
Я до сих пор не знаю истинных причин произошедшего. У меня не было сверхспособностей, я не могла прочитать мысли, едва коснувшись человека, да что там – лишь кожа и питание отличали меня от других, живых людей.
Хотя учитывая, сколько боли я чувствую сейчас, разве я не истинно жива? Разве чувства – не признак и факт нашей жизни?
Я должна была обратить внимание на Лилиан. Но не обратила.
Я должна была говорить с Майклом о ней. Но не говорила.
И совершенно не заметила, как в сердце моего сына проросла тьма.
Меня не встревожило даже название повести, которую он начал писать. Та сцена возле мольберта затмила мой взор. Успокоила моё сердце.
Я предалась работе, игре на клавишных, иногда не спала больше нескольких суток, отчего отключалась так быстро, стоило мне коснуться своего обелиска.
Запах Лилиан я не чувствовала никогда, никогда не различала его, потому что по правилам нашего существования, я не могла пить кровь наследников. Даже косвенных. И моё обоняние тоже не почуяло ничего неладного. Совсем.
Я не видела её несколько дней, а может быть, и всю неделю. Мне казалось, что она снова сбежала в бары, пока я работаю и сын учится.
Майкл делал это отлично. Он с гордостью приносил мне свой дневник, и, даже если где-то закралась плохая отметка, я хвалила его. За умение быть честным, как мне казалось. Знаю, он не девочка, и на сто процентов ни за что бы не стал со мной откровенничать. Я и не требовала от него каждодневных отчётов.
Лишь знать и помнить, что мама любит тебя.
Мама увидела невероятное чудо: бабочек зимой.
Даже тех, кого мы однажды поймали вместе с Домиником. Один вид взмаха их тоненьких крыльев напомнил мне о нашей юности, об университете, в который братец не поступил. И его признании мне в чувствах к Карен. О, их прекрасная свадьба!
Может быть, если бы тогда я не увидела этих бабочек, и не пошла бы в приступе ностальгии в гости к брату (которого, кстати, не было), то успела бы предотвратить это… как-нибудь.
Может быть, если бы я меньше хвасталась жене Доминика об успехах на концертах и продажах после тура в Бриджпорт, всё было бы иначе.
Я всё ещё хочу думать, что он не мог контролировать свои силы.
Что когда я вернулась домой и увидела, что Майкл делал зарядку, он правда не знал о том, что происходило в комнате напротив.
Но кого я пытаюсь обмануть?
Он смотрел мне в глаза, так невинно и преданно…
…неужели он и правда хотел этого?
Когда я вернулась домой и поднялась на второй этаж в поисках сына, я ощутила странный запах. Он был неприятным и подозрительным, но исчез так же быстро, как был мною замечен.
Запах горящей плоти.
Когда я открыла дверь в комнату Майкла, то увидела лишь горсть пепла, на верхушке которой догорала обугленная рука с серебряным кольцом. Пламя, которое сжирало её, не перекидывалось больше ни на один предмет в комнате. Оно было другим, и на моих глазах оно полностью превратило плоть в пыль.
Я поняла, что это не детский розыгрыш и не постановка практически сразу. Этот запах невозможно было подделать. Холодок, пробежавший по рукам, предзнаменовал её появление.
В комнату вбежал Майкл. Я не видела его лица, потому что слёзы прорвались из моих глаз неконтролируемым потоком.
Лилиан. Это была Лилиан.
Когда Майкл вышел из комнаты, в неё вошла Смерть.
Я уже видела это. Уже видела, как она забирает души в объятия вечной пустоты. Это всё было неправильно. В отчаянной попытке что-то изменить, я рванулась было прямо на чёрный капюшон с косой, но, к моему сожалению, лишь пробежала насквозь.
И увидела призрак своей племяшки.
Я видела, как её душа уходит. Я знала, что это сделал мой сын.
Какое-то время после исчезновения призрака я не могла сдвинуться с места и даже пошевелить пальцем. Шок выкинул меня из реальности и оставил наедине с горсткой пепла, которую полчаса назад ещё звали Лилиан.
