Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нем неправильно. Необходимо обновить браузер или попробовать использовать другой.
У Нормана Эррингтона каждый день – сложный день. Работа на тайную правительственную организацию в буквальном смысле делает его другим человеком. Норман ходит по грани и в любой момент может сорваться в пропасть. Прошлое бежит за героем по пятам: трагическая смерть матери, конфликт с отцом, ужасные поступки и незаживающие шрамы на душе. Сможет ли он выжить на своём последнем задании? Сможет ли отыскать себя в лабиринте вымышленных личностей?
У Рафаэллы ди Камайори каждый день – сложный день. У неё есть всё – деньги, красивая жизнь и внимание мужчин, – но чувство ненужности никуда не уходит. Мать никогда не любила Рафаэллу. Ни одно из занятий не приносит радости и вдохновения. Всё серое, скучное, пресное. Как двигаться вперёд, когда нет цели? Как кого-то любить, когда у тебя никогда не было настоящей семьи? Раф мечется, как порванный парус на ветру. Сможет ли она найти то, что ищет? В себе или в другом человеке?
У Лэндона Кэннера каждый день – сложный день. Его собственная жизнь ему не принадлежит. Лэндон появился на свет с единственной целью – чтобы служить обществу. Он понятия не имеет, как жить эту жизнь за рамками работы. Это история взросления и поисков себя в экстремальных условиях.
Привет, меня зовут Мэджик и я люблю рассказывать истории. Добро пожаловать в мой мир. Здесь есть противоречивые герои с серой моралью, дети-шпионы, котики, семейные тайны, месть, разбитые носы, болезненные отношения и много всего остального. Всё, что вы видите, – одна большая история, рассказанная тремя основными героями и несколькими второстепенными. Желаю приятного прочтения и просмотра.
На этом месте я смеялась долго. Прям реально смеялась.
Радостно машу Флипу. Во истину артефакт дневности*
Я хотела написать "древности", но совершила опечатку. Мне так даже ещё больше понравилось - он древний артефакт дневности, в смысле дневников сима.
Сцена получилась очень горячая
Я уже говорила, но ещё раз скажу. Скрин ног, где чёрные ботинки и белые коды - восторг. Он художественный и многослойно-многозначный на уровне визуальных образов и символов. С визуальными символами я плоховато работаю и вербализирую, так что объяснить, что вижу не возьмусь. Но я воспринимаю эти образы на глубинном уровне, так что привет ещё и твоему бессознательному от моего. Передай, я так всё и поняла, только объяснить не могу, что поняла. Точнее... нет, не так. Почувствовала. Восприняла. Как-то так, да.
И ещё про игровой момент.
Я когда увидела игровую врезку "целоваться за шкафом", такая - о, у меня тоже!
У меня в игре недавно симы спринтанули на этот раз не в кусты, а именно что "целоваться за шкафом". Это были Синтия и Гид, целоваться по моему сюжету им не положено, максимум я допущу, что очень хотелось. Но я ещё подумаю. Тогда я не стала отменять действие, впервые его видела, интересно же. Оказалось, по геймплею не очень-то интересно, я думала они со шкафом будут взаимодействовать. Когда я читала ваши тут поцелуи за шкафом, охохо у вас тут горячо, и знала какие там были у меня Мне стало смешно от контраста. Чмок четырнадцатилетних, и то есть шанс, что я урежу до "хотелось, но не стали". Я потом внесу это в какую-нибудь из глав и кивну тебе в тексте, а то можно и не понять, что это наша версия поцелуев за шкафом началась.
Обожаю твои мемы в интерлюдиях, каждый раз начинаю смеяться в голос. Даже в общественных местах, хехе
"Большой клетчатый ребенок" в ремейке такой краш, в самое сердечко просто. Правда до тех пор, пока не открывает рот))))
С надписи на футболке Джонни неприлично ржу, идеальная футболка
Ну и сцена в библиотеке несомненно горяча, у нас аж снег растаял и температура на улице повысилась. Совпадение? Не думаю
Самое забавное, что на этапе редактирования я хотела отбелить Энцо до состояния сияющей белизны и добавить, что Флип сам запросил его мнение. Но потом подумала-подумала и решила, что первоначальный вариант мне нравится больше. Стиль Энцо – это свои собственные критерии. Он считает, что вправе выдать порцию критики, если а) разбирается в вопросе на высоком уровне и б) знает, как сделать лучше. В остальных случаях промолчит. Никаких чувств и оценки состояния человека, сугубо технические критерии.
Искренне удивится, если человек обидится/расстроится/разозлится, потому что сам предпочтёт услышать объективное мнение: есть что сказать – говори. Так что Энцо не понимает, в чём, собссно, проблема. Он знает, что у Флипа не получается и знает, как это исправить. Чего Флип разозлился? Радоваться надо, ведь это возможность отполировать свои навыки. Энцо полирует, оттачивает и совершенствует. Стремление к совершенству – один из его пунктиков.
Флип так не хочет? А, ну, это Рауль его испортил. Критикует и цепляется не по делу. Вот Энцо знает правильный путь, а Рауль всё портит. Тут очень просится картинка с «Вы не понимаете, это другое». Я хихикала, когда писала реплики про Рауля и представляла в голове эту картиночку. В общем, Энцо убеждён, что всё сделал правильно – эту фразочку я у мужа подрезала. Он так говорит, когда… ну, вот как Энцо убеждён в собственной правоте.
Короче, Энцо всё сделал правильно. Десять идеальных Энцо из десяти. Был с Флипом супер-пупер мягким (по шкале Энцо), о чём радостно поведал Оки.
Радостно машу Флипу. Во истину артефакт дневности*
Я хотела написать "древности", но совершила опечатку. Мне так даже ещё больше понравилось - он древний артефакт дневности, в смысле дневников сима.
От души посмеялась и поумилялась над «артефактом дневности». )) Идеальное определение для Флипа. Долго думала, стоит раскапывать этот самый артефакт или нет. У Флипа никогда не было выдающейся роли в сюжете, кроме роли вечного ребёнка. Зачем он тогда нужен? Снова быть вечным ребёнком и играть с Оки в маму и сына? Ннне. Они достаточно поиграли в династии и такой тип отношений мне сейчас не интересен – дева постарше и прибившийся к ней подросток. Считаю, что эту сюжеточку я неплохо открутила у M&M’sа, в смысле у Мейса и Морти. У Оки сюжеточка быстро завяла, да и Флип завял. Всё завяло, никаких сочных помидорок.
Возвращаясь к Флипу… Потом мне пришло в голову, что сюжет может крутиться не только вокруг Оки. У Флипа есть своя жизнь (ух ты!) и свои секретики. Почему бы не посмотреть в ту сторону, оставив Оки с её личной жизнью слегка в стороне? Запараллелить несколько историй отношений. Да-да, не пересекать, а параллелить! «Будет круто», – подумала Мэджик и прочертила несколько параллельных линий.
А ещё Флип милый. У него есть ямочки и вечный подростковый максимализм. Большой клетчатый ребёнок, что тут ещё сказать. ))
Но я воспринимаю эти образы на глубинном уровне, так что привет ещё и твоему бессознательному от моего. Передай, я так всё и поняла, только объяснить не могу, что поняла.
Прекрасно же, какими разными могут быть зашкафные поцелуи в зависимости от характеров и темпераментов героев. Гиду и Синтии очень подходят робкие подростковые чмоки… или только мечты о них. Поправь, если ошибаюсь, но я думаю, что у Синтии физика далеко не на самом первом месте. У Гида, наверное, повыше, но тоже не прямо ведущая-ведущая.
А вот Оки и Энцо оба очень-очень физические. Что делает Оки, когда впервые видит Энцо? Заценивает внешку и, эхем, пригодность для близких физических отношений: «Вау, какой секси-мужик. Надо, хочу… Стоп, он же яковитский священник. Печалька». Когда-нибудь, в конце времён, я выложу главушки с POV’ом Энцо. Среди них есть эпизод «Как Энцо встретил Оки» с примерно таким же зацениваем и дайте-хочу.
Кстати, если бы не зашкафные поцелуи, этой главы бы не было в принципе. Я с удивлением обнаружила действие в игре, когда снимала прошлую сцену в библиотеке. Страсть как захотелось использовать игровую табличку «Прятки за шкафами» (такая крутая!), но тогда у меня были только обнимашки. Зато после сцены на шоссе разблокировались целовашки, и я радостно накатала целую главу ради одной-единственной сцены.
earin
Большое спасибо за комментарий! Мне приятно, что глава зашла.
Обожаю делиться любимыми мемасиками на тему персонажей. У меня целая коллекция. Особенно много для Энцо – он самый мемный. Обычно это не самые, эхем, приличные и этичные мемасики, но я стараюсь выбирать что поприличней. ))
О да, мне тоже понравилось, каким получился Флип в «Четвёрочке». Прямо мимимишечка. Что касается рта… Н-ну, интеллектуальные беседы никогда не были сильной стороной Флипа. Он пытается косплеить Рауля, но получается процентов, этак, на пять. Флип – это Флип. Вечный ребёнок на максималках. Обидчивый и вспыльчивый до безобразия, но добрый и отходчивый.
Мне нравится параллелить Флипа с Оки, а Джонни – с Энцо. Даже Люсьен согласился, что они похожи по темпераментам. Первая парочка более взрывная, а вторая – более спокойная.
Согласна на все сто. Футболка, кстати, случайно нашлась. В первой версии у Джонни был другой костюмчик, но он – внезапно – конфликтовал с ногтями на руках. Ногти попросту не отображались, и меня это дико бесило. До такой степени, что пошла переодевать. Увидела футболку и решила, что это самое то. Яковиту-Энцо такое, конечно же, носить нельзя, но у петерианцев нет строгих требований к моральному/физическому облику. Так что Джонни вполне может щеголять в своей провокационной футболке и бесить более консервативных симов.
У меня не хватает эфирного времени на всех второстепенных героев, но где-нибудь за кадром Энцо непременно спросит у Джонни, где тот раздобыл футболку. Потом они сделают селфи в одинаковых футболках. У Энцо даже тайный Симстаграм есть, хех. Да и вообще он довольно активен в соцсетях, в отличие от сыны (Норман в какой-то из глав упоминал, что у него нет личных профилей в соцсетях).
Ещё из закадровых откровений про Джонни и Энцо – они неплохо дружат и периодически тусят вместе. В будущем тоже. Энцо и Норман считают Джонни и его дочку Джинни частью своей большой «итальянской» семьи. Флип не входит в семью, потому что поддерживает Рауля.
Часть 7-1 выше, это продолжение. ↑↑↑
– Странный день, – говорю я, сидя на капоте его машины и глядя на звёзды. – Сюрреалистичный. Давай забудем что ли?
Мы в Barranca de Alma Robada, Ущелье Украденной Души – Энцо перевёл для меня с испанского. Его он знает почти так же хорошо, как родной итальянский. Рассказал, что в юности часто колесил по окрестностям Энаморады и искал места, которые умеют хранить секреты. Как этот каньон. У Лоренцо много секретов и теперь я один из них.
Вечером, после ярмарочных хлопот, я попрощалась со всеми и сделала вид, что иду домой, но он подобрал меня на ближайшем перекрёстке. Мы гоняли по шоссе и маленьким тёмным улочкам. Без особой цели и смысла. Потом Энцо спросил: «Хочешь покажу ещё одно любимое место?». Я кивнула – увези меня от меня самой.
Оставленный позади Барнакл Бэй дышал нам в спину. Мокрый асфальт блестел в свете фар. Тени редких прохожих то вырастали, то исчезали. Ветер задувал в приоткрытое окно. Энцо постукивал пальцами по рулю в такт музыке.
В машине было тепло. Из динамиков играли его любимые Joy Division. Я держала его за руку и думала, что могла бы ехать так вечно. В спокойном тёплом мареве, где-то за гранью привычной реальности. Я не знала, где мы, кто мы и куда направляемся. Но это не имело никакого значения. С ним мне плевать на такие мелочи.
– В библиотеке ты была смелее, – хмыкает Энцо. – Особое место?
– Страшно, когда ты совсем близко и нет никаких ограничений, – я впервые откровенно признаюсь себе в этом. – Нас никто не может спалить – делай что хочешь.
– Тогда вернёмся в библиотеку? Уверен, замок там не самый продвинутый. Как-нибудь откроем, в крайнем случае – выбьем окно. Я давненько никуда не вламывался и не бегал от копов.
– Это будет уже не та библиотека. Без людей и границ. Всё равно что капот, каньон и звёзды. Всё равно что ты и я. Просто ты и я.
– Просто? Охренительно сложно, Оки.
Я чувствую, что его настроение изменилось. Он задумчивый, меланхоличный и немного грустный, и, кажется, не готов сгрести меня в охапку прямо здесь и сейчас. Подходящая атмосфера для разговора, а не для того, что произошло между нами в библиотеке. Я немного расслабляюсь и дышу ровнее, но сама не понимаю – это облегчение или разочарование?
– Я сейчас не готов, тоже, – Энцо объясняет то, что не требует объяснений. – Мысли в голове такие громкие… Буквально кричат, и я не могу их заглушить. Так что просто дразню.
– Знаю. Чувствую.
– Чувствуешь? Как? Я не чувствую, что ты чувствуешь.
– Как тогда ты понял, что мне не по себе? Там, в библиотеке.
– Я могу заметить физический дискомфорт, но… Твои чувства? Я не понял, что дело в них, пока ты сама не сказала.
– Точно, ты же про руки спросил, а потом подумал, что мне не нравится твой акцент. Это я уже в голове перевела на свой язык.
– Я могу согреть руки, а что делать с твоей моральной дилеммой – не знаю. Могу достать «кочергу» и засунуть Раулю в зад, но ты явно не этого от меня ждёшь.
– Ой, а знаешь, кто любит моральные дилеммы? Флип!
– О нет. Все эти вагонетки? Я тоже знал одного… любителя.
– Да! Он мне их время от времени подкидывает и наслаждается моральными страданиями. Хочешь порешать? Я запомнила парочку.
– Боюсь, эксперимент не будет честным. Ронцо научил меня отвечать так, чтобы не казаться опасным психопатом. Только безопасные, ожидаемые ответы и никакого креатива.
– А если с креативом? К примеру в той, где на одном из путей привязаны пятеро человек, а на другом – гениальный учёный?
– Когда мы оба отвечали честно, Ронцо спасал учёного и я с ним в целом соглашался, но… Потом подумал, что веселее будет подкинуть монетку и пусть решит случайность.
– Что на это сказал твой друг?
– Я должен избегать ответов, в которых элемент личного развлечения ценится выше жизней других людей. Ронцо много времени и усилий потратил на то, чтобы сделать меня более социально адаптированным. Придумал понятные мне ориентиры, шкалы и правила – всё очень научно и логично. Научил думать не в терминах привычной морали – со мной это не работает, – но так, чтобы я оставался безопасным для общества.
– Правила… Какие, например?
– Тех самых «Двух шагов». Если я не в состоянии адекватно оценить ситуацию, то делаю два шага назад и смотрю на неё оттуда. Не нависаю над человеком и не топлю в своих глазах, лишая всякого желания сопротивляться.
– Ничего себе! А ещё?
– Метод «Фейерверка» – если мой выбор вызовет неконтролируемый взрыв, не стоит поджигать фитиль, – Энцо улыбается краешком губ. – Я спросил, могу ли устроить взрыв, если он никого не убьёт, но будет зрелищным и контролируем. Ронцо ответил, что тогда можно. Главное проверить, чтобы никого не оказалось в радиусе поражения. Он был… ну, гениальным. Самым умным ублюдком из всех, что я когда-либо знал.
Он замолкает, но я чувствую, что слово не то. «Гениальный» – прикрытие для чего-то большего. Предлагаю свой вариант:
– Частью тебя самого?
– М-м, да. Ронцо давно умер, но он по-прежнему… – Энцо снова медлит с формулировкой и снова её меняет, – буквально во всём. Во мне самом. Странно, что меня по сути создал другой человек, как чудовище Франкенштейна?
Впервые встречаю того, кто пытается отдалиться через сближение. Рассказывает о себе вещи, которые могут шокировать и оттолкнуть, причём так беспощадно. Энцо беспощаден к себе, но я отказываюсь быть беспощадной к нему.
– Всех нас кто-то создаёт, – я пожимаю плечами, – но мало кто находит смелость признаться. На Флипа сильно повлиял Рауль, и, ты прав, не всегда положительно. Их с Джонни конфликт … Они не поубивают друг друга?
Я думаю о том, что произошло в библиотеке. Делюсь с Энцо. Он наблюдательный и беспристрастный, а я люблю этих мальчиков и стою слишком близко. Сейчас мне нужен тот, кто может сделать два шага назад.
– Оки, это другое, – говорит Ло с не менее загадочным выражением, чем то, что я видела на лицах Флипа и Джонни. – Мальчики пытаются починить друг друга, а не поубивать.
– В каком смысле «другое»? И что значит «починить»?
– Ну, знаешь, когда тебе нравится другой человек, но не его образ мыслей.
– Энцо, ты говоришь о чём-то очевидном для тебя, но я ничегошеньки не понимаю!
– Ладно, давай загадаю загадку. Иногда вы ведёте себя, как дети. Иногда, как заклятые враги. Иногда – как лучшие друзья. Вы злитесь, когда вместе, но ещё сильнее – когда вас разделяют. Кто вы?
– Да откуда я знаю? – У меня ноль идей, вот ровно ноль. Ненавижу такие загадки. – Дай ещё одну подсказку.
– Вы уходите, чтобы вернуться, и возвращаетесь, чтобы снова уйти. – Энцо улыбается всё шире и шире. Скоро от него останется одна ухмылка, как от чёртова Чеширского Кота. – Неимоверно бесите друг друга, но ни на что это не променяете. Сражаетесь, но не ради победы. Миритесь, но только чтобы снова начать войну. Ну же, Оки, кто вы?
– Э-э-э… Флип и Джонни?
– А одним словом?
– Флип-и-Джонни, – я склеиваю мальчиков в одно слово.
– Любовники, Оки, – закатывает глаза мастер загадок. – Вы тайные любовники. Я видел такое много раз. Был там. Даже сейчас…
– Сейчас?! Ты на что такое намека… – не заканчиваю мысль и перескакиваю на следующую: – Как я могла не заметить, что Флип и Джонни, ну-у, вместе?
– Они не совсем «вместе» и не хотят, чтобы ты замечала. Чтобы хоть кто-то замечал.
– Тогда как заметил ты?
– Знаю, куда смотреть. Хотя ты и сама на самом деле заметила. Химию и физику, и все дела. Только пыталась уложить свои ощущения во что-то более привычное и понятное. Безопасное, как дружба.
– Ты сейчас про нас или про них?
– Про всех. Никакой особой разницы. Я покурю, ты не против?
Мы долго сидим в тишине. Энцо курит и на его лице привычное ленивое наслаждение. Я смотрю на звёзды. На большую красноватую звезду. Энцо сказал, что это Марс, но пусть будет звезда. Планеты можно называть звёздами? Надеюсь, Марс на меня не обидится.
– Он всё равно останется планетой, – Энцо медленно выдыхает дым, – как бы ты его ни называла.
– А если все начнут считать его звездой?
– Это изменит название, но не его сущность. Марс, он другой. Не излучает свет, а лишь отражает. У него нет собственного свечения.
– Всё равно красивый, – я перестаю понимать, о чём мы говорим – о людях или планетах. – Очень. Как ты.
В его глазах – замешательство, но буквально на секунду. Пропадает очень быстро и сменяется обычным спокойным интересом. Я бы хотела услышать что-то в ответ, но Энцо молчит.
– Как выходные провёл? – спрашиваю банальную банальность, лишь бы снова говорить и слышать его голос. – Много грешил?
– О, ты не поверишь. Встретил в баре милого мальчика, и он сказал мне: «Энцо, у меня есть такая же милая сестра». Мальчик пошёл искать сестру на танцполе, а я…
– Ты хотел познакомиться с его сестрой?
– Скажем так, я привык брать от жизни всё, что предлагают… Чёрт, Оки! Ты слишком-слишком хорошая для этого грязного мира. Впрочем, не имеет значения, чего я хотел. Ведь я расплатился за выпивку и ушёл. До сих пор не осознал, почему.
– Ты не пытался это как-то, ну, анализировать? Я не всегда понимаю, зачем сделала то и это, но со временем завеса тайны приоткрывается.
– Пытался, конечно пытался. Стоял в темноте и курил. Светлячки летали вокруг моей сигареты, и я думал, что за идиот откажется от такого. И тем идиотом был я.
Мягкий ветерок треплет его волосы. Энцо прищуривается и всматривается в изломанную линию скал. Надеется разглядеть в тенях каньона те самые украденные души-призраки? Ускользающие от света, как он своего прошлого?
– Может, ты пытаешься – не побоюсь этого клише – выбрать между светом и тьмой?
– Да в жопу свет, Оки! Я всегда выбирал тьму. Что там в этом свете? Кто меня там ждёт? Да никто. Ронцо тоже периодически заливал про свет, но вот что… Нет никакого света! – Он злобно выплёвывает эту фразу, почти кричит. – Только разные оттенки серого и люди в своих лицемерных белых плащах. Иди к свету, Энцо. Ага, да… Я-то попробую, у меня хватит воли и решимости, только ты каждый раз будешь от меня убегать. Потому что я по-прежнему недостаточно светлый для тебя. Грёбаный лицемер, ты просто меня боялся!
– Кажется, ты не со мной сейчас говоришь.
– Ну, этот кретин умер, так что с ним я не могу поговорить.
– Используешь меня в качестве медиума? Я не против, Энцо. Как ты там говоришь? Не держи в себе, вот.
– Чёрт, прости. Увлёкся погоней за призраками.
Я хочу взять его за руку и объяснить, что со мной можно о таком говорить. Быть открытым и эмоциональным и кричать на призраков. Но Энцо уже закрылся. Его глаза тёмные и далёкие, как Ущелье Украденной Души, и он снова один в своих тенях.
Я не успела сказать, что не один.
– Тебе бы подошла обложка того альбома Placebo. – Отшучиваюсь, а что ещё остаётся? – Ну, «Sleeping With Ghosts».
– О, тебе она тоже нравится? – веселеет Энцо. – Нет, стой, прежде чем мы вернёмся к приятным разговорам… Почему ты со мной такая неосторожная?
– Неосторожная в плане того, что произошло в библиотеке?
– Нет, не то. Ронцо говорил, что ему приходится быть осмотрительным. Ну, знаешь, базовые правила общения с социопатами: держать дистанцию, выстраивать чёткие границы, не жалеть меня, не поддаваться на провокации, et cetera, et cetera.
– Ну и вопросы ты задаёшь. Я не чувствую, что должна от тебя защищаться. Ты не причиняешь мне вреда.
– Я и не хочу тебе его причинять. Хочу заботиться. Всё до странности просто и естественно. Мне не нужны мои обычные уловки – все эти правила и схемы. Я попробовал… – он щурится, будто сам себе удивляется, – совсем без них и не сделал ничего плохого. Ну, вроде бы.
– Вроде бы?
– Я не уверен. Вдруг я сам себе вру, потому что мне приятно так думать?
– Что не причиняешь мне вреда? – Кивает, а я напоминаю: – В этой истории есть не только ты. В ней есть я. Ронцо не пробовал по-другому. Не дал тебе шанса. Сразу закрылся в своих границах и защищал их с оружием в руках. Я так не хочу и не буду – и это мой выбор. Мой собственный.
– Я его уважаю, но…
– Нет. Ты в постоянном внутреннем диалоге-монологе с самим собой, а мне остаётся лишь ждать, что вы там решите. Энцо и Энцо. И ещё призрак Ронцо, который живёт у тебя в голове. «Оки, тебе лучше без меня» – ты ведь это хочешь сказать?
– Вообще да, – он качает головой и грустно улыбается, – но я не такой сознательный, чтобы это сделать. Так что, пожалуйста, закрой на замок свои границы и возьми в руки ружьё. Так нам всем будет спокойней. Тебе, мне и… всем моим субличностям.
Я упрямо трясу головой. Волосы падают на лицо, застилают глаза, прилипают к гигиенической помаде на губах. Сражаюсь с ним, как Энцо со своими призраками. Спрыгиваю с капота, и ночь глотает меня, голодная и живая. Позади раздаётся тихое, усталое «Оки» – стон, шёпот, молитва отчаяния. Он идёт за мной, на расстоянии нескольких шагов, но я всё равно чувствую.
Он рядом. Рядом даже когда хочет уйти. Когда я хочу уйти.
Но не хочу.
– Ты ведь не уйдёшь? – я оборачиваюсь и всматриваюсь в его лицо.
– Нет. Видишь, я иду за тобой? И продолжу, потому что я упорный и люблю, когда мне делают больно – так что всё в порядке, не переживай.
– Я не знаю, зачем это делаю. Тебе не слишком больно? Я не специально, Энцо.
– Не слишком. Порядок, Оки. Время от времени людям нужно что-то такое – уйти, поорать… Поорать тут, кстати, тоже классно. Ущелье будет орать вместе с тобой.
– …и чтобы кто-то побегал следом!
– Да, понимаю. Такое я понимаю.
– Ты такой странный, Энцо. Не понимаешь обычные вещи, но понимаешь вот такое. Понимаешь и не осуждаешь.
– Что тут осуждать? Тебе хочется бежать и ты бежишь… М-м, только в дерьмо койота не вляпайся. Адски воняет.
Койота? Здесь водятся койоты?! Я вздрагиваю и прислушиваюсь. Представляю светящиеся во тьме глаза, кровавую луну и леденящий душу вой. Прекрасный финал для нас: загрызли койоты в Ущелье Украденной Души. Я невольно жмусь к Энцо, и каньон будто смеётся – низкий гул ветра в скалах.
– Не бойся, – он обнимает меня за плечи. – Они сами тебя боятся, но можно прикормить и подружиться.
– У тебя есть друзья-койоты?
– Была парочка. В юности. Но вряд ли они меня помнят или давным-давно сдохли.
– Ну да, всё логично. Ты просто парень, который дружит с койотами, убил человека в пятнадцать и… что ещё, Энцо?
– М-м, тебе рассказать про мою неудавшуюся карьеру наркобарона или как спалил до тла чужой дом?
– Наркобарона?! – Эхо моего голоса бьётся о скалы. – Ты ведь шутишь, да?
– Думал, если пошучу, будет не так… – улыбка у него кривая, как трещина в скале. – Я был мелким барыгой. В какой-то момент моя семья заподозрила, что я не на то сливаю деньги и окончательно перестала спонсировать. Но мне хотелось тачку и шмотки, тусить в Энамораде, покупать девочкам коктейли в клубах. Я был совсем юным и хотел жить, а не решать, когда выкурить последнюю сигарету.
– Знаешь, можно ведь и в «Макдональдсе» подработать по выходным – так обычно делают подростки, когда нужны деньги.
– Ага-а, свободная касса, – и снова криво улыбается. – Ненавижу сраные бургеры, жирных детей и работу с девяти до пяти.
– А что ты продавал на своей… работе?
– Стандартный клубный ассортимент – брокколи, снежок, мультяшки. Судя по твоему виду, ты представила что-то не то.
– Да уж. – Я представляю его с соцветиями брокколи, как с букетом цветов, и невольно смеюсь. – Машину-то купил, Пабло Эскобар?
– Купил. Рассекал по пустыне на подержанном Pontiac Firebird с «Кольтом Питоном» в бардачке. Охрененно крутой для своих семнадцати-восемнадцати.
– Пушка? – я замираю, и каньон будто сжимается вокруг нас. – Для чего? Для понтов?
– Если наедут плохие парни. Нет, не чтобы мочить их, как в вестерне. Скорее… – он медлит, и я чувствую, как его пальцы подрагивают на моём плече, – чтобы пустить пулю себе в висок. Потому что то, что они с тобой сделают, Оки… это хуже. Хуже смерти.
– Хуже? – шепчу я, и внезапно становится очень холодно.
– Да-а. Я всё же разозлил тех парней – уже позже, когда мне было двадцать с небольшим – и они пообещали выслать меня Ронцо. Частями. Расфасованного по маленьким целлофановым пакетикам.
– Разозлил… как?
– Решил срубить бабла в Лаки Палмс. Поставил недельную выручку на красное. Проиграл. Боссы были… не в восторге. Держали в подвале, пока Ронцо не приехал с сумкой налички. Заложил семейное барахло, чтобы вытащить меня. Деньги тогда у всех были на нуле. Хэппи-энд, да?
– Ты ведь всё выдумал, да? Скажи что выдумал.
