Челлендж № 9 Династия Френсис

[Lychee]

​

​

Я лишь наблюдатель, мне мало дано
Лишь слышать, лишь видеть, лишь знать.
Так было сначала заведено,
Что людям нельзя помогать.
Я ангел, я демон, я домовой,
Бесенком ещё называют
Кошкой черной, приметой дурной
Народ меня вспоминает.
Не делал дурного я ничего,
Хоть доброго тоже не делал.
Я наблюдатель, мне мало надо
Где я только бы не был.
Не против я помощи руку подать
Да путь мой и чист и порочен
Не видят меня, да не ленятся гнать
В обители дня и ночи.
Живу в параллели людского житья
Сказать ничего не могу.
Удел мой – в столетьях бывать, а пока
Я рад тому, что пишу:
Я лишь наблюдатель, мне мало дано
Лишь слышать, лишь видеть, лишь знать.
Нельзя отменить, что уже решено.
Нельзя ничего поменять.​

В.И. Богданова.​

Слово автору: Спустя много дней «реабилитации» игры,
обдумываний возможного сюжета и другой фигни,
которой я периодически страдаю, я все-таки решилась
завести новую династию. Надеюсь, Френсисы смогут заменить и даже
превзойти Фрильхов. И да, я люблю фамилии на «ф»
Прошу любить и жаловать
Пы. Сы. «Наблюдатель» был специально написан
для «открытия» династии.
Пы. Пы. Сы. С историей у меня натяжные отношения,
а потому, прошу простить очепятки
и ошибки связанные с фактами и годами.​

Дополнения

16 в 1

Ограничения

Storyteller

Челлендж

«С дневником по времени»

Путеводитель

I поколение. Крúстиан.
По Его просьбе
О тех сливах
Та ли это Герта. Часть первая
Та ли это Герта. Часть вторая
Романтик
Спор на десять золотых
Юная авантюристка Дороти
Ханна
Иной взгляд
Тяжесть титула
Трагедия
Свадьбы не будет
Прихоти. Перевоспитание
Графиня
Та улыбка
Дитя
Предчувствие
Ошибка Графа
Последствия. Три месяца счастья
Чудес не бывает
Слухи
Призрак
Испытание признанием. Часть первая
Прощание с детством
Смайд
Дар
Женщина с портрета
Испытание признанием. Часть вторая
Условия договора
Сердце Азарии

II поколение. Адриан.
Потерявшая рассудок
Мудрость Маи
Спасение
Беглянка
Капитан
Шторм
Выбор
Единственно верное
Запах воли
Путы Паулы
И станет сын отцом
Конец роману
Уже все решено
Выгода в помолвке
Отравленные видения
Золотые нити брака. Часть первая
Золотые нити брака. Часть вторая
Ветер перемен
Курс в никуда
Живой

Если, вы нашли эту записку, знайте: Меня, Крúстиана Френсиса Младшего, больше нет на этом свете. Прошу передать отцу, Графу Френсису, что проживает в стороне юга от Авервиля, в десяти днях пути на конях, о моей ужасной гибели, и об этой записке.​

30 мая 1834 год.​

И ещё кое-что

Комментарии запрещены.​

 

[Lychee]

​

По Его просьбе

Сказать, что я остался в живых, значит, ничего не сказать. Наше время кишит ворами и другими нечестивыми людьми. Ах, в те мгновения, когда рука моя повернулась накрапать эту злосчастную предсмертную записку, все мысли мои вертелись только лишь об Вальтере. Вызвавшийся быть не только моим спутником, но, а так же и кучером, мой сердечный друг подвергался страшной опасности! В то место, где приходилось проводить ему всю дорогу, сжимая в руках поводья, что он делал, к слову, не так часто, стрелой мог угодить даже ребенок! Я же в те мгновения прощался с жизнью внутри кареты. Ха. Какой разбойник не захочет разграбить столь шикарный экипаж?

Но обернулось все не столь коварным образом. К счастью, должно быть. Весенние дожди сумели размыть столетние дороги, и колесо по воле случая, обходившее до этого все преграды, угодило в глубокую расщелину. Мы чуть было не опрокинулись в обрыв! Мое и Вальтера спасение все цело принадлежит Герою и Лихачу. Коням. Умные создания. Или же чувство близкой смерти заставило их живее передвигать ногами. Лишь карету жалко – отвалилось колесо, и в деревеньку въехали мы уже верхом, что, признаюсь честно, не могло не радовать. Все же приятнее тряски на деревянной скамье.
Собственно о самой записке. Выбравшись из под обломков и на радостях, расцеловав дорогого друга, я принялся за поиски. Нельзя было ни в коем случае, допустить существования столь важного документа, подписанного мною, содержание которого, ни как не подходило действительности. Ведь как ни как, а я же жив. Нашел, что стоило мне больших трудов. Пожалуй, больше никогда, меня никто не сможет улицезреть за таким постыдным занятием. Где это видано, чтобы Виконт*, ковырялся среди обломков? Так пусть же будет этот клочок бумаги началом этого дневника.

А дневник – вещь личная, имена в нем не нужны, казалось бы. Но память при мне будет не вечно, боюсь когда-нибудь старость возьмет свое и перечитывая эти строки, возможно, они навеют мне что что-то хорошее, а потому… Я третий и любимый сын Графа Френсиса, чье графство достигает размерами с пять городов и ещё четыре деревни, не считая те три елки, что темный народ называет лесом. Имею так же двух младших сестер. До сего дня, предпочитал уединение среди своих заморских книг, ежели трястись в различных путешествиях. Однако, так произошло, что более пол месяца назад, Отец в часов двенадцать позвал меня к себе, что было странно, поскольку в это время, он чаще принимает поздний завтрак. Нашел его я далеко не в обеденной, он находился на верхнем этаже, где обыкновенно бывают лишь крысы.

С того момента, я словно чувствовал, что ждет меня что-то не очень приятное. Разговор наш сразу начался с дела:
- Кристиан. – позвал меня Отец. – Любимый сын! Со дня, когда ты вскрикнул в первый раз, прошло уж двадцать три года, а ты все сказками упиваешься. Не дело это. – Граф никогда не ценил моей любви к литературе. Он тяжело вздохнул, а я напрягся.– Лукас уже два года со своею, а все как кошка с собакой. Михаэль же все никак заделать внука мне не может. А ты же, аки взрослый ребенок. Слишком долго я с тобой возился! Пора и тебе взрослеть.
- Отец, неужели ты серьезно? Не собираешься ли ты лишить меня беспечной жизни? – Отец кивнул, я простонал. – Когда же ты успел невесту мне найти? Или смотрины ждут своего часа?

- Твоя невеста найдена давно. Я так решил. Барон, её отец, считает честью связать себя с моей семьей. – Многозначительный взгляд был пущен в мою сторону. – Ваша встреча должна состояться этим летом. И так случилось, что это произойдет в деревне по соседству. – Отец замолчал, давая мне все обдумать. Я же не смел прерывать его не при любой возможности. Я не смел ему перечить, хоть сильно негодовал. – Твой друг уже вовсю запоминает карты. Он будет тебя сопровождать. – Вальтер? Как мог он согласиться в помощи лишить меня свободы? Поняв мои мысли, отец продолжил. – Он хочет тебе добра, пойми его.
- Выбора мне не остается? – спросил в конец я.
- Уверен, ты будешь мне даже благодарен. – А после он меня благословил.

А после, то же сделал и священник, и наказал, по приезду помолиться в новом доме, о благодарности о доброй дороге и снисхождении Всевышнего. Что я и сделал. Только вот дорога далеко не доброй оказалась, а потому благодарил лишь о спасении, зачитав отрывок из Библии.

«Авервиль – хорошее место, поверь. По чьей-то воле, там же строю я летний дом**. И по случаю пребывания там, проследишь, что да как. А если все хорошо будет, то поселишься ты там со своею Гертой.» Так говорил мне отец. Но на некоторое время, поселился я в крохотную халупу, в выжидании часа, когда смогу я оказаться в новом доме.

1 июня 1834 год.​

_______________
Сноски*:
Виконт* - дети Графа носят титул Виконта, старший сын наследует титул Графа после смерти предыдущего, остальные остаются неизменными.
Летний дом** - имеется ввиду дача

Деньги

Дом Криса

Баллы

0.5 - за основателя.
0.25 - за друга Вальтера.

Итого: 0.75 баллов.

От автора

Извиняюсь, за такое количество текста и за кучу скринов без панели >< обещаю исправиться в следующем отчете Тт

 

[Lychee]

​

О тех сливах

По приезду сюда, я находил свое положение забавным. Когда, как не сейчас мне доведется побывать в шкуре большинства подопечных? Однако, медлительность людей, порядком надоела и раздражает уже некоторое время. Почему же так долго они возводят отцовский летний дом? Те немногие прекрасные черты этой деревни с каждым днем гаснут в моих очах. Моя коморка, навивает лишь тоску.

Убираться так же пришлось мне самому. Знал бы кто, как непростительно убого в этом, с позволения сказать доме, было в первые часы! Пыли слой мешал дышать, а паутины по углам давали знать – я не единственный жилец. Лишь только письмо из дома давало мне надежды продержаться дольше. Писал отец, в привычной для него манере. О том, что все в хорошем здравии, о том, что у Кристины выпал последний детский зубчик, о том, как Дорогая матушка без устали гордилась младшей дочерью. Когда-то так гордились мною. Не забыл, поведать так же о даре от двоюродной тетки, по случаю сестринских именин. Корзина с грушами, с клубникой, с сливами. Ах, я помню эти сливы. И как скучаю по приторной сладости во рту. В Авервиле слив, к несчастью нет. Все как один мне говорят, что не растут тут эти чудные плоды. Ха! Да просто не хотят, просто не умеют взращивать молодые деревца!
Воспоминания о доме каждый раз жалят в самое нутро. До чего же не хватает мне заливного смеха Элизы! А как скучаю по лукавой улыбке Лукаса. Мне не было спасения от жуткой той тоски. И лишь Вальтер сумел найти мне выход. Подбадривал меня как мог. За столь короткий срок, сумел он всю деревушку осмотреть и вот теперь, знакомил меня с нею. «Ваша Светлость, узнал я много мест, но показать хочу одно. Думается мне, найдете вы в нем чудо.»

Ещё и в детстве он всегда везде бывал первей и защищал, пусть даже врагом был кролик. Всю дорогу, мой верный друг предательски молчал. А я пытался предугадать, куда меня везут. Что за место он так тщательно скрывал? Я не чувствовал волненья, поскольку давно утратил веру в то, что в этом месте есть что-то, что достойно восхищенья. И как жестоко ошибался. Сердце забилось сильнее, казалось в груди появиться дыра, от столь усердной дроби. Расцвела улыбка. Вальтер оказался прав. Сады всегда вызывали во мне тепло.

Я расхаживал между тонкими стволами, вслушиваясь в робкие голоса листвы. Когда же взгляд ухватил моего спасителя, он светился гордостью! «Авервиль славиться своими яблоневыми садами – произнес он, - урожай уже собрали и в скором времени над деревней поднимется прекрасный аромат пирогов!» Ничего более, как остаться в предвкушении мне не оставалось.

Весь день провели мы в тени кормильцев деревни, и так же заморских городов, поскольку кажется мне, порт и торговцы, существуют даже здесь. Ах, это воистину чудное место, пожалуй, единственное, в котором могу я отречься от всех невзгод и тягостных дум.

-Вальтер. Помнишь ли ты нашу первую встречу? – спросил я в один раз. Он долго лишь сопел.
-Нет. – Смущенно заявил мой друг. – Не помню, Ваша Светлость. Прошу прощения.
-Не стоит. Это было очень давно. – Пришла очередь помолчать мне. – Позволишь напомнить? – Я всегда считался с желаниями этого слуги. И он кивнул. – Это было время, когда моя Матушка носила под сердцем Элизу, а мне было всего шесть годков от роду. В тот день получилось мне пробраться в отцовский кабинет, где меня ты и нашел. Помнишь, что тогда ты мне сказал?

-«Что вы здесь делаете, Господин?» - раскрасневшись, предположил мой друг. Но нет. Вальтер не всегда был таким, каков он есть сейчас. Когда-то и он был беззаботным дитем.
- «Кто ты?» - поправил его я. Для личного слуги даже ребенка, не позволительно такое отношение. Выслушав извинения за давнюю дерзость, я продолжил. – А после нас нашел Отец. Тогда-то он нас и представил… Вальтер, странно как-то отсутствие твоей памяти об этом. Ты же на два годка меня старше, а не помнишь? – Он лишь пожал плечами.

А после вспомнились другие вещи из далеких дней. Воротились мы только, когда солнце греть перестало, а небо начало порождать множество новых светил.

У дома моего стоял человек. Его одежда говорила мне, о том, кто он. Посол, гонец. Принес он мне письмо. Мы с Вальтером переглянулись, приняли конверт и распрощались с человеком. Но стоило мне глянуть на печать, я понял – не из дома пришли вести.

20 июня. 1834 год.​

Доп.

 

[Lychee]

​

Та ли это Герта. Часть первая

Вальтер снова оказался прав. Пироги здесь воистину вкусны. Ах, а какой дивный аромат исходит от свежей выпечки! Прекрасно. С того дня, как вкусил я тот лакомый кусочек, пироги стали излюбленным блюдом. Была бы воля, заменил бы ими все обеды.

Никак не мог я не отметить этот сладостный момент жизни. Но как не горестно мне признавать тот факт, что то письмо повергло меня в ступор. Я знал, что это должно произойти, но не так же скоро, помилуйте. Не зря в тот вечер собирались грозовые тучи вдалеке, я уверен. Предчувствие меня не подводило, и я дрожащими руками вскрывал конверт, рискуя изорвать письмо. И с того мгновения, когда взгляд коснулся первой строчки, моя размеренная жизнь пришла к концу. Документ являл собою приглашение, написан был рукой Барона и гласил:
«..Достопочтимый Виконт Кристиан, будьте к нам любезны и пожалуйте в скромную обитель Баронесс, в коей будет проживать моя Дорогая Герта. Ваш Уважаемый Батюшка настоял, дабы ваша встреча произошла нигде, кроме как в вышесказанном месте. Званный вечер состоится 28 дня седьмого месяца. Мы непременно будем ждать вас в шестом часу…»
Видит Бог, был бы случай, непременно я им бы воспользовался, как не охота мне туда идти!

8 июля. 1834 год.​

«Обитель Баронесс». Ха! Что за место носит столь странное название. Думается мне, что я отправлюсь в монастырь! Старался не гадать я, о том, что меня ждет, как тот, кого приговорили, пытался вспомнить, как жилось мне раньше. Но в отличие от смертника имеется у меня возможность, пожить как прежде, хоть чувствую – не долго будет длиться последний вздох свободы. Пожалуй, веди я записи каждый Божий день, в них бы непременно повторялись фразы: «Мы с Вальтером снова прятались в саду. Ах, как утомительна эта подготовка, будь она не ладна!», «Тетя Мира, прекрасная женщина, золотые руки! Её стряпня выше всяких похвал».

