую он мне дал перед уходом. Связываться с ним по электронной почте было для меня гораздо легче, ибо в печатных знаках он не мог увидеть мою уязвимость и зависимость перед ним. Я решила заняться этим завтра, так как изможденное тело напомнило мне, что ему пора отдохнуть.



Ночью мне снились странные, непонятные сны. Я не помню и половины, а о том, что помню – стыдно рассказывать. Не обессудь меня, тетя, но во мне заговорила Женщина. Встреча с Эйнджелом взволновала меня больше, чем мне бы хотелось самой. Что ж, пока это – моя единственная слабость, но я не дам ей взять надо мной верх. Прежде всего, книги, а уже потом мужчины.

Стоит сказать, что подобные сновидения (или кошмары) мучили меня так несколько недель к ряду. Слишком впечатлительная, я, видимо, попала в сети обаятельного и уверенного в себе мужчины. Наша переписка в течение всей этой недели не отличалась разнообразием. На мой высланный ему сборник рассказов Эйнджел отреагировал всего одним предложением: «Довольно сносно». Признаться, не о такой конструктивной критике я мечтала, но не стала писать ничего в ответ, предоставив мистеру Оукману возможность вплотную заняться публикацией моего сборника.

Тем временем мои будни текли как обычно: работа, работа и еще раз работа. На выходных я выбиралась на прогулку в парк или музей, встречалась с Кэйтлин (с ней я не стала делиться переживаниями по поводу своего литературного агента), читала и ждала, бесконечно и мучительно ждала, когда же от Эйнджела придет ответ с радостной новостью о моей скорейшей публикации.

За это время я даже успела нанять рабочих и сделать ремонт в моей комнате. Продала старую мебель с помощью Кэйтлин в комиссионный магазин, а затем вплотную занялась покупкой новой и подборкой обоев. Это занятие отвлекало меня от навязчивых мыслей о судьбе моего сборника, поэтому довольно скоро я определилась с дизайном и наняла рабочих, которые благодаря щедрой плате сделали всё в срок и в том самом виде, в каком я хотела.



Моя роскошная спальня обошлась мне довольно дорого: я потратила почти все свои сбережения, но результатом я оказалась довольна, ведь всё это я сделала практически сама, если не считать пары сильных рук, которые поспособствовали тому, чтобы сделать картинку в голове реальной.

Однако ответа от Эйнджела так и не было. Я уже начинала терять надежду и думала позвонить ему, чтобы узнать наверняка, как продвигаются дела, но что-то мешало мне сделать это. То ли гордость, то ли страх. Да, Сильвия Локвуд боялась. Боялась мужчины. И именно по этой причине я каждый раз откладывала звонок на потом.

Впрочем, во всей этой череде волнений и мучительного ожидания произошло радостное событие: повышение на работе. По этому случаю одна из коллег даже нарисовала специально для меня картину, которую я повесила над своим рабочим столом.



Но, тетя, это событие не смогло вызвать во мне радости, сколько оно могло бы вызвать, если бы я не мучилась от неизвестности. Да, новостей от Эйнджела по-прежнему не было. Казалось, он растворился в воздухе, исчез. Мне стоило лишь взять трубку и набрать нужный номер, но я не решалась. Вновь услышать этот бархатистый голос, полный насмешки! Показать ему, что зависима! Признать, что полностью в его власти! Нет уж, пусть лучше мою душу и дальше терзают сомнения, но я не склонюсь перед мужчиной. И ни перед кем не склонюсь.

За каждое решение приходится платить. Мне пришлось платить за свою гордость унынием. Как-то вечером устроившись за чтением новой книги (миссис Томпсон сочла бы ее «растлевающей умы»), я настолько погрузилась во внутренний мир главной героини, что не смогла дочитать до конца, так как ее переживания были слишком похожи на мои. С той лишь разницей – она познала все радости жизни с мужчиной. События книги натолкнули меня на размышления. Мне уже минуло двадцать пять лет, а я до сих пор не знала близости с мужчиной. Да, тетя, я пишу об этом тебе прямо и не таясь. Не скажу, что эти размышления появились у меня впервые, но раньше я не решалась тебе писать о них, так как не хотела осуждения. Я знаю, ты старалась сделать из меня благоразумную и благовоспитанную девушку, но так уж важно строить из себя возвышенное существо, когда желания пола берут верх рано или поздно? Какова цена целомудрия, если каждый вечер приходиться проводить в абсолютном одиночестве? А я еще так осуждала Кэйтлин за ее жалобы!

Сотрудницы наперебой хвастались своими успехами в личной жизни, не скупясь на интимные подробности. Я слушала с удивлением и волнением, что и я когда-нибудь познаю то же, что и они, но время шло, а я всё надеялась и ждала. Мое воспитание не позволяло сделать мне так, как делают раскрепощенные девушки в наш век: отправиться в бар и познакомиться там с первым встречным мужчиной, чтобы после, в тот же вечер, толком не зная друг друга, улечься с ним в постель. Нет, я не жалею о том, что не сделала этого, я жалею лишь о том, что довольно долго обманывала себя, отвергая вполне естественные желания.



Выплакавшись в подушку, я сумела успокоиться и уже хотела было излить свою печаль по обыкновению на клавиатуру, как раздался долгожданный звонок. Схватив телефон, я посмотрела на экран и удостоверилась в том, что мои подозрения по поводу личности звонящего оправдались. Эйнджел. Шмыгая носом и стараясь придать себе уверенный вид, я подождала некоторое время, чтобы взять трубку (нечего ему знать о том, как сильно я ждала этого звонка).



- Сильвия, здравствуйте. Заждались? – Его голос звучал насмешливо и сладко, с небольшой хрипотцой, создававшейся из-за помех в трубке.

- О, Эйнджел, - я старалась придать своему тону максимум непринужденности. – Это так неожиданно, что вы позвонили…

- Что ж, пока вы приходите в себя от неожиданности, - его голос так и сочился ядом, - спешу сообщить вам, что я звоню вам из Нью-Йорка. Издательство Мак-Гроу-Хилл* увидело в вашей писульке гениальность и хочет заключить с вами контракт… - Дальнейшие слова я плохо слышала, потому что старалась переварить информацию, полученную только что. Это что-то невообразимое, невозможное. Такого не бывает. Начать с печатания в библиотечном альманахе, а затем выпустить книгу под эгидой самого крупного и старого издательства Нью-Йорка… Мне казалось, что я сплю. Мне и сейчас, по пришествию времени кажется, что я вижу сон, прекрасный, вечный сон. – Вы меня слушаете, Сильвия? – Голос Эйнджела вывел меня из ступора.

- Д-да, конечно… - К черту непринужденность, я не считала должным даже скрывать свой шок.

- Что ж, пока вы приходите в себя, хочу сказать, что теперь вам придется ехать в Нью-Йорк, встречаться с издателями и решать очень скучные дела, связанные с…

- О нет, Эйнджел! – испуганно прервала я. – Я не могу себе позволить такую длительную поездку. И я не хочу… Я хочу сказать, что совершенно не смыслю во всем этом, и меня могут обвести вокруг пальца… У меня нет деловой хватки и…

- Я понял вас. Вы хотите, чтобы я всё сделал за вас?

- О, это было бы замечательно!

- Что ж, из вашего нежелания встречаться с издателем можно раздуть неплохую рекламу. Этакая таинственная гениальная писака, не выходящая в свет и живущая в отшельничестве. Но вы же знаете, дорогая, что за всё приходится платить?

Его обращение ко мне заставило меня вздрогнуть. Я уже предвкушала новые, неприемлемые для меня и унизительные условия сделки. Желание положить трубку и больше никогда не видеть этого человека боролось во мне с желание получить то, что так давно хотела и чего я не смогла бы получить, действуй я в одиночестве. Я вздохнула:

- Да.

- Умница. Тогда как только я решу все дела тут, в Нью-Йорке, я приеду и приглашу вас на свидание. И получу с вас поцелуй.

Ах, тетушка! Признаюсь, я с радостью согласилась на данное условие. Нет, я не любила этого мужчину, но испытывала к нему животную, непреодолимую тягу, которая, я считаю, предшествует любви.

Как только я дала свое согласие, мистер Оукман тактично пожелал мне удачи и положил трубку, оставив меня наедине с моим волнением, радостью и сладостным ожиданием чего-то нового. Такое я испытывала только в детстве, когда уезжала из пансионата к тебе на Рождество, зная, что меня ждет подарок и сытная еда, приготовленная заботливой кухаркой Грейс.



За этой радостной новостью последовала другая: через несколько недель Эйнджел снова позвонил мне, чтобы сообщить, что все дела улажены, и партия моих новелл поступит в продажу в следующем месяце. Издательство также выразило желание видеть меня в их постоянных авторах и заказало мне остросюжетный роман. Это меня удивило и поразило, еще никогда я не писала на заказ. Дав свое согласие, я поблагодарила мистер Оукмана за труды и беспечно отложила извещение и счет за коммунальные услуги. Разве стоит мне волноваться о такой мелочи, когда совсем скоро я буду богата и знаменита!



Одно меня беспокоило: всему этому я обязана не самой себе, а Эйнджелу. Конечно, я могу поблагодарить себя за то, что сумела убедить этого мужчину посодействовать мне, но ведь это так незначительно по сравнению с той работой, что он проделал ради меня, незнакомой ему женщины! Да, тетя, с позором признаю, что я зависима от мужчины, зависима на добровольной основе. Все книги и фильмы, вся современная культура учит женщин быть слабыми и уязвимыми, но я до последнего считала, что моя гордость и непоколебимость поможет мне пробиться. Как горько я ошибалась! Мне не удалось бы заключить контракт с таким крупным издательством, если бы я и дальше руководствовалась своими принципами. И не удалось бы узнать, каковы на вкус чужие, мужские губы…

Но мне пора заканчивать, тетя. Письмо получилось слишком длинным.

Надеюсь на твое понимание,
Сильвия.

*Мак-Гроу-Хилл – крупнейшее известное издательство Нью-Йорка, основанное в 1917 году Джеймсом Мак-Гроу и Джоном Хиллом.

Невошедшее

Баллы

Без изменений: 1.

 

[Fain]

Дорогая тетя Эмма,

Почему от тебя нет ответа? Уже прошло достаточно времени с отправки моего письма, а ты продолжаешь упорно молчать. Заглядывая в почтовый ящик каждое утро, я с дрожью в сердце надеюсь обнаружить там твое письмо, но из раза в раз я обнаруживаю лишь пустоту. Чем я разгневала или опечалила тебя? Назови хотя бы причину и отчитай меня за мое поведение, кажущееся тебе недостойным, но не молчи, молю тебя! Я знаю, мои рассуждения в прошлом письме могли показаться тебе недостойными моего воспитания и моей фамилии. Что ж, я готова принять твой оправданный гнев, не бойся, тетя, обидеть им меня.

Недавно мне пришло письмо из издательства, извещающее меня о том, что мои новеллы поступили в продажу. Издательство также прислало мне чек на сумму, вырученную с продажи моего сборника. По словам Эйнджела, мои книги имеют успех и достаточно хорошо продаются.



Получив деньги (подумать только, мне платит настоящее издательство!), я решила сразу же сесть за написание романа, который мне заказал Мак-Гроу-Хилл. Это подлинная история о нравах и методах воспитания пансионата для девушек миссис Томпсон. Я подумала, что не стоит менять имя (хотя за это на меня и может ополчиться моя бывшая директриса), правда должна быть правдой. В своем романе я постаралась осветить все стороны жизни воспитанниц, их моральные ценности и устои, характеры. Не обошла стороной и систему наказаний и поощрений, прибегнув в умеренном количестве к критике.



На удивление, работа пошла легко и быстро. Я мало прибегала к вымыслу, основывалась лишь на своих впечатлениях и воспоминаниях, в подробностях воссоздавая мир невинных и целомудренных девушек, живущих скромными чаяниями и надеждами, которые при ближайшем рассмотрении оказывались обыкновенными дочерьми богатых родителей, не привыкших отказывать себе хоть в чем-нибудь. С радостью отдаваясь работе, я практически не думала о собственных проблемах. Меня даже веселил процесс разоблачения заведения, имеющего многолетнюю незапятнанную репутацию.



Вскоре моя работа была готова: я закончила ее в течение каких-то четырех вечеров. Никогда еще творчество не пленяло меня так сильно, что я буквально забывала об усталости и потребностях организма.