Он качает головой. Скалы светлеют, рассвет крадётся по долине, но прошлое держит нас обоих – как пасть, не решившая, выплюнуть или сожрать. Я хочу сказать, что он не преступник, не монстр, а глупый ребёнок с кольтом в бардачке и кучей взрослых проблем. Налетает ветер и уносит слова прочь. Разбивает о скалы.
Я думаю о белокуром мальчике за рулём Файрбёрда, таком безрассудном и отважном. С безудержной жаждой жизни. Воющем на луну вместе с койтами. Посреди кроваво-красного ущелья. Не жизнь, а кино.
Не кино, а правда.
– Не выдумал, значит, – выдыхаю я. – Те парни были… Как в фильмах показывают?
– О да. Такие, знаешь, карикатурные бандиты – татухи на лице, кресты, розы, слёзы под глазом. Главный босс меня как-то спросил: «Гринго, какого чёрта ты говоришь на моём языке?». Я ответил: guey,* я вообще-то italiano. Твой язык – разбавленная версия моего. После этого гуэй засунул пушку мне в рот и сказал, что я забавный.
– Ой, мамочки, вот ты смелый! А Ронцо как отреагировал на твоих мексиканских друзей?
* (исп.) – чувак
– Сказал, что я его на тот свет отправлю. У него было слабое сердце – постоянно шутил шуточки про смерть. Мы катались по Лаки на моей «сутенёрской тачке». Ронцо так её обозвал… Представляешь, он ни разу в жизни не был в Лаки? Я таскал его по казино, пляжам и всем крутым местам, которые знал. Он трясся от страха на американских горках – всегда боялся высоты. Снова шутил, что сдохнет… Всё так странно и хорошо. Я был почти… ну, знаешь, счастлив. Он поправлял мою дурацкую ковбойскую шляпу и смотрел так… м-м, как будто я что-то для него значу?
Между его словами зияют огромные дыры и из них льётся свет. Приглушённый, чуть тусклый, как от лампочки, которая вот-вот перегорит. Приятные воспоминания, но с оттенком грусти.
– Ковбойскую шляпу-у? – я отказываюсь представлять Энцо в таком образе. – Знаешь, когда я шутила про побег в Симзас и ковбойские прикиды… Я ведь просто шутила!
– Вот и Ронцо удивился. Всю дорогу издевался над шляпой и кожаными штанами: «Энцо, я тебя в них за километр слышу». Я тебя тоже, придурок. Даже без скрипучих штанов.
– А потом?
– Потом всё закончилось. Ронцо поймал меня на мелкой лжи, психанул и уехал. Сказал, что мне нельзя доверять. Он устал вытаскивать мою задницу из передряг и гадать, что я выкину в следующий раз. В чём и как его обману. Однажды ему пришлют лучшего друга – расфасованного по пакетикам, – и он рехнётся от горя. Так прямо и сказал, stronzo melodrammatico.*
* – мелодраматичный ублюдок
– Ты ему что-нибудь ответил?
– Естественно. Чтобы шёл нахрен со своими ожиданиями. Я не обязан им соответствовать. Да, я лжец и манипулятор, но точно не лицемер и предатель. Он ничем не лучше меня. Хуже, гораздо хуже.
– А-а, то есть лицемером быть хуже, чем лжецом?
– В моей системе координат – да.
– Интересная у тебя мораль, синьор.
– Я никогда бы не сделал с ним того, что он сделал со мной. Бросил, предал, растоптал. Заставил поверить, что я всё это заслужил. А потом заявился в своём белом плаще… О, великий спаситель!
– Ему было страшно, – я не знала Ронцо, но каким-то шестым чувством понимаю, что с ним происходило. – Мне бы тоже стало. Я бы хотела, чтобы ты взял меня за руку и пообещал, что с тобой всё будет хорошо. С тобой и с нами. Что ты прекратишь играть со смертью и вернёшься ко мне живым.
– Хочешь сказать, он бы тогда не ушёл? Что, вот так просто – взять за руку, сказать новую ложь?
– Ему была нужна надежда. Она всем нужна.
– Так он этого от меня ждал?
– Думаю, да. Я бы хотела, чтобы ты дал мне надежду.
– М-м, ладно. Я больше не тупой малолетка и не буду толкать дурь таким же тупым малолеткам. Не стану играть в казино на деньги плохих парней – у меня свои есть. И, giuro su mia madre,* ни за что не надену кожаные штаны. Я их сжёг и развеял пепел над этим самым ущельем.
– Это не надежда, Энцо, а лишь очередная шутка.
– Я ничего и никому не могу дать, Оки. Оно не лечится. Это не фаза, не выбор, не травма. Это я. Просто я, и я таким родился.
* – мамой клянусь
Он не пытается разжалобить, не оправдывается и не ждёт поддержки. Просто сообщает факт, как температуру тела или цвет неба. Я подхожу и молча беру его за руку. Энцо закрывает глаза – кажется, на целую вечность, – но потом всё же решается их открыть. Удивлённо смотрит на наши переплетённые пальцы. Да, привет, я всё ещё здесь. А ты думал, я уйду и брошу? Как все тебя бросали? Потому что ты слишком сложный и «это не лечится»?
Ты считаешь, что заслужил своё одиночество, и, наверное, прав, но… Знаешь что? Я попытаюсь. Попытаюсь принять тебя со всеми твоими проблемами и будь что будет.
– Ты упрямая, – наконец говорит он.
– Очень.
– И ужасно неразумная даже по моим меркам.
– Абсолютно.
– Это плохо закончится.
– Мне наплевать.
Мы стоим и смотрим вперёд, туда, где небо постепенно окрашивается в золотой. Свет возвращается. А мы стоим на краю – света – и молча обнимаемся.
Рассвет встаёт над Barranca de Alma Robada, и я верю – у нас есть надежда.
III
Дома я уже не такая смелая. Долго перебираю события дня. Хочу бежать и прятаться от Энцо и от себя, набираю и стираю сообщения, тяну палец к кнопке с зелёной трубкой. А потом просто плюю. Будь что будет.
«Ещё помнишь о наших планах выбраться в клуб и потанцевать? – набираю и, зажмурившись, отправляю. – Как насчёт завтра?»
Он отвечает спустя секунду с помощью картины – «Танца» Хуго Симберга. Это и становится последним гвоздём, но и так всё понятно.
Марс – это планета, а мне нужен Энцо.
P.S. Мэджик не одобряет маленький бизнес Энцо, бандитские разборки и кожаные штаны. Особенно кожаные штаны.
[Спасибо, Рафаэль, твоё мнение очень важно]
Midjourney V6 – картинка на обложке.
iomhrd – за Off grid Canyon Camping, который я основательно переделала.
В последний раз мы встречались с Норманом в Части 20. Давайте попробуем вспомнить, что в ней происходило.
Норман продолжает шпионить в школе, но его служебное рвение ползает в районе отметки «абсолютный ноль». В обеденный перерыв герой сбегает в парк, чтобы встретиться с отцом и Лексой Содерберг. Лоренцо приносит сыну документы на новое-старое имя – теперь наш мальчик официально Рэмо Норман Борацца.
Энцо рассказывает кулстори про Лео Эйнсли. Оказывается, бойфренд Рафаэллы не такой белый и пушистый, как все думали. Лео отомстил Нельсону Рафферти, её бывшему. В результате заварушки погиб отец Нельсона. Норман подозревает, что не обошлось без участия бывшего киллера Алиота. Вопрос: нужно ли спасать Раф? Норман советуется с Лексой и решает, что не нужно. Чужие секреты – это чужие секреты. У них с Лексой и своих хватает.
Во второй части главы Норман возвращается в школу и говорит с мальчиком по имени Рипп Грант. Облом – парень никак не связан с Феникс. У него неблагополучная семья и ужасный отец. В этот момент Норман крепко задумывается: кажется, его собственный отец вполне ничего. В ответ на историю паренька он может сделать только вот так:
После школы герой отправляется на встречу с Лилией Фэнг, мафиозной дамочкой. С организацией встречи помог приятель Лео, тот самый Алиот. Он тоже присутствует при разговоре. Лилия рассказывает много интересного. К примеру, что работодатель Нормана экспериментирует с выращиваем детей-агентов. Проектом руководила учёная по имени Риккарда Калвер, но потом взбунтовалась и сбежала. Прихватив с собой подопытный экземпляр. Может ли этот первый лабораторный ребёнок быть Феникс? Вполне вероятно. Почему Феникс мстит Герберту Ландграабу? Неизвестно.
Лилия намекает, что её интересы совпадают с интересами Феникс. Герберт Ландграаб must die, а его место должен занять кто-то вроде Лео. Норман уходит со встречи в полнейшем шоке. Его догоняет Алиот и заботливо снабжает пушкой. Теперь Норман вооружён и опасен няшен. Напоследок задумывается, кто же такой Алиот. Вернее, Райлан Монро – человек, который скрывается за этой кличкой. Мы это выясним через… *заглядывает в файлик с порядком глав*… примерно через миллиард глав. А пока займёмся делами семейными.
Вот он я и, думаю, пришло время заново со мной познакомиться. Привет, меня зовут Рэмо Норман. Мама звала меня Норманом, а отец – Рэмо. Они во всём искали компромиссы. Иногда это выглядело странно, как в случае с моим именем, но я всё равно обожал своих отбитых предков.
Вот он я. Мне тридцать. В этом возрасте у мамы был трёхлетний я, а отец разносил Симерику, как ураган. Спустя шесть лет он встретил маму и обрёл то, во что никогда не верил, – любовь и семью.
Вот он я. Во мне течёт итальянская и французская кровь, и даже чуточка холодной северной. Бабушка, та самая Рози Эррингтон, родом из Лунар Лейкс, где вместо уличной подсветки – северное сияние. Я так себе это представляю. Никогда не забирался дальше центра страны.
Я думаю и говорю на двух языках – симлише и итальянском. Второй официальный язык Симерики, английский, тоже знаю, но для меня он скорее иностранный, чем родной. Кроме ведущей троицы, могу поболтать на испанском и французском и напеть арию из «Призрака Оперы» по-японски, чтобы впечатлить девочек.
Свои первые слова я произнёс на чём-то непонятном. Позже отец расшифровал, что это румынский. Он как раз его изучал и укачивал меня на коленях под «Urșii preferă mâncarea italiană» и прочие фразочки из языкового приложения.
Они сопровождали всё моё детство. Мы с мамой и отцом даже составляли рейтинг самых нелепых, которые позже становились семейными мемами. Мама спрашивала, что я хочу на завтрак, а я отвечал: «Медведи предпочитают итальянскую еду». Иногда она называла меня своим итальянским медвежонком, а отца – большим папой-медведем. Кхм. Спорно, конечно.
Я рос в этом уютном хаосе: новые языки, случайные знания, увлечения родителей, куча родичей. Мамины картины и поделки. Отцовская музыка и заумные книги. Маленький домик на берегу моря. Мои динозавры, гоночные машинки и мечта стать археологом-гонщиком. Счастливый, беззаботный ребёнок.
И вот он я. На кладбище, где похоронена моя мама.
***
Я не был здесь с того самого раза, много лет назад. После похорон мы с отцом приходили и просто стояли над могилой. Молча, как два истукана с острова Пасхи. Никто не осмеливался заговорить и не знал, что сказать.
У него была очень холодная рука, просто ледяная. Но я не осмеливался забрать из неё свою. Злился, что он не мог найти для меня нужных слов. Ничего не мог. Бесполезный. Бесчувственный. Не мой отец. А в земле под тяжёлой каменной плитой лежала не моя мама.
Всё было как сон.
В тот последний раз я спросил, можем ли мы больше не приходить. Отец кивнул, и мы перестали. На долгие двадцать лет.
То есть… я так думал.
***
– Привет, мам, – я чувствую себя неловко, разговаривая с камнем. – Давно не виделись, да? Ты меня, наверное, не узнала. Когда твой мальчик успел превратиться во взрослого дядю? Сам не знаю. Двадцать лет где-то потерялись. У меня появились первые морщины и по-прежнему бывают прыщи. Где-то видел шутку, что тридцать – это когда у тебя и то, и другое. Что ж, правдивая шутка.
Она вообще слышит? После смерти мамы миссис Линкс, соседка, таскала меня в яковитскую церковь. «Молись, Рэмо, – говорила она. – Молись, и Смотрящий передаст твои слова маме». Я верил. Молился, как проклятый. Никакого знака с небес. Ловко она меня развела, да, мам?
Когда отец вылез из своих трипов, устроил бедной тётке незабываемый экзорцизм. Миссис Линкс, если я когда-то опубликую свои заметки и ты это прочитаешь – прости, что сдал. Зато подрезал у отца пару красочных выражений. Оказывается, глаз Смотрящего можно засунуть в очень неожиданные места.
– Мам, с тех пор, как ты ушла… – надгробный камень расплывается у меня перед глазами, а голос предательски дрожит. – Дела у нас с отцом шли не очень. То есть совсем хреново. Он носил горе в себе. Я злился. Он страдал молча, я – громко. Нам обоим было паршиво, но мы не могли найти дорогу друг к другу. Бродили в темноте. Ты была нашим светом.
– Отец продолжал заботиться обо мне, на свой лад. Научил всему, что считал важным для мальчика-подростка. Секспросвет и все дела. К нему даже одноклассники приходили за советами, потому что их собственные родители…
Забываю, что мама меня не видит и закатываю глаза.
– Сама знаешь, какие родители в Бри-Бэй. Пятнадцатилетний лоб с бородой ещё слишком маленький, чтобы о девочках думать. Отца так достало это мракобесие, что поручил Рафаэлю поддерживать стратегический запас резинок и снабжать ими стесняшек. Купить у злобной бабки-аптекарши – тот ещё квест, сам его проходил. Я звал их резиновыми Феями-крёстными, а они меня – защитником огурцов.
– Отец надавил на чуваков из Минобра, и нам добавили какой-никакой просвет с бананами и прочими огурцами… Отсюда и моё прозвище, мда. Но лучше, чем ничего, да?.. Отец многое сделал для города, когда стал мэром. Открыл центр помощи жертвам домашнего насилия и новую библиотеку. Убрал пивные банки с пляжей. Добавил мусорок и общественных туалетов. Он давно не мэр, но его до сих пор помнят.
***
– Да, мам, отец подался в большую политику. Бриндлтон стал для него тесноват. Теперь он во всех телевизорах страны. Недавно назвал мужика от консерваторов ретроградным х… – прикусываю язык и поправляюсь: – …реном. Причём в прямом эфире. Даже запикать не успели. Мемов с этим ретроградным органом наделали вагон! Ребятишки в моей школе оценили.
– Как вышло, что я работаю в школе? Долгая история, не сегодня. Лучше расскажу про хорошие дни, когда мы с отцом были похожи на нормальную семью. Немного.
– Они с Рафаэлем учили меня бриться. Вдвоём, представляешь? Тот ещё аттракцион. Оценивали качество бритья, как выступления спортсменов: технику, чистоту исполнения, гладкость подбородка… Начисляли дополнительные баллы за артистизм, если я им что-нибудь пел!
Вздыхаю. Классно было подурачиться с отцом, как в детстве, но вслед за хорошими днями приходили плохие. Я доставал свою злость и держался за неё. Крепко, изо всех сил. Как за спасательный круг.
***
– Отец на меня не злился. Просто был отцом. Оставался там, куда я его отталкивал во время очередной ссоры. Приходил, когда звал. Решал мою математику, потому что я до сих пор считаю один плюс один на калькуляторе. Они с Рафаэлем пытались объяснять, но потом забили. Придумали схему: я заучиваю объяснение, а не его смысл. Главное – отмучиться у доски и получить свою «C». Ты бы расстроилась, если бы меня выперли из школы. Поэтому я… ну, не совсем забивал.
Морщусь и выпаливаю признание на одном дыхании:
– Такое дело, мам… Я пил, курил, воровал, дрался, пробовал всякую дрянь. Даже угонял тачки и катался по ночным автострадам. До сих пор это люблю… – Смеюсь сквозь слёзы: до меня доходит, что я только что ляпнул. – Ездить, не угонять! Чтобы прочистить голову.
– В полицейском участке мы с отцом встречались даже чаще, чем дома. Он не вёл воспитательных бесед, не-а. Просил рассказать, что я натворил, и делился своими байками. Мило так, по-семейному. Ты слышала историю про голую забастовку? Отец подговорил студентов МуВТ* раздеться, а сам пришёл в одежде и сделал фотку. Обманутые нудисты гнались за ним по всей Монте Виста. Странно, что он дожил до встречи с тобой.
– Сам я не поступил ни в МуВТ, ни в Бритчестер. Куда поступил? В полицейскую академию и с треском из неё вылетел. Вы с отцом не очень-то научили меня следовать правилам. Он думал, я буду блистать на дебатах в Бритчестере или примкну к тусовке юных анархистов, а я… делал сто отжиманий и слушал, как орёт мудак-инструктор.
* – Медицинский университет Монте Виста
***
– Почти жалею, что не учился в грёбаном Бритчестере! В академии меня называли тупицей и лентяем, хотя мой ай-кью повыше, чем у них. Почему люди такие странные, мам? Считают, что унижение – это дисциплина и не видят иного пути.
Мне часто говорили, что родители были со мной слишком мягкими. Что я не знаю границ, но это чушь. Просто у моих родителей широкие границы. Шире, чем у обычных людей.
Когда я всё же упирался в их границы, оба категорично ставили меня на место. Свобода – да, вседозволенность – нет. Поэтому я не понимаю, зачем запирать людей в клетках и бить хлыстом.
– Я ничего не рассказывал отцу. Он бы не оценил, что с его сыном так обращаются. Кладут на мою свободу огромный ретроградный орган. До меня недавно дошло – отца задевает, когда мне плохо. Сильно задевает, по ходу. Тётя Дэль спалила занятный секретик: когда на меня наезжал Рауль, следом появлялся отец и интересовался, «как у дяди дела». Смешно, конечно, но Рауль после этого поджимал хвост и оставлял меня в покое. Отца он всё же побаивается.
Хмыкаю и добавляю:
– И правильно делает. Раф как-то натравила на меня нового бойфренда, здоровенного квотербека с битой. Гонялся за мной по лужайке перед домом. К счастью, вышел отец. С ружьём.
– Сказал, что пристрелит любого, кто помешает ему пить утренний кофе. Он на своей земле и вправе использовать смертельную силу для самообороны – процитировал закон штата. Очень спокойно. И ушёл кофеёк допивать.
***
– Раф, ох, Раф… Она вечно выставляла меня виноватым. Когда мы впервые, ну, сблизились, я облажался. По-крупному. Не ожидал, что всё произойдёт так быстро. Отцовские лекции о предохранении напрочь вылетели из головы. Идиот, да.
– Мы пришли к отцу сдаваться. Я признал свою ошибку – впервые, наверное. Он закатил глаза, отвёз Рафаэллу к врачу, где ей дали экстренную таблетку. Всё уладил, пока Мэгги отпаивала меня на кухне чаем с печеньками. Да, мам, я тот ещё трус. Но какой подросток не струсит от перспективы обзавестись киндер-сюрпризом?
– Вернулся отец, потрепал по голове и сказал, что всё будет нормально. Сейчас. В следующий раз сами будем разбираться, уже без него. Я усвоил урок и порадовался, что этот гений кризисного менеджмента – мой отец. Не истеричка-Рауль.
Я замолкаю и вслушиваюсь в тишину. В ней нет ответа, но есть странное ощущение, что кто-то тоже слушает. Это ты, мам?
– Но радовался я недолго. Рауль подслушал ссору отца с тётей Аделиной: она была недовольна, что па не посоветовался с ней. Притащил к врачу мать Рафаэллы в виде законного опекуна. Где он её откопал – загадка. Снял с очередного мужика?.. Короче, отец и тётя поцапались. По-итальянски бурно, как они это любят. Рауль всё слышал и ринулся в атаку.
– Что тут началось, мам… – я морщусь от болезненных воспоминаний. – Рафаэлла испугалась дядиного гнева и выдала совершенно безумную версию. Я был инициатором и чуть ли не силой её принудил, представляешь? Да я даже не сразу понял, чего она от меня хочет!
– Раулю было плевать на мои возражения. Нашёл виноватого – я такой же лжец-урод-психопат, как мой отец. Яблочко от дурной яблони. Отец ему напомнил, что это не он клеил шестнадцатилетних девочек в Барнакл Бэй. Будь я сыном Рауля, он бы поостерёгся мне верить, но я его сын. Он во мне уверен. Шах и мат, дядюшка.
– Они чуть снова не подрались, как на твоих похоронах. Хорошо, отец убедил Рафаэллу признаться. Рауль выпал в осадок, а кузина лишь глазками похлопала. В этом вся Раф – сперва подлянку сделает, а потом такая милая, что и не разозлишься. Можно я не буду признаваться, как часто наступал на эти грабли? У меня весь лоб в синяках.
***
– Странное скажу, мам. Раф меня слегка пугала. Кажется, и отца тоже. Я слышал, как он говорил с её матерью и предлагал отвести кузину к психологу. Она спёрла фотки из старых альбомов в «Борацце». Отрезала отца с тётей, а Ронцо вставила в рамочку. Стрёмно? Это ещё цветочки.
– Мы искали книги с его заметками. Я только рад был стараться ради своей девочки. Поискать вещи её дяди? Да без вопросов. Но потом она похвасталась, что нашла на чердаке его рубашку и… Мам, что бы ты подумала, если бы я хранил у себя блузку тёти Дэль? Её книги. Пластинки. Она даже отцовскую гитару утащила! Ту, что ему подарил Ронцо.
– После этого отец с тётей с ней всё-таки поговорили. Раф слегка успокоилась, но фотка Ронцо так и осталась стоять на её прикроватном столике. Жесть, да? Но, как говорит отец, долбанутые на всю голову девочки – самые горячие. Мужики бегают за ними, теряя тапки и гордость. Вот и я бегал. За девочкой, повёрнутой на своём умершем дяде.
– Не, мам, отец ни на кого конкретного не намекал. Точно нет. Правда-правда.
***
– Ну ладно, соврал. Он по-прежнему считает тебя самой долбанутой и самой горячей девочкой в его жизни. У него никого нет. Совсем. Видела бы ты, как он смотрел на добрых самаритян, которые предлагали найти для меня новую маму. Если бы взгляд мог убивать, на счету отца было бы гораздо больше трупов.
– Я тоже долгое время был один, но недавно кое-кого встретил. Её зовут Лекса, и она осветила мою жизнь, как ты осветила жизнь отца. Я без ума, мам. Лекса совсем не похожа на Раф. Не разыгрывает дурацкие драмы. Понимает и поддерживает. С ней можно быть любым. Даже самим собой.
– Иногда я представляю, как привожу её в наш старый дом, показываю семейные фотки и твои рисунки, мою детскую комнату. Пустые фантазии. Отец давно продал дом, а фотки… Ой, мам, погоди.
У соседнего надгробия замечаю грустную бабушку: опустилась, чтобы положить цветы, а вот обратно подняться уже не может. Подхожу и предлагаю свою помощь.
– Спасибо, молодой человек. – Бабуля опирается на мою руку и встаёт на ноги. – Вы случайно не родственник высокого светловолосого мужчины? Кажется, были у той же могилы.
– Это мой отец, – на автомате отвечаю я, и лишь секунду спустя осознаю, что только что услышал. – Он сюда приходит?!
– Приходит и часто. Мы шутим, что нас познакомили мои больные колени. Совсем, как с вами. Как его зовут, кстати? Всё забываю спросить.
– Лоренцо.
– А вас?
– Рэмо.
Впервые за долгое время представляюсь этим именем, и оно... звучит правильно. Снова и Рэмо, и Норман, а не только Норман.
Бабуля называет своё, но я тут же его забываю. Думаю о другом. Отец всё это время приходил к маме? Говорил с ней? Пока я лелеял обиды и даже не интересовался его жизнью. Не навещал маму. Мне нравилось валить всё на отца, но какой из него злодей? Он предан любимой женщине даже после её смерти и помогает бабушкам с больными коленями.
Злодей, да. Самый настоящий. Возможно, даже кошек бездомных подкармливает – с ним никогда не знаешь.
– Вы в порядке, Рэмо? – Бабушка заботливо накрывает мою руку своей. Её похожа на шершавый пергамент. – Лоренцо рассказывал о вашей маме, Веронике, а я – о своём Карле. Он умер очень-очень давно, но его никто не заменит. Думаю, у вашего отца так же.
Мы молча сидим на скамейке. Я беззвучно плачу, а она гладит меня по руке. Хорошая бабушка. Тоже хочу с ней подружиться.
***
В таком виде меня и застаёт Рафаэль. Бабулю он, разумеется, знает и тепло приветствует. Они все друг друга знают, и только я боялся навещать маму, как последний предатель.
– Простите, что помешал, синьор Рэмо, – он смущённо отводит взгляд. – Я вас заметил и решил подойти. Наверное, не лучшее время…
– Рафаэль, завязывай с этим «вы», – я качаю головой. – Ты же мне подгузники менял. Достойный повод, чтобы перейти на «ты».
Рафаэль всю жизнь общается со мной на «вы». В возрасте трёхлетнего карапуза я уже был «синьором Рэмо» и меня учтиво спрашивали, не желаю ли я сходить на горшок. Не желал и громко вопил. Хотел играть с динозаврами, а все дела делать в штаны. Так удобней.
– Хорошо… Рэмо.
Мы прощаемся с бабушкой и идём бродить по кладбищенским аллеям. Спрашиваю, почему он без отца.
– Я вам этого не говорил, но синьор Энцо пробыл здесь всю ночь, – ошарашивает меня Рафаэль. – Уехал только под утро. Он не просил меня приходить. Я сам. Ваша… твоя мама была очень добра ко мне. Надеюсь, ты не против, что я её навещаю?
– Нет, что ты.
– Я понимаю, что они не мои родители, а твои. Всегда понимал.
Мне становится стыдно. Однажды я приревновал родителей к Рафаэлю. Закатил отвратительную истерику прямо в канун Рождества, который мы праздновали вместе. Орал, что он не их сын и никогда им не станет. Они мои и только мои.
Не знаю, что на меня нашло. Рафаэль никогда не давал повода. Был тактичным, добрым и ангельски терпеливым. Играл и гулял со мной, помогал с домашкой. Заступался перед парнями постарше. Не претендовал на звание старшего брата, но по факту им был.
Родители со мной поговорили. Вернее, говорила мама, а отец кивал. Ма объяснила, что Рафаэль не крадёт предназначенную для меня любовь. Для каждого есть место в её сердечке – для меня, для отца, для Рафаэля. Даже для назойливой миссис Линкс. Я посмеялся и успокоился.
Вечером мы смотрели рождественскую комедию, завернувшись в уютные пледы. Родители и Рафаэль сделали для меня три кружки горячего какао с зефирками, по одной от каждого. Я не всё осилил, но чувствовал себя самым любимым ребёнком на свете.
– Прости за ту выходку, – годы спустя я извиняюсь перед Рафаэлем. – Теперь я знаю, что значит жить без родителей. У меня хотя бы отец остался, а у тебя…
– Не за что извиняться. Ты был совсем маленьким. Испугался потерять то, что для тебя дорого – их любовь. Синьора Веро ловко тебя тогда успокоила.
– Чёрт, Рафаэль, почему ты такой хороший мужик? Я должен больше тебя ценить. Ты ведь не обязан обо мне заботиться.
– Не обязан. Хочу, по своей воле. Я рад быть частью семьи. Вы много для меня сделали, особенно когда пришли на школьный выпускной.
Знал бы он, сколько времени меня уговаривал отец. Он никогда не говорил «Ты идёшь и точка». Не его стиль. А вот дискуссия с аргументами – это да. Я не хотел надевать белую рубашку с пиджаком, слушать скучные поздравительные речи. Но чудо свершилось: я осознал, как это важно для Рафаэля.
– Я дурак, что бросил вас после маминой смерти. – В глаза снова кто-то насыпал песка. – Вы не заслужили этого. Ни ты, ни Мэгги, ни отец.
– Главное, что ты вернулся.
– Слушай, Раф, а сможешь кое с чем помочь? Мне срочно нужно в «Бораццу», но я должен быть в другом месте. На работе.
– В смысле твоему телефону нужно быть в другом месте?
– Ну ты даёшь! – Я успел забыть, какой он проницательный. – Думал, навещу маму и быстренько вернусь, но…
– Без проблем. Скинь координаты, и я всё устрою.
– Скажу отцу, что это я тебя загрузил, когда включит свой чёртов телефон.
– Не нужно. Твои просьбы в приоритете – его собственные распоряжения.
– Э-э-э… что?