Моё нутро отказывалось видеть это, но не могло оторвать взгляд от серой пыли, лежавшей посередине комнаты сына. Лучшее, что пришло мне тогда в голову – убрать её оттуда.
Измена матери, прощение отца, неудавшиеся романы, отдаление Доминика, смерть Виктора, в конце концов – ничто из этого не было настолько же ужасным, как та минута, когда я уместила в пакет всё, что осталось от моей племянницы.
- Мама, я не хотел, - всхлип из ванной вернул меня в реальность, - Я не хотел! Я не прикасался к ней. Мама! Прости!
С каменным лицом я зашла к нему в ванную и посмотрела прямо ему в глаза. Но я не могла отличить ложь от правды. Материнское сердце всегда жаждет, чтобы его ребёнок был на светлой стороне, чтобы он оправдал ту любовь, что оно ему дарит. Мне казалось, что я не подберу нужных слов, что, может быть, даже ударю его за этот поступок, или буду очень и очень громко кричать.
Но нет. Мне стало жаль. Жаль себя. С одной стороны, смерть Лилиан – наказуемое дело по закону, но даже не в этом беда: отнять жизнь само по себе преступление, а отнять жизнь у дочери своего любимого брата… Доминик никогда не простит мне этого. Пускай, да, это дело рук Майкла, но ответственность лежит только на моих плечах.
С другой стороны, он действительно, скорее всего, не контролировал это. Она, видимо, сильно разозлила его, и тьма в его сердце оказалась сильнее. Желание её страданий оказалось сильнее. Как и зачем мне его наказывать за то, чего он сам до конца не понимает?
- Мама, ты злишься? Мамочка, не злись! Я, я просто… - Майкл попытался гордо поджать губы, как делают мужчины, но я никогда не запрещала ему плакать. И слёзы сами потекли из его серых глаз, - Я не знал, что так будет. Мамочка, пожалуйста, прости меня! – и его ручки потянулись в мою сторону в поисках материнских объятий.
Я помедлила несколько секунд. Но не затем, чтобы заставить его сердце испугаться моего отказа. Я думала, что если сейчас приму его желание, то никогда не смогу занять сторону, противоположную Майклу. Я никогда не накажу его так, как этого захочет Доминик. Я не смогу допустить никакой мести за его дочь, потому что, если сейчас я обниму своего сына – я выберу его сторону навсегда.
И я выбрала.
- Всё, что тебе нравится в этом доме из твоих вещей, должно быть упаковано в чемодан через 20 минут. Ты меня понял?
- Да, мамочка!
Пока Майкл копошился в комнате, я выиграла немного времени для прощания. Для прощания с этой жизнью.
Часть моей души умерла вместе с тем, как Тьма проросла в сердце Майкла.
Я снова жалела себя. Почему я? За что? За что именно на моих плечах эта ответственность, этот тяжкий выбор?
Доминик, братик, любимый мой. Прости меня. Пожалуйста, пойми моё решение. Думаю, ты бы поступил так же для своих детей. Пожалуйста. Прости, Доминик. Я должна спасти жизнь Майкла, а для этого и свою. Я должна остаться с ним.
Номера доверенных людей. Новые документы. Новый дом. Минимум вещей. Другой город, многолюдный, шумный, вампирский. Нам там будет самое место.
Лаура Мориэль умерла в тот день. Я пересеку границу с новым именем и новой внешностью. Я оторву от себя всё, даже то, что мне дорого, потому что я – мама.
И мы уехали в тот же день, сбежав из Авроры Скайс подальше от правосудия и моего любимого брата. Я ни оставила никаких записок, а всё, что осталось от Лилиан, пустила по ветру над городской рекой. Я никогда не взгляну Доминику в глаза.
Однажды, Майкл, ты поймёшь, что именно я сделала для тебя. Ты поймёшь, несомненно. Я скрываю нас двоих от гильотины правосудия и прячу среди ещё более тёмных душ, нежели твоя.
Прощай, Доминик. Я люблю тебя.
Прощай, Лаура.