Теперь дело оставалось за одним: разыскать мистера Оукмана и предоставить ему свою рукопись, чтобы он передал ее в руки издателю. Чтобы поддержать имидж писателя-отшельника, Эйнджел решил совершать и прежде все бумажные дела самолично, без моего вмешательства. По его словам, издателю нравилась эта загадочность и легкий флер таинственности, висевший над моим именем. Неслучайно в аннотации к первой книге меня назвали «второй Шарлоттой Бронте»*. По моему мнению, Эйнджелу просто нравится, что я плачу ему жалование за его услуги агента.

Позвонив своему литературному агенту (боязнь его общества практически сошла нет в последнее время), я попросила его о встречи. Выслушав саркастичный комментарий в свой адрес («Соскучились по мне, Сильвия?»), я сообщила о том, что закончила нужный издательству роман. Договорившись встретиться в картинной галерее, мы попрощались, чтобы через час увидеться.

Признаюсь честно, тетя, меня одолевало волнение, когда я подходила к нужному мне зданию. Я увижу его, наконец увижу, спустя столько времени! Внутри меня всё дрожало от предвкушения и сладкого страха.

На месте встрече Эйнджела не оказалось. Я решила не ждать его возле дверей и зашла внутрь, чтобы отвлечься от волнения за просмотром шедевров.



Погрузившись в удивительный мир живописи, я забыла о своих мелких проблемах. Что я, что любой человек по сравнению с подлинными, вечными шедеврами искусства? Да, тетя, именно поэтому я занялась литературой: единственный способ оставить о себе след – заняться искусством.

Я и не заметила, как ко мне подкрался Эйнджел. Рассматривая очередную картину, я вздрогнула, когда позади меня раздался грудной, бархатистый голос мужчины, о котором я думаю уже столько месяцев:

- Здравствуйте, Сильвия. Я так давно не видел вас.

Я обернулась и воззрилась оголтелым взглядом (я уверенна, мои глаза блестели радостью, счастьем, удивлением и нежностью) на высокую, статную фигуру Эйнджела. Он был так близко, что мне вдруг стало дурно. Едва улыбаясь губами (это больше было похоже на насмешку, чем на радостную улыбку), он нежно и покровительственно глядел на меня.

- Эйнджел… - выдохнула я, не в силах говорить ничего более.

- Давайте сядем, а то вы такая бледная сейчас, что вот-вот лишитесь чувств. – Он грубо усмехнулся, ясно понимая причину моего возбуждения. Я покраснела.

Мы сели на оттоманку друг подле друга, и мне в голову пришла странная мысль: мы впервые сидим вот так вместе, почти соприкасаясь плечами. Этот факт настолько взволновал меня, что я попыталась незаметно отодвинуться в сторону, чтобы только не ощущать этот резкий запах только что выпавшего снега и заледенелого озера. Да, тетя, ты можешь обвинять меня в легкомысленности и бессмысленном кокетстве, но я начала раскладывать запах человека по полочкам. Так делают только влюбленные дуры.

- Я закончила роман, который мне заказало издательство, и теперь мне необходимо опубликовать его.

- Гм. Это будем сложно.

- Но почему? – Мое удивление ясно читалось в лице, так что Эйнджел даже прыснул со смеху, не в силах больше сдерживать свою напускную серьезность.

- Вы такая милая, дорогая!

Я вздрогнула, опустила взгляд в пол и покраснела сильнее прежнего. Как странно, тетя. Я веду себя, как наивная, безмозглая шестнадцатилетняя девчушка, думающая о нарядах и большой любви.

- Не краснейте. Неужели никто не говорил вам комплиментов?

- Н-нет. – Я решила, что нет смысла лукавить. Мое серьезное лицо часто отпугивало потенциальных ухажеров.

- Что ж, - неожиданно серьезно сказал Эйнджел. – К делу. Я сказал, что это будет сложно, потому что вы еще не выполнили свои условия сделки.

- О, я могу сейчас…

- Не торопитесь. Вы обещали мне свидание.

- Тогда пусть оно начнется сейчас. Сходим перекусить?



Моя торопливость немного озадачила Эйнджела. Он, видимо, думал, что я буду жаждать этого из-за него самого, а не из-за моей книги. Разочарование ясно нарисовалось на его лице, но уже через мгновение он согласился с моим предложением, и мы решили отправиться в парк, чтобы полакомиться фруктами на гриле, купленными по дороге в местном магазинчике.



Было приятно насладиться печеными яблоками посреди многовековых деревьев, раскидывающих позади себя исполинские тени, в которых сладко прятаться во время летнего зноя. Мистер Оукман похвалил мои кулинарные способности, уплетая за обе щеки приготовленное мной блюдо. Меня немало позабавил его пыл, и я с радостью отметила для себя, что его слова абсолютно искренны.

После еды мы решили вновь посостязаться в шахматах, как при первой встрече. Эйнджел выразил надежду, что мои способности улучшились за время его отсутствия, но уже первая партия показала обратное.

- Вы совершенно безнадежны в шахматах, Сильвия.

- Но ведь я только учусь!

- Нет, эта прелестная головка не должна быть занята цифрами и логическими ходами. Вам, Сильвия, не идет к лицу ум.

- А вот это уже обидно, знаете ли!



- Я не хотел обижать вас. К черту, давайте уже перейдем на «ты»?

- Согласна.

Было неловко сразу общаться к нему на «ты», я то и дело срывалась на прежнее, уважительное обращение, но довольно быстро привыкла. В тот вечер наша связь стала еще крепче. Теперь я с уверенностью могла назвать Эйнджела не только своим литературным агентом, но и другом.



- Как насчет пропустить пару стаканчиков в баре? – неожиданно для меня предложил мужчина.

- Я никогда не бывала в таких местах. – В моем голосе ясно читалась неуверенность и боязнь. В пансионате нас пугали подобными местами, рисуя всевозможные ужасы, которые творятся там от распития спиртного.

- Тебе уже двадцать пять лет, Сильвия, пора бы выходить из кокона и квакерских нарядов**.

- Квакерских?! – Я со стыдом посмотрела на свое строгое, черное платье ниже колен. Мне всегда казалось оно скромным, но не квакерским.

- Да, готов поспорить, ты никогда не надевала ничего, что было бы выше колен.

-Вовсе нет! – Вовсе да.

Решено было отправиться в бар, чтобы раскрепостить меня и показать, что алкоголь не так страшен, как его рисуют.

Впрочем, я не успела познать вкус спиртного: на подходе к барной стойке нас ждал неожиданный и неприятный сюрприз. Дама в возрасте, стоящая за стойкой, вдруг неожиданно схватилась за сердце и упала замертво. Вокруг столпились испуганные зеваки, кто-кто кричал и разводил панику, а я смотрела удивленно и пораженно, растерявшись, не зная, что делать. И вот тут Эйнджел по-настоящему удивил меня.



Расталкивая локтями людей, он подошел к свалившейся пожилой женщине, взял ее за руку и стал отсчитывать пульс.

- Сильвия, звони в «скорую»! – Его голос прозвучал громогласно и повелительно, так что я подчинилась беспрекословно. Пока я звонила, Эйнджел пытался привести старушку в чувство: поливал ее водой, делал массаж сердца и всячески суетился, распоряжаясь действиями столпившихся вокруг зевак, среди которых оказался и убитый горем и страхом сын барменши.

Врачи вскоре приехали, положили бездыханное тело на носилки и увезли женщину, предварительно сообщив сыну пострадавшей, что ее, скорее всего, не спасти. Инсульт.

Когда суматоха унялась, я подошла к мистеру Оукману, чтобы выразить ему свое удивление и восхищение.

- Ты совершил благородный поступок, Эйнджел.

- Брось, она всё равно склеит ласты.



Его цинизм перестал меня удивлять, поэтому я не придала значения его комментарию. Наверняка, в глубине души этого человека лежат самые чистые помыслы и намерения, до которых мне далеко: я не отличаюсь милосердием и добротой.

- Давай уйдем отсюда куда-нибудь, где не будет людей. Я голоден, как черт.

- Уже поздно. И мне пора домой, - неуверенно промямлила я в ответ, ясно услышав в тоне Эйнджела игривые нотки.

- Идет. Едем к тебе домой.



Не успела я возразить, как Эйнджел уверенно прошествовал мимо меня к выходу. Мне осталось только плестись за ним, раздумывая над тем, как мне его побыстрее спровадить из дома. Мне придется подарить ему обещанный поцелуй на веранде, и мы будем квиты.

В такси мужчина держал меня за руку, не позволяя себя больше никаких вольностей. Сердце мое бешено колотилось от этого теплого, мягкого рукопожатия сильной, большой руки, в которой моя ладонь казалось безвольной, вялой, словно кисть винограда. Я чувствовала себя защищенной, убаюканная разливающейся по всему телу нежностью.

Когда мы вышли из такси, я неуверенно остановилась перед порогом дома и смущенно посмотрела в глаза мужчине. Он глядел на меня как всегда: покровительственно, немного насмешливо, с легкой ухмылкой на губах. Я достаточно долго переминалась с ноги на ногу, раздумывая, чем бы разбить эту тяжелую тишину. После судорожных мыслей я без колебаний сделала шаг навстречу, приблизившись к Эйнджелу на опасно близкое расстояние, и потянулась к его лицу, сложив губы для легкого поцелуя.



- Ты же не думаешь, что после этого я сразу же на тебе женюсь? – после поцелуя спросил мужчина.

- Н-нет, с чего ты взял?

- Ты такая консервативная, и я не хочу, чтобы ты строила относительно меня милые иллюзии о домашнем очаге, где я в роли мужа, а вокруг нас бегают куча маленьких сильвий и эйнджелов.



Этот комментарий, разбивший всю романтику и сведший на нет все мое волнение по случаю первого, трепетного поцелуя, немного опечалил меня. Нет, я не ожидала, что он женится на мне, я вовсе не думала об этом, но этим он показал мне, что не собирается принадлежать мне в той степени, в какой я принадлежу ему. Между нами явно образовалась неловкость, так что спустя время Эйнджел сказал:

- Мне пора. Спасибо за хороший вечер.

- А что насчет книги?

Казалось, его лицо стало грустным. Он ответил мне достаточно сурово:

- Отправь ее мне на почту, я свяжусь с издателем.

На этом, тетя, я заканчиваю письмо. Вынуждена прибегнуть к ультиматуму: не напишу тебе, чем закончилась эта встреча до тех пор, пока ты не ответишь мне на письма.

Сильвия.

*Шарлотта Бронте, как и две ее сестры, Энн и Эмили, печаталась под мужским псевдонимом Каррер Белл, чтобы общественность более серьезно отнеслась к ее роману "Джейн Эйр". После публикации книги, толки всё равно пошли: все гадали, кто же этот загадочный Белл и не скрывается ли за ним женщина.

**Квакерский - скромный, непримечательный. Происходит от религиозного движение квакеров, возникшего в Англии в XVII в.

Невошедшее

Баллы

Без изменений: 1

 

[Fain]

Дорогая тетя Эмма,

Наконец ты ответила мне! Я уже начала терять надежду на то, что снова увижу твой резкий, косой почерк и характерное для тебя «Милая Сильвия!» в начале письма. Спасибо за то, что не слишком бранила меня, делая лишь справедливые замечания, не опускаясь до обвинений, что обыкновенно унижают обе стороны – и обвиняемого, и обвиняющего. Я рада, что ты смогла понять меня, рада была снова прочесть твои мудрые мысли и обнаружить, что наши взгляды во многом схожи. И теперь, как и обещала, я могу рассказать, чем же закончился тот вечер моего первого поцелуя.

Сразу же после того, как Эйнджел довольно сурово и холодно приказал мне (а это был именно приказ, тетушка) отправить ему рукопись на почту, он также безразлично распрощался со мной, не дав мне даже намека на то, когда мы снова сможем встретиться и обговорить детали публикации. Опечаленная его резко изменившимся поведением, я проводила удаляющуюся от моего дома прочь машину (Эйнджел жил на другом конце Уиллоу Крик, где начинается дорога, ведущая в Новый Орлеан) и с тоской зашла в дом, показавшийся мне пустым и холодным. Не раздумывая, я сразу же побрела в спальню, чтобы отдать свое изможденное тело в теплые объятья морфея.