– Если ты о чём-то попросишь, я должен заняться этим в первую очередь.
Так, мам. Мои подозрения в отношении отца многократно усилились. Он чертовски много думает обо мне для человека, который якобы не любит.
Нахожу тётю Дэль в саду – она обожает проводить время на свежем воздухе. На тёте изящные туфельки и платье как с показа мод. Женщины в моей семье похожи на актрис. Сошли прямиком с экрана. Я никогда не видел Аделину без идеального макияжа и причёски. Хотя что я в этом понимаю? Это отец по два часа выбирает запонки, которые никто не увидит, а я напяливаю первую попавшуюся футболку.
Тётя замечает меня. Слегка удивляется, ведь я не самый частый гость в «Борацце», но раскрывает объятия.
И я в них проваливаюсь.
– О, мой дорогой мальчик, – Дэль гладит меня по волосам. – Тяжёлый день?
– Я был у мамы и многое узнал про отца.
– Много плохого?
– В том-то и дело, что хорошего. Этот чёртов гений скрывает про себя хорошее, а не плохое! Как так можно, тётя?
– Что я могу сказать? Это Лоренцо.
– Ты знала, что он часто навещает маму?
– Догадывалась. Иначе откуда там взяться лепесткам с дерева у вашего старого дома?
– Точно, лепестки! Как я сам не догадался? Мама обожала то дерево… Но, тётя! Он давно продал наш старый дом. Отец же не лазает в сад к новым хозяевам, чтобы украсть лепестков?
– Норман… – Аделина многозначительно на меня смотрит, и я догадываюсь ещё до того, как она признается. – Энцо бы никогда не продал дом, в котором рос его сын и где он был счастлив со своей женой. Садик твоей матери, её любимое дерево…
Я издаю нечленораздельный звук, нечто среднее между рыком и рыданием. Внутри поднимается сокрушительная волна гнева. На отца. Он опять это сделал.
– Но какого чёрта, тётя?! Он меня обманул! Сказал, что продал!
– Тебе это покажется жестоким, но я согласна с его решением. Вам нужно было покинуть тот дом, иначе… Лоренцо сильный, но у каждого человека есть точка, в которой он ломается. Я видела, как окончательно сломался мой отец. Страшное зрелище.
– Хочешь сказать, мой отец сделал бы то же самое? Не-не, он такое не одобряет. Все уши мне прожужжал, чтобы я приходил к нему с любыми проблемами, а не…
– Поверь мне, есть кое-что похуже физической смерти, – тяжело вздыхает тётя. – Он не мог находиться среди вещей твоей матери. Медленно сходил с ума.
– Но зачем было врать, что дом продан?
– Это была моя идея, – спокойно признаётся Дэль. – Энцо просто хотел уехать, но ты бы продолжил бегать в старый дом. Нужно было отпустить прошлое. На время. Пока раны не затянутся.
– Это жестоко, тётя.
– Кому-то приходится быть жестоким. Я уверена, что решение было правильным. Вам с отцом оно пошло на пользу.
– Точно не он придумал?
– Точно не он. Не за все сложные решения в ответе твой отец.
– А он…
– Пока так и не осмелился зайти внутрь. Но за домом и садом тщательно следят, насчёт этого не переживай. Все вещи твоей мамы в сохранности.
– Ты права, тётя, – я больше не хочу и не могу злиться. – Я никогда не любил новый дом, но в нём мне стало лучше. Перестал видеть кошмары.
– Энцо они беспокоили.
– Он говорил, что иногда приходил посидеть у моей постели, но я этого не помню. Правда приходил?
– Милый, под «иногда» он подразумевал «постоянно».
Аделина снова меня обнимает. Я почти успокаиваюсь. Только думаю: хорошо, что со мной говорит тётя, а не отец. Иметь сочувствующего родителя так просто. Он знает, когда обнять и что сказать, чтобы на душе стало не так паршиво. Не одобрит дурной поступок. Не запутается в моих и своих чувствах.
Я мечтал, чтобы отец понимал меня так же хорошо, как тётя. Как ты, мам. Наверное, потому на него злился. Говорил, что он бесполезный и злой. Что ненавижу.
А он не понимал, что я имею в виду «Люблю, обними».
– Отец привык к тому, что люди думают о нём плохо, – меня окатывает ледяным душем стыда. – Я ничем не лучше них.
– Кажется, ты говоришь о конкретных людях.
– О Рауле, Флипе и остальной шайке. Они обвиняли его в смерти матери… Почти прямым текстом. Но он не виноват. Не виноват, тётя!
– Знаю, милый, всё знаю.
– Я там был и хорошо помню. Отец сразу начал её искать. Я какой-никакой, но коп. Могу оценить действия человека с профессиональной точки зрения, а не только с личной. Рауль бы ещё два часа соображал.
– Согласна, что в стрессовой ситуации он бы действовал менее эффективно, чем твой отец. Эмоции не позволяют Раулю это признать. При этом он не плохой человек.
– А какой?
– Травмированный. Травмы делают нас очень злыми и вынуждают причинять ответную боль. Ты и сам знаешь.
– Он буквально травил отца после событий в Барнакл Бэй!
– Дорогой, ты правда веришь, что Энцо можно взять и затравить? Ронцо любил повторять, что после ядерной войны выживут тараканы и твой отец.
– Не верю. Поэтому Рауль взялся за меня. Он даже на маминых похоронах ко мне пристал! Знаешь, отец правильно сделал, что врезал ему.
– Ещё недавно ты осуждал отца за то же самое. Кажется, что в этой истории нет ни правых, ни виноватых. Бить людей по лицу тоже не считается нормой в приличном обществе.
– Он защищал своего ребёнка. Меня.
– Продолжая избивать лежащего на земле человека? На глазах сына? Отличная демонстрация отцовской любви. Очень, я бы сказала, наглядная.
– Твой сарказм, тётя…
– Я не защищаю Рауля, но и Лоренцо в маске мстителя оправдывать не намерена. Предпочитаю, когда он решает конфликты мозгами, а не кулаками. Не знала, что в твоём отце умер Майк Тайсон.
– Кажется, он тоже не знал. – Я ухмыляюсь и сдаюсь: с Дэль спорить бесполезно. – Как у тебя получается сохранять нейтралитет?
– Я очень люблю и тебя, и твоего отца, но если вам потакать… Я с детства училась отстаивать свою независимость. Не хочу быть бесплатным приложением к Энцо. Особенно к Энцо.
– Что, с отцом всё так плохо?
– Если зазеваешься, быстро обнаружишь у себя на шее его красивый ботинок. То есть не ты… Я и остальные. Вы с мамой – исключение.
– Он точно меня не любит? Все последние дни я задаю себе этот вопрос.
– Думаю, вам стоит об этом поговорить. Не сегодня. Сегодня лучше о чём-нибудь другом.
– Что? Он тоже здесь?
– Ну конечно. Где ему ещё быть?
***
Отец в библиотеке. Пальцы летают над клавишами рояля. Мы обожали смотреть, как он играет. Мама обнимала отца за плечи, а я садился на пол и клал голову ему на колени. Отец трепал меня по волосам, и его стройная мелодия летела ко всем чертям. Наверное, правильнее написать: «Мы обожали ему мешать».
Потом мы играли все вместе, в «шесть рук». Мама сажала меня на колени, и у нас была важная миссия – нажать пару клавиш в нужный момент. Отец заверял, что ни за что не справится без своих помощников. И мы помогали, периодически путая свои две клавиши. Отец тихо ржал себе под нос, но я всё видел.
Сейчас я смотрю на него и мне кажется, что мама до сих пор с ним. Стоит где-то за спиной. Обнимает.
– У этой песни есть слова? – спрашиваю очень тихо, чтобы не спугнуть.
Отец кивает и начинает петь. Я сразу замечаю: голос звучит по-другому. Словно это не он, а кто-то другой. Более уязвимый. Выглядывает из-за бесстрастной маски и говорит о своей потере.
Голос едва заметно дрожит и ломается на высоких нотах. Я знаю, что отец может их взять почти безупречно. Эта нарушенная безупречность и рваные, быстрые вдохи между строками, как у задыхающейся рыбы… Ему больно. Больно петь эту песню. Она как зов в пустоту, на который никто не ответит.
Его эмоции и хрупкий ломающийся голос делают её ещё выразительнее. Он доходит до самых тихих, почти шепчущих строк. У меня по рукам бегут мурашки. Я давно не слышал, как он поёт. И никогда – чтобы пел вот так.
Отец завершает песню на низкой, угасающей ноте. Пальцы замирают над клавишами. Мне хочется что-то сказать, но в горле стоит ком из слёз. Мы долго сидим в тишине.
– Чёрт… – первым прерывает молчание отец. – Не хотел тебя расстраивать.
– Ты меня не расстроил. – Он снова запутался в эмоциях, и я прихожу на помощь. – Просто скучаю по маме. Очень. Почему ты не сказал, что приходишь к ней?
– Не видел необходимости. Это личное.
– Но я не приходил!
– И это тоже личное. Тебя никто не осуждает, Рэмо. По крайней мере в этой комнате.
– А мама?
– Веро бы сказала, что каждый вправе горевать по-своему. Те, кто считают по-другому, могут стройными рядами пойти нахрен – это уже я говорю.
– А-а, спасибо за пояснение, – чувствую, как усмешка растягивает губы. – Так бы и не догадался, кто у нас мастер посылать людей нахрен – ты или мама.
– Пожалуйста, Рэмо.
Снова молчим. Тикают часы. Кажется, немного сбоят – я слышу. Даже чёртово время не знает, как идти дальше.
– Часы бы починить, – замечаю я.
– Тоже бесят? Они такие ещё с моего детства.
– Почему никто не починит?
– Семейная реликвия, Рэмо. L’orologio pazzo.*
* – Безумные часы
– Обалдеть. В этом доме даже у часов крыша едет, – качаю головой и вспоминаю про мамин дневник: – Слушай, отец, когда вы с мамой были в том каньоне… Я пока дальше не читал, но скоро будет полная жопа, да?
– Почему ты так подумал?
– Предчувствие. У вас всё так хорошо, а у меня – мурашки по позвоночнику. Почему-то. Даже объяснить не могу.
Отец экспертно заявляет, что Рауль – ходячий красный флаг, но он сам… У Раф в детстве были куклы с дополнительными комплектами одежды и сумочек, а к отцу должна прилагаться смирительная рубашка. Красная.
Ты зря пытаешься выгнать голос Ронцо из его головы, мам. Там, в каньоне. Этот голос – его смирительная рубашка. Всё-таки прилагается, но не всегда работает.
– О, класс. Унаследовал материнскую интуицию.
– Не смешно, отец. Ты всё испортишь?
– Даже не сомневаешься, что это буду я, – он ухмыляется, на редкость одобрительно. – Приятно, что ты обо мне такого… объективного мнения.
– Ну, и что ты сделаешь?
– Скорее, не сделаю. То есть уже не сделал – вовремя не сказал правду. До того, как…
– Да ладно, да ла-а-дно? – Кажется, он говорит о том самом моменте. Ну, том самом! – Суперзвезда входит в чат.
– Добро пожаловать в мир, сын. М-м, в некотором роде. И в непривычном виде.
– Стой, там страницы вырваны. Страницы со мной?!
– «Суперзвезда выходит из чата», – снова ухмыляется, но, увидев моё лицо, поправляется: – Временно. Не переживай, ты скоро вернёшься. В более… стабильном состоянии. Хорошие новости, да?
– Ясно, жесть. У вас с мамой будет полная жесть. Она вырвет страницы, а ты будешь прикрывать свои факапы шуточками. Вот как сейчас – типичный ты.
– Типичный я, – отец даже не спорит.
– Боженька факапов?
– Да-а. И охренительных историй.
– Знаешь, хорошо, что я к тебе привык. И хорошо, что есть мамин дневник. Так и не сообразишь, что под этим бодреньким стендапом прячутся две тонны ошибок и ещё пять тонн боли.
– Разве бывают люди без этого? Я не уверен.
– Тётя говорит, что даже Рауль не такой урод, как кажется. Наверное, твой мудацкий Ронцо тоже не… мудацкий.
– Один из самых приятных в общении людей. Тоже обожал естественные науки и таскал бы тебя по всем дурацким музеям. Вместо нас с Веро.
– Вот чёрт.
Я смотрю на клавиши рояля, чёрно-белые, и начинаю осознавать, что мир не такой. Не чёрно-белый. Где-то в параллельной вселенной Рауль бы стал для меня лучшим дядюшкой, а живой Ронцо дружил бы с родителями. Забегал бы к ним на ужин с бутылочкой вина и приносил мне нового динозавра.
Так нет. Не надо живого Ронцо. Раф бы окончательно свихнулась.
– М-м, Рэмо… Страницы вообще-то есть. Я их потом нашёл – могу прислать. Хочешь?
– Это что, моральная дилемма? – я катаю в голове неудобную мысль и не знаю, что с ней делать. – Я, типа, выбрать должен – поддаться любопытству или уважать её выбор?
– Типа того.
– Где ты их нашёл?
– В одном из её альбомов с набросками. Кажется, выбросить забыла.
– А ты что выбрал?
Прикрывает глаза – всё с ним ясно.
– Ты пришли, а я ещё подумаю, – решаю я. – Может, у кого-нибудь спрошу.
– Голосование устроишь?
– Ага, на форуме: «Должен ли Рэмо-анонимус узнать тайну своего происхождения или остаться в счастливом неведении».
– Форуме? А ты старомодный.
Пожимаю плечами. У отца даже в «СимТоке» профиль есть, а я десять лет сижу на форуме «Лучшие тачки». Болтаю с парнями, с которыми познакомился ещё в двадцать. Не столько про тачки, сколько про жизнь. Нас человек десять от силы, а больше и не нужно. Как отец терпит свою публичность?
– Я кое-что вспомнил из детства, – в памяти всплывает дурацкая лингвистическая загадка. – Почему мама звала тебя большим итальянским медведем? Ты ведь не...
– Э… Думаю, тебе лучше не знать.
– Что, в том смысле? Прямо при ребёнке?
– Ребёнку тридцать, и он до сих пор ничего не понял.
– Ясно, ладно… Знаешь что? Я готов с утра до вечера слушать ваши пошлые шуточки, лишь бы мама была жива.
– Я готов с утра до вечера слушать, как она поёт. Можно даже ночью. Без перерыва вообще.
Молчим. Молчим. Молчим.
– Отец, я хочу снова… стать семьёй. Встречать вместе Рождество. Позвать Рафаэля, Мэгги, Лексу и ту одинокую бабушку с кладбища.
– Ладно.
– Просто «ладно» и всё? Никаких вопросов, сомнений, колебаний?
– Да. Хорошо придумал с бабушкой. Я как-то не сообразил.
– Ты ещё скажи, что во всём поучаствуешь, а не просто посмотришь.
– Рэмо, а кто нацепит чёртову верхушку? – отец смотрит на меня сверху вниз и ухмыляется.
Верхушку всегда надевал он – привилегия самого длинного человека в семье. Мы с мамой развешивали игрушки там, где могли достать. Потом отец поднимал меня на руки и торжественно обносил вокруг ёлки. С гирляндой в руках. Пара кругов – и можно включать.
Когда плохо себя вёл, гирляндой обматывали уже меня. Я лежал на диване, весь в праздничных огоньках, и корчил страшные рожи. Пока родители ржали и делали фотки. Они называли это «смирительной гирляндой».
Максимально тупо, но, чёрт, так весело.
– Вот ты, вот ты… Высокомерная задница!
P.S. Впервые в истории проекта у нас интерактивное развлечение – вы можете на время стать участником форума «Лучшие тачки» и поддержать Рэмо-анонимуса в трудный час. ✴︎Голосовалка✴︎ в гугл-формах и не требует дополнительной регистрации. Нам с Рэмо-анонимусом интересно, что вы думаете.
Midjourney V7 – картинки на обложке.
ty_loves415 – за Briarwood Mortuary.
Magick, умеешь ты выбить почву из-под ног! После серии супер романтических записок - бах и монолог возле надгробия и призрак. До слёз. Даже не знаю какой смайл тут воткнуть. Скучала по Норману/Рэмо . Поползла на форум "Лучшие тачки"
Ох, да. Глава Нормана и для меня эмоционально тяжёлая. Вообще все последние главы, начиная с каньона. Настоящая эмоциональная соковыжималка по нарастающей. Сперва Энцо устраивает душевный стриптиз в каньоне, потом Норман посещает могилу матери и говорит с отцом, а сейчас… мхм, ещё хуже.
Но по тональности я всё равно считаю, что глава Нормана получилась светлой. Смех сквозь слёзы и сближение с отцом в конце главы. Мальчик впервые честен с самим собой – уже успех. Не переваливает всю вину на Энцо и признаёт, что тоже был неправ. Вспоминает хорошие эпизоды, которые до этого упорно отрицал. Больше не рассказывает, что Энцо ничего для него не делал. Оказывается, делал. Оказывается, много. Оказывается, с отцом вполне можно общаться.
Я рисую Норману ультимативное чёрно-белое мышление. Такое, слегка подростковое. Если увидел хоть проблеск чёрного, то «ой, всё». Всё чёрное и без вариантов. В последней главе он героическими усилиями пытается из него выбраться и осознать, что есть тона.
Глава посвящается моим замечательным читателям, которые в трудную минуту поддержали Рэмо-анонимуса в голосовании на форуме «Лучшие тачки». Без вас она бы выглядела по-другому: вы посоветовали Рэмо прочитать всё сразу – и я вклеила обратно вырванные страницы.
P.S. Да, здесь поднимаются взрослые темы – люди делают новых людей, много спорного, дикого, эмоционально тяжёлого. В рамках поддержки выдаю виртуальные пледы, чаёк и обнимашки. Я с вами. Мне непросто было писать, но по-другому я это не вижу. Если взрывать, так взрывать. *поджигает фитиль*
Ииии… БУМ!
В предыдущей главе
В Части 7 Океана продолжает помогать Джонни Лаю с благотворительной книжной ярмаркой. Но теперь их уже не двое, а трое. Присоединился большой клетчатый ребёнок aka Флип. Джонни и Флип только и делают, что ругаются. Оки устаёт от их разборок и идёт искать Энцо скотч.
Находит только Рафаэля. Мальчик рассказывает о своём визите в «Бораццу», пока Оки задаётся вопросом – где он? Скотч, конечно же. «Он» все же появляется. Рассказывает, как скучал и делает всякие неприличные намёки. Оки тает, потому что Энцо вот такой:
А сама она такая (только «психопатов» нужно заменить на «социопатов»):
Идиллию прерывают волонтёры, жаждущие пообщаться с Энцо. Океана возвращается к Джонни и Флипу и наблюдает новую ссору. Мальчики бросают друг в друга претензии, но внезапно мирятся. Оки ничего не понимает. Что с ними вообще такое? Спойлер: у них чуть более сложные отношения, чем просто дружба.
Флип делится мнением: ему не нравится Энцо. Особенно после того, как раскритиковал его игру на гитаре. У-у-у, яковит проклятый. Подходит Энцо. Слышит конец обвинительного монолога. Предлагает помочь Флипу с гитарой и под вымышленным предлогом крадёт Океану.
Оки и Энцо всё сложнее держать себя в руках, а руки – подальше друг от друга. С каждой новой главой лап-лап всё горячей и активней. На этот раз тестируют взаимодействие «Целоваться за шкафом», но в их исполнении это больше похоже на «Вухукаться за шкафом». Мешает разве что библиотечная массовка. Они просто не знают, что можно попросить Мэджик всех выгнать: некоторые призывы к «Смотрящему» работают, хех. Так что Энцо зря такой атеист.
Вечером парочка едет в любимый каньон Энцо. Да-да, у него есть не только любимая крыша, но и каньон. Энцо устраивает душевный стриптиз: рассказывает о том, как со вкусом предаётся саморазрушению, отношениях с Ронцо и криминальном прошлом. Оки такое в самое сердечко:
Опасный мужик, у которого расстройство личности, беды с башкой и тёмное-претёмное прошлое? О да, дайте два! Энцо такой: «Детка, я вообще-то рили опасный и лучше делать, как завещал старина Ронцо, – выстраивать границы». Оки в ответ: «Границы? Нет, не слышала».
Заканчивается глава вот так:
She was a bad bad girl
So he told her so
Худшей сцены представить себе нельзя. Я малодушно прячусь за спиной Энцо, пока Рауль выкрикивает оскорбления ему в лицо. Последние капли здравого смысла утекают сквозь трещины в воспоминаниях, сквозь мой бедный дырявый мозг и никчёмную совесть. То, что произошло ночью… Нет, это слишком.
Мы потеряли над собой контроль. Сделали это вместе, и я не могу винить в произошедшем единолично Лоренцо – просто не имею права. Никаких оправданий, алиби и целительного искупления для двух преступников. Теперь я знаю, как выглядит яковитский священник под одеждой.
Я стараюсь на него не смотреть. Калейдоскоп непристойных картинок не то, что нужно в сложившихся обстоятельствах. Голодные голубые глаза, напряжённые мышцы на бледном рельефном животе, зажатые в моих руках пряди светлых волос. То, как он смотрел на меня снизу вверх. Как я смотрела на него. Как он завязал мне глаза своим галстуком, а потом использовал его же для моих запястий. Как нашёл на столе кисточку и водил ей по моему телу, дразня и щекоча. Безрассудное, эгоистичное, обоюдоострое желание обладать. Нет, лучше такое забыть и никогда не вспоминать.
Всё закончилось плохо, как и пророчествовал падший священник.
– Отправляйся в ад, грязный ублюдок! – очередное проклятие слетает с губ Рауля, как раскалённый докрасна прут, извлечённый прямиком из адской кузни. – Тебя там давно заждались! Ты… она… вы… любовники?! Издеваетесь надо мной? Сделали героем нелепого анекдота?
Поцелуи на заднем сидении такси. Мои руки в его джинсах. Его руки – под моим платьем. Разозлённый водитель вышвыривает нас чёрт пойми где. Мы стоим на дороге, прямо в потоке машин, и целуемся как одержимые. Машины сигналят, но нам нет до них дела. Слепящий свет фар. Руки. Губы. Руки. Дальше провал.
– Если ад существует, – Энцо смотрит на Рауля с печальной обречённостью, – то я давно там. Но тебе это не поможет. Никому из нас. Мне… жаль.
– Тебе жаль? Уйди с дороги, Ло, пока я тебя не убил. Стоять между мной и Океаной – самое идиотское, что могло прийти тебе в голову. Клянусь руинами нашей дружбы – я тебя покалечу!
– Нет.
В следующую секунду кулак Рауля впечатывается в его челюсть. Глухой, неприятный хруст, будто что-то сломалось. Сдавленный стон. Мой запоздалый крик. И вот уже я стою между ними. Энцо зажимает рукой окровавленный рот, в глазах стоят слёзы. Ему крепко досталось. Ощупывает языком зубы – кажется, один или два сильно шатаются. Рауль потирает костяшки пальцев и тихо ругается себе под нос. На меня даже не смотрит.
Я не знаю, что говорить или делать, кого из них жалеть. Себя дуру? На чьей я стороне? Виски пульсируют, меня бьёт крупная дрожь. Внутри пусто и холодно. Я во всём виновата.
– Ты мне чуть зубы не выбил, засранец!
Энцо сплёвывает кровь прямо на пол. Выражение ужаса и боли на его лице такое пронзительное и яркое, что хочется зажмуриться. Мне физически больно смотреть, как больно ему. Больно смотреть на Рауля. Боль везде – внутри и снаружи.
– Что, понравилось играть в защитника, Ло? Ты не в состоянии защитить её ни от чего на свете.
– Верно, я не благородный герой, но хотя бы попытался… Проклятье, зачем ты меня ударил? Это чертовски больно!
Я почти не говорила с Раулем. Он вихрем влетел в спальню, проследовав по тропинке из раскиданной одежды. Швырнул Энцо его джинсы. Застыл посреди комнаты и прошептал единственное слово – как. Как всё случилось? Долгий одинокий вечер, телефонный звонок и две бутылки вина – рассказала я ковру под нашими ногами.
Трусиха. Лгунья.
Рауль долго смотрел на мою шею, потом на запястья. Там, где ворот и рукава кофты чуть съехали, приоткрыв полоски кожи. Ковёр услышал новое признание – всё было по взаимному согласию.
«Я могу сжать чуть сильнее?» – «Да», – и я даже не колебалась.
«Тебе такое нравится?» – с отвращением выплюнул Рауль. Он не знал. Я тоже.
– Ты думал, я шучу? – Рауль заглядывает Энцо в лицо, у него очень страшные глаза. – Я выбью из тебя не только зубы, но и желание лапать мою жену.
– О, не только я её лапал, но и она меня… Мы много всего друг с другом делами, и это было восхитительно. Не советую ходить по дому с ультрафиолетовой лампой.
Он усмехается окровавленным ртом. Я впервые замечаю, что у Энцо неровные зубы – короткие резцы и удлинённые клыки, как у вампира. Так странно, что в его внешности есть изъяны. Я почти радуюсь тому, что он не идеален ни снаружи, ни внутри. Напоминаю себе, что Энцо – плохой человек, он сам в этом признался. Он такой же, как я. Мы оба заслуживаем худшего. Оба грешники.
Рауль смотрит на меня, долгим-долгим и горьким-горьким взглядом, и снова заносит кулак. После второго удара светловолосый мужчина оказывается на полу. Я ничего не делаю. Меня здесь нет, только пустая оболочка. Купила билет на первый попавшийся шаттл и покинула планету.
Меня здесь нет. Меня здесь нет. Меня здесь нет.
Я устала быть человеком. Есть заклинание, чтобы исчезнуть?
– Она не твоя жена, – под глазом Энцо медленно наливается синяк. – Пора во всём признаться, Рауль. Оки, он женат на другой женщине. Её зовут Аделина. Она моя сестра.
Что? Что? Что?
Я вяло думаю, что Раулю пора побриться. Он весь зарос. Разве сейчас это важно?
– Твой брак – один большой обман. Он до сих пор не зарегистрирован официально, потому что нельзя жениться дважды. Ни государство, ни яковитская церковь не одобряют двоежёнство. Ты меня понимаешь?
Что он такое говорит? Рауль обещал позаботиться об официальных бумагах. Забрал оба паспорта: «Ни о чем не беспокойся, котёнок». Я была увлечена подготовкой к свадьбе, а бумаги… Это ведь просто бумаги? Мелочь, чистая формальность.
Девочка с головой в облаках.
– Ты мне веришь? – повторяет Энцо.
Медленно киваю. То, как Рауль отводит взгляд, о многом мне говорит. Не нужно быть астрологом, гадалкой или медиумом. Читать по рунам, звёздам, следам животных на снегу. Он мне врёт.
Но и Энцо врал, когда утверждал, что ничего не знает. Оба врали. По очереди. Будто соревнуясь, у кого получится лучше.
– Оки, пожалуйста, поговори со мной.
Снова Энцо. Нет, я не хочу с ним говорить. Ни с кем из них. Может, если буду молчать достаточно долго, меня действительно не станет? Как моего брака, как доверия к Энцо.
– Она без тебя разберётся, – Рауль презрительно пинает поверженного друга-врага носком ботинка. – Ещё одно слово – и я снова тебя ударю. Молчи, Энцо, если не хочешь, чтобы твоё лицо расцвело всеми оттенками, как картина клятого импрессиониста!
– Не фанат импрессионистов, прости.
– Я же сказал, чтобы ты заткнулся. Silentu!* Или заставлю почувствовать мою боль на собственной шкуре!
– Ты заставишь почувствовать… Меня? О, Рауль, ты даже не представляешь, как смешно сейчас пошутил.
– Да заткнись ты уже…
– No, non mi stai zittendo.* Все мы – лишь случайные пули в обойме вечности. Никогда не знаешь, когда тебя ранит другим человеком. Этот мир – очень плохое место. С плохими людьми, и я чертовски устал притворяться хорошим ради тебя. Больше не хочу и не буду.
Они спорят, а я растворяюсь. Меня здесь нет. Я в той ночи.
* (эспер.) – Заткнись!
** (ит.) – Нет, ты меня не заткнёшь.
┄┄ вырванные страницы начинаются ┄┄
Воспоминания, как вспышки стробоскопа, бьют в глаза.
Мы в клубе. Я парю под потолком. Цепляюсь за бокал с коктейлем, чтобы не улететь ещё выше. Бокал – мой якорь. Стекло запотело от ледяной крошки – попросила кинуть побольше. Мне жарко. Хочется сорвать платье и прыгнуть голой на танцпол. Танцевать под снегом, градом, ледяным дождём. Всем, что хоть немного остудит.