Здешняя пекарша разбаловала меня своими сдобными булочками, да пирожками. Права слова, боюсь, не влезу в свой костюм!

15 июля. 1834 год.​

Ранее утро, тишина, покой. Даже птицы ещё не запели своими звонкими голосами песнь, слова которой были негласно озвучены самой матушкой природой. Готов поспорить на лучшего коня из стойла Графа, что даже Вальтер, человек рано живущий*, все ещё нежится в перине. Должно быть, мысли о предстоящем мне испытании пробудили меня в сонный час. Не далее как вчера, мой верный друг пришел ко мне весьма усталый. Не удивительно, ведь он как представитель от меня, прилежно помогал во всем для сегодняшнего вечера.

-Ваша Светлость, вас завтра ждет трудный день. – Заверил меня он. Я грустно улыбнулся, но вскоре и эта жалкая попытка была забыта мною, как страшный сон. Разговор вовсе не вызывал у меня чувства веселости.

– Я бы так хотел сопровождать вас в этот важный миг! Не каждый день Мой Господин встречает свою невесту! Однако… - я округлил глаза и затаил дыхание. Мне не было известно ничего о том, что будет с Вальтером, в то время как будут проходить смотрины. – Однако, назначили меня рабочим при конюшне, и быть мне надо в Обители за два часа до вас. И посему, я попросил Гарри подменить меня. – Толика ревности проснулась и во мне. Когда мой славный друг успел найти себе общение кроме меня? – Он хороший человек и кучер из него умелее. Прибудет он ровно в пять.

28 июля. 1834 год.​

_______
Сноски*:
Рано живущий* - имеется ввиду человек, который встает рано.

Доп.

насчет денег, скрина не сохранилось, но симка знакомая "по связи" подарила Крису телек, в 19 веке он нам не нужен мы его продали


Крис качает навыки:

И устроился на работу:

От автора

Разделила отчет на части, поскольку текста многовато, а скринов (и так видно) не очень ):

 

[Lychee]

​

Та ли это Герта. Часть вторая.

Гарри прибыл ровно в указанное время. Признаюсь честно, мне стоило больших усилий подавить отчаянное желание сбежать. На званом вечере никто не должен был увидеть мою безысходность. Жалость – последнее, что я допущу по отношении к себе и уж точно не могу, не имею права посрамить отцовское имя! В любимом сыне Графа все до единого должны улицезреть благородного и сильного мужчину. Об этом вечере ещё долго будут шептаться слуги и вести беседы знатные семейства. И что за чувства бушевали, предпочел я скрыть.

Мой кучер нервничал, сжимал поводья так, что думал, кожа на руках его порвется. Он бесконечно что-то бормотал, в какой-то миг я заподозрил колдуна в нем. Он весь дрожал, а лоб испариной покрылся.
-Что с тобой, слуга? Ты болен? – Обратился к нему раз, он вздрогнул, замолчал и вытер лоб. Спросил я лишь для верности. Лишиться колеса вновь я не хотел. Ох, Вальтер, неужели ты ошибся и твой ненаглядный Гарри все же не так искусен с лошадьми?
-Нет, Мой Господин, здоров как бык! – проговорил мой спутник – Волнуюсь сильно. Как бы нам успеть! Я выбрал безопасную дорогу, лишь только больно длинная она. – Слуга ударил лошадиные бока, деревья за оконцем мелькать стали быстрей. И наступила тишина. Путь предстоял нам обходной, а живот начал издавать смущающие звуки. И вновь пришлось обратиться к непутевому кучеру.
-Будь добр, остановись на время у торговой площади. - От моего голоса трусишка сжался. Неужто, бедолагу часто постигает жестокое наказание от его Господ?
-Зачем? – тихо отозвался тот.
-Ты или глуп, или чрезмерно любопытен. Я голоден! – Понятно стало, насколько сильно мог раздражать Гарри своих уважаемых хозяев.
-Но, если мы притормозим, то непременно опоздаем. Вы можете отведать изысканных блюд по приезду в обитель! – Я и представить себе не мог столь хамское отношение на званном вечере, в первые минуты кинуться к кушанью. Ха! Подумают ещё, мол, сын самого Графа впроголодь живет! Я высказал свои сомненья и повторил приказ. Гарри не мог уже переубедить меня, и когда экипаж все же остановился, лишь поторопил. Ха! Знал бы бедолага, как сильно мы запозднимся. Мой выбор быстро был определен, и расплатившись в две золотые монеты, я был готов приступить к трапезе из двух груш, да грозди винограда.

Однако, в закоулке услышал стоны. Мольба о помощи была слышна в словах. Решать тут было нечего, людей на площади нема, а кучер мой столь духом слаб, что бросит и родного брата, лишь не получить бы порку! Я бросился туда, а за углом, не молодой мужчина о стену опирается всем телом, одна рука беспомощно висит.

-Старик, кто сотворил с тобой такое? – Старче глянул исподлобья. Казалось, изучает каждую заколку на моем костюме. Я осторожно подошел, будь день другим, и место тоже, я непременно потащил бы на себе. Но не мог позволить испачкать свои одежды!

-Ох, Добрый Спутник. Я не могу понять, кто передо мной. Быть может ты сапожник, а может ты кузнец? А может тот разбойник, что был со мной не так давно? А если прав я оказался – убей меня скорее, не мучай, не пугай.
-Старик, я не разбойник, и не вор. Слыхал ли ты о славном Графе Френсисе, что живет на юге от твоей деревни? – Слеповатые глаза раскрылись в изумлении.

-Конечно, Господин. Не может ли быть так, что вы являетесь послом самого Графа, или может быть Виконтом, что пожаловал к нам жить? – Голос его дрожал, язык заплетался. Замерз, подумал я, а после заявил, кем являюсь. Казалось мне или, правда, но человек от моих слов весь сжался, будто ждал удара. А после снова застонал. Боль пронзила все его лицо, и больше ждать было нельзя.
-Говори скорее, где твой дом и есть ли у тебя семья?

-Живу я возле леса, что ведет к горам. Сидит там та, кому под силу позаботиться об моих старых костях.
Привел я Гарри к старику и приказал вести его туда, куда покажет. Мой кучер долго мялся, повторял, что опоздать мы не имеем права. Но грозный взгляд и пальцы в кулаках сломили бренную душонку. Так же я его заверил, что обязательно проверю, довез ли точно или высадил в пути. И если приказ будет нарушен, ждет его беда.

-Я человек не бедный. И я торговец, вожу сюда заморские лакомства. За помощь, я вас непременно отблагодарю. Вы только ждите.
-Пришли мне две корзины слив, и будем мы в расчете. – Улыбнулся я.
-О нет. Вы мой спаситель, я знаю, как вам должок вернуть. Клянусь, вы будете удивлены моим подарком. – И карета тронулась.
Опоздали мы на вечер. Ой, как опоздали. Подоспели только лишь к восьми. Стоило мне выйти к воротам, откуда не возьмись, Вальтер появился, бросился на шею, в быстрых объятьях, высказывая мне все свое волнение.
-Мой Господин, как же я боялся. Назначенное время уж прошло, а вас все нет, да нет. – Я положил руку на его плечо.
-Мой милый друг, ты будь спокоен, все было хорошо, и позже я поведаю тебе обо всем. Лишь об одном прошу тебя. Впредь не подсылай ко мне нового дружка, и сам с ним не водись. – И на том мы распрощались, моя правая рука воротилась к коням, а меня повели под руки в зал, где собрались все гости.
Среди многих я узнал лишь пару милых дам, которые бывали изредка на вечерах отца. И молодых людей, что так прекрасно обходились со шпагой.

Вечер подходил к концу, а невесту я в глаза не видел. Я смел себя обнадеживать, что та, так же как и я, не желая этого брака, осмелилась совершить самые дерзкие мои выдумки. Устав от рьяного общения дам со мною, и бесконечных танцев, я тихонько лишь отошел в тень всего празднества.

Господа, как я видел, тоже были в недоумении. То ради чего все собрались – смотрины Виконта и дочери Барона, до сих пор не имели места быть.
-Скучаете? – донеслось за спиной. Я обернулся, а девушка за мной сделала легкий реверанс. Я поклонился в ответ. – Могу ли я быть частью вашего одиночества?

Я загляделся на незнакомку. Её золотистые кудри, осиная талия, тонкие руки, интересные черты лица. Пожалуй, впервые довелось мне увидеть столь прекрасный образ знатной леди. Не сразу смог я ей ответить, чем вызвал недоумение.
-Я, безусловно, буду рад. – И незнакомка встала рядом. – Хороший вечер удался, не так ли? – решил я поддержать беседу.

-Возможно. К этому готовились весь месяц…
-… А невеста с женихом так и не сошлись.
-Говорят, Виконта нет.
-От чего же. Он пришел. – Решил я не раскрывать всех карт, и прилагал труды, дабы не улыбнуться. Беседа шла серьезная. Леди явно удивилась. Ах, как славно, что меня в лицо не знали.
-Это чудесно! Не подскажите мне, как его найти? – Тогда позволил я себе усмешку. Вновь я поклонился и представился.
-Рад знакомству. Виконт Кристиан. Позволите узнать мне ваше имя? – я поцеловал ей руку, а щеки девушки начали краснеть.
-Прошу, зовите меня Гертой.

29 июля. 1834 год.​

Доп.

 

[Lychee]

​

Романтик

Барон соизволил объявить дату свадьбы лишь под самый конец смотрин. Должно быть все присутствующие разделяли моё удивление. Первое мая. Задавались вопросом, казалось, все. Непристрастными оставались лишь Герта и её уважаемый Батюшка. После мне разъяснили. Моя невеста плохо переносит холод, а потому не может выйти за меня, покуда надвигается зима. Пробудет она в Авервиле до первых стуж. А приглашения уже высылаются всем дворянам. Гостями будут лишь знатные и богатые семейства. И разумеется мой отец да матушка. Быть может поздравить явиться и Лукас! Я рад. Я честно рад.

5 августа. 1834 год​

И вновь я получил отцовское письмо. Ах, как любезно. В нем говориться об супруге Михаэля. Свершилось чудо, и вскоре Граф станет дедом. Знахарки утверждают, что пади три месяца уже. И этим оправдывают все крики молодой хозяйки. Братец, говаривал, что рад, но зная истину, скорее принял все как есть. И Вальтера так часто рядом больше нет. Семейство Герты разлучило нас. Как будто я не вижу! Ха! Теперь уж все время проводить должен я лишь с ней. Везде, всегда. Порой я думал, а может бросить все? Сесть на коня, да и уехать в край далекий? Будь я другим, будь я не я, поступил бы так. Но не могу я, не могу.
Прогулки по садам и чаепитие в розарии, что уж говорить о бильярде по вечерам, стало каждодневным моим расписанием.

Должен заметить, скучать мне не приходиться. Каждый раз Герта сама не своя. Возможно, я и до скончания дней своих не узнаю всех её сторон. Раз она слабая девушка, что боится уколоть палец о колючку. Второй раз она искусный мастер слова. Третий – умелая воительница, что одолеет меня во всем, пожалуй, кроме боя на шпагах, столь опасное развлечение я не рискну предложить юной леди.

Разговоры ведем обо многом, лишь стоит ей об свадьбе заговорить я ухожу от ответов. Не время ещё для столь интимных вопросов.
- Приглянулись вы мне, Виконт. – Однажды заявила она мне ни с того, ни с сего. Я молчал. – Меня переполняет радость. Хвала Всевышнему, меня выдают за вас! – Она улыбалась, а румянец плясал на ещё щеках. Я молчал. – Ах! Нас ждут прекрасные годы! – Казалось, она вспорхнет как птица от счастья. Я молчал. Тогда и она замолчала, поняв, что я не отвечу. Поникла.

-Не то, что вы мне не понравились, Дорогая Герта, но не кажется ли вам, что вы слишком торопитесь? - после этого, о первом мае, мы больше не разговаривали.

14 августа. 1834 год.​

Что за удача! С самого утра, когда за обе щеки, уминал я хлебцы, пришел посыльный от моей невесты. Он доложил о том, как милая леди душевно приносит извинения, но ни как не может не встретиться с любимыми подругами. Я же никак не мог не воспользоваться таким случаем! Отпросил я верного друга у Барона на день. Ох, как истощал! Больно на него смотреть.
- Не смотрите так, - засмущался он, - со мной все хорошо. И жаловаться не в привычках.
- Я вижу, вижу! Ты худ и бледен, загнобили тебя. Я всенепременно переговорю о тебе с Бароном. Не дело это. Слишком он к тебе суров. – Деревянная скамейка подо мною показалась жестче, чем всегда. Он отчаянно закачал.

-Прошу не стоит. Пойдет слух, что я у вас на особом счету. В любимчиках хожу.
-Вальтер, ты же знаешь, так оно и есть. – Я удивился.
-Я знаю. Другие не поймут. Здесь вся прислуга должна быть наравне, потому нас разделили. – Он вздохнул. А затем мечтательно улыбнулся. – Все измениться, когда Госпожа Герта станет вашей супругой. Я буду служить в вашем доме и мы вновь сможем видеться чаще.
- Вальтер, - измученно простонал я, - знал бы ты… Только тебе, могу все рассказать. Герта – прекрасная девушка, она мне, несомненно, интересна. Она знает много, она источник доброты и нежности. Её смех подобен журчанию ручейка, столь же мил для слуха. От неё всегда исходит тонкий аромат маков, такой дурманящий, такой сладкий…
- Мой Господин, - меня перебили, - маки не пахнут.

- Не порть мою речь! – Шутливо прикрикнул я, но потерял ниточку, за которую цеплялся. Красноречие меня покинуло.– Ты меня сбил. – Сердечный друг сердечно извинился. – Она безусловно лучшая из всех, с кем мог обручить меня Граф, но, Вальтер, мои глаза не ждут встречи с ней, мои мысли блуждают далеко, когда она спрашивает у меня, мое сердце молчит, когда целую ей руку. Она не для меня, и только я один это понимаю. Ей Богу, живу среди слепцов!
Никогда прежде слуга меня не утишал, лишь говорил «поднимайтесь, мой Господин, нас ждут дела важнее слез». Прирожденный оратор! Это же он доказал и в этот раз:
-Вы не исправимый романтик. – Улыбнулся он.
-А ты ужасный зануда!

21 августа. 1834 год.​

Баллы

0.75 за трех друзей

1 балл за максимально развитое увлечение предопределенное игрой.
Итого: 2.5 баллов

Доп.

От автора

Долго и упорно зарабатывали деньги и выстраивали новый дом для Криса. По игре, Кристиан прожил уже лет 5 (симовских) и накопил почти 100 тыщ надеюсь, скоро он сможет переехать)

 

[Lychee]

​

Спор на десять золотых

Считал я, что безнадежно была утеряна последняя надежда, о том, что я когда-нибудь вернусь в роскошные палаты. В очередной раз я допустил ошибку. Отцовский летний дом отныне моя крыша. Ах, как все здесь на поместье графское похоже! Воистину, фамильный особняк во вкусе Графа. Сумрачные кабинеты, изысканный сервиз в обеденной, да крохотные спаленки. Отчего-то отсутствие камина, ничуть не смущает, и детская опочивальня уже не является предметом удивленья.
Освоиться по-своему успел. По вечерам теперь бывает, за шахматы сажусь, а стоит выйти на балкон и душу греют представленья.