Спустя несколько долгих недель, в течение которых Эйнджел не давал о себе знать, так что я уже начала думать, что серьезно обидела его чем-то, раздался звонок. В тот момент я как раз была на работе, поэтому мой тон и манера разговора были довольно грубы. Словно не замечая этого, мистер Оукман сообщил, что все формальности улажены и книга вот-вот поступит в продажу. Издатель всё же высказал надежду увидеть загадочного автора самолично, когда мне будет это угодно. Я сдержанно поблагодари Эйнджела за труды и подумала, что, наверное, стоит повысить ему жалование, ведь он так успешно занимается продвижением моих книг. Тем более, он не раз жаловался мне как будто невзначай, что агентсво вечно задерживает ему зарплату. Перед тем, как положить трубку, мужчина заверил меня, что вернется не больше, чем через две недели, так что мне «не придется скучать».



Мой успех на литературном поприще отнюдь не способствовал моему успеху в стенах редакции. Все сотрудники, включая начальника, знали о моей публикации, о контракте с солидным издательством, о том, что мои книги неплохо продаются (они ведь сами их охотно покупали и читали), но никто из них не стремился помогать мне, а уж тем более давать мне повышение. «Я знаю, что вы талантливый автор, Сильвия, но для меня вы пока всего лишь внештатный корреспондент, и ваша работа далеко не так хороша, как ваши книги», - говорил мне начальник практически на каждом совещании. Я из кожи вон лезла, чтобы добавить в статьи о климаксе и выпадении волос чего-то необычного и живого, но, тетя, журналистика – это журналистика, а не литература. Помимо этого, мне нерегулярно платили жалованье. Заказчики не всегда были так аккуратны и пунктуальны, как я, так что мне приходилось постоянно заваливать их письмами с напоминанием, что я до сих пор не получила должного вознаграждения за свою работу.



Это отнюдь не способствовало успеху. Я отвлекалась от работы, тратила все силы и нервы на переговоры, но не было никакого толку. В конце концов, я сочла, что будет более разумно продолжать исправно выполнять свою работу, а переговоры с незадачливыми клиентами оставить на свободное время.



Через две недели, как и обещал позвонил Эйнджел с новостью о том, что он снова дома и с довольно неожиданным предложением.

- Сильвия, я так хочу тебя увидеть. Мы могли бы сходить на свидание.

- Свидание? – В моем голосе ясно читались испуг и удивление.

- Да, ты ведь помнишь наш уговор? Ты – моя женщина, и я хочу провести с тобой вечер.



- Хорошо, - не без тени сомнения ответила я.

Признаюсь, тетя, как только в трубке послышались гудки, я заулыбалась. Начав напевать незатейливый мотив собственного сочинения, я с радостью подбежала к зеркалу, принявшись критично осматривать себя. С уверенностью молодой кокетки в собственной привлекательности, я одобрительно кивнула своему отражению в зеркале и поспешила на место встречи.

Тетя, я не буду тебе описывать всё наше свидание, скажу только, что после этого вечера он часто приглашал меня куда-нибудь. Являясь интересным собеседником, он всё больше очаровывал меня. В этом человеке била ключом жизнь, он был так непосредственен, словно малое дитя, обладая при этом критичным мышлением взрослого, уверенного человека. Завороженная его харизмой, я не могла оторвать взгляда от его резко очерченного, мужественного лица, в котором было что-то животное, зверски сильное, даже первобытное. Эйнджел не был романтиком, он был чужд сентиментальности, а потому его ухаживания не отличались утонченностью, но как сладко мне было слышать, когда неожиданно для меня он, глядя мне в глаза, говорил полушепотом:

- Ты такая красивая, дорогая.

Его комплименты не отличались разнообразием, но я и не любила напыщенных, вычурных фраз, которые зачастую таят под собой черствость и пустоту. Эйнджел говорил мне о многом одним своим взглядом, мимикой, непроизвольным жестом. Сколько тепла было в его руках, когда он брал ими мои ладони! Как нежны были его твердые губы, когда он касался ими моего лица! Не переступая известную границу, он не унижался до постыдных, похотливых намеков, но часто я видела, как его повадки начинают приобретать дикость и необузданность, тщательно сдерживаемою, но всё равно достаточно заметную. Я не боялась, что однажды он не сможет сдержать себя, я знала, что он уважает меня и относится с трепетом к моим желаниям.

Мне нравилось проводить время с ним. Спустя три месяца непрерывных встреч, я стала замечать, что живу только ради этого. Я практически забросила свои занятия литературой, на работе постоянно витала в облаках, а дома не могла дождаться, когда снова увижу Эйнджела. Меня пугали эти чувства, но как сладостен был миг, когда я замечала это мужественное лицо на пороге своего дома! Однако я помнила, чем закончилось наше первое свидание, и старалась держать себя в руках. Он не собирается брать меня в жены, а значит, наши невинные встречи – это всё, что мне уготовано.



В один из вечеров, когда мы, как обычно, прогуливались по парку, мистер Ойкман удивил меня. Шагая меж тенистых деревьев, он внезапно остановился, выпустил мою руку из своей и встал напротив моего лица. Я с озадаченным видом глядела на него, подмечая, что он чем-то очень сильно взволновал.

- Я думаю, - начал он дрожащим голосом, - нам стоит сделать с этим что-то.

- С чем? – в недоумении спросила я. В душу закрался противный, склизкий страх: вот сейчас он скажет, что это не может больше продолжаться.

- С нашими неопределенными отношениями.

- О… Понятно, - выдохнула я, ощущая, как слезы подступают к горлу. Только сейчас я поняла, что боюсь его потерять, не хочу.

- Разве тебя устраивают эти бесплодные встречи? – Его голос казался настолько громким и грубым, что я опустила взгляд в пол, как всегда делала в детстве, когда меня отчитывали за провинность.

- Да… - прошептала я в ответ неуверенно.

- Ты понимаешь, что отношения двух взрослых людей не похожи на это? На то, что между нами?

Я вдруг с досадой обнаружила, к чему именно он клонит. Конечно, взрослому мужчине не хватает одних только объятий и поцелуев под луной. Зачастую, взрослым мужчинам не нужна вся эта романтика. Взрослый мужчина хочет обладать женщиной, а не играть с ней в нежность.

- Если ты хочешь… - зардевшись, прошелестела я в ответ, но не успела договорить, как Эйнджел прервал меня:

- Черт возьми, Сильвия Локвуд, я хочу, чтобы ты стала моей женой!



Я опешила. Несколько минут я тупо смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова, не зная, как реагировать на эту неожиданную для меня реплику.

- Да или нет? – Он сделал ударение на первом слове, так что это было скорее утверждение, а не вопрос.

- Да, - прошептала я, едва дыша.

И тогда он улыбнулся, подошел ко мне и заключил мое трепещущее тело в крепкие объятья, а затем страстно поцеловал.



Так что, тетушка, можешь поздравить меня с тем, что скоро я стану женой человека, который выказал по отношению ко мне столько участия, тепла и поддержки, сколько не выказывал никто за всю мою недолгую жизнь.

На этом позволь закончить. Мы еще не решили насчет окончательной даты свадьбы (по правде сказать, я не хочу устраивать торжество), но я обязательно сообщу тебе, когда всё будет решено. Надеюсь, состояние твоего здоровья позволит присутствовать на празднестве.

Сильвия.

Баллы

Без изменений: 1.

 

[Fain]

Дорогая тётя Эмма,

Прошло более месяца с момента моего замужества, а я по-прежнему пытаюсь осознать, что всё это не сон. Каждый раз, засыпая в одной постели с Эйнджелом, я думаю, что наутро проснусь одна, приму душ, позавтракаю пережаренными блинчиками и отправлюсь на скучную, рутинную работу. Вечером, я уверена, меня будет ждать тёмный, пустой дом с холодными, безликими стенами. Но нет, утром я открываю глаза и вижу мирно сопящего рядом мужчину, лицо которого кажется таким нежным и беззащитным, словно он – маленький мальчик, жаждущий материнской ласки.

Первые дни нашей совместной жизни в качестве мужа и жены мы провели в разъездах. Как только проводили тебя, отправились в Нью-Йорк на встречу с моим издателем. Он оказался очень умным человеком и интересным собеседником. Втроем посидели в дорогом ресторане, обсудили дальнейшие перспективы совместной работы. Поздравив нас с женитьбой, он еще очень долго говорил о том, как мне повезло иметь такого литературного агента, как Эйнджел.

Общаться с издателем напрямую оказалось на удивление легко и намного проще. У Эйнджела освободилось много свободного времени, он наконец не пребывал в бесконечных разъездах, посвящая всё свое время мне. Первые недели он настолько избаловал меня своим вниманием, что я, кажется, уже стала принимать как должное бесконечные завтраки в постель, вкуснейшие обеды и ужины. Оказалось, он очень любит готовить и у него это прекрасно получается.



Наша совместная жизнь похожа на сказку. Мне не на что жаловаться. Эйнджел внимателен ко мне, заботлив и по-своему галантен. Он не прекратил со своими извечными насмешками, подшучиванием и сарказмом, по-прежнему циничен и скуп на комплименты, всё такой же неисправимый наглый собственник, а также чересчур самоуверенный, но именно таким я его полюбила. Да, тётя, нечего мне больше бояться этого слова. У меня есть муж, и я люблю его, что в этом постыдного?



Он умеет удивлять. С каждым днём я узнаю о своём муже такого, что никогда бы в нём не заметила раньше. Я думала, он будет страстен и груб, но он, на удивление, оказался нежным и чутким любовником. Казалось, с него будто спала пелена, он снял свои извечные доспехи и превратился рядом со мной в обычного мужчину, который, как и любой человек, подвержен своим слабостям. «Моя дорогая», - шепчет обычно он мне перед сном, прижимая меня к себе с такими теплотой и аккуратностью, словно я – восковая кукла, рискующая растаять в его горячих пальцах.

А недавно, тётя, он и вовсе меня шокировал. Я сидела за столом и уплетала вкуснейшие блинчики, политые кленовым сиропом, как муж сел рядом, пристально посмотрел на меня (так что я даже замерла с открытым ртом и вилкой, на которую жестоко были насажены огромные куски запеченного теста) и сказал настолько серьёзным и строгим тоном, что мне показалось, словно меня отчитывают:

- Сильвия, милая, я нашел работу.

- Какую работу? – выпучив глаза, уставилась я на него, уронив в тарелку вилку и закрыв рот. – У тебя же есть работа, верно?

- Но мы теперь супруги. И у нас общий доход. Я не могу быть твоим литературным агентом. Фактически, я продолжу выполнять его функции, если хочешь, но платить мне жалование я не позволю.

Что ж, это было разумно. Мои деньги – его деньги. Его деньги – мои деньги. Но мной вдруг завладела ревность: неужели он нашел себе какого-то бездарного писаку, которого будет теперь продвигать и пихать во все издательства? А вдруг эта писака еще и симпатичная девушка?

- И с кем ты теперь сотрудничаешь?

- О, нет, дорогая, я бросил агентство.

- Ты… что? – Около минуты я пыталась собрать мысли воедино, чтобы понять смысл только что сказанных им слов. – И ты даже не посоветовался со мной?

- С тобой? – удивился Эйнджел, будто я сказала настолько неуместную и несусветную глупость, что можно было усомниться в наличии у меня мозга. – Сильвия, но это ведь только моя работа. И только я могу принимать решения. Это ведь моя жизнь.

Признаюсь, тётя, я была немного огорчена его словами. Мне всё виделось в немного ином свете. Союз двух людей, по моему мнению, предполагает участие каждого из них в жизни другого. Поддержка, принятие, отсутствие тайн и секретов – вот что в моем представлении брак. А Энйджел молча сделал свои дела, а после просто поставил перед фактом, даже не предупредив заранее, не поделившись со мной своими мыслями и соображениями на этот счет. Ведь оставлять такую хорошую работу – рискованно и глупо.

- И… и где ты теперь работаешь?

- В Уиллоу Крик. В местном ресторане.

Моё лицо в мгновение изменилось, стало вытянутым. Ясно отразившееся недоумение в моих глазах, видимо, показали ему весь спектр чувств и мыслей, тайфуном носившихся у меня в голове и в душе. Вопрос, так ярко читающийся в моих глазах и готовый вот-вот сорваться с губ, так и не был задан, но ответ на него я получила в ту же минуту:

- Нет, милая, я не идиот.

- О… - замялась я, неуверенно опустив взгляд вниз, на свои руки. – Я совсем не…

- Послушай, милая, почему ты не можешь допустить мысли, что у меня есть мечта? Знаешь, это розовое облако, где бегают белые единороги на фоне радужных замков?