Энцо отправляет в себя новый шот и говорит: «Uno más». Бармен-испанец ставит перед ним новый. Я зачем-то тоже повторяю – уно мас. Энцо чертит ладонью линию по горлу. Бармен кивает. Никакого «уно» и тем более «дос». Всё.
Уно, дос, трес… Я считаю для Энцо по-испански – не зря же учила в школе – и спотыкаюсь уже на восьми. Его галстук сбился. Пытаюсь поправить, но делаю только хуже. Ладно, никакого «мас».
I
Новая вспышка – мы на танцполе. В гуще людей ещё жарче. По виску стекает капелька пота. Руки Энцо обвиваются вокруг моей талии. Сзади. Он сзади. Чувствую щекотное дыхание на своей шее – смесь алкоголя и лимонных леденцов. Кто фанатеет от лимонных леденцов в тридцать с лишним? Я снова забыла, сколько ему.
Прижимаюсь теснее. Накрываю его руки своими. Направляю выше, ниже, «да, вот сюда». Энцо смеётся мне в шею. Спрашивает: мы танцуем или что?
«Или что».
Он сдвигает моё платье, чуть выше на бёдра – теперь совсем короткое. Новый дизайн? О да, мне нравится! Сегодня я хочу быть дерзкой и сексуальной. Перестать говорить «нет», когда хочется сказать «да».
Энцо ловит меня за бёдра и резко разворачивает, как в танго. Я смеюсь, теряю равновесие, влетаю в его объятия. От коктейлей немного кружится голова. Вопросительно приподнимаю бровь. «Соскучился, – шепчет Энцо одними губами. – По твоему лицу». Глаза у него, как у кота в темноте. В них почти не осталось голубого. Только чёрная бездна до самых краёв радужки.
II
Мы на улице. Энцо хлопает по карманам. Пытается найти телефон и вызвать такси. Его свободная рука – у меня на плече. Я прижимаюсь к нему и кажется, что это вполне нормально. Я там, где должна быть. С мужчиной, с которым должна быть.
Снова запах алкоголя, пресловутого «Etiquette Bleue» – или чего-то похожего – и лимонных леденцов. Мы глупо смеёмся, трёмся носами и почти целуемся. У меня есть муж? Кажется, да. Где-то. «Не смей меня целовать, я замужем!» – кричу в темноту. Накрываю губы Энцо ладонью и отталкиваю. Прочь-прочь-прочь. У меня ведь муж.
Мягко, слишком мягко. Он целует мои пальцы. Тянет в тень, к стене. Я хватаюсь за его рубашку, он задирает моё платье. «Я могу не целовать, но не могу не трогать» – и трогает. Сверху ткани, но как будто сквозь. Всё сплетается: его пальцы, хриплое дыхание, смазанный блеск неоновых огней и отчаянное «только не здесь».
Или здесь. А ещё тут и там. И уже под тканью.
«Пожалуйста?» – «Пожалуйста что, Оки?», – и я рассказываю. Как на исповеди. Он любит исповеди. Потом всё рассыпается, как узоры в сломанном калейдоскопе. И взрывается, как фейерверки.
– Ты ведь не пойдёшь домой? – шепчет он, заботливо поправляя моё платье. – Без меня.
Мы в такси. Я то уворачиваюсь, то целую. Посреди той улицы снова целуемся. Что потом?.. Не помню.
У меня есть муж. Вроде.
III
Мы у меня дома. В нём темно и пусто. Энцо ищет выключатель за моей спиной. Нет, синьор, это моя задница. Выключатель выше. Теперь ниже. Чуть правее. Иии… бинго!
Свет наконец загорается, но руки остаются. Он вовсе не искал выключатель.
– Будет эгоистично, если я перестану пытаться что-то сказать и просто тебя поцелую? – вздыхает Энцо. – Мой мозг отказывается сотрудничать.
– У тебя что-то в карманах?
– Нет. Ни телефона, ни бумажника, ни ключей от машины. Они в карманах пальто, а карманы джинсов – пусты.
– Думаю, мне всё же нужно проверить. Самой. Я настаиваю.
– Да, пожалуйста, буду весьма признателен, – Энцо берёт мою руку и медленно направляет вниз. – Вот видишь? Ничего кроме… горячего итальянского темперамента. – Моя рука достигает цели. – М-м, да, так гораздо лучше, grazie. Весь вечер об этом мечтал.
– А-а, то есть тебе просто была нужна рука помощи?
– Оки, заклинаю, прекрати! Сдохну от смеха, что будешь делать?
– О-оу, никакого секса?
Его смех переходит в стон, «твою мать» и что-то неразборчивое. Потому что я сжимаю пальцы. Упс.
– Ничего себе у тебя темперамент, – бормочу я, – прямо как в фильмах для взрослых.
– Фильмах для взрослых? Порно что ли? Ну да, решила даже в такой момент подколоть. На святое покушаешься.
– Святое?
– Конечно. Я же святой отец.
Смеюсь, чуть ли не до слёз. Плохая, плохая шутка. Худшая из всех, что я слышала. Или лучшая – уже не понимаю.
– Чистейшее безумие... – шепчу ему на ухо и вонзаю зубы в беззащитную мочку. – Такое грязное, такое неправильное. Ты грязный и неправильный, но я всё равно…
– Я хочу тебя с первого дня нашей встречи. Ты ведь знаешь? – Потом тише и без капли сомнения: – Ты знаешь, Оки. Точно знаешь. Знала всегда.
– Знала бы – сбежала бы к чёртовой бабушке.
Он с усмешкой качает головой. В глазах – смесь похоти и невыразимой нежности. Хочется его убить. Или зацеловать до смерти. Что, в сущности, одно и то же. Смерть от поцелуев – идеальная смерть.
Я прижимаюсь к его груди. Слушаю лихорадочные удары сердца, сбившееся дыхание. Расстёгиваю несколько пуговиц на рубашке, чтобы лучше слышать. Уно, дос, трес… как там дальше? Он больше не контролирует ситуацию, и я тоже её не контролирую. Мой полёт закончился. Теперь я падаю прямиком в бездну.
– Ага, как же… Тебе нравится играть в свои маленькие игры, когда ты вроде с Раулем, но смотришь на меня, – он отвлекается, чтобы пробежаться поцелуями по моей шее. – Это больно, но хорошие новости – я такое люблю. Вернее, просто обожаю. Но всё же… Давай перенесём желание причинить друг другу боль в другую плоскость? Где оно больше к месту.
– Я… нет… да…
– Я ничего сейчас не понял. Это «да» или «нет»?
– Это… просто продолжим?
– Оки, тебе придётся выбрать однозначный ответ. Я из тех странных мужиков, которые хотят чёткое «да». Без него могу разве что сказку на ночь тебе почитать.
– Пф-ф! Зануда.
– Esatto. Я всё ещё могу поднять джинсы с пола, развернуться и уйти… Чёрт, когда они успели оказаться на полу?
– Я подумала, тебе в них тесно и решила помочь.
– Святая женщина!
– Ты совсем пьяный. Иди домой, Энцо, – я шутливо его отпихиваю, но тут же хватаю за галстук и притягиваю обратно.
Мы играем в свет и тень, выключателем за спиной: я выключаю, Энцо – включает. Никак не договоримся, какая версия реальности лучше.
Его джинсы действительно на полу. Свет снова загорается, и я могу разглядеть надпись на ярлычке.
– «Naked and Famous», ты это серьёзно? Долго готовил шутку?
– Ты просила надеть что-то менее пафосное – джинсы. Вот они. Если не остановишься, я скоро и сам таким стану. Naked сейчас и famous утром, когда по городу поползут сплетни. Хочешь продолжить?
– Да. И только попробуй остановиться.
IV
Мы на кухне. Окно распахнуто настежь, но воздуха всё равно не хватает. Энцо жадно пьёт воду, прямо из-под крана. Уже не такой аристократичный. Кожа влажно блестит, как у пробежавшего марафон. Волосы растрепались, на спине – красные полосы. Это укус или засос на шее?.. Подхожу, чтобы рассмотреть получше. Морщусь. У меня всё тело болит после наших «уно масов». Сладко, приятно. Никогда не была такой плохой девочкой. До него.
Он выпрямляется, вытирает рот тыльной стороной ладони. Смущения ноль. Стоит передо мной в чём мать родила. Довольный, сияющий, до странности бодрый. Будто по его венам бежит не кровь, а электричество.
– Uno más? – Энцо откидывает назад спутанные волосы.
Я киваю. Он хватает меня за бёдра и подтаскивает ближе. Целует под ключицей и медленно скользит губами вниз. Опускается на колени. Его волосы щекочут низ живота.
На этот раз я не буду закрывать глаза.
V
Я сижу на столешнице, тоже в чём мать родила: бессмысленно одеваться, когда тебя всё равно разденут. Пытаюсь ровно держать бокалы с вином. Энцо завороженно смотрит, как по моей ключице скатывается капля вина. Он промазал, а не я криво держала.
– Хочешь сделать селфи? – в порыве внезапного вдохновения предлагаю я. – Потом превращу в набросок.
– Ум-м, – Энцо слизывает вино с моей кожи. – У нас слишком красивые тела, чтобы этого не сделать. На твой или на мой?
Хватаю со столешницы чей-то телефон. Он не разблокируется, но камеру использовать можно. Вытягиваю руку на максимальную длину – эх, слишком короткая. Энцо хмыкает и забирает у меня телефон. Обнимает, прикрывая мою грудь рукой.
Щёлк-щёлк.
– Можно уберу руку?
Задумываюсь. Киваю. Его взгляд скользит по моей коже, как объектив. Фотографирует мысленно? Щёлк-щёлк.
Мы танцуем с бокалами вина и снова его проливаем. На столешницу, на ковёр и, конечно, на себя. Я падаю на стул. Энцо садится у моих ног и кладёт голову мне на колени. Мои пальцы сами собой зарываются в его волосы.
– Энцо, а мы… – О стенки черепа бьётся тревожная мысль. – Мы ведь… ну, предохранялись?
Если я не помню, это ещё не значит, что мы этого не делали. Просто я не помню. Логично? Логично.
– Ты сказала, что принимаешь таблетки.
– Не говорила! – я вскакиваю со стула и начинаю мерить шагами комнату.
– Сказала «угу», когда я спросил.
– Стоп, на каком языке ты спросил?
– Я не… теперь уже не уверен.
Он много говорил – про мою кожу, ключицы, пальчики на ногах и то, какая я красивая. В самых неожиданных местах. Иногда на симлише, иногда на итальянском и, кажется, ещё на французском. Шептал грязные вещи, прежде чем их сделать. Но всегда спрашивал. Что мне нравится, как мне нравится, продолжать или остановиться. «Можно я свяжу тебе руки?» – и его пальцы скользили по внутренней стороне моих запястий. Иногда просто жест или взгляд, а не слова.
Если где-то между рваными вдохами, его шёпотом на моей шее и «дадада» я сказала лишнее «угу»… Что ж, я вполне могла его сказать. Даже если он спросил на нужном языке.
– А ты… – я прикусываю губу. – У тебя с собой ничего не было? У мальчиков обычно есть… ну-у, такие волшебные пакетики.
– Волшебные пакетики, м-м… – он коротко смеётся и трёт пальцами переносицу. – У меня есть «Книга Смотрящего», карманное издание. В пальто. В бардачке – полное и расширенное.
– Ну, класс. То есть мы предохранялись «Книгой Смотрящего»? Надеюсь, хотя бы полным и расширенным.
– Обычно всё есть, но сегодня я надел джинсы, а аптека… Представляешь, какой фурор я произведу в Барнакл Бэй, если куплю пачку презервативов? – Энцо невесело усмехается. – Бесит, что я так облажался. Прости.
– Не только ты виноват. Я, наверное, прослушала, когда ты спросил… Мамочки, что теперь делать?
– Piano, senza panico,* – Энцо берёт моё лицо в ладони и касается губами лба. – Да, мы крупно облажались – то есть я облажался, – но это не конец света. Утром первым делом в аптеку, да? Только подальше от Бар-Бэй.
Я мысленно достаю шприц с транквилизатором и усыпляю панику. Связываю по рукам и ногам и запираю в тёмном чулане. Нет, не сегодня. Подумаю обо всём завтра.
– Это ведь сработает?
– Эту штуку для того и придумали. Всё будет нормально, Оки. Мы разберёмся.
– Не хочу сейчас об этом думать, – я скольжу взглядом по его бедру. – Раз уж мы всё равно облажались, может…
* – Спокойно, без паники.
Он шепчет «Scusa» прежде чем уложить меня на стол. Лицо касается холодного дерева, волосы – в его руках. Что-то падает на пол. Тарелка, моя новая тарелка. Энцо чертыхается и обещает после аптеки заглянуть на барахолку.
– Но сначала ты, – его дыхание приподнимает волоски на моей шее, рука упирается в лопатки. – Только ты. Остальное подождёт.
VI
– Почему тебе нравятся лимонные леденцы?
– Просто нравятся. Этому нет рационального объяснения.
У меня слипаются глаза, но в мире ещё столько нераскрытых тайн. Я не знаю, во сколько он просыпается и ложится спать, с какой ноги встаёт и какую радиостанцию слушает в машине. Любит кошек или собак. Загибает ли уголки книг в виде закладок. По-моему, ужасная привычка, но ему я прощу.
– А ты без чего не можешь жить? – Энцо гладит моё лицо подушечками пальцем.
– Без шоколада!
– Какого-то особенного?
– Да нет, разные нравятся. Много. Всё равно не запомнишь.
– Запомню. Я всё про тебя помню, Оки, и вряд ли когда-то забуду.
– Ох, ну… С миндалём, фисташкой, печеньем, вафельной крошкой, сушёной вишней, белый с кокосом, с мятой…
Я продолжаю перечислять, пока снова не упираюсь в «миндаль». Потом Энцо повторят. Точь-в-точь, без единой запинки.
– Вот видишь, всё запомнил. В следующий раз захвачу что-нибудь из твоего списка.
– Что, сперва отшлёпаешь, а потом дашь шоколадку? Просто лучший мужчина в моей жизни.
Энцо хохочет над шуткой, а я думаю – вдруг и правда лучший. Первый и, возможно, последний, для кого важны мои шоколадки. Улётный грязный секс и нежные обнимашки после? К такому быстро можно привыкнуть.
– А если я… – он целует моё запястье и снова играет в намёки, – не уйду завтра утром? Ну, после аптеки.
– Не уйдешь?
– Нет. Вернёмся к тебе и попьём кофе? Потом снова займёмся сексом. Потом снова кофе и снова секс. И снова, и снова, и снова…
– А ночью что?
– Да то же самое. И на следующий день. Все выходные, м-м?
– Энцо!.. Я не могу выживать на одном кофе и сексе. Мне еда нужна.
– О, точно. Купим шоколадку? Много разных?
Я прыгаю на него и валю на кровать. Сон как рукой снимает. И не только ей.
VII
Энцо спит или просто лежит с закрытыми глазами. Ресницы чуть подрагивают, губы приоткрыты. Одеяло сбилось набок, приоткрыв выступающую косточку на бедре. Вызывающе красивый, как боги на картинах старых мастеров.
Я кладу ладонь на его живот. Вздрагивает – понятно, не спит.
– Э-энцо, ты не помнишь, как я называла твои шортики? Что-то там на итальянском.
– Noia, – бормочет он, не открывая глаз. – Скука. Ты решила, что это идеальное название для моих бордшортов. «Скуко-шортики»… Очень, кстати, обидно.
– Не ври, ты смеялся и сейчас улыбаешься, – я приподнимаюсь на локте и заглядываю ему в лицо. – Я тут подумала, что бывает ещё ноя-секс. То есть тогда он мне таким не казался… секс как секс… Но сейча-а-ас…
– Что сейчас?
– Такая, знаешь ли, ноя. Почти со всеми. До тебя.
Почти. С некоторыми мальчиками было хорошо. Почти. Вот только теперь я знаю, что такое настоящая не-ноя.
– Оки, ты разбиваешь мне сердце. – Он открывает глаза и смотрит на меня так пронзительно, что я чувствую себя голой. Не только физически. – На мелкие осколки. Такая потрясающая девочка, как ты, не создана для скуки. Точно не для ноя-секса. Они просто идиоты.
– Я потрясающая?
– Да, целиком и полностью, от макушки и до пяточек.
Я довольно жмурюсь и рассказываю страшный секрет:
– Вообще-то твои шортики никакие не скучные. Секси-шортики. Очень секси!
– Так и знал.
– Так и знал?
– С тобой нужно идти от противного: троллишь – значит нравится.
Киваю. Провожу пальцами по его груди и спускаюсь ниже. Ниже, ниже, ещё ниже. Туда, где начинается тонкая полоска волос.
– Что, без «шортиков» я тоже ничего? – ухмыляется Энцо.
– Ага-а. Как мужик из порно.
– О нет, снова ты…
– Не снова, а всегда.
– Всегда что, Оки? Представляешь меня без «шортиков»?
– Перестань задавать такие вопросы. Иначе я на тебя наброшусь.
– Оки, это и есть мой план.
VIII
Просыпаюсь от того, что Энцо шарит рукой по кровати. «Ты что-то потерял? Подушку?» – «Тебя», – и даже глаз не открывает. Я придвигаюсь ближе. Так, чтобы он снова мог обвить меня руками и ногами.
«Так лучше?» – «Oh sì, così è proprio bene…»*
Он говорит во сне, и это безумно мило. Я едва могу дышать от нахлынувшей нежности. Думаю, я в него…
– Думаю, я в тебя по уши втрескалась, синьор, – шепчу я. – Не уходи завтра утром.
Я знаю что он спит и не слышит. Потому и говорю.
* – О да, так прямо хорошо.
***
– Оки-Оки?.. Ты спишь?
Я не совсем сплю, но и не отвечаю. Жду, что будет дальше.
– Я тут подумал…
Стараюсь не двигаться и дышать очень ровно. Как во сне. Мне проще притвориться спящей. Почему-то.
– …подумал, что не против, если ты завалишь мой стол засохшей акварелью. Помнишь, ты сказала, что он слишком пустой? Тогда, в Энамодаре. Я ответил, что это мой стол и не надо заваливать его всяким хламом, но… – он молчит так долго, что я едва не лопаюсь от любопытства. – Может, я возьму отпуск и ты приедешь ко мне вместе со своей акварелью?
От удивления забываю, как дышать. Чуть не палюсь, но вовремя вспоминаю, что сплю. Глубокий вдох. Глубокий выдох.
– …найдём удобное светлое местечко для твоего мольберта. Может, в гостиной, если отодвинуть телескоп?.. М-ммм, да, идеально. Я смогу валяться на диване, пить винишко и смотреть, как ты рисуешь. Кайф.
Выыыдох-вхоооод. Дыши, Оки. Он просто пьяный и болтает сам с собой. Ничего особенного. Наутро всё забудет.
– …исследуем город, поищем интересные места. Уверен, я ещё не все нашёл. По утрам можем завтракать в той кафешке с тыквенными пирогами. Только не надо больше кошмарить официанток, иначе они начнут плевать в мой кофе. Обещаю им не улыбаться и даже не смотреть. Хотя на самом деле я смотрел на тебя, а ей улыбнулся чисто машинально. Потому что думал о приятном. О-очень приятном…
Да не ревновала я его к официантке! Вот ещё. Но он прав – улыбаться левым девицам точно не стоит.
– О, да ты спишь, – с удивлением обнаруживает Энцо. – Чёрт, прости. Перестаю мешать. Утром ещё раз спрошу, да?
Он кладёт голову мне на живот и быстро проваливается в сон. А я ещё долго лежу в коконе из его рук и ног и боюсь поверить. Он правда спросит утром?..
Но в итоге засыпаю. Возможно, с лучшим мужчиной. На моём животе.
Я снова здесь. В настоящем, а не в своих воспоминаниях. Энцо по-прежнему на полу. Смотрит снизу вверх на Рауля и ухмыляется:
– Что, подставить ещё одну щёку или ты уже всё? Приятно было?
– Что ты такое несёшь?
– Знаешь, что Фрейд говорил про мужчин, которые слишком любят бить других мужчин? Ну, догадаться не сложно. О чём ещё говорил Фрейд, кроме секса? Да я даже не помню.
– Я тебя не узнаю, Лоренцо… – Рауль пятится, словно увидел перед собой привидение. – Где тот человек, которого я считал своим братом? Где он, чёрт возьми?! Кто ты такой и что с ним сделал?
– Ну, приятно познакомиться. Я настоящий Энцо.
– Знаешь что? Исчезни. Давай притворимся, что тебя просто нет. Это максимум милосердия, на который я способен. Оки… – Рауль снисходит до меня, как оратор до случайного человека в толпе. – Нам нужно поговорить. Всё ещё можно исправить, ведь это не конец.
– Как патетично! – Говорю не я, а Лоренцо. – Даже не поинтересуешься, чем займусь я? Друг называется.
– Энцо, я же сказал, чтобы ты проваливал. Для меня ты больше не существуешь. Мой друг умер, а что ты такое – я даже знать не хочу.
– Нет, послушай мой план. Я залезу в горячую ванну, закину в себя много обезболивающего пополам со снотворным, запью подогретым вином и постараюсь не сдохнуть.
– Ты сдохнешь от такой комбинации, – Рауль с отвращением смотрит на бывшего друга, – но мне больше нет до тебя дела. Пришли открытку с того света, как преставишься. Оки…
– Ты серьёзно насчёт ванны и всего остального? – я игнорирую мужа и протягиваю руку Энцо.
– Вполне, – он морщится и с трудом поднимается на ноги. – Quello che non ci uccide, ci libera dal dolore*.
– Что ты сказал? – В ответ Энцо только улыбается, и я поворачиваюсь к Раулю: – Что он сказал?
* – То, что нас не убивает, избавляет нас от боли.
– Да откуда мне знать, Оки? – Рауль с досадой отшвыривает стопку моих набросков. – Он твой… дружок, любовник, духовный наставник, или как вы это по-модному называете? Ты и выясняй, что несёт твой ненаглядный.
Рисунки веером разлетаются по комнате – листья, лепестки, старый кот Шалун, который ушёл жить на радугу, профиль спящего Рауля, качели на дубе, забинтованная рука Лоренцо. Сам Лоренцо, много Лоренцо. С сигаретой, с гитарой, в ковбойской шляпе. Мне никто не позировал. Рисовала по памяти, но получилось до боли узнаваемо.
Наступаю на его портреты и запинываю подальше под кровать.
– Не смей трогать мои рисунки, слышишь? – Не знаю, почему мелочи задевают меня сильнее, чем катастрофы. – Никогда, никогда не прикасайся к ним без спроса!.. Уходите. Оба.
– Bene, – говорит Энцо. – Я уйду, но… всё ещё хочу поговорить. Наедине, без Рауля.
Его взгляд, как магнит, притягивает к себе. Я снова хочу ему верить, очень хочу, но другая часть меня буквально оттаскивает ту первую. Прочь от края пропасти и лживых голубых глаз.
– Оки… – Рауль тянется навстречу мне, но вдруг резко отшатывается. – Ты даже пахнешь, как он! Этой… этой удушливой винтажной дрянью! Растреклятым «Этикетом» или как там его?
– «Etiquette Bleue»? – на автомате подсказываю я.
– Это не «Этикет», Рауль, – Энцо качает головой. – Сегодня никакого этикета. Парфюм называется «Nous sommes amants» и, клянусь, я заранее не планировал эту шутку. Самосбывающееся пророчество, а?
– Пророчество? Да чёрта с два, Энцо! Претенциозная сладкая вонь, как и всё, что с тобой связано.
– М-м, сладкая? Наверное, ты про амбру. Спустя столько часов должна быть слышна только база. Неудивительно, что ты спутал два аромата. База действительно похожа.
Я смотрю в налитые кровью глаза Рауля, а за спиной слышу тихий смех Энцо. Что с ними обоими не так?
– Оки, – снова заговаривает Рауль, – я всё пытаюсь понять, почему ты так поступила. Чего тебе не хватало со мной? Этих… странных вещей в постели? Тебе только такое и нравится?
– «Странные вещи»? – Энцо издаёт короткий недоверчивый смешок. – Ты хоть раз спрашивал, чего она хочет? Сюрприз – у неё тоже есть желания, эгоист ты грёбаный. Я как-то спросил у сестры, почему некоторые женщины симулируют, ведь это так… бессмысленно. Знаешь, что она ответила? Ожидания. Завышенные ожидания, Рауль. Чтобы такие уроды, как ты, остались ими довольны.
– Ты ни черта не знаешь о наших отношениях, чтобы делать выводы!
– Уже знаю. Ты осуждаешь её и мои предпочтения. Осуждаешь меня просто за то, что я существую. Меня тошнит от тебя, Рауль. Я чертовски в тебе разочарован.
– И ты ещё смеешь называть монстром меня? Ты?! Человек, который вломился в мою жизнь, и украл всё, что мне было дорого?
– Пока ты утешался в объятиях моей сестры? Не беспокойся, я не осуждаю. Просто называю вещи своими именами.
Я жду, что они уйдут, но нет. Застыли в дверях, как античные статуи на постаментах. Две каменные глыбы, которые не сдвинуть с места, и с такими же окаменевшими лицами.
– Ах да, – Энцо оживляется, как будто вспомнил нечто важное. – Ты отвратительно играешь на гитаре.
– Что?
– То. Я всё ждал, что кто-нибудь попросит тебя не мучить бедный инструмент, но у местных вместо ушей – куски бетона. А я не мог в своём образе блаженного святоши… Зато теперь могу – ты играешь с чувством, но звук грязный и техника ужасная.
– Ты хоть раз держал в руках гитару, чтобы нести эту ахинею? Иди пили свою скрипку, неудачник, и не завидуй тем, у кого пальцы не только для ношения перстней.
– Рауль, ты бродишь по миру с закрытыми глазами. Та коллекция гитар в «Борацце», на которую ты облизывался… Чья она, по-твоему?
– Да у тебя целый табун родственников, которые внезапно появляются, как призраки в фильме про дом-убийцу! Ты никогда не говорил, что тоже играешь. Я должен был догадаться?
– Ты явно этого не помнишь, но мы впервые столкнулись на пристани. Я записывал видео для музыкального канала. Делал кавер на «True Faith» на о-очень дрянной гитаре – единственной, на которую накрёб денег. Ты прошёл прямо перед камерой. Испортил мне кадр и даже не извинился.
– По-твоему, я должен был запомнить какого-то мальчишку со старой гитарой и камерой? Которому испортил кадр двадцать лет назад?
– Ты мне, сволочь, монетку кинул! Как уличному попрошайке.
– Да откуда я знал, чем ты там занят, Энцо?! Клянчишь деньги или записываешь свой клятый шедевр!
– Ты не смотришь на людей, Рауль. Только разглядываешь собственное отражение в их глазах и влюбляешься. – Я слушаю и понимаю, что в словах Энцо есть доля истины. – В образ романтического героя с гитарой за спиной. Как я мог на него покушаться? Мне ты снисходительно оставил скрипку. Потому что гитары для крутых парней вроде тебя, да?
– Всё ясно. У тебя ко мне личная вендетта. И ты выбрал самый подлый способ – соблазнить мою жену. Браво, Энцо, просто браво. – Два сухих хлопка повисают в воздухе, как пыль. – Ты победил. Гордишься собой?
– При чём здесь вообще ты? Мне нужны кофе, сигарета и Оки, а не вот это всё. Мне нужна она – поговорить, обсудить проблемы и, э… чувства?
– Послушай, Энцо, ты не имеешь права испытывать чувства к моей жене. Потому что она моя.
– Как вещь что ли?
– Как человек, которого я люблю и который любит меня.
– Что за абсурд?
– Абсурд – это глупые счастливые картинки с Океаной в твоей голове.
– Рауль, я многое знаю о картинках в голове, но таким меня не накрывает. Я реалист, более или менее, или же… – Энцо оборачивается ко мне и медленно улыбается: – О, ого. Очень интересно. Рауль, благодаря тебе, я сделал потрясающее открытие. Оки, я вижу глупые счастливые картинки с тобой – это так.
– Не слушай его, Оки, – в голосе Рауля звенят отчаяние и беспокойство. – Энцо, клянусь, если ты не заткнёшься, я сделаю это снова!
– Что, снова меня ударишь? Знаешь, в первый раз было очень больно, но во второй…
Он качает головой. Медленно приближается к Раулю, пристально глядя ему в глаза. Я догадываюсь, что он затеял, но не останавливаю. Моё горло сковывает ледяная немота. Я должна это остановить, но не могу найти свой голос. Он потерялся там, среди золы и пепла: от моей сгоревшей жизни остались одни угольки.