С приходом следующей весны, здесь непременно раскинется прекрасный сад. Розарий и фонтан найдут здесь себе место. Я счел нужным написать письмо родным.

3 сентября 1834 год​

Нужно запомнить эту дату! Не припомню за собою ранее азартности большой. Лишь легкий интерес к любому виду развлеченья. Но в этот раз все было по-другому. Торговая площадь стала вновь местом моих странных встреч. Явился я туда с утра и без причины. Быть может, искал чего-то, что ещё не довелось мне увидать в славном Авервиле, а может, тешил себя мыслью о сливах. Но что бы я ни думал в тот момент, завлек меня, уже знакомый мне гонец. Упорно, тот метал топор в округлый кусок дерева.
-Чего ради ты прилагаешь столько сил? – озадачился я.
-Мой Господин, мне нужно попасть в цель. Это есть суть игры.

-И где же твой соперник?
-Я не столь умел, чтобы бросать вызов.
-Что же здесь уметь-то? – удивился я. – кинуть-то раз плюнуть! Дай сюда топор. – Но стоило слуге протянуть мне рукоять, в разговор вмешался кто-то новый.
-Уважаемые, ни за что вам не попасть с таким настроем! – я оглянулся. С ехидной усмешкой, стояла позади самоуверенная девица. Волосы в тугом хвосте, шелковые одежды. И так задела меня эта её фраза.

-Отчего же? Непременно попаду.
-Поспорим? – вдруг загорелась незнакомка. – На десять золотых?
-Не много ли для спора-то?
-В самый раз! Ведь вы же так уверенны в себе. Поспорим, о том, кто первый попадет в цель с трех ударов. – И мы пожали руки.

Я первым был, и целиться пытался точно. Однако, не смотря на все мои труды, единственный топор и тот попал лишь в крепленья. Остальные два, чуть было не лишили жизни бледного гонца. А незнакомка было спокойна, и следя за ней, сравнил невольно с рыбой, что по течению плывет. Набитая рука не требовала сил, лишь пара привычных для неё движений, вовремя присесть, руку отвести да развернуться. Один топор, второй и третий в цели. Я был ошарашен и распрощался с десятью монетами легко.

-Благодарю, милейший. Да будет так, что встретимся ещё раз в схватке честной. – Она слегка поклонилась, но не дал я ей уйти.
-Постой. Будь так добра. Возьми в ученики. Хочу я быть умелым тоже. – Видно было, мое предложение не вызывает интереса. – Вознаграждение будет так же. Десять монет за урок каждый.
-Ха! Милейший! Десять монет я могу выиграть в обыкновенном споре. Думается мне, вы это уже поняли. – Бровь изогнулась выжидая большего. И я повелся.

-Пусть будет двадцать. Пусть тридцать.
-Идет! Пусть будет так.

10 сентября 1834 год.​

Доп.

Лампу принесли, когда уже не надо было. =____= Желания: богатства 3 раза.

Баллы

1 балл за 4-ёх друзей.
Итого: 3.5 баллов.

Обстановка

Вид сверху
Первый этаж. Одно крыло не используеться за ненадобностью

Второй этаж. Несколько комнат так же пустуют. Не придумала ещё зачем их использовать :3

А теперь по комнатам. Фотографии некоторых я не делала, ибо что на коридоры смотреть-то? Столовая:


Гостинная:


Кухня:



Личный кабинет Кристиана:


Детская \И мишка Мистера Бина **\:

Спальня Криса:

Гостевая спальня:

Бильярдная:

 

[Lychee]

​

Юная авантюристка Дороти

Встречаемся мы раз в пять дней, уже как весь сентябрь. И не было ни случая, чтобы одержал победу я. И с завидным постоянством пустеют мои запасы. Боюсь, в скором времени обнищаю вновь. По тридцать золотых за день соревнований – высокая цена, бесспорно. Но жить теперь без этого, увы, я не могу. Страсть гонки, желание одержать вверх, огонь внутри, что разгорается сильнее, стоит услышать: «Давайте же начнем».
Когда впервые Дороти пришла в мой особняк, не смел я даже думать, что так нуждаться буду в занятии таком. В тот день долго не могли мы приступить к игре. Юный мой учитель, не мог оторваться от созерцания прекрасного.
-Рога! – воскликнула она, разглядывая стены. – Вы увлекаетесь охотой?

-Ни в коем разе. – Я удивился. Обыкновенно девушки без устали визжат, да недоумевают, как можно быть столь жестоким.
-Откуда же тогда они?
-Трофеи Графа. Должно быть, места в отчем доме больше нет. Отец находит прелести в убийстве. Признаюсь, они меня не смущают. Если же вам неудобно, прикажу убрать их в дальний угол.
-Не нужно. – Отрезала девица. – Мой батюшка любил охоту так же. По правде только ходил на кроликов, да на лисиц. Ах, мы отвлеклись. Приступим. – И мы садились за игру. И как не странно начали мы с шахмат. Я лишь смеялся, ведь играю с детских лет и даже Герте, в дни когда была она непобедима, мог утереть ей нос легко. Однако стоило моей сопернице сделать хода три, я понял, до этого момента я не умел играть. Позор мне!
-Агрессивная игра – не путь к победе. – Сказала Дороти мне как-то. – Стоит думать лишь на шаг вперед, опережать соперника и бить туда, куда не ждет. – С последним словом, поставила она мне мат.

-Боюсь, наскучит тебе столь глупый ученик, и бросишь ты меня на произвол. – Угрюмо убирал я пешки на места.
-И не надейтесь. Тридцать золотых, не каждый встречный платит. Да и не оставлю вас, покуда не буду побежденной!
Бывало так же, за бильярдом пропадали. Часы летят, а мы не видим. Хорошая игра затмевает все!

Тогда Тетя Мира, что отныне моя личная кухарка, приглашает нас к обеду.
-Кристиан, - мой учитель, одна из тех немногих, кому я позволяю обращаться по имени к себе, - поспорим, я приготовлю утку лучше. На Рождество, непременно отведаете вы мою кухню.

25 сентября 1834 год.​

Нежданный визит Герты застал меня врасплох. Не сказать, что был я сильно занят в тот момент, но принимать гостей, особенно свою невесту, не находил желания. Учитывая даже то, что видеться мы стали реже, ничуть по ней я не скучал, её внимания хватало мне с лихвой на много дней вперед.
-Ах, Герта. Что вас привело ко мне? – Наиграно приветливым боялся показаться. И предпочел держаться чуть поодаль. Нет, леди мне ни сколько не противна, с чего бы. Решил я просто поскорей закончить разговор, да распрощаться.

-Мой Господин, решила навестить вас, так сказать. Ведь в скором времени, далекий путь мне предстоит. Я еду в южные края, где будет солнце и тепло. Где снег не доберется до моих покоев. Отъезд назначен на десятое число. По правде, предложить хочу ещё раз: Поедемте со мною. Долгая разлука с вами будет тяжким испытанием для меня. – И я вспомнил. До этого, Барон мне предложил отправиться в поездку, тогда я дал отказ.

-Должен вас я огорчить, Дорогая Герта. Я не поеду. – На вопросительные взгляды, не мог я не ответить. – Совсем недавно, освоился в особняке и не испытываю никакой нужды съезжать отсюда. – Говорил я правду. Говорил, да недоговаривал. Не стоило моей невесте знать об моих уроках с юной авантюристкой. И об моем страстном желании вкусить утку Дороти на зимний праздник, тоже.

2 октября 1834 год.​

 

[Lychee]

​

Ханна

Девять дней минуло с отъезда Герты. Отпустил я её с легкостью на сердце, скромно поцеловав перчатку правой руки. Я понимаю, что возможности такой, больше может и не быть. Моя ненаглядная невеста, в следующих годах, может никуда и не уехать. Если же она вдруг перестанет быть к холодам чувствительной? Что я буду делать?
Теперь отпросить Вальтера у Барона не является задачей. Мы снова вместе! Ведем беседы обо всем, за обсужденьем книги пропадаем, бывает, так же по часам молчать мы можем не о чем. Ах, как приятно. Спешить и торопиться в такие дни никак не надо. Не передать, как здорово бывает просто наслаждаться. Просто жить. Отречься от всего, от тягот жизни знатной и от себя. Лишь делать то, что хочешь. Давно такого не было, признаюсь. С тех пор, как встал во взрослые ряды, все беззаботность вдруг исчезла. Лишь только то, что должен, и потому теперь ни день, а праздник.

По расписанью приходит Дороти и красит нам мужскую дружбу, крохой женской красоты. Должен подметить, для женщины, невероятно образованна, и даже более чем многие дворянки. И поддержать беседу в силах, что вызывало удивление у верного моего друга. По правде, поначалу Вальтер холодно воспринимал одну лишь мысль, что бывает нас теперь и трое. Он не давал побыть нам рядом, и даже за игрой обычной, пристально следил. Но юный мой учитель, в долгу не оставался. Довольно часто, задевала она Вальтера, не столько плечом в узком коридоре, сколько колючей фразой. И лишь недавно, пришли они к примирению. Нашелся для них общий интерес. И хвала Всевышнему, не то я уже изрядно утомлен их криками, да перепалками. Старое пианино, что стоит в бильярдном кабинете нашло в себе интерес обоих. Сколько помню, Вальтер всегда любил мою игру. А Дороти, как, оказалось, поет чудесно. Наш дует, радует сердце моего друга, вдыхает жизнь в глухие стены особняка.

19 октября 1834 год.​

Сегодня Вальтер попросил о личном разговоре. И ни чуть его не смущало, что Дороти в этот миг была при нас. Теперь уж чаще видимся мы просто так. Про тридцать золотых, бывает, забывает. Вот уж не знаю, нарочно ли, случайно ли. Оттащив меня за рукав, словно малое дитя, требующее внимание, моя правая рука зашептал в ухо. Его слова щекотали.
- Мой Господин, я вовсе не сожалею о том, что эта юная особа так часто с нами, но редко, я чувствую смущение. – Я начал понимать, возможно ли, что Вальтер отыскал в её лице свою избранницу?
-Вальтер, неужто ты ревнуешь ко мне? Не стоит. Если таков твой выбор, я не посмею мешать тебе, но..
-Не то, мой Господин. – Бесцеремонно перебил, что часто в последнее время уже не раз я замечаю. - Эта особа не в моем вкусе, уверяю. Обратно же, меня волнует ваша с ней близость. Предпочел бы, если б рядом была ваша Герта.
-Друг мой, ты же знаешь, моя невеста за много миль отсюда, она ни как не сможет оказаться здесь. Да и какая близость? Присмотрись, она же мой учитель, уверен, вскоре одержу победу!
-Ах, надеюсь, это лишь мои страхи, но кажется мне, вы радостны слишком, когда Дороти рядом. – Он устремил взгляд в её сторону.
-Не беспокойся, милый друг, это лишь чувство игры. – Успокоил его я. Однако, теперь, отчего-то меня волнуют те его слова. А что если прав друг оказался? Что если узнаю я любовь? И как её мне распознать? Почувствовать должно быть должен, не так ли?

27 октября 1834 год.​

Что за странный день сегодня? Давно я не был утомлен столь сильно. В полдень над деревней разносился звон колоколов. Церковь прощалась со своими прихожанами. Смерть – это всегда печаль, горе и боль, и мне невольно представились люди, что расстаются с родными, друзьями, знакомыми.
Позднее, у одной из горничных я вызнал, кого провожали в последний путь.
-Говорят, в ближних водах потонуло судно с заморским продовольствием. Вся команда с капитаном рыбам на корм. Почти все из Авервиля, мой Господин. Вероятно, рифы застали их врасплох. – Женщина говорила спокойно, и без толики сочувствия. По видимому, никого своего на том борту не было. По счастью. А после, день, пришлось мне как Виконту, писать многие бумаги, да всевозможные отчеты. Не обошлось так же без имен погибших. Ах, как жаль, у многих остались семьи, жены, дети. Не справедливо.
И ужина лишить меня сумели. Мне доложили, что у входа в особняк, уже как несколько часов стоит и мнется юная особа. Я думал, быть может Дороти за чем пришла. Или послы с новыми бумагами на подпись. Сколь плодотворный день сегодня, повторюсь. Но нет. Увидел я её впервые. Девчонка. Лет пятнадцати. А из одежды лишь скромное платье, легких тканей. Она дрожала. Я позвал её за собой, и вскоре прислуга моего дома, сумела отогреть дитя.

-Какое дело привело тебя ко мне? – поставив разогревшуюся фарфоровую чашку, спросил я.
-Это дело не мое. Моего деда. Он послал меня сюда служить вам честно, достойно и с величайшей благодарностью. Все зовут его торговцем Лари. Однажды он приехал домой на шикарном экипаже, и с порога сказал, что однажды, мне придется отправиться к его спасителю. – Явно смущаясь, заикалась безымянная. И тогда я вспомнил. Старик с площади в день моих смотрин. Оттого её черты, казались мне знакомыми. Значит имя его Лари.
-Как поживает старик? – с легкой тоской произнес я.
-Старые кости ноют перед грозой, осенняя сырость кудрявит седые локоны… Меня зовут Ханна. И отныне буду помогать вам по хозяйству.

8 ноября 1834 год.​

Ах, Ханна. За что ты пришла в мой дом?

Сколько посуды побито, сколько благородного чая пролито зря. Стоит неумехе лишь взять тряпку да промыть от пыли полки, становиться только грязнее.

Несчастные деревянные полы в коридорах. Сколько вековых царапин оставлено на них её шаркающими ногами. Не далее как сегодня в обед, она приходила ко мне плакаться. Я был суров и упорно занят, и потому не выказывал должных эмоций.
-Мой Господин, я сожалею. Я такая неуклюжая. – Краем глаза я видел, как вытирает она горькие слезы. – Теперь вы, должно быть, выбросите меня на улицу, вернете к деду. Он же будет так не доволен мною.
-Я не откажусь от тебя. Уверен, опыт сделает свое дело, лишь старайся не спешить, и не бить мне дорогие чашки.
Что ж, буду искренне верить своим словам. Быть может, стоит поручать ей работы с бельем?

18 ноября 1834 год.​

Доп.

Баллы

0.25 за друга
Итого: 3.75 баллов

 

[Lychee]

​

Иной взгляд

Первый снег не принес знати ничего, кроме грязных слухов. Однако, помимо недоумения, среди всех сквозит страх. Никто не желает себе судьбы Герцога, и возмущение, что проявлялось в речах каждого вначале, сменилось помалкиванием и трусливыми отговорками. На соседних островах, дурной народ восстал. Решил, что без главы, да мудрости, легче жизнь настанет. Лишили жизни благородного человека, путем отсечения головы. Так же всем известно об его семье и ближних придворных. Не пощадили никого. О Всевышний, там же были дети!