Его сарказм явно был неуместен в подобной ситуации, так что разозлил меня. Я не считала нужным скрывать свои чувства от супруга, в отличие от него, поэтому тут же разразилась гневной сентенцией:

- Ради Бога, убери свой снисходительный тон, ты можешь разговаривать со мной нормально, не как с тупой школьницей?

- Остынь, милая. – Эйнджел поднял руки в примирительном жесте. – Я не думал, что ты так психанешь из-за этой невинной новости.

- Невинной?! Ты думаешь, вот так просто взять и поменять свою жизнь, даже никого не предупредив заранее? Не предупредив меня, твою жену? Того и гляди, ты однажды придешь и скажешь: «О, милая, я тут решил, что бросаю тебя. Пока»!

Я кипела от гнева, обиды и негодования. Мужчинам стоит знать, что если они решили набросить на шею добровольно петлю брака, она может в любой момент затянуться с легкой подачи жены.

- Что за вздорные фантазии умещаются в твоей прекрасной головке? – прежним покровительственно-насмешливым тоном спросил муж. – Как я могу бросить такую красотку, как ты? Кем мне тогда хвастаться по вечерам в барах перед менее удачливыми собратьями?

- И не подлизывайся! – фыркнула я, принявшись яростно ковырять вилкой в тарелке.

Эйнджел лишь тяжело и обреченно вздохнул, встал изо стола и принялся с прежним спокойствием готовить обед.



Я до сих пор обижена на него за то, что он поступил так глупо и опрометчиво, совершенно со мной не посоветовавшись. Его несомненный талант убеждать людей вкупе с природной хитростью, смекалкой и прытью делали из него лучшего в своем деле. И теперь он всё это оставил. И ради чего! Ради сомнительной работенки в местном ресторане, где им будут помыкать все кому не лень.

Я же времени даром не теряла. Начатый мной еще до свадьбы роман, работу над которым я тщательно скрывала от всех (чтобы меня не давили сроки), был закончен довольно быстро. Пока мой муж гробил свои таланты на грязной кухне, я продолжала стучать по клавиатуре, создавая свою лучшую и любимую мной из книг, ведь писать ее было – одно удовольствие. Это работа многим покажется безнравственной и жуткой, несомненно, на меня посыплется град критики, но я и старалась писать как можно более провокационно: так мой талант заметит еще большее количество людей.



Я не стала давать готовую рукопись Эйнджелу (пусть теперь терпит до публикации), а сразу связалась с издательством. Когда я сообщила мужу, что мне нужно отлучиться в Нью-Йорк по поводу публикации моего нового романа, он изрядно удивился, но отпустил без лишних вопросов. В конце концов, он не имел права злиться на меня за мои маленькие тайные планы, в которые я решила не посвящать его из чувства мести.

Издатель, встретившись со мной в одном из фешенебельных ресторанов, удивился, почему я одна, но довольно скоро всецело завладел рукописью: настолько она его покорила. Прочитав залпом первые две главы, он сказал, что свяжется со мной, когда прочтет ее всю и передаст дело редакторам.

- Обычно мы не публикуем такие провокационные вещи, но вы наш самый талантливый автор, и срок контракта еще не прошел, так что, я думаю, тиража в полмиллиона будет достаточно для начала.

Счастливая, что смогла уладить все дела самостоятельно, без помощи моего дорого супруга, я осталась в Большом Яблоке* еще на неделю, до тех пор, пока издатель не заверил меня, что работа над публикацией началась.



Вернувшись из поездки с радостными новостями, я тут же села за новую книгу – небольшой сборник рассказов, написанный в ироничной манере, о жизни двух супругов. Почти всё написанное является моим личным опытом, поэтому меня не смогут обвинить в преувеличении и побега от истины.

Что ж, тетя, за сим я заканчиваю письмо.

Сильвия.

*Неофициальное название Нью-Йорка.

Невошедшее

Баллы

1.

 

[Fain]

Тетя Эмма.

Мне досадно признавать, что мы так давно не обменивались письмами. С твоего последнего письма прошел практически год, а я так тебе и не ответила, ограничиваясь еженедельными звонками, которые не несли в себе никакой ценной информации. Должна признать, мне гораздо удобнее общаться с тобой посредством писем: есть в этом что-то сентиментальное, интимное.

Я долго не решалась писать тебе, потому что произошло много неприятных историй и ситуаций, в которые не хотелось посвящать тебя. Но молчать более на могу: мне нужна исповедь. Исповедь у друга. А ведь ты, тетя, моя самая близкая и верная подруга, тебе я могу доверить всё, что угодно.

Мой дражайший супруг постоянно твердит о том, что нам пора завести детей.

Впрочем, не знаю, о каких детях может идти речь, если мы практически не совершаем действий, нужных для зачатия. Эйнджел часто пропадает на работе ночами, а когда приходит – сразу ложится спать без сил, обнимая и бормоча мне на ухо: «Завтра, милая, завтра». Следующей ночью повторяется то же самое.

Не подумай, тетя, будто я недовольна и жалуюсь: я боюсь перспективы обзаведения потомством, - но мне не хватает ласк и тепла, которые дарил мне мой муж. Как и любая женщина, я хочу чувствовать себя желанной.



Зато сборник рассказов я закончила совсем недавно. Отправив рукопись на почту издателю (сейчас совсем нет денег для поездок), я как всегда получила хвалебный отзыв и заверения, что работа над публикацией началась тот час же.



Эйнджел, к моему великому сожалению, совсем не интересуется тем, что я пишу. С тех пор, как он перестал выполнять роль моего литературного агента, его интерес к моим книгам иссяк. Меня обижает такое пренебрежение, но чему мне удивляться, если мы видимся от силы час в день?

Меня страшит, что я виновата в том, что он стал таким холодным. Я не поддержала его решения сменить профессию. Я не разделила его энтузиазма по поводу новой работы. Я не раз демонстративно закатывала глаза и затыкала уши, когда он пытался рассказать мне какой-нибудь забавный случай, произошедший с ним во время смены. Всем своим видом выказывая недовольство, я и не заметила, как со временем мы всё меньше стали говорить друг с другом.

И даже когда я получила долгожданное повышение, услышала в ответ лишь сухое «поздравляю».



Впрочем, был эпизод, полный идиллии и взаимопонимания. Несколько месяцев назад, когда холодность между нами еще не стала такой удручающе заметной, Эйнджел пришел с работы в состоянии легкого подпития. Удивившись (ведь до этого я никогда не видела его пьяным), я тем не менее не стала играть роль сварливой жены, пилящего своего благоверного за каждую рюмку. Стараясь относиться с веселостью к его неуклюжей походке и подобревшему, влажному взгляду, я решила уложить его в постель, где он сможет отоспаться и не натворить глупостей, свойственных данному состоянию. Неохотно подчиняясь моим настойчивым толчкам в сторону спальни, Эйнджел бормотал себе под нос какую-то несвязную чепуху, из которой я мало что понимала. Дотащив бренное тело до нашего ложа, я толкнула его со всей силой, на которую была способна, но в этот момент ощутила, как ноги моего благоверного обвиваются, словно две змеи, вокруг моих, так что я упала вместе с ним, оказавшись в довольно неловком положении, верхом на распростертом, пьяном теле. Покраснев, я взглянула в пьяное, искаженное смехом и похотливой улыбкой лицо. А затем произошло то, что обычно происходит между мужчиной и женщиной в минуты близости.

Целую неделю после этой ночи, Эйнджел светился, как его начищенные кастрюли, а я с трудом подавляла сквозивший в моем взгляде игривый огонек, когда смотрела на мужа. Плотный график его работы не давал возможности часто повторять этот славный и, безусловно, приятный эксперимент по примирению, но мы пытались находить время и силы друг в друге. А спустя месяц я со страхом обнаружила задержку. Купив в аптеке по дороге домой тест на беременность и фантазируя, какими трудностями могут обернуться невинные две полоски, я приняла отчаянное решение.

Дома я проделала все необходимые махинации, чтобы узнать, развивается ли в моем организме новая жизнь или это очередная задержка, вызванная стрессом и сонмом других мелких причин. Три минуты, в течение которых я ждала приговора, показались мне вечностью. Со страхом я взяла в руки злосчастную палочку, на которой отчетливо краснели две полоски.

У меня будет ребенок. Эта мысль не укладывалась в голове.

Нет, я не стала в панике метаться по дому, хватаясь за голову и пытаясь осмыслить, что именно обозначают эти две полоски. Я спокойно выкинула использованный тест и прошла в спальню, к своему рабочему месту. Включив компьютер, я принялась искать хорошего гинеколога.

Мои действия были так уверенны, обыденны и спокойны, что я практически не думала. Отгоняя прочь ненужные мысли, я действовала быстро и уверенно. Позвонив некой мисс Фанинг, я договорилась о встрече. Затем взяла отгул на работе и остаток вечера провела спокойно и безмятежно, будто во мне не было того нечто, от которого я избавлюсь уже на днях.

На следующий день я отправилась к врачу. Эйнджелу я ничего не сказала, так что он думал, что я иду на работу. Угрызения совести ничуть меня не мучили. В конце концов, за несколько месяцев совместной жизни я поняла, что у каждого из нас есть вещи, о которых лучше не рассказывать, чтобы сохранить брак.

Мисс Фанинг оказалась внимательным и чутким врачом. Я сразу же сказала о том, что мне нужен аборт.

- Вы же понимаете, чем может грозить аборт при первой беременности? Многие остаются бесплодными после данной процедуры, либо достаточно долгое время не могут завести ребенка.

- Я понимаю.

Что ж, думала я, будет еще лучше, если я останусь бесплодной. Мысль, что из моего тела может вылезти человек, пугала и не внушала благоговейного трепета, как многим другим женщинам. Я не смогу любить ребенка, зная, сколько мук и унижения испытала, вынашивая и рожая его.

Операцию назначили на послезавтра. Поблагодарив мисс Фанинг, я отправилась домой, стараясь выкинуть из головы мысль о том, что мне предстоит.

Вечером, когда муж вернулся домой, я почувствовала легкий укол совести. Может, стоит ему рассказать? Признаться? Он ведь отец того, что должно стать ребенком, он имеет право знать. Но слова не шли с языка. Я знала, что если скажу, меня принудят оставить ребенка. Поэтому глядя на его лучезарную улыбку и нежный взгляд, устремленный на меня, я мучилась, но молчала.



День операции подкрался незаметно. Мисс Фанинг дала мне последнюю возможность передумать, но я была неумолима. Процедура, которая заняла от силы час, включая все приготовления и формальности, была неприятной, но не настолько ужасной, как о ней писали. Когда всё кончилось, я спокойно оделась, поблагодарила врача, отдала плату и отправилась домой, ровным счетом ничего не чувствуя.

И только дома меня постигло разочарование. Нет, тетя, я не думала о том, что совершила убийство или ужасный, бесчеловечный поступок. Я не думала о том, я поступила безнравственно или плохо. Я думала о том, каким бы мог быть этот ребенок, если бы я позволила ему развиться в своем теле. Был ли это мальчик или девочка? Как б он выглядел? Какое имя бы ему дали?

Отчетливо понимая всю бессмысленность и беспочвенность этих переживаний, я старалась держаться. Но тишина, царящая в пустом доме, вдруг напомнила мне, как одиноко мне бывало в этих стенах, как жалко и ничтожно жила я без Эйнджела, как он мне помог и как изменил меня и мою жизнь.

А я избавилась от эмбриона, который мог бы стать его ребенком. Нашим ребенком.



Думаю, тетя, теперь понятно, почему я так долго не писала и почему в наших с Эйнджелом отношениях после данного инцидента появилась прежняя, усугубленная моими муками вины, холодность.

Сильвия.

Баллы

1.

 

[Fain]

Тетя Эмма.

Недавно со мной связалось голливудское агентство, которое предложило мне выгодную сделку по написанию сценария. Я никогда раньше не занималась этим, поэтому меня одолевали сомнения, стоит ли браться, но мой супруг, выслушав мои опасения, сказал, что мне не помешает расширить горизонты своего таланта и «содрать с этих павлинов как можно больше бобла». Хоть его совет и был озвучен в грубой форме, я решила последовать ему, потому что наш маленький домик (подумать только, тетя, я прожила в нем уже шесть лет) порядком надоел мне своей однообразностью и мелковатостью. Мы с Эйнджелом планировали купить новый, побольше, «чтобы было где разводить наши маленькие копии».

И вот, тетя, вооружившись терпением и гуглом (я ведь никогда раньше не писала подобное) я начала работу над сценарием к эшн-фильму, который планируется стать одним из популярнейших бестселлеров современности (в этом меня заверило агентство).