Хотя учитывая, сколько боли я чувствую сейчас, разве я не истинно жива? Разве чувства – не признак и факт нашей жизни?
Я должна была обратить внимание на Лилиан. Но не обратила.

Я должна была говорить с Майклом о ней. Но не говорила.

И совершенно не заметила, как в сердце моего сына проросла тьма.
Меня не встревожило даже название повести, которую он начал писать. Та сцена возле мольберта затмила мой взор. Успокоила моё сердце.

Я предалась работе, игре на клавишных, иногда не спала больше нескольких суток, отчего отключалась так быстро, стоило мне коснуться своего обелиска.
Запах Лилиан я не чувствовала никогда, никогда не различала его, потому что по правилам нашего существования, я не могла пить кровь наследников. Даже косвенных. И моё обоняние тоже не почуяло ничего неладного. Совсем.
Я не видела её несколько дней, а может быть, и всю неделю. Мне казалось, что она снова сбежала в бары, пока я работаю и сын учится.

Майкл делал это отлично. Он с гордостью приносил мне свой дневник, и, даже если где-то закралась плохая отметка, я хвалила его. За умение быть честным, как мне казалось. Знаю, он не девочка, и на сто процентов ни за что бы не стал со мной откровенничать. Я и не требовала от него каждодневных отчётов.

Лишь знать и помнить, что мама любит тебя.
Мама увидела невероятное чудо: бабочек зимой.

Даже тех, кого мы однажды поймали вместе с Домиником. Один вид взмаха их тоненьких крыльев напомнил мне о нашей юности, об университете, в который братец не поступил. И его признании мне в чувствах к Карен. О, их прекрасная свадьба!

Может быть, если бы тогда я не увидела этих бабочек, и не пошла бы в приступе ностальгии в гости к брату (которого, кстати, не было), то успела бы предотвратить это… как-нибудь.

Может быть, если бы я меньше хвасталась жене Доминика об успехах на концертах и продажах после тура в Бриджпорт, всё было бы иначе.

Я всё ещё хочу думать, что он не мог контролировать свои силы.

Что когда я вернулась домой и увидела, что Майкл делал зарядку, он правда не знал о том, что происходило в комнате напротив.

Но кого я пытаюсь обмануть?

Он смотрел мне в глаза, так невинно и преданно…

…неужели он и правда хотел этого?
Когда я вернулась домой и поднялась на второй этаж в поисках сына, я ощутила странный запах. Он был неприятным и подозрительным, но исчез так же быстро, как был мною замечен.
Запах горящей плоти.
Когда я открыла дверь в комнату Майкла, то увидела лишь горсть пепла, на верхушке которой догорала обугленная рука с серебряным кольцом. Пламя, которое сжирало её, не перекидывалось больше ни на один предмет в комнате. Оно было другим, и на моих глазах оно полностью превратило плоть в пыль.

Я поняла, что это не детский розыгрыш и не постановка практически сразу. Этот запах невозможно было подделать. Холодок, пробежавший по рукам, предзнаменовал её появление.
В комнату вбежал Майкл. Я не видела его лица, потому что слёзы прорвались из моих глаз неконтролируемым потоком.

Лилиан. Это была Лилиан.
Когда Майкл вышел из комнаты, в неё вошла Смерть.

Я уже видела это. Уже видела, как она забирает души в объятия вечной пустоты. Это всё было неправильно. В отчаянной попытке что-то изменить, я рванулась было прямо на чёрный капюшон с косой, но, к моему сожалению, лишь пробежала насквозь.
И увидела призрак своей племяшки.

Я видела, как её душа уходит. Я знала, что это сделал мой сын.