Трудные времена настали, собрания устраивают чуть не каждый день. И число страж на человека превышает двух. Осторожность у всех на устах, всякий трясется за свою душонку. Ограничения для всех настали. К примеру, мне был дан запрет на выезд из деревни.

13 декабря 1834 год.​

Отчего отец мне не пишет больше? Не уж то чем обидел? Фразой колкой в письме моем последнем, или же действием каким? Здоров ли он, как матушка готовиться к празднеству, как две мои милейшие сестренки повзрослели, как их успехи. Ничего мне не известно. В связи с вестями прошлой записи моей, в голову лезут дурные мысли. Не дай Боже. Думал я отправиться в поездку по тихому, ведь табу все ещё в силе. Однако путь мне преградил, мой верный друг.

-Мой Господин, вас не пущу! Я сам поеду, если нужно. Никто не знает, как обстоят дела в родном вашем графстве. Поймите, слишком необдуманно, будет отпускать вас просто так. Дайте мне благословенье, прошу вас. Это будет лучшим, что я услышал в своей жизни. – И я, противореча сам себе, дал добро. Хотя и настоял, на его письмах мне при каждой остановке. Мой друг отправился в путь спустя два дня, после этого разговора, иначе говоря – сегодня.

25 декабря 1834 год.​

Не смотря на плотное расписание встреч, обедов и собраний, на Рождество всем было позволено отдохнуть в кругу семей. Я отпустил пару служанок, у которых имелись дети, пожалуй, я впервые принимал благодарности от этих дам. Так же отпустил Ханну, проведать старика и передал с ней кексы тетушки Миры, что она принесла мне не так давно. Должен признаться, от выпечки меня уже воротит, насколько часто я питался ею. И в огромном особняке, вдруг стало невероятно одиноко. Пустые комнаты и кабинеты, кухня без неповторимых ароматов, и не горящие свечи в люстре – обычная работа дворецкого. Мое эхо долго отвечало мне в холлах, а шаги разносились повсюду. И вот тогда я понял, как страшно остаться одному! Те стражи, что стоят у главных и запасных ворот не в счет. С ними то и поговорить не о чем. Да они и не желают вести беседы с Виконтом, ведь как ни как, из-за меня, им не дозволено быть в праздник с женами и матерями. У стражей не бывает свободных дней.

В холодный вечер Рождества, мой тихий дом, оживил радостный голос. Дороти выполнила свое обещание. В горячем горшочке, принесла она мне утку, под укропом и с картошкой. Воистину, шикарнее обеда и я не ждал. Ах, до чего же вкусно оказалось. И я без устали нахваливал стряпню и умелого повара, что угостил меня горячей птицей.
-Знали бы вы, скольких трудов стоило её поймать! – шутила собеседница моя, отвлекаясь от тарелки на мои комплементы.

Действительно, выходит только Дороти осталась волей судьбы со мной рядом, когда как все по случаю и без находятся в отъезде. Я вспоминал слова преданного моего Вальтера и вглядывался в её черты. В её глаза, в движения, манеры. Простушка, лишь только с явным талантом. Глядел и думал, красивая у неё улыбка, красиво говорит, играть красиво может. Душой хитра, умела телом.

Успел за время нашего общенья разглядеть, тогда как многим корсеты тугие носить положено, моему милому учителю и скрывать-то нечего. О, Всевышний. Быть может это идеал?

8 января 1835 год.​

 

[Lychee]

​

Тяжесть титула

С недавнего момента, я начал получать письма от Вальтера. Не такие красноречивые как хотелось бы, но я рад и тому, что имею. Судя по прошедшему времени, мой друг уже давно оказался в отцовском графстве. Видимо какие-то веские причины заставили его не писать мне. А само его послание напоминает лишь весточку, в которой говориться, что он благополучно добрался до места, и вскоре, по возможности, напишет больше. И никаких вестей о моей родне. Как можно, знает же о моих волнениях!

2 марта 1835 год.​

Не передать того, что происходит со мной сейчас. Ах, на этот чудный день, что отличается особым теплом для марта месяца, мною было запланировано одно важнейшее событие. Мне было откровенно все равно на всю необдуманность моего решения. Мне не было дела до последствий. Я жил моментом, был ведом иллюзией, и следовал минутному желанию. Я позабыл об мире, об правилах, законах, этикете, что окружают меня с рождения. Я, вероятно, был опьянен. Опьянен и сейчас. Сладкий и навязчивый запах свободы. Свободы выбора, свобода слова. Никогда прежде у меня не было права, нет и теперь, делать того, что сделал я тогда. Должно быть, я эгоист. Разве на это мне даны власть и титул. Ах, этот чертов титул!

Мало по малу, я осознавал, насколько привязался к милой Дороти. И с каждым разом, мне больней было прощаться, пусть даже лишь на день. Съедало изнутри чувство ревности, стоило ей оказаться рядом с другим. Сам того не замечая, садился ближе, за руку брал невзначай. А одно то, что достиг больших успехов в играх умных, уже о многом говорит. Я вижу те ходы, существование которых, любимая не замечает. И стоит только сделать шаг, и победа моей будет, но останавливает меня далекая её фраза. Она будет со мной, покуда я не одержу победу. А потому, играю свою роль, и поддаюсь. Скрывая улыбку, наблюдаю, как без устали повторяет мне одни и те же правила.
В саду, что совсем недавно нашел свое место под моими окнами, мы отдыхали душой. Она точно, я выжидал момента.
-Моя Милая, кем являлись твои матушка с отцом? Мне интересно. – Я начал из далека.

-Мать была портнихой. Шила лучшие платья, что довелось мне видеть. Украшала их рюшами да бисером, ах, а какие юбки и подолы были! А отец сапожником бывал хорошим. Жаль сапоги не у всех тогда имелись. Жили мы, бывало хорошо, бывало плохо. – Я выслушивал и наблюдал, как лицо её становилось все серьезней. Потому не задержался с продолженьем разговора.
-Ах, Дороти, столь прекрасное имя не подходит шулеру. Пусть даже приятному на вид.
-Так что же. Вы надумали мне дать другое? – Наигранно сердитым тоном, возмутилась она.
-Не имя. – Поцеловал ей руку, но не дал возможности высвободиться. Обратно же, поймал вторую её хрупкую ладонь, чем вызвал удивление. – Я хочу изменить твою жизнь, твое положение. – Девушка покраснела, догадавшись о моих намерениях. – Дороти, дочь сапожника и портнихи, величайший учитель, мудрейшая женщина, наконец, я понял, как дорога ты мне и прошу твоей руки.

Её губы дрогнули, уголки приподнялись. Лишь на мгновение. После она смогла вырваться и отойти на шаг.
-Дороти? – Внутри я понимал, такое поведение явно не предисловие к «согласна». Осмелился предположить. – Мои чувства не взаимны? – Она смотрела в ноги, пожевывала губу.
-Как ты не поймешь? Мы не можем быть вместе. Нам нельзя. – Она назвала меня не «вы». Я не понимал её, однако осознал, моя догадка не правдива. Эта женщина любит меня так же. – Ты Виконт, ты знать, я простолюдинка, чернорабочая. Народ не поймет, твой круг не примет. Наш союз не принесет ничего кроме боли. Рано или поздно. – А больно было уже тогда. Она отвернулась. – У тебя есть невеста, как ты мог забыть? Совсем скоро свадьба. – И отменить её я не имел силы. Я лишь выполняю просьбу отца.

– Прошу, давай забудем этот разговор. Пусть будет все как раньше. – И Дороти ушла, а я смотрел ей вслед. Ах, этот день быть мог самым счастливым, но милая сердцу вернула меня в правдивость ситуации. Она права.

10 марта 1835 год.​

 

[Lychee]

От автора

Этот отчет такой странный, на мой взгляд Оо Во-первых, потому что Кристиан здесь просто душу изливает от 18-го числа *понесло меня, ога*, во вторых, мне кажется, я не смогла передать всех эмоций, которые мог бы чувствовать, начитанный, нежный и в общем то ранимый человечек, так что, извините, я могла бы лучше, знаю, что могла бы, но вот чего-то мне не хватило, каюсь Тт В третьих, извиняюсь за маленькое количество скринов с панелью, и вообще за маленькое количество скринов и огромное количество текста >< Увлеклась малеха(

​

Трагедия

Не думал, что Дороти такая мастерица. Мы продолжаем видеться, ведем привычные занятья. Все как раньше было. Лишь только в глаза она больше не смотрит, не смотря на мои старания. Она, как и я, знает, стоит нам свести взгляды, разговор продолжиться. Смешанные чувства одолевают мое сердце. Я не хочу продолжать пытку, что изъедает душу, но и недосказанность того дня не дает покоя. Может ли быть какой-то выход?

2 апреля 1835 год.​

Я убит. Меня нет. Рука не хочет выводить эти строки, сердце щемит, а в горле ком. Разум не верит. Но сознание твердит: «Тебе надо писать!» Не далее как час назад, я получил письмо. Весточку от Вальтера. Спешил прочесть, теперь жалею. В ней были следующие сухие строки:
«Мой Господин. Отныне вы одни. Я не смогу вернуться, писать больше тоже не вправе, поймите ради вас же! Посему – это мое последнее письмо вам. И вам писать мне более тоже не рекомендую. И возвращаться в графство вам смысла нет. Докладывать вам страшные известья ранее, покуда была надежда, я не спешил. Теперь же когда все осталось в прожитом дне, а именно 25 марта, вы остались последним Френсисом. Оба ваших уважаемых брата были настигнуты у озера, последние мгновения Батюшки вашего были проведены в темнице, после чего он был отравлен третьим кушаньем тюремным. Матушку и дочерей её не пощадили так же. Боюсь, история Герцога повторилась. Вскоре в Авервиль придет документ об сеем факте и вам присудят титул Графа. Прошу, держитесь, я знаю, вы справитесь с этим, и прощайте. Ваш верный Вальтер.»
Как жить то дальше? Неужто, правда? Нет, это лишь злая шутка, не иначе…

8 апреля 1835 год.​

Вот вот я стану Графом. Вокруг все смешано и странно. Поздравленья и соболезнования связаны слишком тесно. Так быть не должно. Велика пустота, что осталась там, где место раньше было для родных. Понимать лишь то, что я последний, уже является больней ожогов. Отец, ты спас меня в тот день, когда отослал в Авервиль, но не легче мне же было бы остаться дома, в графстве, с вами? Навсегда. Наверно, я не смею подпускать такие мысли, пожалуй, слишком слаб я, какой из меня Граф? Солнце больше не греет, битые посуды от руки Ханны больше не огорчают. Где найти мне утешенье?

10 апреля 1835 год.​

О, Всевышний, ты послал мне ниточку надежды! Должен признаться, боль утраты постепенно утихает. Время лечит, говорят мне все. Но догадки мои о другом. Здравый смысл затмевал я не благородными напитками. Пожалуй, не дня с прошлой записи не прошло для меня без стакана. Я не был пьян, как многие бывает, я лишь был будто бы в тумане. Не переступал черту. И лишь однажды бес попутал, забрел в знавшую лучшие времена разливочную. Не было удивлением, когда заметил я её запустение. Удивление было, когда узнал в её единственном клиенте Гарри. Не путевого кучера. Он был уже в «хорошем» состоянии. Кто знал, что придворный Барона семьи падок на это дело. Хотя, кто бы говорил, казалось бы. Бедняга еле раскрывал глаза, думается мне, он до конца так и не понял, кто был перед ним.

-Ах, друг, что забыл ты в этом пропащем месте? – на распев интересовался слуга, попивая из грязной кружки.
-Мне необходимо это. – А иначе, просто понимал, что будет плохо, странно, если вдруг из дома исчезнут все запасы алкоголя. – Беда пришла в мой дом.
-Что за беда? – вмиг стал заинтересованным Гарри. Я решил, зачем мне нужно оповещать слугу подробностями.
-Граф Френсис. – Лишь произнес я. Лицо подвыпившего вытянулось.
-Не говори. Он помер! И слава Богу. Устала земля матушка, носить на себе мерзавца. - Я подавился. Не ослышался ли я. Когда трус сумел обрести такую храбрость, чтобы говорить подобные вещи.
-О чем ты говоришь? – недоумевал я.
- А ты выходит, не знаешь, друг? Безжалостный Граф, все простолюдины звали его не иначе. За любую мелочь он порол, кричал и поручал жестокие поступки совершать. Он был тем монстром, которому в удовольствие было видеть страдания других. Думаю, народ теперь там счастлив. – Заоблачно довольным казался тот наглец. Поверить я не мог. Как мог мой чуткий, любящий отец, одновременно быть садистом грубым? Он часто так играл со мною, читал истории старинные, бывало, защищал от старших братьев, когда грозила мне не равная борьба. Нет, Гарри видимо ошибся. Не того оклеветал. Но меня уже не волновало. Странно, я помню точно все, ведь выпил я не много, однако и того хватило чтобы разозлился я всерьез. Вскочил, слугу потащил за собою. Схватил за грудки.

-Безумец, знаешь ли ты на кого наговорил! Как ты посмел? Я сын его, не знать тебе прощенья! – Я не жалея глупца бил по опухшим его щекам, из-за того, что раньше в драках не принимал участий, опыта такого не имел. Однако, возымело это результаты. Кучер распахнул оплывшие глаза, и начал заикаться. Он рухнул на колени, казалось, мигом отрезвел, и стал молить о прощении. Я не ответил. Я ушел. Жалкого слугу будет ждать наказание, пусть думает как знает, раз он считает Батюшку моего монстром, то пусть в глазах слуги, Его потомок не хуже будет!

В тот день не собирался я пить больше, чем обычно. Но гнусный разговор завел меня в тупик. В потаенном кабинете, я осушил графин за столь короткое время, что не знающий мог подумать, будто выпил залпом все. Я потирал ладони. Они горели. До этого не бил я человека с той яростью, что нахлынула на меня ранее. Теперь за тот поступок мне даже стыдно, и если бы я мог, забыл бы непременно, лишь только здесь осталась бы пометка, о первом срыве. Прости меня, Отец, но на момент задумался я даже, не может же быть так, что эта редкая злоба во мне от тебя.

В какой момент успел я провалится в сон, уже не вспомнить. Лишь знаю, что за неделю прожитую мной в пустую, это было раз, чтобы крепкий сон испытать сумел. Набрался сил. Проснулся я ко времени обыкновенному для полдника. Уже не за столом, и не один. Я оказался на полу, а надо мною склонялось любимое лицо. Я улыбнулся. Теперь боюсь, что та улыбка была заплывшей мимикой шута.