Сценарий был закончен в рекордные сроки. Я очень гордилась проделанной работой, но меня все-таки одолевали сомнения, поэтому готовую рукопись я всучила Эйнджелу, который в это время лениво сидел перед телевизором, наблюдая, как Гордон Рамзи* унижает очередного недо-повара. Я сразу ретировалась в спальню, чтобы не видеть выражения лица мужа, с которым у нас и так не всё гладко. Через два часа он прошел в комнату, сел на кровать и, посмотрев на меня, вынес свой вердикт: «Отправляй, они схавают».

Я всё же медлила, постоянно перечитывала сценарий и вносила исправления и пометки, неуверенная в том, что сцены сражений и баталий выходит достаточно достоверными.

Как раз в разгар моих душевных мук, связанных с работой, мы с Эйнджелом выкроили в своих плотных графиках выходной, который решили провести дома, пригласив к себе Кэйтлин.



Эйнджел приготовил легкий салат, мотивируя это тем, что «она и так в дверь еле пролазит», из-за чего мы повздорили перед приходом подруги. Я считаю, тетя, что указывать на физические недостатки человека глупо и бестактно. Если полненькой девушке уютно в своем теле, зачем ей мучить себя, изводя голодом? Ведь красота не может быть только стройной.

Тем не менее, в присутствии Кэйтлин Эйнджел был сама любезность. Конечно, он отпускал свои циничные комментарии и шуточки, но ни одним словом, ни одним намеком он не задел девушку, за что я была ему благодарна.



Пожалуй, он был даже слишком любезен, приторно-любезен, так что меня немного раздражала его манера подчеркнутой галантности и светскости. Точно так же он себя вел, когда мы только начинали дружить. Не подумай, тетя, я не ревную. Я совершенно уверенна в Эйнджеле и его искренних чувствах ко мне (хотя за полтора года нашей семейной жизни никто из нас так и не произнес кодовую фразу, сглаживающие все разногласия), но его язвительно заигрывание показалось мне унизительным и недостойным такого человека, как он. Все-таки теперь мы муж и жена.

Когда Эйнджел, сославшись на дела, покинул нас, предоставив «поболтать о ваших женских штучках», я призналась Кэйтлин в своих сомнениях относительно сценария. Подруга, стараясь меня утешить, заверила меня в том, что мой литературный талант не подлежит сомнению, но она не прочь была бы прочесть сценарий, чтобы лишний раз насладиться моим стилем. Пообещав выслать его ей по почте, я проводила подругу, которая собиралась уже уходить. О своей семейной жизни ей я не рассказывала, полагая, что данный аспект касается только меня и Эйнджела. И незачем посторонним знать обо всем, что творится между нами.

А между нами творилось что-то невообразимое. Еще немного – и мы станем спать в разных комнатах, настолько велика была стена между нами. Мучимая совестью, я не могла смотреть в глаза мужу без раскаяния и боли, а потому старалась как можно больше времени проводить наедине с собой. В это время, тетя, меня спасало лишь одно средство – литература. А точнее, поэзия. Да, тетя, я занялась написанием стихов, чего никогда раньше не делала.



В это странное время, наполненное нам одиночеством вдвоем, каждый из нас много работал. Публикация следовала за публикацией, голливудское агентство одобрило мой сценарий и заплатило неплохую сумму за него. Мне продолжали поступать деньги с продажи прошлых книг, но я совсем не думала об этом. Проводя время за набиранием очередного текста, я старалась спасти себя и исповедаться безымянным читателям, которые наверняка всё принимают за выдумку.



Я даже написала детскую книгу как дань так и не родившемуся, моему тайному ребенку.



Я мучилась. Я не знала, что мне делать, как следует поступить. Рассказать ли всё мужу? Простит ли он меня? Как воспримет? Нередко, натыкаясь на магазины детских игрушек, я подолгу останавливалась перед их витринами, по ночам мне снились плачущие младенцы, кто-то кричал, называл меня «мама». Это страшное, непонятное слово. Я не знала своих родителей, мне не доводилось произносить вслух это слово, а потому меня бросает в дрожь, когда я думаю, что меня мог называть так кто-то.

Эйнджел хотел ребенка, а потому, несмотря на мою отстраненность и холодность, проделывал со мной всё необходимое для зачатия. Я не противилась, но каждый раз после этого, отворачивалась к стенке и тихо плакала, думая, что всё бесполезно.

И каждый тест на беременность подтверждал это.



Нет, я не хотела детей. Я по-прежнему страшилась материнства. Но я ничего не предпринимала, потому что знала заранее, что навряд ли забеременею. Эйнджел молчал, он не спрашивал о том, есть ли результат у наших ночных усилий, вероятно, думая, что я хочу того же, что и он, и сообщу ему об этом сразу же, как узнаю. Он вообще ничего у меня не спрашивает, тетя.

Сильвия.

*Гордон Рамзи (если кто не знает, лол) - британский шеф-повар, ведущий нескольких успешных реалити-шоу, наиболее известное из которых "Адская кухня".

Невошедшее

Баллы

1.

 

[Fain]

Тетя Эмма.
Недавно Эйнджел сказал мне: «Я знаю отличного гинеколога. Может, сходишь и проверишься?» Эти слова ввели меня в недоумение и страх. На секунду промелькнула ужасающая мысль: «А вдруг он знает?» Но его лицо оставалось непроницаемым и холодным. Выдохнув, я проговорила сдавленно: «Ты уверен, что это необходимо?» Ответом мне послужил кивок.

Я была слишком взволнована, чтобы спорить. Мне не хотелось вновь ложиться на то ужасное кресло и позволять холодным рукам проникать внутрь моего естества. Но выбора у меня, по-видимому, не было.

Я знала, что там мне ничего нового не скажут. Спросят про аборты, получат утвердительный ответ, посмотрят с помощью зеркал на мое состояние и скажут, что я не могу иметь детей, так как сильно повредились стенки матки. Но как же это унизительно! От одной мысли меня начинало бросать в дрожь.

Тем не менее, я взяла у Эйнджела контакты очередного гинеколога и спрятала в сумочку до лучших времен. Заверив мужа, что нанесу визит как только у меня появится свободное время, я по привычке ушла в спальню. Долго меряя шагами небольшое пространство комнаты, я пыталась справиться с волнением. И вдруг что-то холодное пронзило меня, заставило замереть, остановиться посреди комнаты на мгновение. Я бросила жадный взгляд на компьютер, а затем ринулась к нему, как изголодавшийся путник к краюхе хлеба. Возбужденная, застигнутая врасплох вдохновением, я как одержимая принялась стучать по клавиатуре, набирая текст нового романа.



Литература, являясь неизменным лекарством моих тревог и волнения, и в этот раз спасла меня.
Издатель был доволен, ведь мои книги приносят неплохой доход. Я уже прочно утвердилась в литературном мире, то и дело на почту приходили письма с приглашениями на различные мероприятия. Я отвергала всё. Мне не нужно внимание, признание и слава. Достаточно уже того, что мои слова затрагивают самые потаенные струны души и играют на них, словно умелые пальцы музыканта на арфе.

Поэзия… Нет ничего прекраснее, чем текущие, словно горная река, слова, образующие собой сладкую музыку, способную пробудить в читателях доселе дремавшие чувства. Я не сильна в стихах, но испытываю подлинное удовольствие, сочиняя их. Пожалуй, меня можно назвать дилетантом, что и делали многие журналисты в отзывах на мою лирику, но я пишу, вырывая из сердца и пропуская то, что получается, через себя. Я словно проживаю иную жизнь вне времени и пространства.



Но даже мои книги не в силах были отвлечь меня надолго от тягостных раздумий и переживаний. Тем более, что они усугублялись периодическими ссорами с мужем.

Я не могла сказать всё Эйнджелу, и это вносило разлад в наши и так некрепкие отношения. Он чувствовал мою холодность, отстраненность и постоянное пребывание в себе, чувствовал, что меня тяготит какая-то тайна, о существовании которой я стараюсь забыть. И пока он не спрашивал прямо, у меня было время примириться с собой, но я всё страшилась, что вот-вот последует вопрос, в ответ на который мне не хватит сил солгать. Только не ему, тетя.

И вот однажды этот вопрос был задан, что ввело меня врасплох. Я отдыхала после тяжелого дня на работе, как радостный Эйнджел ворвался в дом, словно солнечный вихрь с новостью о повышении. Его талант наконец оценили! Шеф заметил его! Я не разделяла его энтузиазма по этому поводу. Почти два года он вкалывает на жаркой кухне, занимаясь разнообразными грязными делами и едва притрагиваясь к готовке. Постоянная усталость сказывается на его настроении, скачущем, как маятник. Я ждала, пока лопнет его терпение, но он продолжал упорно гробить себя на кухне. И теперь, спустя два года непрерывного унижения его повышают! О, какой успех!



Тем не менее, беседу мы отложили на утро, что спасло нас от очередной ссоры. Утром я без особой радости поздравила мужа, отпустив довольно язвительную реплику: «Ты это заслужил», сказанную саркастичным тоном, в ответ на которую Эйнджел лишь недовольно хмыкнул. Это была вся наша беседа, после которой каждый из нас уехал на работу.

Но вечером… Тетя, вечером меня ждал серьезный разговор.

- Нам нужно поговорить, милая, - сказал муж вместо приветствия, только завидев меня на пороге.

- О чем, дорогой? – состроив невинную мордашку, удивилась я.

Эйнджел сидел за столом, хитро улыбаясь. Я старалась казаться непосредственной, словно у меня не было тайн, которые я во что бы то ни стало стремилась унести с собой в могилу.

- Садись, - жестом приглашая меня последовать его совету, сказал мужчина. Я, стараясь скрыть от зорких глаз любимого тайфун эмоций, бушевавший во мне, спокойно села рядом.

Несколько минут к ряду царила непроницаемая тишина, прерываемая лишь моим чрезмерно громким, взволнованным дыханием и биением сердца, а затем раздался мягкий баритон Эйнджела, заставивший меня вздрогнуть, что не ускользнуло от цепкого взгляда мужа:

- Ты ходила к гинекологу, которого я тебе посоветовал?

- Н-нет, у меня пока не было времени.

- Ты принимаешь противозачаточные?

- Нет! – Я покраснела, опустив взгляд на сцепленные в замок руки.

- А в чем тогда дело? – Эйнджел казался суровым и чрезмерно озабоченным.

- О чем ты?

- Ты прекрасно знаешь!

Неужели он догадался? Неужели он каким-то образом узнал? Судорожно размышляя, как мне реагировать, я буравила взглядом свои побелевшие от напряжения пальцы.

- Может, ты скажешь мне, в чем дело? – Эйнджел нагнулся к моему лицу, стараясь взглянуть в мои прикрытые веками глаза. – Черт возьми, Сильвия, если ты заметила, я перестал тебя трогать. Тебя устраивает это? Наша гребанная жизнь?

Мои глаза полнились слезами. Я не могла выслушивать эти страшные, грубые слова.

- Ты не хочешь меня? Я противен тебе?

- О нет! – вскинула я на мужа полные слез глаза. – О, Эйнджел, если бы я только…

- Черт возьми, Сильвия Локвуд. Я женился на тебе, потому что люблю тебя. И теперь я хочу знать, почему ты вышла за меня замуж.

- Я люблю тебя, - не веря своим ушам, прошептала я в ответ, ослабленная и напуганная. Доселе сдерживаемые слезы полились из глаз.

Это было нашим первым признанием. Первым за два года семейной жизни. И какое наслаждение было знать точно, что я люблю и любима! Какое счастье наконец перестать мучиться неизвестностью! Быть уверенной в своих чувствах и чувствах партнера.

После, тетя, мы еще долго молчали, взявшись за руки. Глядя друг на друга, словно стараясь запомнить, черты дорого лица, мы общались с помощью взглядов, которые говорили красноречивее слов.

И потом, тетя. О, что было потом! Мы наконец помирились. Наконец сумели найти ключ к душам друг друга. Наконец сделали еще одну, отчаянную, последнюю попытку сотворить жизнь, сотворить человека плоть и кровь от нас двоих.





Хочу ли я ребенка? Не знаю. Но когда я ощущала тело любимого в своем теле, когда вместе с его душой возносилась в небеса, становясь единым целым, мне казалось, что нет ничего прекраснее и великолепнее нашего будущего дитя.

А в том, что оно появится, я не сомневалась в ту минуту.

Сильвия.