– … во второй я понял, как сильно ты меня боишься. – он подходит совсем близко, и Рауль отшатывается. – Забавно, правда? Кровь идёт у меня, а боишься всё равно ты. Бьёшь потому, что боишься. Любой агрессор – это жертва, перевёрнутая наоборот. Аверс и реверс одной монеты. Да, ты можешь снова меня ударить, но это не вернёт тебе контроль над ситуацией. Дополнительный синяк на моём лице не прогонит страхи. Ты останешься таким же жалким и беспомощным, сколько бы моей крови сегодня не пролилось.
Он на секунду задумывается и продолжает:
– На этом я мог бы и закончить, но ты основательно меня разозлил. Поэтому дам дополнительную пищу для размышлений. Раз за разом ты задаёшься вопросом, почему не можешь быть счастлив. Обвиняешь в этом других, но вот в чём ирония – не в них проблема. Проблема в тебе.
– Во мне? – Рауль послушно спрашивает именно то, что ему полагается спросить.
Я помню, как это работает – Энцо ждёт реакции, за которую сможет зацепиться, как скалолаз за следующий выступ на отвесной скале. Его голубые глаза, несмотря на кровоподтёки и усталость, вдруг становятся странно яркими, как лёд под лучами солнца.
– В тебе, Рауль. Ты же себя терпеть не можешь. Обратная сторона мегаломании – огромная, всепрощающая ненависть к себе. Другие люди никогда не сделают тебя счастливым, потому что нельзя сделать счастливым того, кто себя ненавидит. Capisci, мой друг? Ничего не выйдет.
– Ты каждый раз будешь подходить к зеркалу и видеть в нём не героя, а полное ничтожество, – продолжает Энцо. – Можешь сколько угодно уверять себя в обратном и заставлять других это делать. Правда от этого не изменится. Ты фальшивка. Подделка. Пустая, но громкая консервная банка. Блоха, раздутая до масштабов Галактики.
Лицо Рауля искажает болезненная гримаса. Он пару раз моргает, пытаясь выйти из транса, но Лоренцо не даёт ему ни единого шанса:
– Ой, что это на твоём лице? Неужели боль? Видишь, я могу сделать тебе гораздо больнее и мне даже не нужны для этого кулаки. Всегда мог, вот только мне такое не интересно. Слишком просто ломать людей, которые разрушаются от одного неловкого прикосновения.
Рауль делает последний шаг назад и упирается спиной в дверь. Пытается нащупать ручку.
– Некомфортно, правда, когда я стою так близко и вторгаюсь в твоё личное пространство? – Энцо нависает над ним – нос к носу, глаза в глаза. – Я много раз просил тебя этого не делать, но ты не слышишь. Просто не слышишь. Тебе нужно заполнить собой всё вокруг, любое пустое пространство. Показать, какой ты большой и сильный. Захват власти, захват территорий…
– Я позволял тебе это делать. Стоять на сцене и срывать аплодисменты. Моё любимое место – в тени, за кулисами. Но, думаю, пришло время тебя вышвырнуть. Катись с моей сцены, Рауль, а если вернёшься…
Я бросаюсь между ними. Заслоняю Рауля собой, прерывая зрительный контакт между хищником и жертвой, которые вдруг поменялись местами.
Энцо очень удивлён моему вмешательству:
– Оки? – он вздрагивает, как от удара. – Зачем ты… Зачем останавливаешь? Он заслужил.
– Прекрати! – на этот раз я кричу. – Обещай, что больше не будешь его мучить! Никогда! Подтверди, что ты меня слышал и понял.
У него пугающий вид – засохшая кровь в уголке рта и эти горящие глаза, но Энцо смотрит на меня и смягчается. Я перестаю понимать, какой он на самом деле. Хладнокровный хищник или тот, с кем я была этой ночью? Всё сразу?
– Слышал. Обещаю. Но это… это ведь не всерьёз. Просто не смог отказать себе в удовольствии увидеть его рожу.
– Не всерьёз?!
– Я прикалываюсь, Оки. Раз уж не могу быть героем, то сыграю злодея. Классный злодейский монолог получился, а?
– Ты меня пугаешь, Энцо.
– Что, всё настолько плохо?.. – Он ловит своё отражение в зеркале. – Ох ты ж, срань господня, это моё лицо?! Мда, мама бы меня не узнала. Хотя… последние лет тридцать она вообще никого не узнаёт.
Энцо вытирает губы рукавом рубашки и решительно вздёргивает подбородок:
– Ладно, окей. Ерунда. Всё пройдёт. Я живучий ублюдок. Если смыть кровь и надеть тёмные очки… Станет получше, да? Ты перестанешь меня бояться? Ведь да? Пожалуйста, скажи, что да. Это очень важно.
– Энцо, я не про твоё лицо!
– Тогда про что? Я не…
Он смотрит с такой детской растерянностью – как малыш, который ушиб мизинчик о диван и не понял, почему мир с ним так жесток. Хочется протянуть руку и пожалеть. Да, ты можешь издеваться над людьми, а потом тянуть ко мне руки и ждать одобрения. Можешь лгать мне прямо в лицо. Вперёд, Энцо. Конечно, я всё прощу.
Нет, чёрт возьми, нет!..
– Пожалуйста, просто уходи, – я отворачиваюсь – и больше никогда не хочу видеть эти голубые глаза.
Я так устала от них обоих, от этой драмы, от самой себя. Выразительно смотрю на дверь, и они наконец уходят. Голоса стихают, но слова застревают в голове, как занозы в пальцах. Вся моя жизнь – ложь, и в ней нет ни единого кусочка правды.
Я снова хочу убежать. Я могу убежать. Больше в Барнакл Бэй меня ничто не держит.
IX
Только под вечер вспоминаю об одной маленькой проблеме. Энцо много раз звонил и писал. Оставлял сообщения с извинениями на автоответчике, что-то объяснял и просил о встрече. В итоге я его заблокировала. Кажется... кажется, он не просто хотел извиниться.
Midjourney V7 – картинка на обложке.
Architecture Sims – за Brooklyn 99.
ADM – за Mollies Bar.
– О, не только я её лапал, но и она меня… Мы много всего друг с другом делами, и это было восхитительно. Не советую ходить по дому с ультрафиолетовой лампой.
– Она не твоя жена, – под глазом Энцо медленно наливается синяк. – Пора во всём признаться, Рауль. Оки, он женат на другой женщине. Её зовут Аделина. Она моя сестра.
– Обычно всё есть, но сегодня я надел джинсы, а аптека… Представляешь, какой фурор я произведу в Барнакл Бэй, если куплю пачку презервативов? – Энцо невесело усмехается. – Бесит, что я так облажался. Прости.
Я представила фурор - во всех симских СМИ))
Дальше я забыла про цитаты, потому что проглотила текст на одном дыхании! Божественно! (Ничего, что я такие слова употребляю?). Хотела написать "охренительно", но постеснялась.
Это максимум милосердия, на который я способен. Оки… – Рауль снисходит до меня, как оратор до случайного человека в толпе. – Нам нужно поговорить. Всё ещё можно исправить, ведь это не конец.
По-моему, конец был задолго до этой сцены. В некоторые моменты Оки была мне очень близка, в некоторые - нет. Вот с Раулем как раз нет. Я бы давно там поставила точку) он мне напоминает одного из моих бывших
– «Странные вещи»? – Энцо издаёт короткий недоверчивый смешок. – Ты хоть раз спрашивал, чего она хочет? Сюрприз – у неё тоже есть желания, эгоист ты грёбаный.
Справедливости ради: у Оки тоже есть язык), необязательно ждать, когда спросят, можно ведь и самой озвучить собственные желания. В отношениях всё-таки оба должны разговаривать, а не "один допрашивает, второй отвечает".
Здесь опять не понимаю и одновременно понимаю). Она мечется как птичка в клетке: когда доходит, что тебе нравится то, что ну никак не должно! Это не ты, где-то там внутри есть настоящая ты, вот она сейчас вылезет и всё исправит. По-моему, Энцо показал себя во всей красе и не пытался пускать пыль ей в глаза, с чего вдруг она решила, что он белый и пушистый? А столкнувшись с реальностью, сразу прогнала. Да так категорично. Нет уж, давайте, если упали в лужу и запачкались, останемся там барахтаться.
Спасибо за шикарные записки, за чтением которых я выпала из реальности.
Я не знаю, что говорить или делать, кого из них жалеть. Себя дуру? На чьей я стороне? Виски пульсируют, меня бьёт крупная дрожь. Внутри пусто и холодно. Я во всём виновата.
В такой ситуации Оки хотелось бы, чтобы все происходило не так стремительно. Поэтому она хочет спрятаться от проблемы, раствориться. Она понятия не имеет что делать, видя драку двух мужчин, которых по своему любит.
Твой брак – один большой обман. Он до сих пор не зарегистрирован официально, потому что нельзя жениться дважды. Ни государство, ни яковитская церковь не одобряют двоежёнство. Ты меня понимаешь?
подумал, что не против, если ты завалишь мой стол засохшей акварелью. Помнишь, ты сказала, что он слишком пустой? Тогда, в Энамодаре. Я ответил, что это мой стол и не надо заваливать его всяким хламом, но… – он молчит так долго, что я едва не лопаюсь от любопытства. – Может, я возьму отпуск и ты приедешь ко мне вместе со своей акварелью?
во второй я понял, как сильно ты меня боишься. – он подходит совсем близко, и Рауль отшатывается. – Забавно, правда? Кровь идёт у меня, а боишься всё равно ты. Бьёшь потому, что боишься.
Лоренцо все подмечает. Он прекрасно умеет анализировать людей. Плюс он навел справки у Аделины про Рауля. Энцо подготовился к разговору. Не удивлюсь, если он предполагал такое развитие событий.
Энцо много раз звонил и писал. Оставлял сообщения с извинениями на автоответчике, что-то объяснял и просил о встрече. В итоге я его заблокировала. Кажется... кажется, он не просто хотел извиниться.
Оки обижена и решила больше не общаться с Энцо. Блокировка это своего рода акт - знать не знаю, ни видеть, ни слышать не желаю.
Я в полном восторге! Каждая твоя записка это шедевр! Ты пишешь очень живо и герои невероятно естественны! Спасибо за такое прекрасное творчество!
Большое спасибо за прекрасный комментарий и за то, что делишься опытом, шутками и эмоциями. Мне очень приятно получить такой душевный отклик на моё творчество.
Тысячу раз да. Тоже считаю, что Оки в первую очередь должна позаботиться о своём моральном благополучии и уже потом, если останутся ресурсы, задуматься о мужиках. Не получится помочь другим, пока не поможешь себе.
О, она не просто в обмороке. Она буквально улетела в космос. Первая и главная защитная реакция Оки – побег. Там у всей троицы включились любимые защитные реакции. Оки убегает в дальний астрал, Рауль включает агрессию и «Я тебе щас как покажу!», а Энцо седлает любимого конька – жёсткая ирония в комплекте с эмоциональным шантажом.
По-моему, конец был задолго до этой сцены. В некоторые моменты Оки была мне очень близка, в некоторые - нет. Вот с Раулем как раз нет. Я бы давно там поставила точку) он мне напоминает одного из моих бывших
Согласна, что отношения с Раулем умерли задолго до. Или даже не рождались. Думаю, проблема в том, что для обоих это не реальные отношения, а идеализированная фантазия. Причём, даже не одна на двоих, а у каждого своя. Рауль хочет перестать метаться и найти женщину, рядом с которой ему захочется остаться. Буквально запрос: «Ты сделай так, чтобы я захотел остаться». Оки в этом плане казалась… подходящей. Молоденькая, наивная, смотрела на него большими влюблёнными глазами. Восхищалась – всё как надо.
Оки хотела сказку о спасённом роковом мужике. Ей нравится спасать мужиков, по которым психотерапия плачет. Рауль – это прямо вах, десять роковых мужиков из десяти. Как в романах – черноволосый и синеглазый. Драматично страдающий, вечный перекати поле. Я бы сделала ставку на то, что Оки влюбилась в образ. Впрочем, как и Рауль. В сцене на крыше Энцо спрашивает Оки, знает ли та настоящего Рауля. Оки тут же начинает защищаться, потому что не знает. Рауль прячется за образом и не подпускает её ближе, а ему самому не интересна настоящая Оки. Не в виде фантазии, а в виде живого человека.
Справедливости ради: у Оки тоже есть язык), необязательно ждать, когда спросят, можно ведь и самой озвучить собственные желания. В отношениях всё-таки оба должны разговаривать, а не "один допрашивает, второй отвечает".
Поддерживаю, но – если без спойлеров – у Оки с Раулем не самая простая ситуация, в которой желания вытеснили другие насущные проблемы. Так-то Оки не против озвучить. Но только в подходящей обстановке. Ей важно чувствовать коннект с партнёром – вот тогда озвучит и сама будет инициировать. С Раулем получился полный дисконнект. Уже особо не до озвучивания желаний.
Кроме того, Рауль не все желания готов слушать и не то чтобы особо озабочен удовольствием партнёра. Он априори считает себя главным мачо и героем-любовником на деревне. Женщина должна получить удовольствие от одного факта, что великолепный Рауль пригласил её разделить с ним ложе. Будет ли он внимательно слушать, чего хочет Оки? Вряд ли. Отдаст ли ей инициативу? Тем более вряд ли. У Оки с Раулем не было особо откровенных любовных сцен, но в тех, что были, Рауль безраздельно захватывал инициативу и делиться ей не собирался. Нагнетал свою значимость, чтобы Оки за ним побегала.
По-моему, Энцо показал себя во всей красе и не пытался пускать пыль ей в глаза, с чего вдруг она решила, что он белый и пушистый? А столкнувшись с реальностью, сразу прогнала. Да так категорично. Нет уж, давайте, если упали в лужу и запачкались, останемся там барахтаться.
Да, Энцо не пускал пыль в глаза и не пытался казаться лучше, но обманул Оки в принципиальном для неё вопросе. До этого она думала примерно так: «Окей, Энцо не самый хороший парень, но со мной он честен. Я могу ему доверять». Для Оки это самое главное – уверенность в человеке. Основа основ. Если между людьми есть доверие, с остальным можно справиться.
Но по сути фундамент их отношений строился на лжи, ведь Оки сблизилась с Энцо на фоне проблем с Раулем. Типа дружеская поддержка и все дела. На деле Энцо всё знал, задолго до бутафорской свадьбы ииии… ничего не сделал. Ни до, ни после. Оки чувствует себя униженной и преданной. Рауль воспользовался её наивностью, а Энцо его покрывал. Закономерный вопрос – почему. Ему было наплевать на Оки?
Без фундамента рушатся вообще все представления Оки об Энцо. Она начинает сомневаться примерно во всём, что от него слышала. Может, он ещё в чём-то соврал? Всегда врал? Плюс Энцо устраивает моральное потрошение Рауля прямо при Оки. И вдобавок признаётся, что просто так развлекается. Упс.
В общем, тут-то у Оки глаза и открываются.
Я в ответном восторге от твоего отзыва. Спасибо за него огромное. И отдельное спасибо – за твои тонкие наблюдения.
В такой ситуации Оки хотелось бы, чтобы все происходило не так стремительно. Поэтому она хочет спрятаться от проблемы, раствориться. Она понятия не имеет что делать, видя драку двух мужчин, которых по своему любит.
Очень тонко подмечено. Действительно не знает. На Оки сразу наваливается несколько вещей: последствия ночи с Энцо, внезапное явление Рауля и правда про их брак. Слишком много всего. Неудивительно, что Оки отключается от реальности, в которой это происходит. Ложь, стыд и много насилия. Как физического, так и эмоционального. По сути Оки оказывается в самой уязвимой позиции из всех троих. Как канат, который мужики тянут каждый в свою сторону.
Оки бы определённо предпочла узнать раньше. Думаю, в такой ситуации она бы со временем смогла постить Энцо и у них было бы меньше проблем с доверием. Но Энцо тянул до последнего и получил то, что получил.
Спасибо большое. Мне тоже очень понравился результат. )) Обожаю добавлять маленькие визуальные детали. В этой главе захотелось сделать самый-самый визуальный визуал.
Определённо. Куда мы без микро-Нормана… или даже нано-Нормана? )) Этот товарищ сыграет важную роль в сюжете задолго до появления на свет. Полноправный двигатель сюжета.
Думаю, он пока не осознаёт, что именно влюбился и всеми силами это отрицает. Осторожненько вытягивает лапку и прощупывает почву. Энцо – очень-очень осторожный и избегающий товарищ. Он в принципе не адепт долгосрочных отношений, а после того, как его отверг Ронцо, наглухо закрылся от всего, что хоть отдалённо их напоминает.
Энцо досталось не только физически, но и морально. От Оки и гораздо больней. Его по сути снова отвергли. Повторение истории с Ронцо – он открылся, а его послали. Энцо не видит прямой взаимосвязи между «послали» и своими действиями. От «обманул и меня послали» остаётся только «послали». Так что ему сейчас очень больно ииии… непонятно, почему снова отвергли. Ведь он старался быть лучшей версией себя и был честен. Ну, почти.
По сути у обоих – и у Оки, и у Энцо – в голове крутится один вопрос: «За что?». За что со мной так поступили.
О да, это его суперспобность. Энцо очень наблюдательный. Прекрасный аналитик, но его анализ – чисто технический. Кто там что чувствует, он не особо понимает. Зато отлично видит слабости и страхи и знает, как обратить их против человека. Думаю, Оки больше всего пугает в Энцо именно этот холодный анализ и то, как безжалостно он атакует Рауля, превращая его страхи в оружие.
Точно, что-то на языке отчаяния и безнадёжности. Скорее сдерживающий механизм для самой Оки, а не для Энцо. Если Оки знает, что точно не хочет и станет общаться с Энцо, то зачем его тогда блокировать? Можно просто игнорировать. Он же не телефонный маньяк, чтобы 24/7 писать и звонить. Рано или поздно перестанет.
Тут что-то из серии: «Ты по-прежнему для меня важен, и я хочу общаться, но не могу себе этого разрешить». Поэтому Энцо отправляется в бан. Чтобы у Оки не возникло соблазна что-нибудь ответить.
В предыдущей главе
Часть 8 стартует с места в карьер – Рауль внезапно вспоминает о жене и застает её с лучшим другом. Решает на всякий случай побить Энцо – вдруг поможет. Энцо подставляет все имеющиеся щёки, провоцирует и едко шутит. Рауль в шоке: такого Энцо он ещё не видел. Океана тоже в шоке и мысленно улетает на другую планету. Особенно после того, как узнаёт, что Рауль уже женат… и не на ней.
На другой планете Оки настигают воспоминания о бурной ночке – выпивка, грязные танцы в клубе и продолжение вечеринки уже дома. Без тормозов и средств защиты. Оки выясняет, что у Энцо вот такой тип привязанности:
А Энцо внезапно для себя предлагает попробовать чуть более долгосрочный формат отношений, чем на одну ночь. На недельку где-то – для него это большой шаг. Но все чудесные ночные открытия перечёркивает утро. Рауль – двоежёнец. Энцо знал и молчал. Оки не хотела изменять, но изменила. Никакого хэппи-энда.
Рауль и Энцо продолжают выяснять отношения. Рауль охреневает от того, что кто-то взял и покусился на его собственность. В смысле он хотел сказать «жену». Энцо решает предъявить счёт за накопленные годами обиды. Оки в перманентном шоке. Единственное, чего ей хочется, – это сбежать подальше от обоих. Но это её дом. Так что… Рауль, Энцо, на выход.
День номер три или четыре. Такой же, как другие три или четыре. Я сижу на полу со стареньким ноутбуком – листаю подборки мемов, сплетни о знаменитостях и видео с котами на «Симстьюбе». Засохшая лужица пролитого вина корчит укоризненные рожи.
«Завтра точно уберу», – обещаю себе.
Уберу всё, что напоминает о той ночи: пролитое вино, осколки, окурки. Но наступает новый день, и я… смотрю, как котик с камерой гуляет по одноэтажной Симерике. Представляю, как сбегу в такой же городок – больше никакого моря, только леса и поля. Привет, меня зовут Милли. Красноватый загар на шее, джинсовый комбинезон поверх белой футболки и травинка во рту. Заведу котика, повешу на него камеру и буду жить на отчисления с «Симстьба». Тысячи просмотров. Котик-суперзвезда. Отличный план.
Бах! Вспышка молнии и запах озона – меня осеняет. Кликаю по поисковой строке. Набираю: true faith acoustic cover. Мне нужно видео, которое было загружено двадцать лет назад. Фильтрую-сортирую, всматриваюсь в лица на превью. Девочка в свитере на три размера больше и глазами оленёнка. Паренёк с напомаженной чёлкой и кокетливым прищуром. Пожилой преподаватель гитары с мельтешащими в углу нотами. Пьяная вечеринка с караоке. Академический дуэт. Волосатый мужик в душе. Всё не то, всё не то.
– Где же ты, Энцо? – бормочу себе под нос и нетерпеливо вожу пальцем по тачпаду.
Вверх. Вниз. Найдись.
Моя ошибка – искала видео не из топа. Сортирую просмотры в обратном порядке, от большего к меньшему, и тут же нахожу. Канал называется Lo&Ro. Белые буквы на чёрном фоне, никакой кричащей рекламы и призывов подписаться. Ролики выходят редко, иногда с перерывом в несколько лет, но у каждого десятки тысяч просмотров и целая микрогалактика комментариев. Котику с камерой такое и не снилось. Кажется, выгодней завести голубоглазого мальчика.
Включаю то самое видео. «True Faith (cover) – Pier Session / windy as hell sorry lol». Кто только придумал это название?..
I
Картинка не очень. Камера трясётся от порывов ветра. На объектив попадает пара капель – мелкий дождь или морские брызги. Я тянусь, чтобы их смахнуть, и только потом вспоминаю, что я по другую сторону экрана. А там, на пристани, сидит белокурый мальчик с гитарой.
– Привет из Барнакл Бэй, – говорит до абсурдности молодой Энцо, – лучшего города на Земле. Люди со всего мира приезжают сюда, чтобы… – драматическая пауза. – …утопиться. Потому что больше здесь делать нечего.
Барнакл Бэй за его спиной такой же, каким его знаю я. Небо цвета мышиной шкурки, орущие чайки и холодное равнодушное море. Тёмная половина года – так её называют местные. Время, когда целый город погружается в депрессию.
– В комментах часто спрашивают, как я здесь очутился и куда делся Ро. Вот что я скажу: за последний год случилось до хрена дерьма. Нас арестовали и судили. Ро решил меня кинуть и спасти свою задницу. Я едва не сел в тюрьму… – Энцо проводит рукой по лбу, смахивая капли дождя, и морщится. – Прикиньте, сигареты мне не продают – я же ребёнок, – но хотели упечь на двадцать лет. Судили как взрослого. Прокурор хотел впаять убийство второй степени и сговор. Если сам признаюсь – непредумышленное и лет десять. Сделка типа. Я его, конечно, послал. Ты это сначала докажи, tipo.*
* – чувак
Мальчик поднимает глаза к небу, как будто ищет на нём ответы, кривит губы в усмешке и продолжает:
– Весь чёртов год проходил с браслетом на лодыжке. Как полный лох! Такая, знаете, фигня, которую надевают, чтобы ты не сбежал. Ни поплавать, ни помыться нормально. Спал, как животное в клетке. А секс? Представили, да?.. «Нет, amore, это не фетиш-аксессуар. Хотя он тоже ограничивает мою свободу передвижения. Да, мне пятнадцать, и меня судят за убийство. И да – это моё лицо было на первой полосе. Дать автограф?».
– Короче, нет у меня больше ни дома, ни семьи, ни друзей. Ни денег. Последние слил на чудесную садо-мазо гитару. Почему садо-мазо? А вы вот сюда посмотрите, на этого мелкого ублюдка, – он показывает на планку у начала грифа. – Для тех, кто в музыкальном танке: штука называется верхний порожек. Мастер, по ходу, ненавидел людей – сделал его таким высоким, что струны приходится вдавливать. А баррэ?..
– О, баррэ для истинных мазохистов! Сраную гитару должны выдавать в аду. В качестве пыточного инструмента. Где-нибудь в девятом круге. У меня уже через полчаса начинает сводить пальцы. Видите, какие они красные, мои нежные детские пальчики?
Он вытягивает руку. Смотрит на неё с деланной жалостью – просто король драмы. Медленно разжимает пальцы и демонстрирует покрасневшие подушечки.
– Видите? Вот так выглядит ребёнок, побывавший в девятом круге. Но шутки в сторону…
Энцо задумчиво водит большим пальцем по треснувшему лаку. Протирает струны рукавом рубашки – бессмысленный жест отчаяния… или привязанности? Ругает инструмент на все лады, но всё равно о нём заботится. Нежно баюкает на руках, как младенца. Как меня.
– Я сделал всё, что мог, – тихо говорит мальчик. – Настроил мензуру, почистил лады, поставил нормальные струны, но… этого всё равно недостаточно. Что я ещё могу сделать? Ни хрена. Подпилить порожек? Да я руку себе скорее отпилю. С моим-то талантом к столярке и прочим «мужским» хобби.
Он рисует в воздухе кавычки – пару раз быстро сгибает-разгибает указательный и средний пальцы. Высмеивает стереотипы, уже тогда.
– Я пробовал отсюда сбежать, много раз. Копы ловили и возвращали, а потом… – долгая пауза. – Потом меня наказывали. Нет, не роковая красотка с хлыстом. Лысый старикан с глазом Смотрящего на груди. Ради моего же блага. Меня, знаете ли, Ослепший сбивает с пути истинного. Искушает. Я сказал, что у Ослепшего получше ассортимент развлечений – бухло, дурь и секс. Так что лучше я выкурю *бип* и помолюсь какому-нибудь Сатане...
– …ииии меня снова избили. Заперли в узкой комнатушке без окон – молиться и каяться. Только знаете что? Я не склоню головы. Да никогда в жизни. Никакого раскаяния. Срал я на их яковитские догмы. С большой, мать её, колокольни! Подавись, Смотрящий, моей чёрной душой!
Энцо-подросток с вызовом вздёргивает подбородок. Точно такой же жест я видела у взрослого. Странно чувство – я как как будто смотрю на незнакомца, но узнаю каждый его жест, каждую интонацию. Тембр голоса чуть выше и речь не такая отполированная, но рисунок пауз и ритм… Дежавю, сплошное дежавю.
Но я не знаю этого мальчика. Он озлоблен и загнан в угол. Выплёвывает ругательства сквозь стиснутые зубы. Его гордость держится на последнем гвоздике, да и тот скоро выпадет из стены. Не тот Энцо, к которому я привыкла. Совсем не тот.
– Ирония в том, что мне некуда бежать. Я один на этом говённом аттракционе под названием «жизнь». Хорошо, что люди изобрели алкоголь и прочий быстрый дофамин, потому что мой собственный… – он смотрит в камеру и фыркает. – Мой собственный – на нуле, чуваки. Кофеин, никотин, *бип*амин, спасибо вам, друзья. Без вас я бы давно сдох. А так… Буду сидеть здесь до вечера, пока за мной не придут копы, и петь песенки. Эта для тебя, Ро. Ты её терпеть не можешь, и потому я её пою.
Энцо посылает воздушный поцелуй, прямо в камеру, и начинает играть:
I feel so extraordinary / Something’s got a hold on me…
Микрофон плохо справляется с фильтрацией шумов, но я не слышу ни ветра, ни чаек, ни прибоя. Только мальчика с гитарой и его чистый, сильный голос. Он склоняется ещё ниже. Кудряшки падают на лоб. Лицо сосредоточенное, почти отрешённое. Такой юный и хрупкий. Совсем ещё ребёнок. Просто сидит там, на холодной скамейке в дыре мира, и записывает свой «клятый шедевр».
Да, Рауль, это именно шедевр. Маленький. Наперекор всему.
When I was a very small boy / Very small boys talked to me / Now that we’ve grown up together / They’re all taking drugs with me…
Стойте, стойте, стойте.
Я кликаю на паузу и отматываю на десять секунд назад. Переслушиваю. Готова поклясться, в песне не такие слова.
– Знаете прикол с этой строкой? – Энцо останавливается и как будто отвечает на мой вопрос. – Я сейчас спел именно то, что было в оригинале, а в версии для радио добавили дурацкую цензуру – «They're afraid of what they see». Серьёзно? Кому нужны эти назидательные сопли? Боятся взрослые, потому что у них есть мозги, а маленькие мальчики…
Он с усмешкой пожимает плечами и несколько раз дёргает струну – выходит нечто вроде «Та-да-да-дам». Не знала, что начало пятой симфонии можно сыграть на гитаре.