-Ах, Дороти! Что за чудные видения посылает мне алкогольный бред? – я протянул руку, дотронулся, но кожа теплая, а волосы как шелк. Не сон, не сказка. Правда. – Как ты здесь оказалась? Я никогда не показывал тебе пути в этот кабинет.
-Но ты же знаешь. Я шулер, могу всему я научится, и научить всему. Могу найти любой я выход, так что мешает найти вход? – слабо улыбнулась женщина и положила руку мне на лоб. Прохладная, что надо было моей разгоряченной голове! Она шептала и был за это благодарен, любые звуки были не приятны в тот момент. – Тебя день уже найти не могут. Знать бушует, стража ищет. – Я был доволен. Найти сумела лишь она, только ей это под силу оказалось. Я понимал, она ведь волновалась!
-И как успехи? – хихикая, поинтересовался я. Уверен, в тот момент любимая закатывала глаза. Мы не спешили уходить, обратно, устроились удобней. Она не говорила, но я знал, о том, что она знает. Не задавала не нужных вопросов, лишь слушала меня, кивала. После обняла покрепче, и поглаживала по голове, словно дитя. А я продолжал излагать наболевшее.

-Время позднее, не находишь? Пожалуй проведу тебя в опочивальню. – Заметить не успел, как прошло несколько часов, вокруг стало темней.
-И ты меня покинешь? Не согласен. Уж лучше здесь тогда, хоть до утра! – Я был упрям, бесспорно. Дороти продолжала меня успокаивать.
-Я останусь. – И ещё пол ночи, провели мы на моей кровати. Момент, когда убеждал я стражу, что цел да не вредим, пожалуй, опущу, ведь речь то не о том.
В какой-то миг, мы оказались слишком близко, возникло чувство. Я потянулся, она не отпрянула.
-Я победил. – Прошептал за миг, как прикоснулся к её губам впервые.

Всей смелости, буйства, что она выказывала мне в отказе прошлым разом, будто никогда не существовало. Она была повержена, она сдалась и наша ночь длилась до рассвета. Ах, сладкие поцелуи, жаркие прикосновенья. Эта ночь не забудется никогда. Мы дали волю всем чувствам, наконец, нам не страшны были правила, пусть даже на время. Я был действительно счастлив, даже сумел забыть о трагедии, что меня поработила.

Очнулся я гораздо раньше возлюбленной. Я наслаждался всем, не подпускал мысли об последствиях. После было оговорено, что отныне Дороти будет жить в моем особняке. Отпускать от себя сокровенное мне уж больно не хотелось, да сама любимая уже не столь отбрыкивалась от моих знаков внимания. В ту ночь, мы нарушили если не все, то явно большую часть правил, и посему, нам более не страшно!

18 апреля 1835 год.​

Доп.

 

[Lychee]

​

Свадьбы не будет

Ох, как сложно было мне уговорить любимую не заниматься трудностями. Силками уводил её от печки, Ханна помогала так же. Рвалась Дороти все что-то приготовить, прибраться, стоило найти ей хоть пятно. Меня это забавило, немного.

-Мой Граф, - все уже свыклись называть меня так, пожалуй, кроме меня самого. По прежнему не отзываюсь, бедные слуги, считают мое ответное молчанье чем-то враждебным, а я лишь не сразу могу понять, что обращение идет ко мне. Однако же Ханна ко всем моим причудам привычна. – Вскоре вам назначена встреча с Бароном. Просили вы напомнить об этом.
И удалилась. Мы с Дороти переглянулись, и засели думать, что делать нам, что говорить, в особенности мне. И я решил, с собою её я не возьму, не стоит дразнить Барона, придумаю, привру немного – теперь это в моей власти.

25 апреля 1835 год.​

Часа два прошли за милыми предисловиями. Я был взволнован, не знал, как подступится. Все утро Герта отнимала мое внимание, напрашиваясь на комплименты, заманивая длинными жестами. Как странно, что ранее на это велся я. Встретится договорились в моем особняке, что явно радовало мою невесту. Её отец, не уставал нахваливать достижения предыдущего Графа. Я лишь холодно принимал соболезнования.

-Я понимаю ваши чувства, Граф Кристиан, посему я предлагаю перенести день свадьбы на месяц. Как вы на это смотрите?- Краем глаза было видно, Герта перестала дышать в ожидании ответа. Я помнил то, что должен был сказать, но чего-то не хватало мне, дабы навсегда покончить с этой темой. Решил обходить свой ответ:
-Я сожалею. Два дня осталось, все, небось, готово, а я так бесцеремонно рушу планы.
-Не беда! – заверил меня Барон. – Вина чем старше, тем лучше, гостей предупредить успеем. И Вам же лучше будет, легче. У алтаря стоять с грузом на душе - не дело.
Герта кивала, соглашаясь. Ах, мог я потешатся от мысли, что не бывать тому дню, как с дочерью баронской я буду давать клятвы, но больше волновал меня то факт, что через мгновения, предназначено было мне разрушить договоренность покойного моего Отца и сего милого человека. Отчасти, совестно мне стало, однако ж, сердцу не прикажешь.
-Барон, признателен всю жизнь я буду, за доброту, с которой вы обращались к моей семье, но теперь от славной династии Френсис, остался лишь я, и должен буду возродить её, таков мой долг, не находите?
-Отчего же, прекрасно вас я понимаю. И Герта готова к материнству, уверяю. Детишек она любит, грамоте обучена, терпелива и боли не боится. – Дворянин был явно взволнован моими словами, и для пущей уверенности, поднес руку к губам и заговорил чуть тише. – К тому же, разве не заметно, какие теплые чувства испытывает к Вам моя дорогая Герта?
Я был обескуражен. Мне не хотелось причинять боль, ни девушке, ни её семье, не их вина моих дурных поступков.
-Прошу прощения, - обратился я к невесте, – но к вам я не питаю слабостей. Боюсь, что о свадьбе речи быть не может.
Отец и дочь распахнули ресницы, до чего же похожи, разница лишь в том, что на глаза юной дворянки набежали слезы. Впрочем, она старалась скрыть их, отвернувшись, скинув локон на лицо.

-О Граф, шутка явно не из удачных! Как можете вы быть столь жестоким? – Он взял за руку Герту.
-Я вовсе не шучу, и боль вам причинять тоже не хотел. Но как иначе? Всю жизнь льстить и врать, разве это выход? В конечном счете, было бы хуже, не так ли? Ох, Милая, прошу, не рыдайте в голос. Поймите, я Вас не достоин.
-Отчего? – лишь вырвалось среди всхлипов. Но ответить я не успел. Раздался новый голос, столь сладкий, приторный, капельку наигранный, что за этим притворством, не сразу сумел я различить еле заметную хрипловатость и дерзость, что так любима мною.
- Оттого, Дорогая, что милой графскому сердцу, оказалась я, не Вы. – В зал зашла вовсе не та Дороти, которую я знал. Она была иной, ещё прекрасней. Её волосы были аккуратно убраны, а одежды её более не являли собой шелковые убранства. На ней было восхитительное платье, где только она сумела его достать?

И все вокруг застыло. Все бы отдал, лишь бы миг этот продлился дольше. То восхищение, с которым на избранницу мою смотрели гости, та гордость, что была при мне. Аж мурашки по спине! Она вышагивала ровно, шурша подолом, осанку держала, будто бы училась этому всю жизнь. Остановившись, поклонилась уважительным кивком. – Теперь же прошу, дать согласие об расторжении помолвки. Не будете вы счастливы с этим человеком.

-Да кто Вы такая, чтобы говорить мне о том, что делать? – возмутилась Герта, утирая слезы.
-Разве это для вас важно?
-Действительно! – наконец, вмешался я. – Дорогая, вы здесь не при деле. – Представил Дороти, как внучатую племянницу Маркиза, который имеет невероятное древо по числу детей, и внебрачных так же. Я аккуратно пояснил, что чувства наши дошли гораздо дальше, сознался в том, каким являюсь негодяем, привел немного доводов о том, что неверный муж Баронской дочери не нужен.

-Желаю счастья. – Просвистела Герта и скрылась за порогом. Все мы понимали, что больше она его не перейдет. Гордость юной леди была задета, а это страшное.

-Граф, не желаю с Вами ссоры, хоть Вы этого достойны! – выплевывал разгорячившийся дворянин. – Не стану я говорить о Вас плохо, но лишь в дань памяти о вашем батюшке! – И мы распрощались. Я был рад. Ещё один человек помнит хорошую память об Отце. Теперь жить станет легче, непременно. Должно быть так, и не иначе! Ах, с этого дня, наконец, смогу пожить как хочется. Следовать всю жизнь словам «ты должен, тебе нужно» не легко, хоть понимаю, что для каждого дворянина долг - исполнять поручения, во благо народа, во благо себя же.

28 апреля 1835 год.​

 

[Lychee]

​

Прихоти. Перевоспитание

Не зря я так дивился новому обличью милой Дороти, и я был прав, её одежды и в прям, оказались дорогими тканями. Ах, то её голубое одеяние обошлось мне почти в семьдесят золотых монет! Я видел, как сверкают глаза швей, когда протягивал я им звенящий мешочек, прекрасно видел, что алчные рабочие решили наживиться, оправдываясь скорой работой. Но что поделать, не возвращать же платье в самом деле? Тем паче, что Дороти и вовсе с ним расставаться не желает.
-В таком виде, стоять с тобой не стыдно будет. – Сказала мне она. Ох, как вжилась-то в роль внучатой племянницы, коей я её назвал в оправдание её присутствия в моей жизни. Волосы чешет деревянным гребнем, пред отражением своим гримасы строит.

Башмачки изысканные мерит, пахучую воду на себя льёт. Ожерелье у меня выпросила.
-Кристиан, ты только глянь, какая прелесть, какое чудо! – жемчужины играли светом, молящий взгляд, дрожащая улыбка, и очередной мешок монет был отдан. Ох, да кто же знал, что содержать женщину столь дорого?

17 июля 1835 год.​

Все началось, когда однажды вернувшись с чаепития, а Дороти успела обзавестись некоторым успехом среди дворян, что не может меня не волновать, помня об её фальшивом статусе, она мне заявила:
-Проездом через город этот, движется на восток талантливейший художник. Кристиан, прошу, никогда мне ничего так не хотелось, как увидеть работу мастера!
-Ах, Дороти, если бы действительно ты всего так не хотела, как этого художника сейчас, наверняка носила бы платья по пошиву поскромнее. – Шепнул я после, как дал согласие. Она была убедительна. Разве её доводам можно было отказать? Одно лишь то, что у Графа нет портрета, уже задело её гордость, поскольку она моя спутница по жизни.
-И себе портрет хочу я так же, - засмущавшись добавила она, - не будь жадиной, я знаю, тебе самому понравится затея эта, может правда чуть позже.

18 сентября 1835 год.​

Вовсе я не скуп! Только лишь расчетлив. Если мне продолжить тратить деньги с той же бессмысленностью, да не надобностью, то в скором времени останусь я не с чем. Народ не может платить налоги вдвое больше, ибо Дороти приглянулась лисья шубка. Ах, было бы возможно до неё это донести. Я понял бы ещё, будь эта шубка ей нужна, а так, давно я позаботился о том, что вскоре холода настанут, и платья с утепленными подолами пылятся в гардеробах. А те портреты, что теперь красуются в холле второго этажа?

Да, я был согласен, да, и на холсте я удивительно похож, но что за жадные до денег начали встречаться люди?

Ах, Вальтер, будь ты рядом, допустил бы ты такого, позволил бы своему любимому другу пойти на поводу у женщины? Хотя, мне отчего-то кажется, что верный мой слуга, не допустил бы даже встреч, что имели место год назад, знай он заранее, во что все это выльется. Ох, милая Дороти, не заигралась ли ты в принцессу?
-Как? – она была поражена, когда за ужином одним я произнес все то, что описано выше, пожалуй опустил только часть об Вальтере. На её лице я видел ужас, ей с трудом давалось представить, как сможет она жить без роскоши, к которой успела так привыкнуть?

-Именно, отныне расходы будут лишь на нужное: пища, одежда и лекарства, если понадобятся, второстепенные нужды смогут подождать, до лучших времен, или хотя бы до времени, когда в карманах у меня зазвенят лишние монеты.
Однако же я вижу, что без действий моя любимая вряд ли продержится долго. А какие-либо развлечения влекут за собой опять же траты. Или же она потеряет рассудок от безвыходности в особняке, или же вернется к азартным играм, от которых я с превеликим трудом её отвлек. Не подобает благородным девам, играть в карты, тем более на деньги, как особенно любит делать Дороти. Посему я попросил об услуге одну из моих верных служанок, что раньше служила при других дворах. Ах, как приятно иметь связи, даже среди слуг. Теперь она обучает мою ненаглядную бальным танцам и чечетке.

30 октября 1835 год.​

Второй год март несет мне исключительно печаль. Разумеется, ничего страшнее тех вестей, что получил я в прошлый раз, быть не может, однако и эта запись не несет в себе ничего приятного.
Прошедшие пол года я был занят исключительно бумажной работой, а по субботам вел беседы с народом, что не мог найти решения своих проблем самостоятельно. Порой бывало, приходилось отказываться от элементарного приема пищи, что уж говорить о внимании к своей женщине? Теперь глядя на это все по прошествии нескольких дней, после случившегося, я могу рассудить ситуацию не привлекая злость и не довольство. Ох, Всевышний, я должен был заметить раньше, этот дерзкий блеск в её глазах! За рабочей волокитой, не сумел разглядеть беду, что подкрадывалась к моей семье.
Как мною и предполагалось, танцы не заняли Дороти надолго. И как выяснилось, она начала подумывать о прежнем образе жизни. Тайком покидала особняк, тайком пробиралась в элитные клубы, и сокрушительно побеждала всех и вся. Само собой, её дар шулера никуда не делся, готов поклясться, она им не пренебрегала. И думаю так не я один, к превеликому огорчению. Однажды она не вернулась домой. Заметил её исчезновение, лишь когда начало темнеть, а по коридорам не разносились её шаги. Послал несколько отрядов стражей разыскать. И поиски не дали результатов. Лишь на утро следующего дня, пришел гонец и сообщил, что Дороти находится в темнице на площади казненных. Та площадь, которая имеет дурную славу. Все те, что держатся в условиях тамошней темницы, непременно получают наказание путем лезвия топора. Ох, как смогла она попасть туда? Добился разрешения о разговоре с человеком, что будет ей судьей.
Когда явился я туда, в горле пересохло. Я видел старый пень на возвышении, грязный, окровавленный топор. Я не позволил бы никак, мерзкой жестянки притронутся к любимой.