Невошедшее

 

[Fain]

Тетя Эмма.

С того дня я начала замечать в муже перемены. Прежде язвительный и саркастичный, не скупящийся на циничные комментарии, он вдруг стал невообразимо молчалив, замкнут и немногословен. Мучимая догадками о причинах изменений в его поведении, я стала замечать их и в себе.

Во-первых, я стала крайне раздражительной. И прежде несдержанная, я совершенно перестала справляться с внезапными вспышками гнева, которые заметно участились. Во-вторых, всё чаще на меня нападала печаль, для которой не было никаких объективных причин. Плаксивость сделалась моим постоянным спутником. Я могла разрыдаться буквально из-за ерунды, на которую прежде не обратила бы внимание. Добавь к этому повышенный аппетит, сверхчувствительность к запахам и частенько повышающуюся температуру и ты получишь полную картину моего состояния. Вдобавок вскоре я обнаружила у себя очередную задержку.



Симптомы оказались верны – я беременна.

С трудом распознавая свои чувства, я направилась прямиком в спальню, где находился муж.



- Милый, нам нужно поговорить, - почти шепотом произнесла я. Эйнджел повернулся ко мне лицом, выражая готовность слушать меня. Я впустила в грудь побольше воздуха и начала: - Помнишь, тот раз… Та наша ссора… она кончилась… - Муж смотрел на меня в недоумении, не понимая, что я хочу сказать. Я и сама не совсем понимала, как мне правильнее сообщить такую новость. – У нас будет ребенок, - выпалила я вне себя от страха.



Лицо мужчины преобразилось: на губах появилась радостная улыбка, в глазах засиял блеск.

- Детка, это точно? – спросил он смеющимся голосом. Я лишь кивнула в ответ, чувствуя, как в моих глазах застывают слезы. Это были слезы радости, слезы искупления, слезы пережитых мук.



- О, милая, ты сделала меня самым счастливым человеком на земле!

Хотела бы я разделить его радость, но мысль неотвратимого материнства вселяла страх и заглушала все остальные чувства. Кто знает, может, со временем я привыкну и тоже обрадуюсь скорому пополнению в семействе?

А пока, тетя, я чувствовала лишь бесконечный дискомфорт. Ребенок в утробе, словно мстя мне за своего не родившегося брата или сестру, терзал меня и мой организм. Утренний токсикоз заменил мне завтрак, от многой еды меня попросту тошнило и воротило.

Мысль, что из меня через 9 месяцев вылезет живой человек, пугала, вгоняла в панику. Часто я просыпалась среди ночи и нашаривала рукой спящего рядом мужа. «В чем дело, милая?» - сонно спрашивал он. Только услышав его голос рядом, я успокаивалась и закрывала глаза, снова засыпая.

Днем ночные кошмары отступали и мы активно думали с Эйнджелом о том, как нам обустроить детскую. Выдвигались самые смелые предположения и идеи, но бюджет не позволял нам сделать то, что хотелось, для нашего будущего ребенка… У меня до сих пор трясутся поджилки, когда я осознаю, что во мне развивается новая жизнь, тетя.



Я не была счастлива, скорее – напугана. Также я не была несчастна. Я приняла факт своей беременности, но до сих пор пребывала в смятении относительно того, что именно я должна ощущать.

И пока мои мысли здорово отвлекал ремонт в детской. Поскольку мы не знали, кто именно у нас родится – мальчик или девочка – решили отойти от скучных стереотипов розовых и голубых детских, наполнив комнатку для нашего малыша яркими красками. Денег за это мы вывали предостаточно, поэтому результат удовлетворил нас обоих.



Пока живот мой заметно округлялся, пока мы тратили деньги на игрушки и новую мебель, пока мне поступали отчисления с продажи моих книг и пока Эйнджел трудился в поте лица на низкооплачиваемой должности, я решила, что пришло время побаловать себя. Мой гардероб уже весь износился, я давно не обновляла прическу, а потому свое отражение в зеркале мне уже приелось. Пора вылезать из своих старых нарядов. В конце концов, совсем скоро я стану мамой.



Вот такие «радостные» новости, тетя. По крайней мере, для тебя они точно будут радостными. Что касается меня: мне необходимо время подумать.

Сильвия.

 

[Fain]

Тетя Эмма.

Я с трудом заставила себя написать тебе письмо. В моей жизни произошло слишком многое. Я в отчаянии. Я не знаю, с чего начать, какие слова подобрать, чтобы описать тебе весь ужас случившегося.

Но обо всем по порядку.

Моя беременность доставляла мне много дискомфорта, но благодаря поддержке мистера Оукмана я справлялась. Он окружил меня вниманием и заботой, насколько это позволял ему рабочий график. Казалось, я очутилась в раю, где мне прислуживал мой личный раб, стремящийся выполнить любой каприз. Однако я старалась не доставлять хлопот мужчине, стремясь со всем справляться сама, как делала это всегда.

Нежность мужчины не знала границ. Каждый вечер был наполнен искренностью и задушевными беседами. Минуты текли медленно и незаметно, я купалась в приятной неге чужой любви.



Счастье было недолгим. Оно оказалось миражом, иллюзией, которую я быстро раскусила бы, не будь так поглощена обманчивой натурой моего спутника.

В одну из ночей я проснулась оттого, что меня мучила лихорадка – обычное дело в моем состоянии. Попытавшись в темноте нащупать руками родное тело, я привстала на кровати, так как не обнаружила желаемое. Постель со стороны мужа была нетронута. «Может, он еще на работе?» - пришла мне в голову мысль, и я уже хотела было лечь обратно и постараться заснуть, чтобы справиться с жаром, но увидела тоненькую полоску света, пробивающуюся сквозь щель между дверью и полом. «Не спится», - подумала я и встала с постели, направляясь в гостиную, где надеялась застать мистера Оукмана.

Как только я подошла к двери, до меня долетели странные звуки. Это не был телевизор. Я отчетливо слышала голос. Женский голос. Знакомый женский голос. Кэйтлин? Что она делает у нас дома так поздно? Неужели что-то случилось? Но судя по интонациям ее щебечущего голосочка, она была на пике радости и счастья.

Сердце забилось быстрее. Умом я уже понимала, что ждет меня за этой дверью, но душа полнилась страхом, отрицала все логические выводы и заключения. К черту.

Я открыла дверь.



Картина, представшая перед моими глазами, была страшнее любого ночного кошмара. Я вмиг забыла о лихорадке. Меня охватила дрожь иного толка. Это был страх, была боль, была всепоглощающая, неведомая мне доселе злость и обида. Задыхаясь от горя и изумления, я едва могла ступить дальше.

Эйнджел целовал мою подругу. Целовал так до странного пошло и отвратительно, что я почувствовала, как мне стало дурно и как ужин, съеденный накануне, стремится вырваться наружу.

Я не могла стоять так дальше и наблюдать за тем, как два моих близких человека втыкают мне ножи в спину с каждой новой секундой. Не считая нужным сдерживаться, я на ватных ногах подошла (или подбежала? я не помню, как очутилась рядом с ними) к целующейся паре почти вплотную. Они почувствовали мое присутствие и в ужасе отпрянули друг от друга.

Я смотрела взглядом дикого зверя – и жертвы и хищника одновременно – в глаза мистеру Оукману, моему мужу, человеку, который когда-то сказал мне, что любит, человеку, чьего ребенка я ношу под сердцем. Абсолютно отсутствующие, пустые карие глаза, в которых прежде я тонула, казались такими холодными и злыми, что я ощутила – физически – холодок, прошедшейся ровным строем мурашек по моей спине и голым рукам. Я бы обняла себя в ту минуту, но нужно было держать лицо, ни за что на свете я не позволила бы себе этот жест. Я не намерена была защищаться и прятаться.

- Козел.



- Сильвия, я знаю, то, что ты увидела…

- Убирайтесь оба, - я старалась сохранять ровный, хладнокровный тон, но голос дрожал, обида захлестывала с головой. Сильнее всего в то мгновение мне хотелось плакать.

- Сильвия, милая…

- Я сказала – убирайтесь оба. – Я не выдерживала этой пытки, я не могла слышать его голос, не могла слышать, как он называет меня милой после всего того, что я увидела.

Кэйтлин молчала. Она незаметно отступила в сторону и села за стол, наблюдая, как мне казалось, с ядовитой ухмылочкой за нашей перепалкой.

- Ты можешь сейчас собрать вещи и уходить, - сказала я, кипя от гнева. – С ней, - добавила я после, презрительно глядя на ту, что прежде считала подругой.



- Сильвия, но ты ведь не даешь ему объясниться! – послышался голос Кэйтлин.

Я в гневе посмотрела на нее. Да как она смеет что-то говорить мне после всего того, что она сделала. Не выдержав, я подошла к ней и буквально вытолкнула ее из-за стола, пропуская мимо ушей ее отвратительные визги. И правда, какая она неповоротливая и омерзительно толстая.

- Как ты посмела заявляться в мой дом посреди ночи и целоваться с моим мужем у меня за спиной? – Я забыла о том, что должна сохранять лицо, забыла, чему меня учила миссис Томпсон, забыла, что значит быть леди в любой ситуации. Я была на пределе, взвинчена. Хотелось одновременно и смеяться и рыдать, рвать на голове волосы, крушить всё вокруг, но еще сильнее хотелось воткнуть кухонный нож, которым Эйнджел обычно нарезал салат, в жирную грудь Кэйтлин.



- Можешь отправляться со своей благоверной. Я подам на развод. Тебя возвестят об этом, - я по-прежнему кипела от гнева, поэтому мои слова прозвучали максимально яростно.

- И ты даже не дашь мне шанс объясниться?

- Я ненавижу тебя! – вскричала я от боли и негодования и, не выдержав, убежала в ванну, где заперлась. Спустя минуту дверь стали дергать, пытаясь открыть, меня звали и молили выслушать объяснения, но я закрывала уши руками и плакала, желая только одного: чтобы они поскорее ушли. Затем послышались спокойные шаги, направляющиеся в спальню. Его шаги. Она, слава богу, осталась ждать в холле. «Собирает вещи», - думала я, пока по моим щеками катились слезы. Какое-то время спустя я снова услышала мужские шаги, на миг замеревшие перед ванной комнатой, а затем вновь возобновившееся. После того, как до меня долетел глухой звук закрывающейся входной двери, я тихонько вышла из уборной, огляделась по сторонам и обнаружив опустевший дом, принялась рыдать еще сильнее.

Меня бросили и предали, тетя.

Одно они не в силах забрать у меня. Мое дитя, которое теперь всегда будет со мной, до самой смерти. Мое дитя, которое я буду любить, которое буду охранять и беречь.

Именно эта мысль успокоила меня тогда.

И именно с ней я легла в холодную постель, на которой мне впредь придется засыпать одной.

Невошедшее

Баллы

1.
Штрафы: 2 балла за проваленное ограничение "Паранойя" ( владелец дневника не может лечь спать, пока не уйдут все гости).

 

[Fain]

Обращение нерадивого автора

Если эту династию кто-то читал, ждал, надеялся и верил, то поздравляю, я наконец подняла свои булочки, набралась мужества и продолжила жизнеописание Сильвии Локвуд. За это время многое поменялось, поэтому глава вышла нетипичной для меня и для Сильвии в какой-то степени, но уж как получилось. Развод ведь меняет людей, наверное.
Постараюсь впредь быть умничкой и делать всё вовремя. Всем бобра. :3

IX

Тетя,

Я не писала тебе долгие месяцы и не отвечала на настойчивые письма, приходящие от тебя, потому что единственное, что я делала всё это время – наматывала сопли на кулак и жалела себя.



Масла в огонь подливал ребёнок, который решил мне мстить за что-то (наверное, за то, что я избавила его от нерадивого и тупого папаши, который превратил бы мне его в невесть что). Как бы то ни было, токсикоз стал моим верным соратником, преследуя меня даже во сне.

В честь этого я даже решила написать очередной роман. Благо, что вдохновение мне улыбалось. Почему моей Музе обязательно надо видеть меня сломленной и разбитой, она - садистка?



В общем, дражайшая моя тётя, не серчай. Я писала и плакала. Писала и плакала. Писала и плакала.





И в это время, если ты могла заметить, у меня родилось две книги, которые издатель вновь нарёк «гениальными». Критики от них, к слову, не так в восторге, но когда это критики бывали в восторге от чего-либо вообще?



Каким-то скомканным и сумбурным получается письмо, но и неудивительно, я ведь пишу его буквально «на коленке». Почерк тоже оставляет желать лучшего, а еще прости за темные пятна по краям – я пью кофе и мне лень переписывать.