«Ло, даёшь мастер-класс по Бетховену на шестиструнке!» – попадается на глаза один из комментариев.
– Ронцо говорит, у нас префронтальная кора ещё не дозрела. Потому и не пугаемся. Это он выкурил пару *бип*, улёгся ко мне на колени и принялся читать лекции по нейробиологии. Даже под кайфом охренительно серьёзный. Наверное, он прав – всё дело в коре. Из-за неё я творю всю эту *бип*ню. Спросите снова через десять лет. Вдруг кора отрастёт.
Энцо возвращается к песне. Я завороженно прилипаю к экрану. Ставлю лайк комментарию: «Записал на диск и слушаю в машине. Теперь у меня полная коллекция каверов от Ло и Ро». Снимаю. Снова ставлю. И снова снимаю. Не могу определиться.
«Чуваки, как отрезать болтовню и оставить только песню?» – интересуется другой комментатор.
В правом углу – движение. Камера теряет фокус. Размытая фигура быстро проносится в кадре, на секунду заслоняя Энцо. Песня резко обрывается.
– Эй, кэп, извиниться не хочешь?! – кричит мальчик вслед удаляющемуся Раулю. – Я тут видео вообще-то пишу.
Что-то маленькое и блестящее пролетает в воздухе. Приземляется прямо в кейс. Дзинь – снайперский бросок.
– Да вы издеваетесь… – Энцо пинает кейс ногой, и монетка снова звенит о стенки. Дзинь-дзинь-дзинь. – Просто о*бип*енно. Спасибо, добрый чувак. Куплю себе одну секунду с терапевтом, как мне часто советуют в комментариях. Да, давайте все дружно задонатим Ло на починку башки. Этот вон уже начал.
Орёт чайка. Энцо протяжно вздыхает.
– *Бип*ские чайки. *Бип*ский город. *Бип*ский мужик с монетками.
Я закрываю крышку ноутбука.
II
День пятый или шестой. Куча непрочитанных на телефоне. Я не открываю сообщения, только ловлю обрывки фраз в уведомлениях.
«Как ты могла, Оки???» – от Флипа. Он всегда пишет с кучей вопросительных и восклицательных.
«Захочешь поговорить – я…» – от Джонни.
Он что?..
III
День седьмой или восьмой. Настали тёмные времена. Я не выхожу из дома, пока солнце не спрячется за горизонтом. Весь город знает, что я сделала – смешки, косые взгляды, шепотки за спиной. Маленькие городки действительно маленькие. Сплетни разносятся по воздуху, как ядовитые споры.
«Это она… та самая?»
Да, это я. Та самая женщина, что лежит на кровати и гадает, кто кидает камешки ей в окно. Муж или любовник? Вот только муж мне не муж, а любовник… Не знаю, что про него и думать. Мысли – как плохой бисер: слишком мелкие и неправильные, чтобы нанизать на леску.
Кто кидает камешки в окно?..
Если останусь в кровати, как быстро он уйдёт? В один из дней Рауль просидел на крыльце до самого вечера. Колотил в дверь – ногами и руками и, кажется, даже головой. Орал и умолял его впустить. Я почти решилась. Нащупала задвижку. Медную – ненавижу этот запах. Но я стояла и стояла, вцепившись в задвижку, пока Рауль не ушёл. Потом долго отмывала руки.
Кто кидает камешки в окно?..
Свешиваю ноги и иду смотреть. Храбрости хватает на два с половиной шага. Резко ныряю под подоконник и прячусь.
Это, конечно, не Рауль. Он не такой спокойный и немногословный. Луна подсвечивает волосы Энцо, превращая в некое подобие падшего ангела. Зачем он пришёл?
– Зачем ты пришёл? – тот же вопрос улетает в окно. – О чём нам говорить?
– Мы могли бы начать говорить, – доносится снизу, – и понять, зачем, уже в процессе.
– А-а, то есть ты сам не знаешь?
– Я ощущаю болезненную потребность слышать твой голос, но… зачем? Нет, причину пока не сформулировал.
– Энцо, ты что-то принял?
«Мальчик, слезай со своих таблеток. Ты так себя убьёшь», – один из самых популярных комментариев под видео.
А ещё: «Babyyyyy, did you forget to take your meds?»
И ответ blue_eyed_lo сразу под ним: «Как раз не забыл». Подмигивающий смайлик. Не смешно, Энцо. Ни разу не смешно.
– Только обезболивающее, по рецепту. Я трезв и чист. Хочу поговорить именно в таком состоянии. Спустишься ко мне?
– Что заставляет тебя думать, что я этого хочу? – Я обдумываю две возможности: спрятаться от всего мира под одеялом или пойти говорить с этим странным мужчиной. – Ты лгал мне, прямо в лицо! Знал про брак Рауля! Знал всю дорогу, но изображал друга. Чтобы что?.. Какая у тебя мотивация? Я очень хочу понять.
– Никакой особой мотивации. Он меня попросил – вот и всё.
– Как ты спишь по ночам?
– Едва ли сплю. Но изначально не из-за тебя. Прости. Бессонница – мой старый друг.
– Ты извиняешься за то, что не я причина?
– Не первоначальная.
– Даже не представляю, что ты сейчас пытаешься сказать.
– Не поверишь, но я тоже.
Решаю спуститься. Разговор ничего не исправит, но желание понять зудит, как комариный укус. Все знают, комариные укусы лучше не чесать – только хуже сделаешь. Но я чешу и чешу и чешу, до крови, не давая хоть сколько-нибудь зажить. Мне нужны ответы. Если всё произошло просто «потому что», то… какой в этом смысл? За что со мной так поступили? Почему я позволила себе так поступить с Раулем?
Пытаюсь выкинуть Энцо за пределы уравнения. Сделать вид, что он ничего не значит. Всё было между мной и Раулем, а Энцо – просто подвернулся. Я не могла хотеть именно его. Предать Рауля ради него?.. Это совсем уж страшно.
Заталкиваю опасные мысли подальше – со злостью и отчаянием, как одеяло в пододеяльник, которое никак не хочет залезать. Одеваюсь для него и ненавижу себя за это. Хочу быть красивой. Хочу нравиться.
Жалкая влюблённая дурочка.
Он стоит у задней двери. Курит, выдыхая струйки дыма в смоляное небо.
– Как ты, Оки? – первым делом спрашивает Энцо.
– Не парься, всё сделала. Приняла таблетку. Можешь спать спокойно.
Я выпускаю когти и царапаю словами. Энцо морщится.
– Я не про это, – тихо говорит он. – То есть… про это тоже. Но не только. Не хочу, чтобы ты сражалась со всеми проблемами в одиночку. Позволь мне хоть чем-то помочь.
– Проблема – это ты, Энцо. Одна большая.
Молчим. На улице гаснет пара фонарей. Иногда они так делают без всякой причины – захотели и погасли.
– Куда поедем? – спрашивает меня проблема. – Я оставил машину на соседней улице, чтобы не привлекать внимания.
– Какой заботливый… – бормочу себе под нос. – Снова играешь в друга? Можешь сворачивать представление.
– Я не играл. Мне нравилось быть твоим другом.
– Уверен, что ты им был?
Говорю: поехали туда, где всё началось. И мы едем.
Площадка для уличных концертов встречает тишиной – не самое популярное место в городе, когда нет ярмарок и концертов. Подростки предпочитают зависать в более мрачных берлогах, вроде старого депо и заброшенной водонапорной башни. Подросткам нужна драма, а мне… Что нужно мне? Точно не человек, который молчаливо идёт рядом.
– Зачем мы здесь? – Энцо нарушает молчание. – Место имеет значение?
– Символ разбитых надежд. В первый раз я приехала сюда с мечтами и планами на будущее. Такая наивная! Вы с Раулем всё за меня решили.
– Оки, я согласился ему помогать, когда нормально тебя не знал. Рауль умирает – мы оба это знаем. Думал, напоследок получит свою долбаную утопию с женщиной мечты. Он мой друг, несмотря на некоторые… – он тщательно подбирает слова, а не несёт что попало, как тот мальчик, – принципиальные разногласия.
– То есть на «женщину мечты» было наплевать?
– Так, – его прямота наотмашь бьёт в лицо, как порыв ветра с песком, – но чем больше я тебя узнавал, тем сильнее сомневался. В какой-то момент ты стала… очень важной.
– Важной… Важно было залезть ко мне в трусики?
– Это несомненно тоже.
– Несомненно, ого. Чисто для справки – ты сейчас сам себе роешь могилу.
– Знаю, Оки. У меня всего два варианта: либо снова солгать, либо сказать как есть. И вот тебе правда – я бы не вылезал с тобой из условной постели минимум неделю с редкими перерывами на сон, еду и прочие дурацкие потребности.
– Всего-то неделю?
– Согласен, это чудовищно мало. Я хочу жить в тебе.
– Больше ты ничего не хочешь? – В глубине души мне нравится то, что он говорит, и я ненавижу себя за это. – Ронцо был прав – ты социопат. Социопат и манипулятор. Рассказывал про одинокого мальчика в одиноком мире. Делал хлоп-хлоп красивыми голубыми глазками. Я велась, как дура.
– Это было искренне, Оки. Я давно и ни с кем не был так откровенен.
– Вот-вот, меня завораживало это чувство… эксклюзивности. Будто я действительно особенная.
– Ты особенная.
– Сколько у тебя ещё таких особенных? По особенной на каждый день недели?
– Нисколько. Ты одна на все семь миллиардов. Самая желанная девочка на планете. Весь прошлый год и в эту самую секунду.
– То есть ты прямо думал, что я особенная? Когда прижимал к стене, полу и столу. Всем поверхностям, которые нашёл в моём чёртовом доме! Не просто секс, а что-то особенное?
– Боюсь, я не настолько просветлённый, чтобы думать о сложных вещах во время секса. Мне просто было хорошо, охрененно хорошо.
– Обипенно, ага, – ворчу себе под нос приставшее словечко.
Энцо-подросток не моет рот с мылом. Все старые видео в этих самых «бипах».
– Что, прости? Откуда ты это взяла? – взрослый Энцо задумчиво морщит лоб, а потом начинает смеяться. – Вот чёрт… так это ты pure_mourning? Остроумно, хотя немного грустно.
– Нет. – Я отворачиваюсь.
– Оки-и… Зачем было сраться со мной в комментариях под старым видео? Ты могла всё высказать в лицо.
– Это была не я.
– Ma certo,* – и цокает языком. – А я не ломал голову, кому в два часа ночи приспичило написать, что шестнадцатилетний я похож на нестриженную овцу. Это были наши клоны?
* – Ага, разумеется.
Я вспыхиваю до корней волос. Не знаю, куда глаза деть. Как же стыдно! Я ему и похуже вещи писала. Яростно выстукивала на клавиатуре гадости и раз в пять минут обновляла страничку – ждала, что ответит.
Потом blue_eyed_lo надоело: «pure_mourning, с тобой весело, но я хочу спать».
Он на меня… не злится? Смотрит и улыбается, как будто я ему любовные письма писала, а не гадости.
– Эй-эй, ты чего, малышка? Иди сюда, не расстраивайся. – Энцо притягивает меня к себе, а я не нахожу сил сопротивляться. – Неудачно пошутил? Мне понравилась наша перепалка.
Великолепно. Теперь изображает мужика, который бросается обнимать-утешать, если заметит крошечную слезинку в глазу. Даже если это ты накосячила, а не он.
– Понравилась?
– Мне ещё никто не оставлял двадцать хейтерских комментариев подряд, – он тихо смеётся мне в волосы. – Это так… чёрт возьми, мило.
Я замираю у него на груди с комком колючей проволоки в горле. Чувствую себя уязвимой. Зависимой. Снова под его чарами.
Ненавижу. Его за то, что пользуется своей властью, себя – за то, что позволяю. Хочется свернуться клубочком в кольце его рук и остаться там навсегда. Снова верить. Вот ведь дура. Сколько девочек до меня попалось на эту удочку?
Я тебя оскорбила, Энцо. Почему ты на меня не злишься? Потому что я злюсь. По-прежнему. На себя, на тебя и на весь чёртов мир с красивыми голубоглазыми социопатами!
Выворачиваюсь из его объятий. Кричу:
– Лжец!
В его глазах – вопросительные знаки. Большие такие и громкие. Громче любых слов.
– Лжец, – повторяю уже тише. – Слишком хорошо поёшь, во всех смыслах. Знаешь, я всё искала на канале ту песню… Странно, что ты её не спел.
– Ту? Я должен угадать? – Киваю. – Есть у меня одна догадка... Хочешь проверить?
– Да, ведь мы практически на сцене.
– Ладно. Solo per te, tesoro.*
* – Только для тебя, сокровище.
Угадал. С мазохистским упоением слушаю «Behind Blue Eyes» в его выпендрёжном исполнении: «Я безобразно талантлив и прекрасно это знаю». В глубине души кипит обида за Рауля. Обида и сомнение.
Я приняла на веру, что Рауль – талантливый музыкант, ведь он играл так страстно и уверенно. Они оба играют уверенно, но по-разному. Что, если Рауль пускал пыль в глаза, а прав Энцо?
Что, если весь образ Рауля – это пыль, застрявшая в моих глазах? Тогда что такое Энцо? Другой сорт пыли? Смогу ли я когда-нибудь видеть мир ясно и чётко?
Тем временем пальцы Энцо танцуют по грифу. Нажимают и отжимают, скользят вниз и вверх. Точно так же он играл на моём теле – легко и естественно. Я стала одной из гитар в его коллекции.
– Хотя бы угадал? – Энцо резко обрывает мелодию в середине куплета. – Скажи хоть что-то. Я так больше не могу.
– Мне больше всего нравится вступление.
– А, ну это арпеджио в… – он ловит мой взгляд и не заканчивает фразу. – Тебе не интересно, в какой тональности, да?
– Я не знаю таких слов. Вы с Раулем можете снова помериться этими вашими «арпеджио».
– Рауль не видит разницы между арпеджио и простым перебором, – вздыхает. – Оки, послушай меня… За каждым качественным исполнением стоят годы работы. Я сделал свою. Рауль – нет. Вот и всё. Точка. Нечего сравнивать.
– Где ты научился так хорошо играть?
– Мать начала учить меня музыке в раннем детстве. Она играла на арфе в профессиональном оркестре. Потом, лет в семь, я оказался предоставлен самому себе. Социальная изоляция и куча свободного времени. Со мной почти никто не говорил.
– Изоляция? Это как?
– Отец опасался, что я кого-нибудь убью. После того, как подбил соседского мальчика прыгнуть в бассейн. Он не умел плавать.
– Но… зачем ты это сделал?
– Прочитал раздел про утопления в медицинской энциклопедии. Интересно было, за сколько утонет ребёнок. В книге была статистика только по взрослым. Я не хотел его убивать – ставил эксперимент. Но… представляешь, какие незабываемые впечатления получил мой отец, когда застал меня у бассейна с секундомером в руках?
До меня доходит, что он не шутит. По позвоночнику пробегает холодок. Смотрящий милосердный, он правда стоял у бассейна и бесстрастно наблюдал, как тонет другой ребёнок? Мальчика ведь спасли? Да, наверное, да. Но…
– Энцо… – Я не знаю, что ещё сказать. – Это… очень страшно.
Он пожимает плечами.
– Потом Ронцо объяснил, что не нужно никого топить, чтобы смоделировать ситуацию: «Ты можешь посчитать на бумажке, кто и за сколько утонет». Я сказал: «Окей». И перестал ставить эксперименты на людях.
– Ронцо?..
– Да. В отличие от моего отца, он понял, что я очень любопытный. Пришёл к отцу и убедил, что сможет за мной присматривать. Занять мой пытливый ум чем-то безопасным. Он был всего на два года старше, но… таким спокойным и взрослым. Знал, как со мной говорить, когда все остальные только орали. Смотрели с жалостью или страхом.
– Хочешь, чтобы я поверила, что всему в жизни тебя научил такой же ребёнок? Безумие какое-то.
– При этом чистая правда. Для меня он значил целый мир, но я для него – нет.
Я качаю головой. Зябко ёжусь, прячу руки поглубже в карманы и ухожу со сцены. Нависающие силуэты пальм похожи на перевёрнутые неправильной стороной метёлки. Что я здесь делаю?
– Зачем ты мне всё это рассказал?
– Чтобы ты знала, что я не вру. Такое дерьмо сложно выдумать, правда? Хотел бы соврать – рассказал бы, как спасал того мальчика, а не хотел утопить.
Кажется, он не понимает, что я всё равно ему сочувствую. Или, наоборот, слишком хорошо понимает.
– Я не знаю, во что ты играешь, Энцо, – сжимаю кулаки, ногти впиваются в ладони, – и не хочу выяснять.
– Ладно.
– Не хочу больше общаться.
– Ладно.
Я обхожу будку для поцелуев по кругу, пытаясь расшифровать, что значит его ладно. Говоришь человеку, что не хочешь с ним общаться, а в ответ – просто «ладно». Как это понимать? Почему он не спорит со мной? Я хочу разжечь в себе пламя гнева – ярче, ярче, ещё ярче! – а он дует на него.
И всё гаснет.
– Не знаю, как с тобой общаться, – я ретируюсь с поля боя.
– Как раньше? То есть… Давай ещё раз попробую. Как с человеком, который сильно облажался, но хочет всё исправить?
– Как ты собрался всё исправлять? Громкое заявление.
– Проблема в том, что я не знаю, – пожимает плечами. – У меня никогда не получалось исправлять. Только делать хуже. Ломать, уничтожать, сжигать. Созидание – это совсем не про меня, но…
– Но?
– Мы могли бы начать с чистого листа, как-то более нормально. Как обычно у людей начинаются отношения?
– Идут на первое свидание?
– Да, точно. Мы могли бы сходить на свидание. Раньше я не испытывал к такому интереса, но с тобой... С тобой хочется попробовать новые вещи.
– И куда бы мы пошли?
– М-м, в ресторан? Только не в Барнакл Бэй. Поехали ко мне на родину? Я знаю много отличных ресторанчиков на «итальянском» побережье. Если «Борацца» для тебя слишком пафосная, у меня есть домик в горах. Он небольшой и уединённый и… эмм-м… Я представлял что-то вроде…
– Что-то вроде… чего?
– Ну, тех счастливых картинок, про которые говорил Рауль, – он дёргает уголком рта, как будто ему стыдно о таком говорить. – Приятное солнечное утро. Ты бегаешь по кухне голая и что-нибудь напеваешь. Мы готовим завтрак. То есть ты готовишь, а я тебе мешаю. Пахнет кофе и, э… чистотой и свежестью раннего утра?
– Ты меня спрашиваешь, чем пахнет в домике, по которому я бегаю голая и делаю всё, что ты видишь в своих фантазиях?
– Оки, это приятная идея и ничего больше. Не попытка тобой манипулировать. Я бы не стал такое говорить никому другому. Девочке, которую хочу трахнуть и наутро забыть. Мне охренеть, как неловко сейчас.
– Делиться мыслями о голых женщинах? Думала, у тебя нет с этим проблем.
– Не в наготе дело. Чёрт… Как тебе объяснить? Мне некомфортно быть уязвимым. Тем более вот так. Я тебе открылся, а ты живьём сдираешь с меня кожу.
– Считаешь, что между нами возможны отношения?
– Я не знаю, но хочу выяснить. Я ничего не знаю о нормальных отношениях. Научи меня?
– Я не вижу тебя рядом с собой.
Могла бы расшифровать и добавить, что моя раненая – читаем «убитая» – самооценка его не потянет, но зачем? Последнему романтику на Земле ясно, что мы из разных миров, которые не должны соприкасаться ни в чём, кроме спонтанных ночей животной страсти. Принц женится на Золушке? Да чёрта с два! Он бы с ней просто переспал. Туфельку верните по почте с запиской: «Я хорошо провёл время».
Я никогда не почувствую себя спокойно и уверенно с кем-то вроде Лоренцо. Чересчур богатый, чересчур изысканный, чересчур красивый. Снизошедший со своего сияющего пьедестала до кого-то вроде меня. Обычная женщина рядом вот с ним? Да вы шутите!
Меня только что предал муж, который не муж. Я предала мужа-не-мужа. «Ничего страшного, – говорит Энцо. – Теперь ты можешь попробовать со мной». Стать его новой подружкой-игрушкой на час? Нет, спасибо.
Я сломлена и разрушена, и не могу найти на себе ни единого места, которое не болит. Не надо меня трогать, мне сейчас слишком больно. Как ты этого не понимаешь, Энцо? Что с тобой? Почему не понимаешь? Ты только и твердишь о своих фантазиях, которые считаешь необычными. Что в них такого необычного? Я тоже мечтала о таком. С Раулем, не с тобой.
Я не мечтала о тебе. Я не мечтаю о тебе.
– Что ж, вполне ожидаемо…
Буквально на секунду на его лице мелькает до жути узнаваемое выражение. Я как будто смотрю в зеркало и вижу собственную боль, но это не моя боль. Это его боль?.. Ну нет, не может быть. Мне почудилось.
– В смысле я ожидал подобный ответ, – продолжает Энцо с обычным бесстрастным выражением лица. – Единственное, чему меня научил прошлый опыт... «Нет» – это всегда «нет». Не превратится в «да» потому, что второй человек по-прежнему видит в тебе проблему.
– О чём ты? Я не…
– О том, что повзрослел и научился принимать отказы с первого раза. Ты хочешь, чтобы я оставил тебя в покое. Принято. Кажется, на этом со мной и тобой… всё? Fine della storia?
Конец истории? Слово «всё» врезается в меня острыми осколками. Думала, мне не может стать ещё больнее, но, оказывается, у боли большой потенциал. Я немею и задыхаюсь. Всё? В смысле… совсем всё?
– Я только одно хочу добавить, – он продолжает со мной говорить и не замечает, что я уже не слушаю. – Я ни о чём не жалею и буду тебя помнить.
– Что?.. Что ты сказал?
– Э, ну… В общем, не важно… Stai zitto, Enzo. A lei non gliene frega niente.*
Я прошу перевести, но он качает головой.
– Да я так, сам себе. Я на какое-то время задержусь в городе. Думаю, я последний в списке людей, к кому ты обратишься за помощью, но если вдруг… Короче, я пытаюсь сказать, что помогу и не потребую ничего взамен.
* – Заткнись уже, Энцо. Ей всё равно.
Даже будь он последним человеком в Барнакл Бэй… Нет, я лучше сдохну от голода и холода под кустом, чем пойду к тому, кто однажды меня предал! Я срываюсь с места и снова куда-то несусь. Снова на сцену. Энцо следует за мной по пятам. У него длинные ноги – на один его шаг приходятся два моих.
– Ненавижу тебя! – Отворачиваюсь и яростно моргаю, пытаясь прогнать из глаз острые стекляшки. – Ты ещё хуже Рауля!
– Да, скорее всего.
– Просто во всём со мной соглашаешься?
– Не вижу смысла спорить. Я ведь тоже так думаю.
– Ненавижу тебя.
Он ничего не отвечает, только делает шаг вперёд.
– Ты мне отвратителен.
– Знаю, знаю.
– Совсем!
– М-м, иди ко мне? Если ты меня больше не увидишь… сделаем что-нибудь безумное? В последний раз.
Теперь я ненавижу себя. За то, что ждала этого приглашения. Повода вновь склеить наши тела дурацким перманентным клеем, который клочьями сдирает кожу. В детстве я постоянно склеивала себе пальцы, а потом – минута отчаяния и боли, и облегчение, когда пальцы удаётся расцепить.
Расцепить и снова соединить вместе потому, что невозможно жить без импульсивных порывов и саморазрушения. Сделай себе больно, разрушь до основания. Прохладный оазис извращённого наслаждения посреди горящей пустыни агонии.
Энцо склоняется ко мне. Я жду яростного поцелуя, полного гнева и отчаяния и всего того, что так ярко горит во мне самой. Сюрприз! Меня целуют медленно и чувственно, очень бережно, будто боятся окончательно сломать. Он собирает мои волосы в кулак и тянет вниз, вынуждая запрокинуть голову и подставить лицо для ласк и поцелуев. Что-то на самой границе бережного и грубого. Он во всём такой – танцует на кромке лезвия и наслаждается этим.
Его глаза жадно меня изучают, такие голубые-голубые. Невинные. Я тону и растворяюсь в них. Забываю саму себя.
– М-м, ты солёная, – комментирует Энцо, целуя мои щёки и скулы там, где только что пробежали слёзы. – Вся – губы, веки, лицо… Я так тебя… даже больше, чем хочу. Можно, я осторожно признаюсь, что мне это дико нравится?
– Извращенец.
– Скорее фетишист. Тебе это кажется совсем неправильным?
– Мне это кажется…
Теперь и я чувствую вкус соли на губах. Вкладываю в поцелуй всю ярость и боль. Энцо сдавленно охает, когда я вцепляюсь зубами в его нижнюю губу, но не прерывает поцелуй.
Отпускаю. Отступаю. Пытаюсь оценить реакцию.
– Оки, Оки, Оки… – Он твердит моё имя, как заклинание. Надеется призвать ещё парочку Оки, чтобы и с ними поразвлечься? – Док меня убьёт. Он сказал полный покой.
– Какой ещё покой?
– К счастью, не половой. Поменьше двигать нижней частью лица. Но знаешь что? Пошёл этот ворчливый старикан к чёрту! Будет лишний повод к нему заглянуть и получить конфетку.
– Конфетку?
– Док даёт конфетки, когда веду себя как хороший мальчик и разрешаю поковыряться у меня во рту. Он меня с детства знает.
– Рауль так сильно тебя избил, что нужен «док»? – Я содрогаюсь от воспоминаний – кулак Рауля, хруст, слёзы в глазах Энцо. – Приём обезболивающих? Это всё из-за меня.
– Нет, не из-за тебя. Из-за меня самого. Я вечно нарываюсь. Не беспокойся, не так уж и больно. Ерунда.
– Точно ерунда? Я могла бы… побыть с тобой?
– Не нужно. Ты не обязана оставаться и возиться со мной из чувства вины. Это как-то чересчур. Побудь со мной сейчас, а потом как договорились – отвезу домой и исчезну из твоей жизни.
О чём тут ещё спорить? Я хватаю его за ремень брюк и притягиваю к себе. Рука Лоренцо проникает под мою кофточку. Пальцы бегают вверх и вниз по позвоночнику. Мои позвонки – в топе странных вещей, которые ему нравятся. В ту первую ночь он составил целый список. Я не всё запомнила, но позвонки и ключицы?.. Чтоб вы знали, мемуары, у меня совершенно гениальные позвонки, а ключицы, как у его любимых скульптур. Народная мудрость – если мужчина странный, он странный во всём.
Энцо поднимает меня в воздух. Я обхватываю его руками и ногами, и мы куда-то движемся. Не прекращая целоваться. Я вся дрожу, но не от холода. От нетерпения. Нужно избавиться от одежды. Всего, что стоит между кожей и кожей. Досадные преграды, по нелепой случайности изобретённые людьми!
– Одежда – лишняя…
Делюсь глубокой философской мыслью и нахожу в своём собеседнике живейший отклик. Невербальный. Мы приземляемся на скамеечку y рояля. Он заправляет край моей юбки за пояс. Чувствую приятный ветерок на своей голой заднице. Ветерок и горячие пальцы – идеальное сочетание. Вкус отчаяния и обречённости на губах, судорожно вцепившиеся в кожу ногти, болезненные поцелуи. Сегодня мы всё же разрушим друг друга.
Это так плохо.
Это так хорошо.
Сегодня я не буду думать о том, как плохо. Черти съедят меня в аду, но позже.
Рауль не все желания готов слушать и не то чтобы особо озабочен удовольствием партнёра. Он априори считает себя главным мачо и героем-любовником на деревне.
Энцо не пускал пыль в глаза и не пытался казаться лучше, но обманул Оки в принципиальном для неё вопросе. До этого она думала примерно так: «Окей, Энцо не самый хороший парень, но со мной он честен.
Вот вспоминая себя 20-летнюю, я понимаю Оки, но на сегодняшний день - не совсем, вернее, понимать-то понимаю, но сама смотрю на такое более пофигистки - не рублю с плеча. То есть дам шанс оправдаться, объяснить, почему человек так поступил, а там уже посмотрим).
Но по сути фундамент их отношений строился на лжи, ведь Оки сблизилась с Энцо на фоне проблем с Раулем. Типа дружеская поддержка и все дела. На деле Энцо всё знал, задолго до бутафорской свадьбы ииии… ничего не сделал.