-За что? – Являлось моим первым вопросом судье. Обстановка, должен заметить была не шуточной, это понимали и я и он.
-Жульничество. Ваша знакомая, Дорогой Граф, поймана за руку. – Хладнокровно заявил он мне.
-И что же её ждет?
-Законы Авервиля гласят: «Вору следует отрубить руку, которой грабил, убийце – голову, которой промышлял он свои злодеяния, обманщику – ухо, а за второй обман – второе ухо, за третий обман – палец..» мне продолжать?
-Не надо. – После имел место быть долгий разговор, о том, какие есть у меня шансы, получить обратно любимую целой и невредимой. – Если надо, лучше отрубите ухо мне. – В конец пришла мне мысль. И казалось, каменное лицо судьи впервые за время разговора выразило хотя бы что-то. Недоумение.
-Граф, насколько вы близки с этой женщиной? – Затем он сам ответил на свой же вопрос. – Настолько, что готовы принять на себя её наказание. Скажите, вы думаете, в последний раз ей грозит подобное?
-В последний. – Твердо заявил я.
-А если все же нет? Не поймите это как неуважение, но каждый раз вы будете брать на себя вину?
-Я уже сказал, это в последний раз. – Судья надолго замолчал, и я вздрогнул, когда он неожиданно подал голос вновь.
-Все же, применять это наказание к дворянину, к тому же ещё и не виновному, я не стану. – Этому человеку лишние слухи и грязные сплетни были не нужны. Никто бы не одобрил, соизволь он замахнуться на меня топором. – Пожалуй, думаю, мы сможем решить этот вопрос иным путем.
Мы договорились о плате в три стони золотых монет. Должен заметить столько денег это не мало, даже для меня. Судья вручил мне ключ, наказал воротить, после того, как воспользуюсь.
-Ах да, как много человек знают о Дороти? – Обернулся я, собираясь уже уходить.
-Вам не о чем беспокоится. Знаем лишь мы с вами, да тот Виконт заморский, что проездом. Шуму мы не поднимали, думаю, доля из вашего мешка угомонит оскорбленного.
-Очень на это надеюсь. – И через четверть часа я был в темнице. Вот она какая. Грязная, пахнущая немытыми телами. В углах сено, в некоторых местах, встречается запекшаяся кровь.

И вот за решеткой я разглядел знакомое до боли платье. Дороти, услышав шаги, обернулась, поняв, что это всего лишь я, схватилась за поручни и стыдливо опустила взгляд.
-Зачем? Зачем ты это сделала? Чего тебе было мало? Денег? Внимания? Риска? – Я чуть не срывался на крик. Она посмотрела на меня. Испуганно. Впервые так. Думаю, увидев всю усталость и разочарованность на моем всегда безмятежном лице, она отреагировала именно так и лишь покачала головой. У неё не было оправданий. Она, небось, думает, что я зол. Да, я зол! Зол на себя, за то, что допустил этого, я мужчина – я отвечаю за женщину, детей, придворных. Зол на неё, за то, что она вновь соприкоснулась с миром азарта. Но, не смотря ни на что, я знаю, даже если бы Дороти завела себе любовника, я бы простил, даже если бы вонзила обмоченный ядом кинжал в сердце – простил бы. Значит, на то была бы причина. Так почему я не должен простить такой пустяк? Он лишь оступилась. Я отпер дверь, услышав щелчок, женщина ринулась вперед, и в следующее мгновение крепко обняла меня.

-Прости, прости меня! Бес попутал! – Дороти плакала. Теперь, я действительно видел в ней женщину, ранимую, нежную, какой она не была прежде никогда. Да, меня ранило то, что она совершила, но те чувства к ней, что живут во мне сильнее всего остального. Отчего-то я уверен, чтобы не совершила, сколько бы неприятностей не приносила эта глупышка, она тоже меня любит всем сердцем. Уверенность в этом согревает изнутри. Ведь Дороти является женщиной хоть и с хитринкой, но так же и с великой гордостью, которую сломать не так легко. Если бы она появилась в моей жизни ради наживы, стала бы она так долго со мной возится? Осталась бы со мной в ту ночь, в нашу первую ночь? Не думаю, что монеты для неё дороже чести. Она умна, расчетлива, но никак не испорчена пороком. И портрет.. Стала бы она обирать меня до нитки, чтобы бросить, оставив у меня портрет? Свое лицо? Совсем как-то не обдуманно получается. C того дня все вроде как было раньше, лишь только некоторая неловкость возникает, иногда.

4 марта 1836 год.​

Баллы

0.5 за портрет Кристиана.
Итого: 4.25 баллов

 

[Lychee]

​

Графиня

Как не вовремя приболел садовник. Мой сад, как ни когда нуждается в уходе. Опавшие, грязные листья все время прилипают к ботинкам, цветы порастают сорняками и неумолимо вянут. А бездомные псы, что завелись в городишке, безжалостно роют ямы, как бы, не угодить в одну из них.

17 сентября 1836 год.​

Дороти бледнее снега в январе, пугает своим видом слуг, уже с неделю. Вид пищи вызывает у неё отвратные позывы, а слабость застает её столь часто, что дойти до побережья, куда бывало, мы прогуливались летом, она уже не в силах.

Бывает так же, тело её становится горячим словно уголь, бывает – холодным словно лёд. Боюсь, не завладела ли ею осенняя хандра? Любимая ранее не была склонна к болезням, думается мне, пора звать знахарку.

8 октября 1836 год.​

Дороти ужасна в гневе, вот что довелось понять мне. Стоило сказать ей о приходе доктора, как на меня обрушились крики, что мог бы слышать человек лишь в преисподней. Ярость её не красит, пожалуй, её симпатичное личико прекрасней в спокойствии.
-Дороти, для твоего же блага. Не будь ребенком, врач плохого не сделает.
-Не хочу знахарку, не хочу лечений! Кристиан, со мной все хорошо, все изредка да мерзнут. – Кричала она на меня, пока не сорвала голос. И все же старушка-лекарь пожаловала в наш дом, и тогда отпираться смысла уже не имело.
Я проводил её и свою ненаглядную, что ненавистно смотрела на меня, пока не скрылась за дверями опочивальни. Признаться, первое время я простоял у дверей, в надежде хоть немного разузнать, что там происходит.

Наипростейшее любопытство. Редко доносился раздраженный голос Дороти, о том, что сделали ей больно. В такие минуты меня разделяло противоречие. Ворваться в комнату и защитить от напастей любимую, но это означало бы полное мое раскрытие себя, или же остаться в укрытие и ждать, ведь я же знал, старуха, чтобы она не делала, лишь осматривает милую моего сердца. Когда же это вконец показалось мне глупым занятием, я отошел. Через четверть часа старуха вышла, довольная.
-Молодой Граф, могу я вас поздравить? – поинтересовалась она, вытирая влажные руки о свой подол.
-С чем? – напрягся я.
-Как? Я думала, догадки хоть у вас имеются? – Я посмотрел на неё, показывая всем своим существом, я не понимал, о чем она говорит. – Ах, неужели эту чудную весть я расскажу вам первой?
-Не тяни! – пригрозил я, хотя понимал, не стоило кричать на знахарку.
-Мой Господин, в скором времени вам суждено познать отцовство. – Она не дала мне возможности понять услышанное, и тут же принялась тараторить дальше. – Похоже, пора вашей женушке прощаться с корсетами тугими, да кушать плодов свежих почаще. Ваш дитятко в её пузе уже почти месяц проживает, может меньше.
-Как ты это поняла? – тихо спросил я, очнувшись. Она похохотала, хотя смешного в своих словах я не нахожу.
-Граф, считайте меня провидицей, да и сама я женщина, хоть уже и не молода, но знаю, вижу, когда леди ребенка под сердцем носит! Если вы попросите, я буду приходить к вам каждый раз, когда понадобится. – Я был благодарен, и щедро оплатил ей её приход. После, поднялся к Дороти, она сидела на кровати. Тихо плакала.

-Я рада. – Пояснила она. – Но я боюсь. – Я пожалел её, да успокоил, что ещё могу я сделать? Теперь же, каждое прикосновение к этой женщине, доставляло мне большее удовольствие, ведь теперь её жизнь – это жизнь маленького создания.

11 октября 1836 год.​

Я не стал медлить, я понял, что должен был сделать давно. Почему простейший, хоть и смелый поступок пришел ко мне так поздно? Швеи работали не покладая рук днями и ночами. Продавцы цветами готовили украшения, приглашения рассылались, кушанья готовились, ведь приближался день моей свадьбы. Ах, как я волновался, ах, как была возбуждена Дороти! Ей предстояло больше, чем мне. Она принимала не только другую фамилию, она принимала первый титул! И на сей раз, я в действительности ждал этого дня всем сердцем. И вот он настал!
С утра по раньше, весь дом встал верх ногами, ей Богу. Слуги подшивали на мне торжественные одежды, а Дороти впихивали в свадебное платье и убирали волосы иначе. После мне она сказала, что тот слабый хвост был очень не удобен, а локоны так и норовились упасть на лицо.

Однако же, радостное волнение до сих пор есть в нас, хотя весь праздник уже позади. Как не странно, хотя мы пересекались, ничего кроме улыбок для друг друга, передавать не успевали.

Гости были уже здесь и вовсю заинтересовались закусками и мелодичной музыкой. Перед самым же началом церемонии я вновь все проверял, нельзя было допустить не точностей, ошибок. Однако же с погодой совладать я не в силах, боюсь тучи явно не украшали настроение всех собравшихся. Да и священник опоздал слегка.

Стоя передо мной, под цветочной аркой, Дороти заметно волновалась. Взгляд её метался, и возникло волнение, не раздумает ли?
-Впервые я здесь, впервые выхожу замуж, и я рада, что мужем моим будешь ты. – Шептала она, хватая меня за руки вспотевшими своими.
-Знаешь ли, я тоже. – Так же тихо, последовал мой ответ.

После не продолжительной речи Батюшки, нас провозгласили мужем и женой, а Дороти присвоили титул Графини. В миг, когда наши уста слились, казалось все невзгоды, всё то зло и боль, что были ранее, исчезли! Были лишь она, да я.

После в особняк нас проводили долгие поздравления, громкие аплодисменты, да холодный порыв ветра. Мы кружились в вальсе до полуночи, не замечая никого. Оказывается, дорогие гости успели нас покинуть уже давно, а мы все ворковали. Счастливейший день за годы, проведенные вместе, а тот поступок, что подорвал когда-то мое доверие к ней, ни что иное теперь, как давно забывшийся ночной кошмар.

2 ноября 1836 год.​

 

[Lychee]

​

Та улыбка

Последние месяцы были достаточно трудными для всех. Старухе-знахарке приходилось приходить к нам довольно часто, варить успокаивающие отвары, да подготавливать легкие благовония для облегчения самочувствия моей жены. У кровати всегда стоит кувшин с водой, а Ханна неустанно меняет полотенца, да тазы.

-Не бойтесь, Граф, мои отвары помогут вашей женушке оправится скорее. – Успокаивала меня старуха. Верилось в это с трудом, я видел обессилившее тело Дороти. Она устала.

18 декабря 1836 год.​

Наконец, к концу зимы, к моей Графине вернулось здоровье. В одно ясное утро, она проснулась свежей, как первый тюльпан, распахнула тяжелые шторы опочивальни, отгоняя последние крупицы моего сна, и задорно воскликнула:
-Проснись и пой, Кристиан. Сегодня будет чудесный день! – И она оказалась права. Хотя мороз ещё больно колос щеки, мы прогуливались по пустынным садам, ни капли не волнуясь, впервые за долгое время моей ненаглядной не было нужды просиживать в умывальной, мы наслаждались пением птиц, и столь редкими лучами солнца. Пусть они ещё не грели тело, душе было тепло.

12 февраля 1837 год.​

Потраченного времени не жаль. Её глаза полны счастья, а пальцы не глубоких ранок. Дороти все ещё не умело управляется с иглой, изводит много тканей, пока лишь получаются прихватки.

Наблюдая за этим её занятием, я не могу нарадоваться. В кои-то веки взялась за ум! Наконец, не лезет на рожон, не разрывает мое сердце дерзкими поступками. Я счастлив. Говорит, к слову, не впервой, о том, что вскоре сама сумеет сшить для нашего младенца чудные костюмы, платья, ползунки, да разных видов чепчики. Я давно уже подметил, с того дня, как мы узнали о скором рождении ребенка, Дороти сильно преображается, с каждым прожитым днем, пока она делит тело с первенцем. Все нежнее, все чувственнее, все прекраснее. Ах, как же я люблю, когда она улыбается!

27 февраля 1837 год.​

Дороти взялась за книги. Вслух читает, живот гладит. Признаюсь, бывает, подглядываю я за этими невинными случаями.

Не так давно, заметили одно явление. Ребенок без конца пинает свою матушку, отчего та, поначалу пугалась. По не опытности своей, испытывали волнение, пока наш разговор не услушала служанка.
-Уважаемые, все вполне нормально. Ребенок так же нуждается в движении, простите ему легкие потягивания.
Выдался мне день свободным от забот о документах, да народе. Наслаждались мы друг другом, пили черный чай, а торговцы очень вовремя завезли кокосы и хурму, тетушка Мира напекла чудесных пирогов с вареньем, что уж говорить о том, что на ужин она достала припасенную квашенную капусту.
-Кристиан, он опять! – Вскрикивала Дороти, то ли от испуга, то ли от восторга. – Ну же, скорее, руку положи! – И я безропотно исполнял просьбу.

Сложно даже представить, там, живой человек, мое дитя, невинно бьется ножками, или же крохотными кулачками. Возможно ли, что двадцать шесть лет назад, я тоже доставлял неудобства своей матушке? – Скажи, кого ты хочешь больше? Сына – богатыря, что станет твоим наследником, будет чтить традиции и память, продолжит когда-нибудь твой род, или же дочь-красавицу, что будет радовать глаз, да кружится в пышных юбках по залам, смотря на тебя большими, любопытными, девичьими взглядами?
-Мне нет разницы на то, кем будет дитя, наследником или же старшей дочерью, этого ребенка носишь ты, а значит, он будет прекрасен в любом виде, поверь мне. – Я поцеловал руку Дороти, ах, кажется, не делал этого я уже давно, стоило ей стать моей женой, как этикет был забыт в пределах особняка.

2 апреля 1837 год.​

 

[Lychee]

​

Дитя

Приятное волнение будет нас по утрам, долгожданный день близится, и кто знает, может наступит сегодня, может завтра? Мне сложно понять, что совсем скоро, я смогу держать на руках кроху, что заставила так долго себя ждать! Вечерами я дежурю в детской комнатке. Это место пустовало с того дня, как этот особняк стал моим постоянным домом. Я распахнул все окна и застоявшийся воздух был унесен запахами весны. Я приказал сменить шторы и белье в колыбели, у мастеров по дереву я запросил игрушек разных: деревянных лошадей, клаксон, да пару кукол.
-Что ты здесь делаешь? – Застала меня Дороти однажды. – И это что? – Она кивнула на медведя, что любезно сшила тетя Мира.
-Готовлюсь. – Взволнованно прошептал я, будто боясь разбудить того, кто ещё не был рождён. Графиня нежно улыбнулась, взяла меня за руки, крепко крепко.

-Подожди ещё не много! Скоро, я чувствую, уже скоро. Будь хоть немного терпеливее. – Унимала она меня, а я все сильнее заводился, вспоминая, что ещё я мог забыть сделать для своего первенца? – И Кристиан, не думаю, что младенцу так скоро понадобится клаксон.