После того, как все формальности с разводом были улажены, а мои глаза стали напоминать два красных фонаря разбитой машины от бесконечных слез и бессонницы, Эйнджел звонил мне пару раз. Оба раза я не брала трубку. По правде сказать, я с трудом сдерживалась, чтобы не накричать на него, используя все те слова, за которые миссис Томпсон заставила бы меня написать сочинение на тысячу слов о нравственности или подобной ерунде.



Мне надоело, тётя. До чёрта надоело быть той, кого из меня старательно лепили всё это время.

В моем теле сидит ребёнок от человека, которого я ненавижу, мне плохо 24/7, от любой еды меня тошнит, на работе всё как всегда – унылость и бесперспективность. Какого хрена я должна быть прежней Сильвией Локвуд, которая бы старательно подбирала слова и тысячу раз переписывала письмо, стараясь выводить каждую букву, как будто на конкурсе каллиграфов?

Можешь писать и говорить что угодно.

Радикал-Фото: Картинка

В общем, тётя, мои книги обеспечивают мне вполне годное существование и без всяких там мужей и светских знакомств. Все всегда сетовали на мою нелюдимость и отчужденность, но – выкусите, миссис Томпсон! Уверена, мое нижнее белье стоит дороже, чем ваш пансионат вместе взятый.



А ещё, моя любимая тётушка, я забыла написать тебе о самом главном. Я сменила адрес. После развода, не в силах оставаться в стенах, в которых так много напоминало мне о «благоверном», я решила купить дом. К сожалению, ничего из того, что мог предложит мне Уиллоу-Крик, меня не удовлетворяло, поэтому я приобрела участок и начала строительство, наняв сносного архитектора. Так что ещё и по этой причине я так долго молчала, а не потому, что «неблагодарная» и «злая сердцем». Хотя последнее имеет место быть, наверное.





Мой новый дом вполне сносен, хотя денег на различные изыски мне пока не хватило. Зато тут есть просторная кухня и две спальни. Второй этаж я позже переоборудую в детскую, когда ребёнок подрастёт. А пока он во мне, бессовестно толкается и мучает.



Ты можешь писать мне, тётя. Знай, что я всё-таки люблю тебя, несмотря ни на что. И буду рада, если ты приедешь и погостишь у меня какое-то время. Роды на подходе. (Я выгляжу кошмарно с этим пузом, по правде говоря, быстрее бы избавиться от него.)

И, пожалуйста. Очень прошу. Не упоминай больше в своих письмах Эйнджела-ничего-не-хочу-знать-об-этом-кретине-Оукмана.

Сильвия.

P.S. Не спеши падать в обморок от этого письма, тётя. Твои соли всегда лежат в верхнем ящичке письменного стола, рядом с футляром для очков. Если, конечно, старая Грейс не переложила их по рассеянности. Как она, кстати?

Невошедшее

Баллы

-1 балл. неудачница, хех

 

[Fain]

X

Тётя,

Мне очень нравится в моём новом доме. Прежде всего, тем, что я живу в нём одна, без всяких там мужей-предателей, которые способны целоваться у тебя за спиной с твоей лучшей подругой (ну что за дешёвый сюжет мелодрамы?). Район тихий, хороший, живут тут люди с достатком выше среднего, и вот теперь и я. И хотя пока комнаты в доме полупусты, но то ли ещё будет – первый шаг сделан.



Прямо напротив меня живут небезызвестные Готы. Чем они так прославились – я не знаю и знать не хочу, но Мортимер Гот, например, пишет очень посредственные любовные стишки, выходящие в ежемесячном альманахе библиотеки Уиллоу-Крик, в котором печаталась и я когда-то. Уверенна, они наслышаны обо мне и должны очень гордиться такой знаменитой соседкой.

Они и гордились.

На моей утренней прогулке мне повстречался вышеназванный Мортимер Гот, который, завидев меня, рассыпался в комплиментах и был, в общем-то, сама любезность.



Хотя тон его был несколько далёк от обычного. Интонации голоса сообщали мне о том, что он безумно рад меня видеть (в первый раз в жизни). Настолько рад, что, кажется, готов был сожрать меня взглядом вместе с моим огромным пузом.

- Вы несомненно станете украшением нашего района, его жемчужиной… Ваш супруг – невероятный счастливец! – сообщил он мне, стараясь обворожительно улыбаться, что получалось у него из рук вон плохо.

- О, я в разводе, - поспешила сообщить я, что придало Мортимеру вдвое больше уверенности и радости.

- Правда? – с неподдельным восторгом в голосе спросил он. – Ваш муж – редкостный идиот в таком случае!

- Согласна. – Я поймала взгляд Мортимера, адресованный мне (очень соблазнительный взгляд, тётя), и решила немножко с ним поиграть, ответив ему обворожительной позой и кокетливо помахав ручкой. Нет, тётя, я в своём уме, я не рехнулась (наверное), просто посмотри на меня и скажи, для чего Господь, если он существует, наградил меня этими прекрасными изгибами и соблазнительными формами? А моё лицо, тётя! Ты бы знала, как завидовали мне в пансионате остальные девушки, даже учительницы, которые подчас заставляли меня делать вдвое больше положенного, чтобы только уязвить. Так что грех не пользоваться тем, что пока у меня есть (а годы идут, увы).



- Позвольте нескромный вопрос. А кого именно вы ожидаете? – спросил Мортимер, глядя на мой живот. Я закатила глаза, но ответила с прежней вежливостью:

- Я не знаю. Решила сделать самой себе сюрприз.

- О, а позвольте потрогать…

Сначала мне хотелось ответить грубым отказом и уйти прочь с видом оскорблённого достоинства, но потом я подумала, что и из этого можно извлечь пользу. Не стану же я сразу ссориться с новыми соседями? А протекция Мортимера Гота может пригодиться мне в будущем, не стоит грубить ему, хотя меня и немало смутила подобная просьба. Невинный флирт – одно дело, а вот позволять к себе прикасаться – совсем другое. И всё же я позволила.



В то утро мы расстались хорошими соседями. Мортимер обязался познакомить меня с его «прекрасной женой» и двумя «чудными детьми», зайдя ко мне в гости. Отлично, теперь готовить на кучу ртов – подумала я тогда и вернулась в дом.

Своё обещание он выполнил, правда, вместо двоих детей привёл только старшую дочь, младший был в школе. Нисколько не расстроившись от того, что не удостоилась чести познакомиться со всеми отпрысками Готов, я довольно улыбалась и истончала столько обаяния, что даже, кажется, затмила эффектную миссис Гот, которая, на мой взгляд, очень уж вульгарно одевается для своего статуса и возраста.



Проведя утомительных два часа за светской беседой, состоящей из кукареканий и кудахтаний Беллы Год и её дочери, я, наконец, выпроводила надоедливое семейство, отметив про себя, что фигура у меня всё равно в тысячу раз прекраснее даже с животом. И одеваюсь я со вкусом. И мне ничего не стоит увести её мужа, если я захочу (но я не хочу, тётя, хватит с меня, мужчины – отвратительные создания). Ребёнок во мне, словно соглашаясь, активно затолкался. Не придав этому особого значение, я решила вновь прогуляться по району.

И вот наслаждаюсь я живописными видами, дышу свежим воздухом и наблюдаю за тем, как снуют горожане, как вдруг живот скрутило с такой силой и болью, что я едва не согнулась пополам. Схватки. Вызвав «скорую», я с достоинством, не подавая виду, что мне как-то плохо или что я, упаси господи, рожаю, дождалась врачей, с грацией лесной лани залезла в вожделенную машину и дала себе волю, заорав и потребовав обезболивающего. Нет, серьёзно, тётя, как хорошо, что ты бесплодна – и врагу такого не пожелаешь. Хотя не имею ничего против, чтобы Кэйтлин испытала то же самое.



В самой больнице ничего особенного не было. Ну, кроме того, что у меня началась дикая паника, потому что всё это было настолько неожиданно, что я позабывала все рекомендации, которые мне давали врачи, все сведения, прочитанные мною про процесс родов, и вообще собственное имя. В какой-то момент мне даже показалось, что у меня из грудной клетки вырвали сердце – настолько это было ужасно.



Но я родила. Спешу тебя поздравить с тем, что теперь у тебя на один рот больше заботы и волнений. С криками и воплями из меня извлекли смуглый, живой комочек, оказавшийся девочкой, которую я нарекла Мелани.



В тот момент я ничего, кроме облегчения не испытала. Довольная тем, что наконец родила, я тут же заснула, не обращая внимание на крики младенца. Когда проснулась ребёнка рядом со мной не было и я даже не испытала разочарования по этому поводу. Все дни, что я пребывала в больнице я только и делала, что лежала, читала и спала. Молока, к слову, у меня не оказалось «из-за сильного стресса», как сообщили мне врачи, так что радость материнства мне с самого начала оказалась недоступна. Когда же я впервые взяла на руки собственную дочь, но не испытала ничего, кроме страха. Она слишком похожа на Эйнджела.



Конечно, малютка не виновата в преобладании отцовских генов. Конечно, мне следует любить её и заботиться о ней. И конечно, я буду это делать с тщанием и рвением, на какие только способна. Но я не испытывала к ней никаких восторженных, горячих чувств. Ни нежности, ни любви, ни-че-го.

Правда, это не отменяло того факта, что она нуждалась во мне. И что я не брошу её ни при каких обстоятельствах.

Приезжай посмотреть, тётя.

Сильвия.

 

[Fain]

XI

Тетя, спасибо тебе за твой визит, я бы не справилась без твоей помощи в первые месяцы, потому что абсолютно не знаю, как обходиться с детьми. И как это ты умудрилась так искусно заботиться о Мелани? У тебя же тоже, как мне казалось, нет опыта.

Благодаря тебе я перестала испытывать страх, что уроню ребенка, просто взяв его на руки, или что ненароком убью его, просто покормив из соски.



Мелани росла неугомонным, орущим комком, вечно капризным, сердитым и требующим внимания. Писать в таких условиях абсолютно не получалось – меня постоянно отрывал плач дочери. Зачастую я понятия не имела, что именно ей от меня нужно, потому что она не успокаивалась даже после того, как я меняла подгузники, кормила или укачивала.

Я думала, что после рождения ребёнка наконец отдохну от постоянной бессонницы и боли в пояснице. Я ещё никогда так не ошибалась. С рождением ребёнка я практически перестала отдыхать.

Я, конечно, понимаю, что она это всё неспециально, но это не отменяет моей злости. Вынашиваешь девять месяц, преодолевая боль, зарабатываешь деньги, ночами не спишь, пишешь очередной шедевр для того, чтобы всегда была еда, кормишь, поёшь на ночь, меняешь подгузники, а она всё равно орёт. Что тебе ещё нужно, милая? Обещаю, у тебя будут самые дорогие игрушки и платья, только перестань постоянно истерить.



Но всё-таки работа над книгой продолжалась и шла вполне бодро в перерывах, когда Мелани наконец замолкала и спала. Я почти с завистью смотрела на неё – ей не надо работать и думать о внешнем виде, чтобы всегда оставаться респектабельной женщиной, вызывающей уважение у соседей и имеющей безупречную репутацию.

Ну, ничего, вот подрастёт и узнает, как сложно быть женщиной. Скорее бы.



Ко мне частенько захаживала Белла, раздавала советы по поводу материнства и выразила сожаление, что у меня нет молока.

- Ребёнку нужно естественное питание, вы что же - не знаете, что это ослабляет иммунитет?

Я пропускала все ахи и вздохи мимо ушей, предпочитая прислушиваться к голосу современной медицины, которая утверждала, что в искусственном кормлении нет ничего опасного для здоровья ребёнка.

Удивительно, конечно, что такая женщина, как миссис Гот самостоятельно вскормила двоих детей и не получила после этого обвисшую до талии грудь. Впрочем, откуда я знаю, может, над её телом трудился не один десяток пластических хирургов, и её сиськи стоят целое состояние?

Единственное, о чём Белла Гот говорила с упоением, была она сама. Загорелая, смуглая красотка, имеющая соблазнительную фигуру «песочные часы», отличалась знойной, южно-аристократичной внешностью. В ней было что-то испанское, горячее, и я не могла представить себе её в мрачном доме с Мортимером, холодным и занудным.