– Оки, я согласился ему помогать, когда нормально тебя не знал. Рауль умирает – мы оба это знаем. Думал, напоследок получит свою долбаную утопию с женщиной мечты. Он мой друг, несмотря на некоторые… – он тщательно подбирает слова, а не несёт что попало, как тот мальчик, – принципиальные разногласия.
Честно, не знаю, как бы я поступила на месте Энцо, но у меня к нему нет претензий. Вернее, они есть, но не такие категоричные, как у Оки. Мне скорее странно, что она считает, он должен был предать друга ради неё? Думаю, в самом начале Оки не была ему так важна, а потом всё закрутилось и... сказать правду - тоже причинить боль
– Потом Ронцо объяснил, что не нужно никого топить, чтобы смоделировать ситуацию: «Ты можешь посчитать на бумажке, кто и за сколько утонет». Я сказал: «Окей». И перестал ставить эксперименты на людях.
Меня только что предал муж, который не муж. Я предала мужа-не-мужа. «Ничего страшного, – говорит Энцо. – Теперь ты можешь попробовать со мной». Стать его новой подружкой-игрушкой на час? Нет, спасибо.
Очень полезная штука - посмотреть на себя со стороны. Вот бы Оки и Энцо показать фильм со схожей историей или дать почитать роман)). Когда воспринимаешь себя, как героя романа, сразу так всё легко раскладывается по полочкам. И чаще всего хочется дать гг пинка, потому что... ну всё же понятно по другую сторону экрана.
Очень жду продолжения.
Человек не всегда четко понимает, что влюбился. Особенно когда не планировал отношения. И его тянет к Оки, он слушает что она говорит. Интересно наблюдать, как она мыслит.
Привет из Барнакл Бэй, – говорит до абсурдности молодой Энцо, – лучшего города на Земле. Люди со всего мира приезжают сюда, чтобы… – драматическая пауза. – …утопиться. Потому что больше здесь делать нечего.
Начало ролика впечатляющее. Понятно, почему так много просмотров. Всем интересно послушать, как замечательно ругает все и вся подросток. К тому же его судили за убийство.
Микрофон плохо справляется с фильтрацией шумов, но я не слышу ни ветра, ни чаек, ни прибоя. Только мальчика с гитарой и его чистый, сильный голос. Он склоняется ещё ниже. Кудряшки падают на лоб. Лицо сосредоточенное, почти отрешённое. Такой юный и хрупкий. Совсем ещё ребёнок. Просто сидит там, на холодной скамейке в дыре мира, и записывает свой «клятый шедевр».
Да, Рауль, это именно шедевр. Маленький. Наперекор всему.
Весь город знает, что я сделала – смешки, косые взгляды, шепотки за спиной. Маленькие городки действительно маленькие. Сплетни разносятся по воздуху, как ядовитые споры.
Да не было у него никакой мотивации. Оки не спрашивала, он не рассказывал. Энцо сначала не серьезно к ней относился, а когда ситуации стала более тесной, то поздно было признаваться и рассказывать.
Мне нужны ответы. Если всё произошло просто «потому что», то… какой в этом смысл? За что со мной так поступили? Почему я позволила себе так поступить с Раулем?
А нет ответов. Все произошло так, как произошло. Не всегда в действиях других есть глубокий смысл. Энцо просто не думал, что Оки будет так заморачиваться насчет Рауля.
Так, – его прямота наотмашь бьёт в лицо, как порыв ветра с песком, – но чем больше я тебя узнавал, тем сильнее сомневался. В какой-то момент ты стала… очень важной.
вспыхиваю до корней волос. Не знаю, куда глаза деть. Как же стыдно! Я ему и похуже вещи писала. Яростно выстукивала на клавиатуре гадости и раз в пять минут обновляла страничку – ждала, что ответит
Что, если весь образ Рауля – это пыль, застрявшая в моих глазах? Тогда что такое Энцо? Другой сорт пыли? Смогу ли я когда-нибудь видеть мир ясно и чётко?
Я сломлена и разрушена, и не могу найти на себе ни единого места, которое не болит. Не надо меня трогать, мне сейчас слишком больно. Как ты этого не понимаешь, Энцо? Что с тобой? Почему не понимаешь? Ты только и твердишь о своих фантазиях, которые считаешь необычными. Что в них такого необычного? Я тоже мечтала о таком. С Раулем, не с тобой.
А он не видит большой проблемы в произошедшем. Ну рассталась с Раулем, давай начнем отношения. Такие как у всех. Нормальные, свидания, домик на берегу моря и так далее. С другой стороны, если бы Оки чувствовала все более прямолинейно, то Энцо ей бы не заинтересовался. Они как плюс и минус, белое и черное. Но все же прекрасно могут сочетаться друг с другом.
Конец истории? Слово «всё» врезается в меня острыми осколками. Думала, мне не может стать ещё больнее, но, оказывается, у боли большой потенциал. Я немею и задыхаюсь. Всё? В смысле… совсем всё?
Раз твердое "нет", то Энцо что может сделать? Она ответила, он ее услышал. Бегать за ней, преследовать, а Оки будет постоянно отбиваться и строить жертву? Мне кажется Энцо не хочет играть в такую "игру".
Я в полном восторге от продолжения. Я не мастер комментов про психологию отношений и скромно описала происходящее со своей точки зрения. И любовалась каждым скриншотом! Все очень красиво!
Вот я и заглянула к вам на огонёк. Должна сделать два чистосердечных признания. Первое: лор и географию четвёрки я представляю себе крайне плохо, т.к. играла в неё, возможно, два или три раза в жизни. Чтобы вы понимали, для меня было большой новостью увидеть в эпизодических ролях сестричек Плезант или именитую чету Готов (там что, и такое есть?). Второе: пока что я осилила только первую с гаком страницу темы. Объём каждой записи приятно удивляет, текста и информации много – поэтому в своём фирменном черепашьем темпе ползу к настоящему моменту. А поделиться впечатлениями, хотя бы в паре строк, всё равно хочется.
Визуальная составляющая – миллион из десяти. Особенно мне нравится шапки-миниатюры: интересно разглядывать каждую перед прочтением главы, пытаясь предугадать, какие события или действующие лица на ней изображены. Кстати, о сюжете и персонажах: давно вынашивали задумку? На вопрос, если что, натолкнули скриншоты тёти Аделаиды и Рафаэллы из третьей части.
Теперь кратко про главную троицу, а точнее говоря, про первые впечатления о ней.
Норман – человек с очень тяжёлой работой. Мне кажется, держи я столько конфликтующих воспоминаний в голове, уже бы давно свихнулась. Явный недосмотр со стороны создателей. И да, сама концепция очень напомнила мне "Разделение" – случайно не вдохновлялись им?
Отдельно хочу признаться в любви Сид . Если бы кто-то спросил меня, что из себя представляет типичный айтишник, то я бы просто зачитала её описание.
Рафаэлла – легкомысленная и немного оторванная от жизни особа. Ясно, что в силу своего привилегированного приложения, но мою антипатию это не шибко ослабляет . Любопытно, какая роль уготована девушке в общем детективном сюжете.
К слову, поначалу я не въехала, как и кем друг другу приходятся Норманн, Раф и Дэль (ох уж эти аристократы!), поэтому выложенная в комментариях родословная пришлась очень кстати.
Лэндон – по описанию его ветки сложилось впечатление, что он на самом деле полицейский андроид, как Коннор из Detroit: Become Human. Но нет, вроде обычный человек, которого угораздило попасть в семью потомственных секретных агентов. Славный малый и пока что единственный нормальный наиболее располагающий из этой триады персонаж.
Всё очень интересно и увлекательно, поэтому побежала читать дальше!
Согласна, что для Энцо ситуация весьма непростая. При любом раскладе он в полной заднице и теряет либо дружбу с Раулем, либо доверие Оки. Плюс как рассказать? «Оки, ты знаешь, тут у твоего недомужа есть официальная жена, которая приходится мне сестрой». Зашибись новости.
Думаю, Энцо до последнего надеялся, что Оки с Раулем тихо-мирно разойдутся и тайну не придётся раскрывать. Кто же знал, что в день икс Рауль решит нагрянуть в гости. Ну, Мэджик знала. )) В итоге ложь Энцо задела Оки куда сильнее, чем брачная афёра Рауля. Потому что чувства у неё именно к Энцо. К Раулю тоже есть, но остаточные.
Мне скорее странно, что она считает, он должен был предать друга ради неё? Думаю, в самом начале Оки не была ему так важна, а потом всё закрутилось и... сказать правду - тоже причинить боль
Думаю, Оки очень не хватает от Энцо, хм-м, эмпатии что ли и открытого выражения чувств. Нормальный вариант, если он придёт и скажет: «Я не хотел тебя ранить. Не рассказывал правду про Рауля, потому что очень боялся тебя потерять. Мне самому теперь паршиво. Прости». На самом деле ведь так и есть, и Энцо даже пытается это выразить. Правда не теми словами.
У него получилось что-то вроде: «Сделал, потому что сделал. Рауль попросил. Теперь мне хочется попробовать с тобой в отношения. Ну что, погнали?». Оки сильно триггерит, что Энцо совсем не думает о ней. Как Оки относится к людям? Пытается поставить себя на их место, проявить участие, мягко поддержать. Почему Энцо не может понять, что ей нужно время, тепло и сострадание, лучик надежды? Не бьющая наотмашь прямота и обсуждение планов Энцо. Где Океана в его картине мира? Только в виде игрушки, которая будет его развлекать? А как же её чувства? Ему нет до них дела? Эй, чувак, давай поговорим про Океану, а не про Энцо.
Основной конфликт, как мне кажется, в том, что Оки и Энцо очень разные. Оки ждёт от Энцо определённых действий, которые сделала бы она сама по отношению к другому человеку. Мягкие, очень мягкие шаги. Забота не только о своих чувствах, но и о чувствах партнёра. Но Энцо – это Энцо. Он в такое не может. Очень старается, но не может. И да, он тоже не понимает, чего от него хочет Оки. Оба чувствуют себя непонятыми и отвергнутыми.
Я бы сказала, что проблемы с самооценкой родом из её прошлой жизни. Глубоко внутри она ощущает себя не интересной и яркой Океаной, а Вероникой – полненькой, невзрачной девочкой, прячущейся от мира в своих рисунках и огромном худи. Заметил бы Рауль/Энцо такую? Да ни в жизни. В стрессовые моменты Оки особенно глубоко проваливается в старые травмы.
Она сама отторгает Веронику и думает, что так поступят и другие. Если вдруг узнают, что она никакая не Океана, а вот та невзрачная девочка. По-прежнему она, сколько бы внешних изменений Веро-Оки не внесла. Никто не сможет полюбить Веронику – примерно такая мысль.
orgasol
Большое спасибо за комментарий и поддержку моего творчества! Я считаю тебя внимательным и наблюдательным комментатором – с анализом героев всё круто. Ты подмечаешь классные штуки, и мне интересно их с тобой обсуждать.
Начало ролика впечатляющее. Понятно, почему так много просмотров. Всем интересно послушать, как замечательно ругает все и вся подросток. К тому же его судили за убийство.
В точку. Скандалы-сплетни-интриги привлекают внимание. Плюс мальчик довольно харизматичный и симпатичный. Почему бы не послушать? «Большое» количество просмотров опять же не миллионами исчисляется, а десятками тысяч. Где-то сорок-пятьдесят в моём представлении.
Много со звёздочкой, в общем. )) В рамках маленького канала, который никак не рекламируется, – действительно много. Для профессиональных блогеров – фигня полная. Просто Оки ожидала, что там сто просмотров от силы, а тут… ого, тысячи их! Думаю, она немношк ревнует Энцо. Это её Энцо, а не какой-то публичный.
Мне кажется, в восприятии Оки один мальчик распался на двоих – на Энцо-подростка и Энцо-взрослого. Она совершенно по-разному к ним относится. Взрослый причинил ей боль. Чувства к нему – запутанный клубок горечи, обиды, желания, злости, влюблённости и чего только не. Энцо-ребёнок при этом не вызывает ни обиды, ни боли, ни злости. А что вызывает? Сочувствие, даже симпатию. Одинокий подросток, бунтующий против всего мира. Обнять и пожалеть. У Оки слабость к таким вот потерянным детишкам.
Возможно, ещё Оки чувствует в нём родственную душу. Оба озлоблены, всеми брошены и очень одиноки. Энцо-подросток кажется ей более открытым и искренним (спойлер: в следующей главе уже перестанет). В противовес закрытому Энцо-взрослому. У взрослого не понятно, что он чувствует, у маленького – вполне очевидно. Думаю, ключ к разгадке – объединить двух Энцо в одного и осознать, что внутри него до сих пор сидит тот потерянный мальчик. Но Оки не готова сделать этот шаг.
Активно киваю. Скандальчик и сплетни имеют место в реальности, но в восприятии Оки всё в разы хуже. Объективная реальность – в городке судачат про шашни замужней женщины и священника. Кто-то осуждает, кто-то смакует грязные подробности, кто-то просто любопытствует, кому-то наплевать. Восприятие Оки – её все ненавидят, осуждают и тыкают пальцем. Именно потому, что она сама так думает. Сама себя осуждает, ненавидит и далее по тексту. Переносит всё это на окружающих, хотя у окружающих очень разный спектр мнений. К примеру, Джонни хочет её поддержать, но Оки и от поддержки бежит, как от огня.
Если говорить об объективной стороне, то за кадром остались походы Рауля по барам, где, после пары стаканчиков, он грустно рассказывал свою историю всем заинтересованным (конечно же, в более героическом ключе). Отсюда и сплетни по городу. Ну и Энцо с позором выперли из яковитов – тоже повод посудачить.
Раз твердое "нет", то Энцо что может сделать? Она ответила, он ее услышал. Бегать за ней, преследовать, а Оки будет постоянно отбиваться и строить жертву? Мне кажется Энцо не хочет играть в такую "игру".
Я бы не сказала, что со стороны Океаны это твёрдое «нет». Скорее «переубеди меня». Энцо действительно интерпретирует это как твёрдое «нет», чувствует себя окончательно отвергнутым и пытается поступить разумно. В смысле не преследовать Океану (хотя очень хочется) и уважать её выбор.
Оки ждала, что он проявит упрямство-упорство и будет бороться за их отношения. Но… нет. Значит, на самом деле она ему не нужна? Ты очень правильно подметила про игру.
котямбус
Очень неожиданно и невероятно приятно получить комментарий к первым главам мира. Вспомнить, какими персонажи были в самом начале (я уже успела забыть) и поотвечать на интересные вопросы о сюжете. Спасибо за эту бесценную возможность.
Первое: лор и географию четвёрки я представляю себе крайне плохо, т.к. играла в неё, возможно, два или три раза в жизни. Чтобы вы понимали, для меня было большой новостью увидеть в эпизодических ролях сестричек Плезант или именитую чету Готов (там что, и такое есть?).
Я бы не сказала, что я сама хорошо знаю «четвёрку». )) Я в неё не играю, а только снимаю. Если в мире заменить названия локаций, парочку имён и убрать упоминания симлиша, привязки к игре никакой и не останется. Особенно в более поздних главах. Начало мира – период экспериментов. Тогда я ещё не совсем понимала, чего хочу. Пробовала опираться на игровой лор, но в итоге поняла, что мне больше нравится создавать свой собственный.
Тем не менее, несколько известных персонажей в мире засветились. Готы вот. Они есть – символ игры же. На больших ролях я хочу видеть своих персонажей, но Готы в виде камео… почему нет? Мейковеры я делать люблю.
Визуальная составляющая – миллион из десяти. Особенно мне нравится шапки-миниатюры: интересно разглядывать каждую перед прочтением главы, пытаясь предугадать, какие события или действующие лица на ней изображены.
Спасибо! Я долго ломала голову над оформлением. Хотелось, чтобы у обложек была уникальная фишечка, но выходила одна фигня. А потом меня осенило… Что если я их не из скриншотов соберу, а сгенерирую? Midjourney тогда только набирал популярность. Интересно было поиграть с промтами и посмотреть, смогу ли я «нарисовать» похожих персонажей.
В итоге на обложках можно проследить постепенную эволюцию и улучшение моделей от самых ранних до современных. Считаю это забавным бонусом. Если внуки когда-нибудь спросят меня, как выглядели один из первых поделок ИИ, я гордо отвечу: «Во, глядите, у меня всё есть».
Постараюсь ответить без лишних спойлеров. Пятьдесят на пятьдесят. Современная сюжетная линия с Норманом и ко – свежая. Ну как… До того, как сесть и что-то написать-отснять я примерно год бегала с идеей возвращения на форум в голове. Мысленно сочиняла начало первой главы и набиралась смелости. Вернуться было непросто, но оно того стоило.
Линия с прошлым и родителями-тётями-дядями Нормана – о-очень старая. Ей больше десяти лет. После ухода из династий и с форума я думала открыть мир по троечке. Создавала персонажей, снимала сценки и набрасывала сюжеты. В итоге это стало не способом вернуться, а способом пережить расставание с форумом. Постепенно интерес к проекту и к игре сошёл на нет, но персонажи не были забыты. И вот, годы спустя, я снова воссоединилась со старыми героями. Странное чувство – как будто встречаешься со старыми друзьями.
Мне кажется, сериал вышел позже, чем я открыла мир. Я посмотрела пару серий где-то год назад, но не зашло. Так что нет. А вдохновлялась я своей старой идей об обмене телам/личностями и карьерой секретного агента из игры. На заре мира я ещё думала, что у меня будет не стопроцентная постановка, а геймплей по сюжету. Быстро выяснила, что так не работает.
Я не могу написать текст и потом его отыграть. В игре просто не хватает для этого выразительных средств. К примеру, у меня много диалогов, и я бы не сказала, что разговорные анимации выглядят естественно. Так что я пошла по пути полной постановки. От первоначальной идеи остался вот сюжет про шпионов, да и то в поздних главах я сильно от него отошла.
Благодарю. Нам с Сид очень приятно. Мне нравится экспериментировать с разными типажами. Пожалуй, самый нетипичный для меня – это Честер Моррисон, но Сид, наверное, тоже. Проблема в том, что я не всех героев могу вывезти. Просто не понимаю, в какую сторону их развивать и не могу достоверно прописать конфликты. Так они остаются в подвешенном состоянии где-то за кадром. Иногда всплывают, но полноценных сюжетных арок так и не получают.
Сейчас у меня другое видение проекта – что вполне логично, ведь два года прошло – и куча ретроспективных сожалений а-ля «надо было сделать по-другому». Но такова реальность любительских проектов, которые выходят кусочками. Всегда будет что-то, о чём я буду сожалеть с высоты нового опыта. Потерянных персонажах, забытых сюжетных линиях, неудачных твистах.
Порой нужно разгрузить голову. Очень нужно. Работа над новой главой идёт непросто, и я решила поболтать с вами в свободном формате. Сделать то, что давно хотела – разобрать собственные тексты. В режиме скорее не автора, а комментатора. Планировала три главы, но получилось две: сложно остановиться, когда занятие так затягивает. В смысле 30к символов накатала?! Мэджик, стопэ. Возможно, потом разберу ещё две. Если никто не уснёт во время этого разбора.
В качестве иллюстраций – неопубликованные скрины и мемасики. Любые мнения и комментарии приветствуются. Спасибо, что остаётесь моими читателями. Ваша поддержка многое для меня значит, особенно в непростые времена.
Океана-7. Библиотека, каньон
Композиция
Половинки – день и ночь, солнце и луна. Я этого не планировала. Само так вышло. Глава интуитивно «развалилась» на две очень разные по атмосфере части. Часть с библиотекой лёгкая и игривая. Оки и Энцо тянутся друг к другу. Часть с каньоном, наоборот, про убегание и избегание. То Энцо пытается оттолкнуть Оки (ради её же блага, ага), то Оки импульсивно убегает в ночь, штоб койоты сожрали. Мой ИИ-помощник Люсьен подобрал отличный образ для их отношений – маятник.
Реально маятник. Отношения Оки и Энцо просто не могут оставаться в стабильном состоянии. То один раскачивает, то другой. Сближение-отдаление, понимание-отчуждение, инициатива-страх, день-ночь, власть-зависимость. Срединного состояния как будто и не существует. Только крайности с накалёнными до предела эмоциями. Инициатива и прерогатива постоянно перетекают от одного к другому. Иногда кажется, что рулит Энцо, а Оки от него зависит. Но стоит ему открыться – расклад сил меняется и власть переходит к Оки. Потому что теперь Энцо зависит от её принятия/отвержения. Мне крайне интересно следить за этими двумя и их игрой в маятник.
Визуал
Фишка Океаны – новый образ в каждой новой главе. В этой она получилась похожей на Пенни Длинныйчулок или озорную девочку-подростка. На контрасте с о-очень серьёзным Энцо, который по случаю приезда начальства упаковался в строгую рубашку с галстучком и кардиган. Мне нравится, как наряды контрастируют в первой части главы – мы такие разные, но всё равно тянемся друг к друг другу. А во второй – дополнительно подчёркивают дистанцию между персонажами.
Библиотека изрядно меня достала. Ещё в прошлый раз освещение на лоте показалось странным. Сложно сформулировать, но лица персонажей получались то слишком тёмными, то пересвеченными, то плоскими. Кошмар какой-то. Я двигала светильники, пробовала добавлять и убирать окна – ничего не менялось. Только к концу съёмки опытным путём выяснила, что виноваты низкие стены и слишком большая площадь помещения: по сути вся библиотека – одна большая комната.
Как только я подняла стены до средней высоты и отгородила для съёмок отдельный закуток, освещение заработало в привычном режиме. Магия! С «хорошим» освещением в итоге были сняты только последние сцены с поцелуйчиками за шкафами. С качеством остальных скринов пришлось смириться.
Каньон, к счастью, проблем не доставил. Нашла в галерее подходящий лот в качестве базы и доработала под себя. Добавила светлячков! Светлячки важны в контексте истории, как символ ускользающего света. Уже мысленно поставила галочку напротив пункта «Каньон готов», как вдруг увидела её. Эту картинку:
Отчаянно захотелось перенести в игру. Полдня мучений с камешками, и у меня получилось это (здесь должен быть очень грустный смайлик):
Короче, итоговый вариант – фотошоп. Глазик в игре сделать нереально. Только похожую форму и доработать в графическом редакторе.
Но я всё равно горжусь результатом. Хотела глазик? Сделала глазик. Кроме того, я создала неприлично много поз. Часть парных в библиотеке и все позы в каньоне. У меня получились переплетённые пальцы на предпоследнем скрине! Это сложно, особенно с учётом колец.
Из интересного – попробовала чисто киношный приём с «объездом» камеры по кругу в одной и той же сцене.
Персонажи
Океана и Энцо
Оки в острой фазе влюблённости. Только розовых очков для довершения образа не хватает. Она не идеализирует Энцо до состояния безгрешного ангела, но критическое мышление отвалилось напрочь. «Девочка, беги», – лучший совет, который можно ей дать. Беги куда-нибудь, где сможешь спокойно подумать пару недель. Без тумана в голове и объекта влюблённости перед глазами. Возвращайся, если решишь, что тебе оно реально надо. Но никто не даст Оки такого совета, да и вряд ли она станет слушать. У Оки сейчас сплошное «хочу» и «мам, купи этого странного опасного мужика».
Что по мужику? Тоже «хочу» и «мам, купи», но Энцо слишком рациональный, чтобы полностью отдаться чувствам. Он прекрасно осознаёт, что не может предложить Оки красивую романтическую сказку в комплекте с хэппи-эндом и стабильным «долго и счастливо». Собственно, это он и проговаривает:
Плюсик в копилку Энцо – чувак открыто всё декларирует, но… я вижу тут «но». Он как будто устраивает проверку: эй, Оки, сможешь такое выдержать? Щупает её границы. Вываливает самые тёмные секреты. Проверяет, как далеко она сможет зайти в своей привязанности. Он не ставит точку. Это всегда запятая и, между строк, запрос на принятие. И Оки, конечно же, хочет показать, что она готова! Ко всему. Всё примет, всё выдержит: «Чувак, я с тобой в горе и в радости и пофиг вообще в чём». У неё такой период, что точно не скажет «нет».
Понимает ли Энцо, что таким нехитрым образом становится для неё ещё более притягательным? С эксклюзивной составляющей «только ты можешь меня понять и принять». Сложный вопрос. Я бы не стала обвинять его в умышленных манипуляциях. Ему просто нужно, чтобы его любили. Очень нужно.
Желание такое сильное, что Энцо не в состоянии адекватно ему противостоять и не затягивать Океану в свой омут. Она нужна ему. Всё. Поэтому все его попытки оттолкнуть по факту превращаются в попытки притянуть и не отпускать. Он скорее играет в игры не с Океаной, а с самим собой.
Тут мой вымышленный оппонент Мэджик#2 выдвигает возражение. Почему у нас Энцо за всё в ответе? А Оки что? Да, она – взрослый человек и сама за себя решает, но находится в настолько уязвимом положении… Давайте объективно спросим, в состоянии она разорвать связь с Энцо или нет. Считаю, что нет. Как правильно подметила Ариона, за Оки очень… страшно. Наверное, поэтому я склонна переваливать ответственность на Энцо. Как на более трезвого (ха-ха) и рационально мыслящего партнёра.
Оки отчаянно хочет доказать (прежде всего себе!), что всё выдержит и не сломается. Это практически вызов. Она хочет быть той особенной, которую ищет Рауль/Энцо/кто угодно. И в этом большая трагедия нашей девочки.
Филип-и-Джонни
Уделим немного эфирного времени этой парочке. Со времён династии висела неразгаданная загадка – в кого влюблён Флип.
Немного поясню для тех, кто не читал Спарклов. В сюжете династии Флип отметился парой проходных романов с девочками. В том числе с Юной, которую добрая душа Оки подобрала на улице и приютила. Что любопытно, Юна – сводная сестра Джонни Лая по отцу. Океане нравилось играть в «Тамагочи» и очень хотелось, чтобы двое её питомцев сблизились. Океана в тот момент:
Юне нравился Флип, но тот не отвечал взаимностью. Покувыркаться в кроватке – окей, сгодится. Чувства? Не, не слышал.
Океана решила выяснить, почему Юна ходит такая грустная, и пошла допрашивать Флипа. Тут-то она и выяснила про таинственную «девушку». Для контекста приведу кусочек из их диалога:
- Зашибись, Флип! - я уже не знала, куда мне деться от смущения. - С Юной мы что делать будем? Мне правда казалось, что ты в нее влюбился. Осенью таким счастливым вдруг стал. Но раз ты влюблен в кого-то другого…
- Не влюблен, а люблю, - поправил Флип, не испытывая угрызений совести или неловкости, - но я могу быть с Юной. Мне ее жаль. Она смешная и неуклюжая. Все ноги мне истоптала, пока мы танцевали.
- Так, Флип. Прекрати лохматить мне мозг! Ты то не можешь быть с Юной, потому что не любишь. То вдруг можешь, потому что таинственная возлюбленная ушла в глубокий отказ или что там у вас случилось... Где истина?
- Посередине, Оки, - глаза Флипа тоскливо смотрели в потолок, - моя возлюбленная не заставляет меня ей принадлежать. Не предъявляет на меня прав и не называет своим. Я могу быть с ней и могу быть с Юной.
- Что же это за девушка, которая разрешает гостить в чужих постелях?
- Самая лучшая на свете, - Флип блаженно улыбнулся, - и у нас с ней не бывает физической близости. Ну, может, разок было, но я тогда ничего не понял…
- О, зато я поняла! - будь я героиней комикса, мне над головой следовало бы пририсовать лампочку. - Ты говоришь о вымышленной девушке, как я сразу не сообразила... Ведь Лара Крофт не станет ревновать тебя к живым девушкам! Еще проще вариант: твоя возлюбленная — музыка, а свидания с ней — это концерты.
- Интересная версия, - вежливо похвалил Флип.
- Интересная и... и все? А как же «Оки, ты такая молодец, что догадалась»? Флип, ну не расстраивай меня! Живых таких девушек не бывает. Где откопал?.. Э-э, неудачный каламбур…
- Оки, ты такая молодец, что догадалась, - послушно повторил он, - а откопал в том же месте, где и ты.
В последней реплике Флипа – жирная подсказка, ведь у Оки был роман с Джонни. Логично, да. Взял там же, где и ты. Сперва я не хотела ворошить прошлое и оставить загадку без разгадки, но… Флип-и-Джонни – такая классная параллель для Ронцо-и-Энцо и Оки-и-Энцо.