25 мая 1837 год.​

Со стороны спален доносился смех, это Дороти с Ханной, секретничали о чем-то своем. Мне не было до этого никакого дела, я радовался, что моя верная слуга и дорогая жена смогли найти общий язык, и вот уже который день рассказывали о чем-то друг другу. Стоило же мне оказаться поблизости, они замолкали и косо подглядывали в мою сторону, а редко бывало Дороти выпроваживала меня вон, уставая ждать моего добровольного ухода. Я не возмущался, даже обратно, меня забавило её поведение.
-Куда ты собралась? – Я застал супругу, в раздумьях пред теплой одеждой.

-На рынок. Ханна слышала, Дворянки говорили, торговые корабли привезли редких украшений, да камней. Мне бы хоть глазком глянуть! – Пояснила Дороти, а в следующий миг, схватилась за живот. – Пинается сильнее. Я уж испугалась. – Я напрягся, выжидая, не дыша, однако ничего не повторилось, Графиня продолжила свое занятие. – Хватит так боятся. Дитя ещё не думает, что пора.
- Так думает знахарка! Говорит уже на днях, а ты на рынок! А если что случится там? Ты же на сносях! – Я негодовал. – Запрещаю! Я не могу позволить тебе отправится в дальнюю дорогу, да и ходишь ты уже с трудом. Я решил, без обсуждений!– Пусть был я суров, однако же считаю, говорил я верно. За спиной я слышал сердитые слова супруги. Пол дня, после нашего разговора, Дороти не покидала опочивальню, гордо глядя в окно. К обеду, я все же сжалился, без еды совсем ей нельзя, а гордыня не даст ей покинуть добровольного заточения.
-Пошли, тебе нужно поесть. Тетя Мира для тебя специально бульона наварила. – Я пытался рассмотреть выражение её лица, тщетно. Графиня искусно избегала взгляда. – Не глупи, да не упрямься, - начал я сердится, - если так желаешь, прикажу Ханне принести кушанья сюда.
-А я не стану есть! Я не хочу! – Наконец подала она голос. Вскочила, чего делать ей как раз таки нельзя.
-Что за манеры? Что за капризы? Не веди себя словно обидели тебя сердечно, твои украшения не денутся никуда, ведь знаешь, сколько их привозят торговцы! – Наша ссора порядком надоела, и я решил закончить на этом, развернулся, и собирался было уходить.
-Кристиан. – Странным голосом позвала меня Дороти. Таким тихим. Аж дрожь по телу пробежала. – Кристиан..
Я обернулся. О, Всевышний, в тот миг я испытал и счастье и испуг. Моя жена держалась за живот, слегка согнулась, её лицо передавало боль. Я понял – момент настал.

-Ханна! – Мой крик, должно быть, был слышен за версту, слуга очутилась рядом в мгновение. – Зови знахарку, немедля! – приказал я, подхватывая Дороти под руку, помогая присесть на кровать. Все разногласия были забыты в миг, до них ли было нам в тот момент?
-Мне страшно. – Задыхаясь, прошептала мне Графиня. Все то спокойствие, красота женщины, носящей ребенка, та уверенность, словно испарились, словно никогда таковых и не было. Не знал я, какие слова могли утешить её, мы оба понимали, чтобы она не испытывала, уже ничего не изменить, роды начинались или же к тому времени уже начались, я не имею знаний в этой области.
-Граф, Вам лучше обождать в другом месте. – Сказала мне старуха, нехотя, мне пришлось послушаться. Я ждал в обеденной, в гостиной, дошел до кабинета.

Нигде не находил себе я место, вспомнил о долге, есть бумаги. Вот удача! Думал я, однако же, ко времени тому, фамильный особняк начал содрогаться от жутких воплей. Будто раненый смертельно зверь. Крики прекращались ненадолго, но вскоре начинались вновь. Я вздрагивал при этом звуке. Ханна пробегала мимо много раз, она носила полотенца, да ведра с теплой водой, с этим я ей помогал.
Эта мука длилась весь день и всю ночь, бедная моя Дороти. Я слышал, как она рыдает в голос. Роды дались ей с трудом.
К утру сегодняшнего дня, крики Графини сменились детским плачем. Чувство бодрости наполнило мое сонное тело и я бросился к опочивальне. Дверь открылась передо мной, знахарка, убирая растрепанные, седые локоны, вздохнула с облегчением. Должен сказать, этот старческий вздох меня сильно утешил, ведь ранее этого я заметил только пятна крови, что испачкали её платье.
-Все закончилось, Мой Граф, благополучно. Ваша жена отдыхает, ей требуется сон, думаю, она оправится через сутки, может двое. Попоите её отварами, я оставлю их у вас.
-А что с ребенком? – Я пытался заглянуть ей за спину, однако же, видел хлопотавшую там Ханну. Видимо, она старалась поскорее прибраться.
-Ах, что за рассеянность в моей голове, - теперь я даже побаиваюсь этих её слов. Что довелось перетерпеть Дороти под её руководством? – Мой Граф, у вас сын. Прошу не шумите сильно.
Нетерпение взяло вверх, я отодвинул знахарку, будто мешающую мебель и ворвался в комнату. Ханна подняла на меня взгляд и сразу же заторопилась вновь. Она собирала грязные, да мокрые тряпки, скидывала их в опустевшие ведра. Делала она это быстро, желая поскорее уйти. Наконец, она стала взрослеть, чувствовать такт, да битых тарелок уже не так много. Я ведь совсем запамятовал, девчушке уже девятнадцать! Ах, о чем это я?
На кровати, во взмокшей ночной сорочке, лежала Дороти. Её волосы были раскинуты по подушкам. Присел я рядом, смог разглядеть бисеринки пота на её лбу, она тяжело дышала, а черные круги под глазами выдавали бессонную ночь. Я осторожно провел по её лицу чистым полотенцем, казалось, каждое прикосновение способно сломить её. Графиня открыла глаза, увидев мое лицо, она лишь слабо улыбнулась. Я повторил за ней. Моя жена кивнула, указывая мне на малыша. Лишь в этом коротком, слабом жесте, я разглядел гордость, которой порой не видел даже после выигрыша у меня. Я бросил взгляд туда, куда мне указали. Маленькое создание, дергало ручками, да ножками, большими глазками смотрело куда-то вверх и издавало звуки, похожее на те, что издают котята. Мой сын, ты оказался таким крохой. Я бережно взял его, поднес к свету, дабы разглядеть.

На меня смотрели мои же очи, тонкие бровки, без перерыва вздымались, а затем собирались в кучку. Нос и губы, как у Дороти, её цвет кожи, и даже запах. Наш первенец. Я безгранично счастлив. И я пустил слезу, и он единственный, кто её увидел.
-Ты прекрасен, сын мой. Ты прекрасен внешностью, прекрасен и душой. Тебя ждет не легкий путь, трудные решения, не дай им затмить все прелести твоего существования. Ты родился первым в семье Графа, когда-нибудь, ты пойдешь по моим стопам, ты обязан быть сильным, но справедливым, смелым, но ответственным. Имя твоё - Адриан. Я даю его тебе, не опорочь его.

Должно быть, это выглядело смешно, я говорил столь серьезные вещи, тогда как, младенцев держать то и не умею. Прости, Адриан, должно быть, тебе было неудобно. Ах, Вальтер, мои мысли смешались, должно быть, ты был бы рад, увидев мое дитя? Знать бы, жив ли ты? Нашел ли женщину хорошую? Есть ли у вас дети? Была бы хотя бы весточка, порой, тебя мне очень не хватает.

14 июня 1837 год.​

Баллы

0.5 за второе поколение.
Итого: 4.75 баллов

От автора

Знаю, знаю – много текста, мало скринов. Каюсь, так получилось Тт. Но вот, в кои то веки появилось второе поколение А, и ещё, если вы вдруг подумали, что после рождения ребенка, жизнь Кристиана превратится в «научил ходить, сменил подгузник, О, она опять ждет ребенка» и другие обыкновенные семейные\повседневные дела, то я скажу вам: Не будет такого! я постараюсь сделать жизнь новоиспеченного папаши не такой простой. Разноображу, так сказать, и при чем совсем скоро..

 

[Lychee]

​

Предчувствие

Дитя не доставляет нам особенных хлопот, быть может, мне так думается, из-за частой помощи Ханны? Девчушка оказалась нянькой не плохой, а по тому, с рождения станет личной слугой и помощницей юного Виконта, как когда-то для меня таковым стал Вальтер. За те три года, что прожила она в моем особняке, успел привыкнуть к ней я, девушка расцветает прямо на глазах, немного гордости я чувствую за Лари. Его внучка, вскоре и сама может смело стать супругой чей-то, заиметь детей своих. Что ж, если воля Божья будет таковой, считаю, мне придется отпустить девчушку «на свободу». Пора ведь?
С Адрианом, как и с Дороти, могу побыть лишь по утрам, да вечерами. В летнюю пору, обязанности Графа превышают все границы, у народа множество проблем, то засуха, то скот от мошкары страдает. О, род людской, поймите, я тоже всего лишь человек, хоть титулом и выше, мне не избавить вас от назойливых мух, и от запаха тела. Все, что могу, так лишь давать советы дельные, да дать денег на время, в займы. Отчего вы вникаете в каждое слово, слетевшее с моих уст? Тяжела ответственность сказанного мною, мои слова, словно запах только испеченного пирога, достигают всех, я не имею права ошибиться. И посему, время, что я делю с любимыми моими, для меня бесценно.
-Кристиан, ты глянь! Он начал узнавать! – И впрямь. Теперь мой сын, тянет ко мне свои пальчики, стоит ему меня заметить. Будет ли это любовь так же сильна через пятнадцать лет? Будет ли Адриан, повзрослевший и обученный, хотя бы немного, мудростью, все ещё тянутся к старому отцу? Думать об таких жестоких для родительского сердца вещах, стоит ли этим занимать свои мысли? – Скорее держи, мальчик силен!

29 августа 1837 год.​

Мой сын весьма искусен. В свои четыре месяца он без ума от женских прядей! Бедняжка Дороти, младенец успел выдернуть достаточно волос, чтобы Графиня начала опасаться собственного сына, теперь же, при объятьях с ним, или же во время кормления, а Адриан все ещё нуждается в питании через каждые три часа, она убирает локоны в привычный ей, высокий хвост.
-Что это, Адриан? – Блеснуло что-то в маленьком ротике, что стойко держал улыбку. Мне стоило большого труда заставить сына разжать губы, однако легкие прикосновенья к чувствительным бокам, и кроха, извиваясь, хохочет в моих руках. – Первый зуб! - Удивлению моему не было предела. Столь рано? Ох, чувствую, вскоре сын потащит в рот все, что плохо лежит.

1 октября 1837 год.​

В мой дом, постучались вести. О тихом Графе, что уже давно не посещает дворянские клубы, и не встречается в толпе крупных баллов, вспомнил добрый Маркиз, чей дом находится в трех днях пути отсюда. Маркиз без отложений и отказов, требует моего визита. Авервиль находится под Его крылом, а непосредственно в самом городе имеет власть один лишь скромный Граф. То бишь я. Маркиз впервые потребовал моего присутствия за долгое время моего пребывания здесь, я не могу отказаться.
Я слышал, сей Дворянин славится своей учтивостью, да добротой. Предполагаю, что вызван оказался я лишь для того, чтоб доложить об всем, что происходит в пределах городка. Надо ли говорить, я сильно волновался. Много времени прошло с тех пор, как виделся в последний раз я с человеком, кто выше титулом меня, не ляпнуть бы чего дурного! Я долго репетировал свои речи пред отражением, в надежде на удачу в предстоящей встрече. Вещи собирались, кареты загружались, на прощание я обнял Адриана. Ах, как страшно мне, а если за те дни, что буду я отсутствовать, моё дитя меня забудет?

Дороти прижалась ко мне всем телом, очень крепко. Положила голову мне на плечо. Я обнял её так же, вдохнул запах волос. Мы расстаемся не на долго, отчего она в такой печали?
-Кристиан, так уж сильна та нужда, чтобы ты ехал? – Тихо спросила меня Графиня. – Не ужели без тебя никак?
-Глупышка. Что может быть плохого в этой поездке? – Удивился я. Прежде никогда она не позволяла себе этих тонкостей. Прежде я никогда не покидал её.
-У меня плохое предчувствие, Кристиан. Я не хочу, чтобы ты отъезжал!
-Ты же знаешь, иначе я не могу. Это будет не уважительно! Это всего на семь дней. Через неделю я вернусь, и вот увидишь, все непременно будет хорошо, а твои страхи станут для тебя лишь дурным воспоминанием.
-Как скажешь, но обещай – ты будешь осторожен!
-Обещаю.

8 января 1838 год.​

 

[Lychee]

​

Ошибка Графа

Как я и предполагал, добродушный Маркиз многого не требовал. Лишь парочку докладов о том, как продвигаются дела в городе, что под Его опекой. Мне стоило большого труда не посрамится, ведь оказалось, прием был не для личной встречи. Десяток уважаемых Дворян, крепко жали руку, в сторонке давились терпким дымом от своих сигар, да попивали лучший виски, что в сохранении на такой день лежали у хозяина дома.
На встрече общей, имели место быть долгие споры, унять которые Маркизу было сложно. Помочь с разрешением проблемы между разъярившимися Дворянами я смог бы вряд ли, потому хотя бы не особенно шумел, перебирая тихонько бумаги. Особо важного я так и не услышал, а потому жалел, о том, что не прислушался к словам супруги. Нет смысла в этой встрече, не было с самого начала. Маркиз лишь слушал, о том, какие города преуспевают больше, а кто нуждается в поддержке.
После нескончаемых пререканий, в Авервиль решили отправить двух молодых фельдшеров, со мною. Маркиз крайне огорчился, услышав, о том, что чуть ли не одна знахарка на весь город, и та уже стара, и человек она не вечный. Ах, завтрашним утром, наконец, отправлюсь я домой. Числа пятнадцатого я расцелую Графиню и проведу день с Адрианом, мое сокровенное желание, о котором я успел сболтнуть Маркизу. Он поник заметно, оказалось, намеревался он меня оставить на денек. Душевных разговоров ему страх, как не хватает.

Ему имел я смелость дать совет, найти себе невесту, на что услышал я ответ, о том, что есть у него супруга, ждут они дитя, однако временно его Маркиза находится в отъезде, оттого ему тоскливо. Но не могу я жертвовать драгоценным временем. Ох, мне же ещё найти гостинцы нужно!

12 января 1838 год.​

Как низко, как жалко, ничтожно! Сколь презренными стали для меня дворовые. Сколь неблагодарными! Никогда я не забуду той обиды, той раны жуткой, того рубца, что нанесли мне в открытое сердце, тот кинжал, что мне вонзили в спину неприкрытую. Да как посмели, кто надоумил? А что главнее, у кого мысли в эту сторону отвратную повернули?
Я счастливый, полный радости, да эйфории, выпрыгнул из кареты, что ещё остановится не успела, прихватить подарки сумел чудом, распахнул ворота с ноги, и широким шагом вошел в свой дом. И что же я увидел? Украшения, камни дорогие, чистые шелка, платки – все выпало из рук. За что Всевышний наказывает меня так часто? Что плохого я сделал, чтобы разгневать Его? Отчаяние приняло меня в свои объятья, я задыхался от ужаса, что испытал в тот миг, когда заметил лужу крови, что растекалась по плитам. Мертвенно белая Дороти лежала на полу, рука её прикрывала кровоточащий живот.