Когда я смотрела на неё, представляла, какая она вся сочненькая и ладненькая под этим своим подобием одежды: здоровая, пышущая силой красота. Наверняка, она была склонна к полноте и тщательно следила за своим питанием, изнуряя себя физическими нагрузками, но мне почему-то хотелось увидеть её полненькой, думаю, ей бы это пошло. Чёрт возьми, да я почти завидую Мортимеру!

А потом Белла Гот открывает свой красивый, пухлый ротик и говорит что-то вроде: «Машинка такая… красненькая» - и вот я уже жалею Мортимера.



Вообще мне было интересно и весело общаться с ней, потому что Белла – воплощение светскости, очаровательная дура, полная при этом страсти и пышущая харизмой, словно вулкан.

Рядом с ней не надо думать о том, чтобы не показаться глупой (с ней рядом даже настоящий идиот будет смотреться выгодно в интеллектуальном плане), она принимает любое слово на веру и искренне не понимает, как некоторые могут лгать. Потому что сама она никогда не лгала – не умела, не видела необходимости. В ней действительно было добро, отличающееся наивной детскостью и тупизной.



Я не могу назвать её своей подругой, потому что хватит с меня подруг – они все лживые и завидующие дуры, но, пожалуй, на словах так оно и было.

- Мы ведь подруги, правда? – говорила мне Белла, предлагая посвятить её во все тайны моей жизни. И я посвящала, рассказывая невероятные небылицы.

Хотя в основном мы болтали о шмотках.



Иногда она приходила с мужем, но он всё равно ничего не делал и молча слушал наши бессмысленные разговоры, улыбаясь, мол, ох уж эти бабы.

Ну, ничего, дорогой мой. Знал бы ты, какие истории она мне рассказывает про тебя, не относился бы так снисходительно к новому знакомству жены.

Белла любила Мелани и часто возилась с ней. Она давала ценные советы по воспитанию, перемежающиеся с сетованиями на то, что сложно быть матерью-одиночкой, она-то растила двоих деток с мужем, которого и заставляла среди ночи вставать и обслуживать его маленькое высочество младенца.



Мортимер, не стесняясь присутствии жены, иногда пускался во флирт, отпуская очень двусмысленные намёки, но Белла либо претворялась дурочкой, либо на самом деле ей была (второй вариант более действителен), но упорно делала вид, что ничего такого нет и он просто так проявляет галантность. Ну ничего себе галантность!

- О, мы были во Флоренции, видели образцы поистине величайшего искусства всех времён. Какие формы, какая грация, какая соблазнительная чистота и обнажённая невинность! Как у вас.



Белла иногда вклинивалась в разговор со своими пятью центами, но лучше бы она этого не делала.

- Дорогой, а там, помнишь, мы были в доме-музее Лео дай Винчи?

- Леонардо да Вични, любовь моя.

- Ну я и говорю. А там эскизы его лежат с мужскими половыми ораганами! Хи-хи-хи-хи!



Нет, я окончательно перестала удивляться тому, что Белла ничего не замечает. Страшно представить, что вообще творилось в голове у этой женщины.



А вот что творилось в голове у Мортимера, было написано на его лице. И меня это смешило до такой степени, что я едва сдерживалась.



Похотливое животное.

Чета Готов меня смешила и давала необходимую разрядку усталому организму. Когда они уходили, я снова оставалась наедине с Мелани и недописанными книгами.



Но время идёт, тётя, ребенок растет, уже совсем скоро от пелёнок не останется и следа.



Сильвия.

Невошедшее

Баллы

0,25 балла за друга (Белла Гот). Итого:

-1 + 0,25 = -0,75

 

[Fain]

XII

Тётя,

Дни проходят настолько уныло, что я сломала себе голову в отчаянной попытке придумать оригинальный способ повеситься от скуки. И даже наличие у меня ребёнка не заставляет эти мысли покидать мой мозг. Я настолько истосковалась по всякой деятельности, повседневным заботам и общению с людьми, чей интеллект ниже, чем у среднестатистической обезьянки (Белла не в счёт), что с нетерпением ожидала, когда закончится мой декретный отпуск и мне будет позволено вновь окунуться в бессмысленную и беспощадную бумажную работу, не имеющую ничего общего с настоящим искусством.



К счастью, ещё до того, как Мелани успела отпраздновать своё шестилетие, мне удалось вернуться к работе. Не сказать, что я была безумно ценным сотрудником, но взволнованный голос босса по телефону красноречиво говорил мне, что он устал находиться в окружении всех этих идиотов. Итак, тётя, я наконец вышла на работу, чему несказанно была рада. Первые часа два.



Насколько ты знаешь, мой день рождения следует практически сразу за днём рождения дочери – всего каких-то несколько месяцев. Меня всерьёз стал беспокоить мой внешний вид, который находился не в лучшей форме. Округлившиеся бёдра после родов так и не пришли в норму – я замечала целлюлит и дополнительный жирок на боках. И хотя внешне перемены были не так заметны и разительны, я всё равно волновалась о том, что теряю свою привлекательность. Кем же Мортимер Гот будет восхищаться? Нужно попросить совета у Беллы о том, как худеть.

Но я отошла от темы.

Мне действительно было радостно вернуться в мир коммерческого успеха и корпоративных ценностей, но радость быстро сошла на нет. Окончательно её уничтожил день выдачи зарплаты. Сумма оказалась просто смехотворной по сравнению с тем, сколько я получаю ежемесячно от выхода своих книг. Домой в тот вечер я вернулась уставшая и удручённая. Нет, деньги у меня есть – даже хватает на обустройство отдельной комнаты для Мелани, но все они получены с публикации романов. Я думаю об увольнении. Какой смысл трудиться в посредственной редакции за копейки, когда мои книги обеспечивают мне вполне недурное существование?



Я приходила с работы и сразу ложилась спать, если Мелани ничего от меня не требовалось. В крайнем случае, она настойчиво будила меня, требуя внимание, которое я, стиснув зубы от злости и усталости, давала ей. Ещё ни разу, тётя, несмотря на всё моё раздражение, я не кричала на дочь.



Так и подошёл долгожданный день задувания свечей на торте для Мелани. Признаюсь, я была рада, что девочка вскоре станет совсем взрослой и пойдёт в школу – наконец прекратится бесконечное ничегонеделание с её стороны дома. Она будет практически всё время занята (уж я позабочусь об этом, наняв репетиторов и записав её на дополнительные занятия), а я смогу вдоволь заняться работой над своими книгами.

Праздник я решила устроить тихий – приготовила скромный торт и купила в местном ресторанчике (от одной мысли, что эту еду мог готовить её папаша становилось смешно – вот уж ирония судьбы) еду.

После того, как дочка задула свечи, я повела её наверх и показала комнату – она радовалась настолько сильно, что я, кажется, едва не прослезилась. Приятно знать, что твои старания так окупились.



Вообще Мелани очень радовала меня до поры, до времени. До тех пор, пока не пошла в школу и не нахваталась от местных плебейских детей плохих манер и уроков непослушания матери. От природы старательная и медлительная, она прикладывала немало усилий, чтобы меня порадовать. Я наняла ей учителя музыки – лучшего, какого могла найти, и она принялась с горячим рвением разучивать гаммы и этюды. И хотя звуки, лившиеся из скрипки, не доставляли ничего, кроме головной боли, я всё-таки была рада тому, что вложение средств в её музыкальное образование оказывается таким продуктивным.



Конечно, работать в таких условиях просто невозможно, но я умудрялась писать и выпустила за это время две книги. Не без помощи вина, которое помогало мне скоротать бессонную ночь, проведённую перед клавиатурой.



Что ж, тётя, на этом я попрощаюсь. Как ты могла заметить, я не использовала в письме (по крайней мере, старалась) ни одно из тех «скверных» слов, какие тебе неприятны, так что можешь заслуженно меня похвалить, ибо это настоящий подвиг.

P.S. Мелани начали мучить стандартные для её возраста вопросы: «Откуда берутся дети?» и «Почему у меня нет папы?» И если на первый я ещё могу ответить, прочитав ей лекцию из курса биологии, то как мне ответить на второй? «Потому что твой папа – козёл, солнышко»?

Сильвия.

 

[Fain]

XIII

Тётя!

Что за несносная девчонка у меня растёт! Помнится, в предыдущем письме я не могла на неё нарадоваться. Так вот, забудь, пожалуйста, всё, о чём я там писала, потому что мою жизнь контролирует маленький дьявол по имени Мелани Локвуд.

Что именно она делает? Каким образом доставляет мне хлопоты? Почему её поведение неподобающе? Ты сейчас наверняка задаёшь себе все эти вопросы, ведь в свой последний визит отзывалась о ней, как о «добрейшей и красивейшей девочке на свете». Никогда не понимала твою страсть к преувеличениям, тем более, что я категорически не согласна с твоим мнением относительно дочери.

Но хватит с меня пространных рассуждений, я, пожалуй, перейду к делу.

Уроки музыки, на которые я так уповала, она забросила спустя почти полгода усердных тренировок. Учитель, нанятый мною для неё, сразу предупредил меня об отсутствии слуха и природного таланта, но я надеялась, что путём постоянной практики она сможет воспитать в себе если не дарование, то вполне себе неплохого скрипача. Но нет, решительным жестом инструмент был поставлен на своё прежнее место, вернув в дом прежнюю тишину (по которой я, оказывается, сильно скучала). Мелани сильно капризничала, когда я уговаривала её взять в руки смычок, и говорила, что учитель её – полнейший болван, и ей не хочется заниматься музыкой. Впервые я столкнулась с таким непослушанием и не без приязни заметила в этом её поступке черты своего характера. Хотя бы чем-то, но она похожа на меня.

В общем, мне не оставалось ничего иного, как поблагодарить учителя за труды, заплатив ему в последний раз. Я оставила Мелани в покое. До поры, до времени, конечно. Вместо скрипки я приобрела ей специальный столик для рисования и все необходимые материалы (быть может, в ней сидит художник?). Во дворе я также поставила «лесенку», надеясь, что её завлечёт подобное времяпрепровождение (девочка отличалась никому из нашей семьи несвойственной пухлостью – проклятые оукмановские гены!).

Кстати, об оукмановских генах. Они проявлялись буквально во всём. Я вскоре заметила, что Мелани позволяет себе завтракать, когда ей вздумается, таская из холодильника овсянку или обыкновенные хлопья (надо избавиться от этой отравы), вместо того, чтобы употреблять в пищу то, что готовила я, заботясь о её здоровье.



Кроме этого, она не убирала за собой тарелки, оставляя их пустыми прямо на обеденном столе. Пока я трудилась в поте лица на работе, Мелани в ус не дула, развлекалась и опустошала запасы нашей еды, приобретя от папаши ещё и его зверский аппетит. Быть может, она тогда тоже начнёт готовить в таком случае?



На днях она вообще удивила меня неслыханной выходкой. Придя с работы, я обнаружила, что моя дочь в красивом, чистеньком, выглаженном платьице, которое мне обошлось почти в сто долларов, лазает, как какая-нибудь обезьянка на детском гимнастическом комплексе. Конечно, я рада, что физическая активность пришлась ей по вкусу, но не в платье же! Она выделывала такие пируэты, что все соседские мальчишки могли увидеть, что скрывается под юбкой. Готова поспорить, что на неё с интересом смотрел сын Готов через бинокль!

Каков папаша, таков и сын.



Впрочем, была и приятная новость в этой череде неудовольствия. Меня повысили. Когда я пришла домой в надежде насладиться долгожданным отдыхом и покоем, счастливая тем, что злой босс наконец по достоинству меня оценил (правда, не до конца, я бы лучше смотрелась на его месте, в его кресле), я увидела удручающую меня картину поедающей очередную порцию (не знаю, какую по счету) Мелани, сидящую в пыльном, грязном платье, которое она успела испортить своим бесконечным лазанием. Честное слово, я снесу к чёрту эту лесенку!



Я знала, что мне надо поговорить с дочерью и наставить её на пусть истинный, объяснить, как она должна себя вести, научить, что девице не подобает лазать в платье, но каждый раз откладывала чтение лекций на потом, потому что единственное, что я хотела после тяжёлого трудового дня – спать. Плевать, где.



Мелани пользовалась этим, и пока я, уставшая и нервная, уходила в царство Морфея, она, несмотря на строжайший запрет, выходила на улицу поздно вечером и играла на гимнастическом комплексе. Мёдом ей там что ли намазано?



Нет, тётя, я точно скоро снесу эту лесенку.

 

[Леди_Лейн]

Династия не обновлялась в течение трёх месяцев. Закрыто. Перенесено в Архив.