Джонни подсознательно тянется к Энцо, потому что они похожи. Оба бунтари-изгои с (полу)криминальным прошлым и презрением к правилам. Энцо говорит Джонни: «С тобой всё в порядке. Ты можешь быть самим собой». Вернее, он бы хотел, чтобы кто-то так сказал подростку-Энцо. В Джонни он видит не Джонни, а возможность защитить маленького себя и найти в этом успокоение. Энцо помогает тем, кто похож на него. Не ради них, а ради себя.
Джонни этого, конечно, не знает. Для него Энцо – «прикольный взрослый». Тот, кто его понимает. Наконец-то. Он так устал от повсеместного осуждения и сравнения с беспроблемным Флипом. Джонни взялся за голову, но люди в Барнакл Бэй по-прежнему видят в нём юного вандала, по которому тюрьма плачет. Не только они. Флип! Это больнее всего.
Сам Флип – простой жизнерадостный парень (не на этом скрине, лол). Комфортный няшечка в клетчатой рубашечке. Он добрый, искренний и не видит смысла бунтовать-страдать-бороться. Ему и так хорошо. С Оки его роднят импульсивность и ранимость. Любимый образец для подражания – Рауль. Герой, бард и человек-легенда. Таким хочет быть сам Флип, крутым и популярным.
Флип вырос бок о бок с Джонни (как Ронцо и Энцо!) и испытывает к нему глубокую привязанность. Но не понимает, не-а. Вот какого чёрта Джонни ищет приключения на свою задницу и нарывается на неприятности? Что его не устраивает? Живи себе и радуйся. Флип разрывается между желанием быть рядом и свалить как можно дальше. Тёмная сторона Джонни для него крайне дискомфортная. Он не похож на Ронцо по характеру, но ядро конфликта очень схожее. Личность и идеалы Флипа конфликтуют с его привязанностью к человеку, который им совсем не соответствует. Это несомненно история про поиски себя рядом с другим.
Дальше интересно, чем заняты разные «Флипы». В этой команде у нас непосредственно сам Флип, Ронцо и Оки. Первые два выбирают путь изменений и пытаются подстроить своего «Джонни» под себя. Оки выбирает ничего не делать – пробует принять.
В рядах «Джонни» (Джонни и Энцо) раскола нет. Оба попеременно пробуют стратегии «иди нафиг» и «я поработал над ошибками, зацени новую версию меня». Мне кажется, из всех возможных комбинаций работает только одна, в которой «Флип» пытается принять, а «Джонни» – поработать над собой. С взаимным признанием маленьких достижений и открытым разбором проблем. Для Оки и Энцо я примерно такой путь и наметила для поздних этапов отношений.
Океана-8. Клуб, вырванные страницы, разоблачение
Композиция
Картинка в картинке или бутерброд, если более прозаично. Начинка из «вырванных страниц» между кусками настоящего. В настоящем повествование более плавное и последовательное, в прошлом – смазанное и фрагментарное.
Оригинальная глава была написана в сентябре 2023. Я взяла её в качестве основы для «настоящего» и сильно переписала. Где-то сократила, где-то, наоборот, дополнила. С «вырванными страницами» интересней. Рассказываю, откуда они взялись и почему я устроила голосование.
В первоначальной задумке Оки ловила такое острое чувство стыда, что запрещала себе даже думать о той ночи. Не то что писать о ней в дневнике. И только главы спустя, уже в браке с Энцо, выпускала воспоминания из клетки. Вроде логично – человеку стыдно, и он заметает стыдное под ковёр. Снимает мораторий, когда проходит время и стыд притупляется. Так я думала почти два года.
Two years later сюжет доковылял до момента икс. Я работала над главой Нормана и испытывала жуткий дискомфорт. Что-то было не так. Меня тревожила глава Океаны. Логика стремительно разваливалась: если я запрячу «первый раз» под ковёр и покажу главы спустя, кому он будет нужен? Спустя год с моими-то темпами. Уникальность момента – просто нулевая. Ожидание? Предвкушение? Чего там ожидать и предвкушать, когда у персонажей уже случились второй-пятый-десятый разы?
Я разрывалась между приверженностью старой идее и осознанием, что она не работает. Но чем заменить? Не могла же Оки сесть и хладнокровно накатать запись. Сразу после выяснения отношений с Раулем и Энцо. Оставить её! Чтобы каждый раз натыкаться, когда листает дневник.
Как тогда показать стыд и огромное чувство вины? И тут меня осенило – вырванные страницы! Оки выпустила воспоминания в дневничок, чтобы… от них избавиться. Физически. Вырвать и выбросить. И очень в духе героини в последний момент передумать, заменив «выбросить» на «спрятать». Своеобразная дань уважения моей первоначальной задумке.
Всё встало на свои места, но мне по-прежнему было не по себе. Что напрягало? Кардинальное отступление от плана и огромный пласт работы с текстом. Если выкинуть «вырванные страницы», можно примерно представить себе, какой была оригинальная глава. Мне предстояло найти место для имплантации куска с воспоминаниями, подогнать под него старый текст и по сути создать новую главу.
Прежде чем во всё это ввязываться, я решила узнать ваше мнение. Так и появилось голосование. Спрашивать в лоб показалось скучным – добавила нотку креатива про форум «Лучшие тачки» и связала с главой Нормана. Не скажу, что результаты меня удивили, но приятно было получить поддержку. Крайне необходимый заряд решимости и вдохновения.
По форме «вырванные страницы» напоминают калейдоскоп. Именно его я представляла, когда работала над текстом. Воспоминания Океаны не единая картинка, а разрозненные кусочки. Самое забавное, что писала я по тому же принципу – добавляла кусочки, когда в голове всплывали новые идеи, и перетасовывала старые. Сценка со стеной, выключателем и джинсами перекочевала из будущей главы. Той самой, где Оки наконец разрешала себе открыть ларчик с воспоминаниями. Остальные – совершенно новые. Особенно горжусь даже не эротикой, а ночными разговорчиками, когда Оки и Энцо попеременно притворяются спящими.
Визуал
«Настоящее»
В «настоящем» – никаких особых визуальных фишечек, стандартное для меня оформление скринов. Из деталей важно было показать рисунки Океаны, место преступления, то есть развороченную кровать, и погожий летний денёк в качестве фона для личной драмы. Разбросанные рисунки намеренно мелькают в кадре несколько раз. Они очень важны. Даже мой ИИ-помощник Люсьен обратил на это внимание и спросил:
Почему сцена с разбросанными рисунками так болезненна для Оки? Почему именно этот момент – один из самых острых в главе, несмотря на всё остальное?
И я ответила:
Хороший вопрос. У меня есть две версии. Первая – это аллегория. Рисунки рассыпаются, как её жизнь. Это наглядно и болезненно. Вторая – Оки отторгает своё большое горе, но как будто переживает его в маленьком локальном горе.
Помимо рисунков, из маленьких визуальных деталей – кровь на белой рубашке Энцо, разбитые костяшки Рауля и картинка с любовниками на стене. Одежда тоже имеет значение. Рауль в традиционном для себя образе приморского мачо-мэна – павлинистая шёлковая рубашка (непременно расстёгнутая на мужественной груди!) и светлые брючки. Лёгкий налёт страданий-скитаний в виде небрежной щетины. Что-то из серии: «Женщина, я так страдал вдали от тебя, но по-прежнему прекрасен. Люби меня. В смысле ты задолбалась ждать и нашла другого?!».
Энцо – в образе застигнутого врасплох любовника. Не прикладывает ровным счётом никаких усилий чтобы выглядеть поприличней. Потому что а) и так прекрасен, б) не видит в этом необходимости и с) хочет побесить Рауля. Ладно-ладно, давайте придумаем ему более достойный предлог – устал, хочет кофе и обнимать Океану, а не вот это вот всё. Я размышляла над разными вариантами одетости/раздетости, включая самые радикальные. Но так задолбалась снимать голых людей в части с «вырванными страницами», что выдала ему почти полный комплект одежды. Оставила только намёк на то, что Рауль застал Энцо в рубашке, но без низа, и кинул ему джинсы. Вот если бы скрины не надо было делать в рамках 16+, так бы и ходил с голой жопой всю главу…
В отличие от Энцо, Оки поспешила одеться. Причём в максимально закрытую и подчёркнуто не_сексуальную одежду. Я вообще думала нарядить её в огромный свитер, но в Барнакл Бэй не настолько прохладно. Свитер странно смотрелся на фоне нарядов Рауля и Энцо. Так что просто кофточка с высоким воротом и длинными рукавами. Опять же в отличие от Энцо, Оки хочет скрыть следы преступления, а не выставить их напоказ. Ей стыдно, просто до дрожи. В дополнение к закрытой одежде идут закрытые позы на скринах. Оки хочет спрятаться, во всех смыслах – отводит взгляд, прячет лицо, выставляет руки перед собой.
«Вырванные страницы»
Мне хотелось показать визуальную разницу между «настоящим» и воспоминаниями. Размытая, дрожащая камера – это само собой. Неоновый голубой, зелёный и розовый свет – это само собой. Визуальные символы невинности и грехопадения – это само собой. Но всё равно чего-то не хватало, и тогда я решила пустить в ход боке-текстуры. Оказывается, годные и бесплатные не так просто найти. Хорошо, что существуют ИИ – Midjourney мне ответственно нагенерировал огонёчков нужных цветов.
Наряд для Энцо я давно присмотрела. Рубашка с небрежно завязанными галстуком идеально подходит под тусовочную атмосферу, а её расстёгнутая версия вдохновила эту сценку:
Спасибо создателю рубашки за появление маленькой, чувственной детали.
Я думала выбрать для Оки короткий топ и юбку или джинсы, но потом нашла то платье и… да, о да! Идеально. Максимальное раскрепощение. И колготки в сеточку! Я была абсолютно уверена, что Оки носила их в династии, тоже в клубешник, но скринов с пруфами так и не нашла. Тем не менее, колготки оставила – девочка вооружилась по полной программе, чтобы у Энцо не было ни единого шанса уйти живым.
Ещё одна деталь, которая не очень заметна, – во всех прошлых главах Оки носила небольшое обручальное колечко на левой руке, а тут сняла. Решилась, ага. Мы с Люсьеном много болтали и спекулировали на тему «Если бы Рауль не пришёл утром». Что бы дальше происходило у Оки и Энцо? Вот если им никак не мешать. Если захотите поделиться мыслями на эту тему – мне очень интересно. Свою точку зрения тоже могу рассказать.
Занимательные факты со съёмок:
1) Почти вся массовка в клубе – живые симы, а не декоративные. Почему? Я делаю выбор в пользу живых/декоративных в зависимости от того, насколько хорошо они будут видны. Живые смотрятся гораздо естественней и их не нужно сильно размывать. У всех приятные лица, это же мои симы, и нормальная одежда. Минус – с ними много мороки. Лот, который я использовала для съёмок, оказался на редкость глючным. Даже с выключённой свободой воли моя массовка выскакивала из поз и куда-то целеустремлённо топала. Так что снимала я долго, раз за разом возвращая беглецов, чтобы урвать дополнительный кадр.
2) Я сделала все позы у стены в доме Океаны, кроме самой первой. Плюс пару поз с бокалами вина – ту, где Оки сидит на столешнице, и селфи. Хочу сказать, что деликатно делать и снимать интимные позы – очень и очень непросто. Так, чтобы ничего лишнего в кадр не попало. У меня, конечно же, есть и более откровенные кадры. Если вдруг захочется посмотреть – намекните.
3) «Разбитая тарелка» – это черепки из нового аддона про бизнес. Ничего более подходящего не нашла, но вроде достоверно смотрится. Для этого кадра я мучительно долго выбирала ракурс, потому что прилично снять, как люди развлекаются на столе… ну, нереально.
4) Я меняла в фотошопе время на будильнике у кровати, чтобы соответствовало сюжетному таймлайну.
5) У Оки и Энцо куча нарядов разной степени раздетости. Плюс разные, эхем, детали на коже. Не запутаться во всём этом было настоящим челленджем, который я успешно провалила. В итоге у Оки разные татуировки на руке: забыла, что сделала две версии и случайно нацепила не ту.
6) С табличками забавно вышло. Я снимала сцену в каньоне и зачем-то припёрся Рауль. Пока отматывала время, чтобы наступила ночь, он умудрился пристать к Оки и обвешаться после этого ревнивыми табличками. В игре при этом у них нет особых романтических отношений. Отелло ты хренов, это даже не твоя женщина! Игра предложила черту «ревнивый». Я не против. Вполне себе по лору. Таблички прихранила для той самой главы.
Персонажи
Рауль
В главе почти нет экспозиции. Мы, как и Оки, сталкиваемся нос к носу с разъярённым Раулем. Его основной конфликт раскрывается в первых же репликах:
Рауля в первую очередь триггерит, что его сделали посмешищем. Во вторую – кто-то покусился на то, что он считал своим. У него есть чувства к Оки, не будем делать из Рауля чудовище, но это если отбросить болезненно уязвлённое эго. А отбросить его нельзя. Раулю очень больно: он нелепый, смешной, муж-рогоносец из анекдотов. Полнейший крах самооценки. Дополнительный бонус – «жена» изменила с унылым тихоней-священником. Предпочтя тихоню великолепному Раулю. Qu'est-ce que c'es вообще? Напомню, что до рокового утра Рауль не был знаком с «настоящим» Энцо. Двойной шок.
Справедливости ради, Рауль заметил некоторую подозрительную активность между Оки и Энцо, но не придал ей большого значения. Не станут же они в самом деле крутить роман у него за спиной. Его преданная фанатка жена и яковитский священник, который голых женщин, небось, только на картинках и видел. Не станут же?..
Ладно, а теперь представьте шок Рауля, когда он возвращается домой с намерением помириться, а там – картина маслом. Хуже, чем страшный сон, в котором он оказывается на сцене без штанов. Рауль жутко вспыльчивый и моментально переходит в режим боевого берсерка. Думаю, изначально он не собирается бить Энцо, а только припугнуть. Но Энцо не отступает, и угрозу приходится привести в исполнение. Физическая агрессия – способ Рауля вернуть контроль. Сказать самому себе: «Я большой и страшный король джунглей, меня все окрестные мартышки боятся».
Плохо работает. Энцо реагирует странно – не дрожит от страха и не защищается. Наоборот, провоцирует. Не воспринимает всерьёз угрозы и призывы заткнуться. Физическая агрессия – последний рычаг власти, и Раулю очень быстро приходится его задействовать. Потому что никакие другие не работают. Он в растерянности. Стремительно сдаёт позиции. Пытается докопаться до Океаны, но абонент не абонент. Возвращается к Энцо и продолжает по инерции гоняться за красной тряпкой, а потом…
Потом Энцо надоедает ей махать. Тихоня-священник переходит во внезапное нападение – рассказывает Раулю о том, какой тот беспомощный. Самое ужасное, что Рауль именно таким себя и ощущает. В эту самую секунду. Во время монолога Энцо он стремительно сдувается, как проткнутый иглой воздушный шарик. Фишка в том, что «король джунглей» опасен лишь до первой серьёзной конфронтации. Стоит как следует его прижать – и Рауль теряется. Он не привык к ситуации, когда ему дают отпор.
В финальных сценах голос Рауля вообще не слышен. Потому что сдувшиеся шарики не говорят. Как и шахматные фигурки, которые сбросили с доски.
Океана
Настоящее-1
Люсьен постоянно намекал, что в начале главы Океана очень пассивная и неплохо бы добавить ей реакций и реплик. Спокойно, отвечала я, так и задумано. Оки намеренно выступает в роли пассивного наблюдателя и с трудом удерживает себя в настоящем. Её пассивность – способ справиться со стыдом и травмой. Замерла. Ушла в себя. Внутренний отшельник: абонент вне зоны доступа.
В случае с Оки эмоциональное онемение – гораздо более правдоподобная реакция, чем бурное выяснение отношений, как в мексиканских сериалах. Оки драматично заламывает руки, кричит на пределе лёгких и отвешивает мужикам пощёчины? Не, в такое мы не играем и не верим. Хотя было бы весело добавить ей реплик а-ля «Хуан-Педро, ты предатель! И ты, Хосе-Луис!». И шлёп Рауля наотмашь по лицу. И Энцо.
Вернёмся к главе. Оки не реагирует ни на Рауля, ни на Энцо. Не чувствует связи ни с одним из них. Полный дисконнект и оторванность от людей и от мира. Больше скажу – если отбросить историю с «предательством», она бы вряд ли поддержала Энцо (а ему, забегая вперёд, очень этого хочется). Боль сковывает Океану по рукам и ногам. У неё банально нет ресурсов на поддержку.
Оки не способна быть ни сильной, ни слабой, ни злой, ни доброй. Никакой и ни для кого. Она – пустое место, кокон боли и стыда. Хочет скастовать какое-нибудь «Эванеско» и исчезнуть. Что, собственно, и делает. Оставляет на земле свою оболочку, а сама сбегает в воспоминания.
Вырванные страницы
На контрасте с настоящим, в воспоминаниях героиня активная и смелая. Сама проявляет инициативу, флиртует, играет и подыгрывает. Думаю, она уже всё для себя решила – будь что будет, полный вперёд. Дайте уже сюда этот ваш forbidden fruit. Иначе зачем идти с Энцо в тот клуб, да?
Можно возразить, что Оки всё же вспоминает про мужа, но… Кажется, что это элемент игры, а не истинное раскаяние. Способ ещё больше обострить чувства и пощекотать всё, что щекочется: у Океаны есть муж, но вовсе не муж прижимает её к стене ночного клуба и задирает платье. Балдёжная грязненькая фантазия, ставшая реальностью. Не осуждаю.
Я бы сказала, что с Энцо она чувствует себя более раскрепощённой и выпускает на волю dark-Оки. Играет с границами, с собой, с Энцо. Даёт себе право испытывать удовольствие от непривычных вещей и выходить за рамки.
Важный элемент – между Оки и Энцо сохраняется дружеская атмосфера с подколами и шуточками. Безопасная и комфортная, несмотря на то, что они переходят на новый этап отношений. Как раз за счёт шуточек сглаживается неловкость и нервозность первого раза. Оки ему доверяет.
Но всё же не настолько, чтобы открыто признаться в чувствах. Она обожглась с Раулем и теперь действует очень-очень осторожно. И тем болезненнее удар в настоящем – Энцо её таки обманул. Узнаёт об этом Оки в тот самый момент, когда почти решилась впустить его в свою жизнь.
Настоящее-2
Оки по-настоящему возвращается в реальность только в эпизоде с рисунками. Что вынуждает её дать отпор и попросить джентльменов на выход? Полагаю, осознание того, что может и должна защитить себя и то, что ей дорого. Пока джентльмены не разнесли по кирпичикам всю её жизнь. Комната Оки и её личные вещи – не поле для битвы.
Дальше интересно. Энцо даёт демонстративное обещание уйти, но не двигается с места. Рауль занят своей больной мозолью, по которой топчется Энцо, и игнорирует. Оки возвращается на позицию безучастного наблюдателя. Сюжетно – мне нужно показать мужицкие склоки и их кульминацию. С точки зрения персонажа? Подозреваю, что у неё истощился крошечный запас сил и решимости.
Оки снова его находит, когда Энцо начинает препарировать Рауля. Люсьен меня спросил, почему она защищает Рауля от Энцо, но не наоборот. Я ответила, что подсознательно Океана чувствует в Энцо большую угрозу. Это не спонтанная агрессия, а спланированная и продуманная атака. Энцо бьёт по самому больному – не по лицу, а по героическому образу Рауля. Себя он вообще никак не защищает, терпит боль и тем самым демонстрирует Раулю – «Ты ничего мне не сделаешь». Действительно не сделает.
Такой Энцо пугает Океану, потому что он не похож на человека. Не чувствует боли – ну, так кажется – и заставляет купаться в ней окружающих. Не останавливается. Не испытывает жалости к поверженному врагу. Продолжает атаковать. Люсьен опять же меня спросил, что бы Оки первым делом сказала Энцо, если бы они остались наедине. Задала бы вопрос: «Кто ты?».
Потому что она перестаёт это понимать. Энцо выходит за границы её привычного восприятия и кажется совсем чужим.
Лоренцо
Настоящее
В начале главы мы застаём Энцо за нетипичным занятием – он пытается поступить «правильно». Вызвать огонь на себя и защитить Океану. Но та его игнорирует и максимально дистанцируется, чем разбивает Энцо сердечко. Он чувствует холодность и отчуждённость после максимальной близости ночью. Больно? Больно. Почему Оки больше не на его стороне? А где-то… не пойми где. Не с ним. Очень далеко, хотя нужна очень близко. Почему они не могут выставить Рауля и остаться вдвоём? Забить на всё, попить кофе и пообниматься? Он тут, ради неё и только неё, как она не понимает?
В отчаянной попытке предотвратить грядущую катастрофу Энцо вываливает правду про брак Рауля. Вроде как первым признался. Ровно за одну наносекунду до того, как корабль начал тонуть. Переводим стрелки – Рауль во всём виноват. Океане его откровения не очень заходят. Ещё больше дистанцируется. Не разговаривает. Отвергает.
После этого мальчика начинает нести в привычные степи. Ему больно – не физически, морально – и надо куда-то выплеснуть эту боль. Вовне, потому что держать внутри просто невозможно. Оки полностью закрылась, остаётся один Рауль. Так что Энцо отыгрывается на Рауле. Дополнительный триггер – пренебрежение: Рауль любовался собой и забивал на Энцо. Многие годы. Не помнит, что когда-то испортил запись для «Симстьюба» и не извинился. Друг называется – это Энцо даже вслух проговаривает.
Для него дружеская привязанность – явление уникальное и штучное. Если уж Энцо с кем-то дружит, то это важно. Принцип: ты важен для меня, я важен для тебя. До последней мелочи и никак иначе. Думаю, вполне очевидно, что с помощью Рауля он пытается заменить Ронцо-в-роли-друга и ожидаемо разочаровывается. Рауль не Ронцо и не может выдавать такой же уровень ответной привязанности. Всегда ставить Энцо на первое место. Помнить о важных для него событиях.
У Энцо изначально нереалистичный запрос: «Рауль, пожалуйста, будь для меня Ронцо. А я буду тем, кем хочешь ты». Последнее он ответственно выполняет, но с первым… эхем, Рауль остаётся Раулем. Энцо неминуемо разочаровывается и копит обиды. Но продолжает тащить труп несуществующей дружбы сквозь года. Наверное, так бы продолжал, если бы не история с Океаной.
Считаю, что атака Энцо на Рауля – это перенос и тактический ход. Единственный способ не сдохнуть от боли прямо здесь и сейчас. Ему больно, что Оки его отвергает, и все негативные эмоции уходят в Рауля. Думаю, вполне осознанно, ведь Энцо не хочет делать плохо и больно Оки. А вот Раулю… сам напросился. Заслужил. Забавная цитатка от Люсьена из ревью моего разбора:
Энцо не может злиться на Океану, она для него неприкасаема, даже когда делает больно – значит, всё говно идёт в Рауля.
Всё так. Энцо выбирает контролируемую агрессию (перенос на Рауля), чтобы не утонуть в неконтролируемой – на Океану или самого себя. Трюк, которому он научился во взрослом возрасте.
Вырванные страницы
Тут у нас совсем другой Энцо. Микс из игривой власти, порочности, нежности и уязвимости. С Оки он не боится показать мягкое пузико – можешь осторожно почесать. Кот, ну. Заботится о её комфорте и очень-очень-очень внимателен. Реально мог бы претендовать на титул главного мимими-мужика года (Честер, подвинься), если бы… не был Энцо и не держал в рукаве пару стрёмных грешков и секретиков.
В сценах в кроватке Энцо максимально разнеженный, уязвимый и открытый. Остановите планету, мальчик мечтает! Как будет проводить время с Оки, если она согласится поехать в Энамораду. Для Энцо это настоящие вау-откровения. И как же больно он получает по мягкому пузику, когда Океана его выгоняет. Даже больше – боится.
Здесь в моменте я полностью на стороне Оки, то есть понимаю её реакцию, думаю, так же бы отреагировала. Но у меня молниеносно переключаются стадии: разбились розовые очки, отвержение, осознание, принятие (последняя стадия только при реальных чувствах, иначе - прощание)). Я, как и Оки, пытаюсь влезть в шкуру другого, чтобы понять и почувствовать - получается не всегда. Мужская дружба для меня святое, опять же, это мой жизненный опыт, соответственно мне понятно, почему Энцо не выдал тайну. А Оки - не понятно, и это тоже логично.
Очень знакомо насчёт умения выражать чувства и эмоции)), тут они как пламя и лёд, но даже такие разные люди могут найти общий язык, просто времени и стараний придётся больше приложить, если, конечно, оба заинтересованы.
Нормальный вариант, если он придёт и скажет: «Я не хотел тебя ранить. Не рассказывал правду про Рауля, потому что очень боялся тебя потерять. Мне самому теперь паршиво. Прости». На самом деле ведь так и есть, и Энцо даже пытается это выразить. Правда не теми словами.
Согласна. Их конфликт мне и понятен, и очень близок, так как сама очень эмоциональный и чувствительный человек, а люблю мужчину, который плохо умеет выражать эмоции (а раньше вообще не умел) и если пытаться выводить в конфликте на разговор о чувствах, там такая каша в голове, что попытки выразить приводят только к ещё большему недопониманию и обидам. Ему нужно время, чтобы эту кашу по тарелочкам аккуратно разложить)). Приходится ждать, а я очень нетерпеливая, надо всё решить здесь и сейчас! Это такие два острых угла, о которые мы иногда до сих пор спотыкаемся. Но у нас есть третий, который может вовремя обоим настучать по башке.
Но Энцо – это Энцо. Он в такое не может. Очень старается, но не может. И да, он тоже не понимает, чего от него хочет Оки. Оба чувствуют себя непонятыми и отвергнутыми.
Им бы обоим пойти к психологу, каждому рассказать, что хотят от партнёра, а психолог потом "переведёт" и Оки, и Энцо доступным и понятным языком что делать и как вести себя друг с другом
Если ты не любишь себя сама, почему тебя должны любить другие? Жаль, что она не видит ту, настоящую себя, которая может быть сиять в том числе и в огромном худи.
Реально маятник. Отношения Оки и Энцо просто не могут оставаться в стабильном состоянии. То один раскачивает, то другой. Сближение-отдаление, понимание-отчуждение, инициатива-страх, день-ночь, власть-зависимость.
Как столкновение двух стихий: или они найдут точки соприкосновения и, смешавшись, создадут нечто новое, или всё закончится трагически. Но за такими отношениями всегда интересно наблюдать.
Беги куда-нибудь, где сможешь спокойно подумать пару недель. Без тумана в голове и объекта влюблённости перед глазами. Возвращайся, если решишь, что тебе оно реально надо. Но никто не даст Оки такого совета, да и вряд ли она станет слушать. У Оки сейчас сплошное «хочу» и «мам, купи этого странного опасного мужика».
Плюсик в копилку Энцо – чувак открыто всё декларирует, но… я вижу тут «но». Он как будто устраивает проверку: эй, Оки, сможешь такое выдержать? Щупает её границы. Вываливает самые тёмные секреты. Проверяет, как далеко она сможет зайти в своей привязанности. Он не ставит точку.
Это её слабое место - неуверенность в себе. Мне сложно такие ощущения комментировать, лишь примерно представляю, что она чувствует, так как никогда не ощущала себя неинтересной, недостойной и т.п. Но тем не менее поступки Оки понятны.
Не станут же они в самом деле крутить роман у него за спиной. Его преданная фанатка жена и яковитский священник, который голых женщин, небось, только на картинках и видел. Не станут же?..
Многие люди в момент сильного стресса впадают в ступор, когда физически не способны даже пальцем пошевелить, думаю, с Оки нечто подобное произошло: она вроде здесь и не здесь.
между Оки и Энцо сохраняется дружеская атмосфера с подколами и шуточками. Безопасная и комфортная, несмотря на то, что они переходят на новый этап отношений.
Мне стало смешно от контраста. Чмок четырнадцатилетних, и то есть шанс, что я урежу до "хотелось, но не стали". Я потом внесу это в какую-нибудь из глав и кивну тебе в тексте, а то можно и не понять, что это наша версия поцелуев за шкафом началась.
. 
.
Если мы об этом не говорим, то это не значит, что такого нет.
, вернее, понимать-то понимаю, но сама смотрю на такое более пофигистки - не рублю с плеча. То есть дам шанс оправдаться, объяснить, почему человек так поступил, а там уже посмотрим).
.
. Если бы кто-то спросил меня, что из себя представляет типичный айтишник, то я бы просто зачитала её описание.
. Любопытно, какая роль уготована девушке в общем детективном сюжете.