Что может быть страшнее? Я не устоял, упал на колени, а после лишь подполз к любимой, коснулся её лица, руки. Приподнял её слегка, обнял. Я чувствовал соль своих безудержных слез, чувствовал жар, что источала кровь. Я прижимал её, и думал, вовсе не об том, о чем бы нужно. Не о Дороти. Думалось, когда это произошло, вот вот перед поим приходом, либо ранее? И где безжалостный убийца ныне? А если в доме он? И где была стража, и ранен ли кто ещё?
И тут, о чудо! Тихо захрипела Графиня в моих объятьях. Затаилась надежда. Жива!
-Ханна! – Позвал я слугу. – Ханна, стража! Кто-нибудь, сюда! – Продолжал я свой призыв, пока, наконец, не показался стражник. Я потребовал отнести Графиню в место потеплее, и привести двух юных фельдшеров, что ехали со мною, должно быть в это время они все ещё были у конюшен. А в следующий миг явилась и девчонка. Она вскрикнула от ужаса, мое недоумение рассеялось не сразу, лишь, когда я осознал, что вымазан в крови.
-Говори, - я был вне себя. Я был разгневан, - что здесь произошло в мое отсутствие? - Слуга дрожала, прежде перед ней Граф не показывал себя со столь ужасной стороны. Должно быть, мне нужно испытывать стыдобу, однако, не думается мне, что что-то сделал я не так.

-За несколько часов до Вашего приезда, Господин, в двери постучали. Мартина, - вспомнилось лицо служанки, что когда-то рассказала о движении дитя в утробе матери, - поспешила открыть двери. Мне это известно, потому как, отлучилась она для этого действия, когда мы убирали белье. Тут же, как она скрылась, меня окрикнула Госпожа. – Она прервалась, так и не пойму, дыхание переводила, либо же пыталась вспомнить. Я схватил её за плечи, торопил. – Она сказала, что в окошко заприметила незнакомую карету, поманила за собою. Вид у неё был напуганный, взволнованный. Мы очутились в комнате Юного Виконта. Он спал и Графине пришлось крайне осторожно брать его. «Молю, не просыпайся, Адриан. Продолжай видеть сладкие сны» Так говорила она.

Госпожа передала мне своего сына, провела по коридору, остановилась у шкафа, Мой Граф, я даже знать не знала об той комнате! – Я понял, Дороти решилась спрятать самых юных в потаенном месте, в моем личном кабинете. – «Сидите тихо, не выглядывай, пока я не вернусь. Не позволяй ему кричать, если проснется, иначе вас найдут» И она скрылась, закрыв за собою дверь-шкаф. Я ждала долго, прислушивалась, Юный Господин все спал, я даже потеряла счет времени. И вот в один момент, раздался крик Госпожи. – Глаза Ханны наполнились слезами, и я осознал, тогда она тоже заплакала. – Я не решалась выходить, пока не услышала ваш голос. Прошу прощения за столь долгое ожидание, странная дверь не желала открываться.
-Ах, Ханна. Где Адриан сейчас? – Я будто бы очнулся. Я вспомнил о сыне, лишь тогда.
-Все ещё там же, в кабинете, я не рискнула взять его с собою. – Но я уже не слушал, я бежал. Нашел я кроху на софе, он все так же беззаботно дергал ручками, как перед моим отъездом. Он уже не спал, но и плакать причин не находил.

Моё сердце сжалось. Дороти была права, её предчувствие её не обмануло – опасность была близка, к моей великой печали не ко мне, к ней.

24 января 1838 год.​

 

[Lychee]

​

Последствия

Знахарка долго причитала об том, что в город завезли двух фельдшеров. Теперь помимо неё, в городе есть и другие, способные помочь. Я выделил им скромный домишко, в центральной части Авервиля. По счастью, больных в городе не много, народ здесь обладает здоровым телом. Чего, однако, не скажешь о милой Дороти. Молодые лекари, в ту страшную ночь, были ошарашены. Никто никак не мог даже подумать об том, что их помощь потребуется столь скоро. Они трудились долгое время. Меня пробирала дрожь. Признаться дневнику, считаю более не постыдным, а потому запишу, что боязно мне было представить хотя бы следующий день.
Через несколько часов, двое юношей попросились остаться на ночь. Графиня была без сознания, когда ей, превозмогая все трудности, останавливали кровь, да зашивали рану. Думалось им, может помощь ещё пригодится. Мне более не известно ничего, поскольку я остановил доклад их уже в начале, потому как, описание всего приводило меня в ужас.
-Граф Френсис, должны сказать мы вам кое-что ещё. – Достаточно печально заявили фельдшеры. Я разрешил, поняв, что речь пойдет более не об подробностях их работы. – Госпожу ранили в опасное место, чудо, что удалось сохранить ей жизнь! Но последствия, уверяю, будут не радостными. Боюсь, шрам останется на её теле, и может встать сумеет она ещё не скоро. Графине нужно набираться сил, она потеряла много крови. – Но, что для нас может значить шрам, что будет виден лишь мне, да ей? Что может значить некоторое время её лечения, ведь жизнь, все ещё при ней, разве может быть что-то, что омрачит сей факт, думал я.
-Но Господин, - потупившись в пол, прервал мои мысли второй юноша, - к великому сожалению, Графиня более не сможет стать матерью.
И эта весть, словно гром летним днем, стала грузом моих плеч. Дороти, любовь всей моей жизни, более не сможет родить мне детишек. Адриан первый и последний наследник Френсисов, ибо никогда я не нарушу клятвы верности супруге. Ох, сын, кто ж знал, что тебе придется повторить мою судьбу столь похоже?
-Графине этого не говорите. – Приказал я. Не стоило угнетать её ужасными вестями.
-Не скажем. Скорее, она просто не услышит. Кто знает, когда она очнется. Она жива, и дышит. Просто спит. И спит крепко.

Дороти не просыпается с того дня. Кормить её, умывать, достаточно хлопотно, но я не теряю надежды. Вскоре она непременно откроет глаза.

19 февраля 1838 год.​

Я часто сидел рядом и смотрел на её умиротворенное лицо. Я ждал, я молился. Иногда, от тоски по её сладостным речам и язвительным колкостям, я рассказывал ей об том, что происходит в доме, в городе. Об Адриане. Наш сын начинает присаживаться в колыбели. Иногда читал книги об путешествиях.
Сегодня, я вновь сидел в кресле возле постели и вновь вел монолог об чем-то. Стоило мне прерваться, подумать, просто помолчать, разговоры с самим собой столь утомительны, как услышал её голос.
-Погромче. – Просила она. Я удивленно посмотрел на неё. Дыхание все ещё столь же умеренно, глаза все ещё прикрыты. Я помрачнел, поняв, что это лишь игра воображения, но заговорил громче, по её просьбе.

5 марта 1838 год.​

Была ли та её фраза моей фантазией, задаюсь я вопросом, ведь спустя пару дней, моя ненаглядная поднялась с кровати! Счастье окутало меня с головой, а страх за жизнь Дороти исчез. Она присела на кровати, убрала локоны с лица, улыбнулась мне, и с того мгновения, моя жизнь вновь обрела смысл.

9 марта 1838 год.​

​

Три месяца счастья

Некоторые действия Графине все ещё не позволительны. Едва она может самостоятельно примерить платье, смех доставляет болезненные ощущения. Далекие прогулки все ещё ей не под силу. Фельдшеры приходят по одному, сменяя друг друга, давая Дороти пахучие лекарства. Та их послушно принимает, говорит на вкус горче полыни.
Моя супруга часто играет с сыном. Тот страшный зимний вечер стерся из её памяти, когда она слушала то, что когда-то рассказала мне Ханна, была явно удивлена, одновременно горда собою. Явно радовалась тому, что вовремя запрятала детей.

-Все, что помню, это как укачала Адриана, а позднее сидела за шитьем. Дальше – пустота. – И Графиня вновь принимается целовать сына.

За время своего длинного сна, хоть и казался он ей не длиннее обыкновенной ночи, она соскучилась по сыну. Что уж говорить о самом Виконте. Лицо матушки было для него чужим первое время, что делало больно несчастной матери. Глядя на них, я и радовался и грустил. О том, что более не познать Дороти материнства, ей все ещё не известно. Я пресекаю все разговоры об этом, скорее, правда, она начала догадываться о том, что я умалчиваю что-то.

23 марта 1838 год.​

Ах, как люблю я, когда слышу привычные восклицания. Довольно быстро, к Дороти вернулось её прежнее поведение. Её раны затянулись, лишь слегка место, где тонкая полоса шрама, опухло, да покраснело. Фельдшеры говорят, не хорошо это, и дают Графине все новые лекарства, корешки. Бес их за ногу, да почему же ей ничего не помогает? Часто Дороти жалуется на боли, на головокружение, на дрожь. Её тело горит каждый день. Однако же, почти всегда улыбается, смеётся, шутит. О, Всевышний, чем больна моя супруга?

24 апреля 1838 год.​

В чем смысл моей жизни? Для чего я был рожден? Не для того ли, чтобы испытать всю боль, что может сокрушить на себя человек? Почему только теперь я вспоминаю о том, что безжалостный человечишка, что осмелился поднять руку на Дороти, хоть уже в темнице, но наказания не понес? Эйфория от чудесного спасения любимой, заставила забыть все остальное.
Неделей ранее Графиня слегла. Жар был силен, моя любовь теряла сознание, не успевая очнутся, вновь уходила в беспамятство. Лекари продолжали шептаться, наконец, мое терпение пришло к концу.
-Скажите, коли не хотите почувствовать моего гнева, чем больна моя жена? Почему не помогают ваши корешки?
-Они ей не помогут. – Обреченно заявил первый, тогда как второй одернул его за рукав. Поздно, я все слышал. – Они лишь не давали ей мучатся от боли столь сильной, что не давала бы покоя. Недавно мы поняли, у Графини кровь не чиста. Слишком быстро. Слишком быстро болезнь поборола её тело, мы уже ничего не сможем сделать, перелить ей кровь чужую нет возможности. Наказывайте нас как угодно, мы заслужили.
-С глаз моих долой! – Крикнул я, и юноши не спешили со мною спорить. Я понимал, мальчишка говорил умно и правильно. Они пытались ей помочь хотя бы тем, что заглушало бы боли страшнее, что испытывала она до этого.
Когда встал я у порога опочивальни, заставил себя успокоится. Нельзя было показывать ей слез. Ханна вышла мне на встречу с Адрианом на руках. Сердце защемило, возможно, это последняя встреча матери и сына.
-Кристиан. – Позвала она меня, и я тут же оказался рядом. – Ты слишком печален. – Выдохнула она, рукой пытаясь, коснутся моего лица. Я решил продолжать играть роль, будто все хорошо, тогда как на самом деле не знал, сколько осталось Графине.

-Ничего, Дороти, ничего. Завтра тебе станет легче, вот увидишь. Мы сходим с тобой в яблоневые сады, давно мы не бывали там, не так ли? – Улыбнулся, взял её ладонь, помог коснутся своей щеки. Супруга горько хихикнула.
-Перестань, прошу. От зрелища такого мне ещё больнее. Думаешь, не знаю, что смерть уже близка? – Я удивился, а её глаза намокли. Скрывать чувств больше не нужно было.
-Прости меня, моя вина! Если бы тогда я не отъехал, если бы остался рядом, была бы ты здорова.
-Не стоит. Если это случилось, значит, так быть должно. Всевышний уготовал для меня такую судьбу, а ты нарушил Его планы. Моя жизнь должна была оборваться тем холодным вечером, но ты спас меня, вернул к жизни. Хоть и ненадолго. Теперь смерть вновь вспомнила обо мне и вернулась, чтобы отобрать то, что не сумела в прошлый раз. Теперь уж ничего не спрячет меня от неё. – Отчаяние просквозило в её словах. А в следующий миг осознание вышесказанного пришло к ней. Жажда жизни проявилась в её словах.– Ох, Кристиан, мне так страшно! – Она зарыдала в голос. – Я хочу жить! Я не могу поверить в то, что не увижу даже рассвета! Почему? Почему я должна умирать? – Я обнял её так крепко как мог. Тогда я чувствовал, сколь беспомощным может быть человек, сколь жалким я был, если даже не в силах спасти любимую. Мне оставалось только смотреть, как жизнь покидает её тело с каждой минутой, а взгляд тускнеет с каждым мигом.
-Дороти, я люблю тебя. Не оставляй меня, прошу. – Шептал я, понимая, что от её желания ничего не изменится. – Я.. Я отправлюсь за тобой, тебе не будет страшно!
-Не смей! – Пригрозила, захлебываясь, слезами Графиня. – Моё последнее желание, слышишь? Последнее! Ты обязан вырастить Адриана в любви и ласке. Подари ему тепло семейных уз так, будто я нахожусь рядом с вами, люби его за меня тоже, слышишь? Обещай мне. – Наверное, ей казалось, что она выкрикивает эти слова, её горло сильно напрягалось, на самом же деле она их почти шептала. Времени совсем не оставалось.
-Я обещаю. – Пересохшими губами ответил я, а её лицо смягчилось. О, Всевышний, какой же красивой она была в тот миг.
-Теперь я спокойна. – Она криво улыбнулась, дрожь завладела её телом, слезы не желали прекращаться. – Знай, я буду ждать тебя столько, сколько нужно, так что не спеши. – Молчание воцарилось в опочивальне ненадолго, а после она решила не тратить более оставшееся время впустую. – Матушка моя, когда умирала, сказала: «Не бойся за меня, детка. Я ухожу в лучшее место» Когда я спросила, не страшно ли ей, она ответила: «Нет, потому что я смогу наблюдать за тобой везде и всегда. Но я буду скучать потому, как не смогу обнять свою Дороти». Кристиан, я буду скучать по тебе и Адриану. – Милая моему сердцу в последний раз сжала мою руку и покинула меня. Осознание, что лишь минуту назад она была со мною, а вот уже сейчас она где-то за пределами той грани, что отделяет жизнь и смерть, заставляло рыдать сильнее. Однако же, мне кажется, в последние минуты она радовалась хотя бы тому, что сможет встретить свою матушку. Это слегка успокаивало меня.
Она говорила о судьбе, что уготовал для каждого из нас Всевышний. Почему же тогда мне досталась столь полная утрат и боли жизнь? Вначале я потерял семью, затем Вальтера, теперь Дороти. Я снова остался один? Нет. У меня есть Адриан, а я у него. Мой сын, драгоценный подарок Дороти, мне предстоит беречь его и взращивать, словно хрупкую розу, не позволяя никому обрывать лепестки.

5 мая 1838 год.​