Какое-то время после исчезновения призрака я не могла сдвинуться с места и даже пошевелить пальцем. Шок выкинул меня из реальности и оставил наедине с горсткой пепла, которую полчаса назад ещё звали Лилиан.
Моё нутро отказывалось видеть это, но не могло оторвать взгляд от серой пыли, лежавшей посередине комнаты сына. Лучшее, что пришло мне тогда в голову – убрать её оттуда.
Измена матери, прощение отца, неудавшиеся романы, отдаление Доминика, смерть Виктора, в конце концов – ничто из этого не было настолько же ужасным, как та минута, когда я уместила в пакет всё, что осталось от моей племянницы.

- Мама, я не хотел, - всхлип из ванной вернул меня в реальность, - Я не хотел! Я не прикасался к ней. Мама! Прости!
С каменным лицом я зашла к нему в ванную и посмотрела прямо ему в глаза. Но я не могла отличить ложь от правды. Материнское сердце всегда жаждет, чтобы его ребёнок был на светлой стороне, чтобы он оправдал ту любовь, что оно ему дарит. Мне казалось, что я не подберу нужных слов, что, может быть, даже ударю его за этот поступок, или буду очень и очень громко кричать.

Но нет. Мне стало жаль. Жаль себя. С одной стороны, смерть Лилиан – наказуемое дело по закону, но даже не в этом беда: отнять жизнь само по себе преступление, а отнять жизнь у дочери своего любимого брата… Доминик никогда не простит мне этого. Пускай, да, это дело рук Майкла, но ответственность лежит только на моих плечах.
С другой стороны, он действительно, скорее всего, не контролировал это. Она, видимо, сильно разозлила его, и тьма в его сердце оказалась сильнее. Желание её страданий оказалось сильнее. Как и зачем мне его наказывать за то, чего он сам до конца не понимает?
- Мама, ты злишься? Мамочка, не злись! Я, я просто… - Майкл попытался гордо поджать губы, как делают мужчины, но я никогда не запрещала ему плакать. И слёзы сами потекли из его серых глаз, - Я не знал, что так будет. Мамочка, пожалуйста, прости меня! – и его ручки потянулись в мою сторону в поисках материнских объятий.
Я помедлила несколько секунд. Но не затем, чтобы заставить его сердце испугаться моего отказа. Я думала, что если сейчас приму его желание, то никогда не смогу занять сторону, противоположную Майклу. Я никогда не накажу его так, как этого захочет Доминик. Я не смогу допустить никакой мести за его дочь, потому что, если сейчас я обниму своего сына – я выберу его сторону навсегда.

И я выбрала.
- Всё, что тебе нравится в этом доме из твоих вещей, должно быть упаковано в чемодан через 20 минут. Ты меня понял?
- Да, мамочка!
Пока Майкл копошился в комнате, я выиграла немного времени для прощания. Для прощания с этой жизнью.
Часть моей души умерла вместе с тем, как Тьма проросла в сердце Майкла.

Я снова жалела себя. Почему я? За что? За что именно на моих плечах эта ответственность, этот тяжкий выбор?

Доминик, братик, любимый мой. Прости меня. Пожалуйста, пойми моё решение. Думаю, ты бы поступил так же для своих детей. Пожалуйста. Прости, Доминик. Я должна спасти жизнь Майкла, а для этого и свою. Я должна остаться с ним.
Номера доверенных людей. Новые документы. Новый дом. Минимум вещей. Другой город, многолюдный, шумный, вампирский. Нам там будет самое место.

Лаура Мориэль умерла в тот день. Я пересеку границу с новым именем и новой внешностью. Я оторву от себя всё, даже то, что мне дорого, потому что я – мама.

И мы уехали в тот же день, сбежав из Авроры Скайс подальше от правосудия и моего любимого брата. Я ни оставила никаких записок, а всё, что осталось от Лилиан, пустила по ветру над городской рекой. Я никогда не взгляну Доминику в глаза.

Однажды, Майкл, ты поймёшь, что именно я сделала для тебя. Ты поймёшь, несомненно. Я скрываю нас двоих от гильотины правосудия и прячу среди ещё более тёмных душ, нежели твоя.

Прощай, Доминик. Я люблю тебя.
Прощай, Лаура.
35,5

Последнее редактирование: