Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нем неправильно. Необходимо обновить браузер или попробовать использовать другой.
Я лишь наблюдатель, мне мало дано
Лишь слышать, лишь видеть, лишь знать.
Так было сначала заведено,
Что людям нельзя помогать.
Я ангел, я демон, я домовой,
Бесенком ещё называют
Кошкой черной, приметой дурной
Народ меня вспоминает.
Не делал дурного я ничего,
Хоть доброго тоже не делал.
Я наблюдатель, мне мало надо
Где я только бы не был.
Не против я помощи руку подать
Да путь мой и чист и порочен
Не видят меня, да не ленятся гнать
В обители дня и ночи.
Живу в параллели людского житья
Сказать ничего не могу.
Удел мой – в столетьях бывать, а пока
Я рад тому, что пишу:
Я лишь наблюдатель, мне мало дано
Лишь слышать, лишь видеть, лишь знать.
Нельзя отменить, что уже решено.
Нельзя ничего поменять.
В.И. Богданова.
Слово автору: Спустя много дней «реабилитации» игры,
обдумываний возможного сюжета и другой фигни,
которой я периодически страдаю, я все-таки решилась
завести новую династию. Надеюсь, Френсисы смогут заменить и даже
превзойти Фрильхов. И да, я люблю фамилии на «ф»
Прошу любить и жаловать
Пы. Сы. «Наблюдатель» был специально написан
для «открытия» династии.
Пы. Пы. Сы. С историей у меня натяжные отношения,
а потому, прошу простить очепятки
и ошибки связанные с фактами и годами.
Если, вы нашли эту записку, знайте: Меня, Крúстиана Френсиса Младшего, больше нет на этом свете. Прошу передать отцу, Графу Френсису, что проживает в стороне юга от Авервиля, в десяти днях пути на конях, о моей ужасной гибели, и об этой записке.
Тайные свидания с Паулой будоражат мою кровь. Пылкие страсти возникают меж нами каждый раз, и пламя их разгорается сильнее день ото дня. К прочему, меня прельщает наша скрытная игра. Запретный плод, если угодно. Как на удачу, декабрь выдался месяцем полным светских встреч, оттого от писем ломится комод. Приглашения идут к нам с разных концов страны, не все, конечно получают утвердительный ответ, Отец перебирает всех их с надлежащей точностью и уважением, будто выбирает среди горстки дворян лучшего, при них же. Составил Граф себе точное расписание, по которому и я должен был бы езжать с ним, либо же на те вечера, что сам он посетить не сможет. Но что мне за дело, вновь и вновь изображать приветливую мину, да задыхаться от острого запаха парфюма напарницы по танцу, ежели могу я зарыться носом в волосы пекарши, что, небось, уже навечно впитали запах хлеба? Искренние флирты мы допускаем лишь наедине. Оттого все вокруг становится опасным. У стен есть уши, есть глаза, но я не желаю, чтобы о Пауле узнал Отец. Не желаю, чтобы эти порывы, заслоненные от всего на свете пеленой нежностей сладких, были раскрыты. Не желаю, что бы злые языки промывали мои косточки, да морали имя! Ни Паула, ни я, никто из нас двоих не задает вопросов лишних, живем мгновением. Мне не известно, когда погаснет мое к ней жгучее желание, она же понимает об том, что никогда не станет для Виконта более значимой, чем сейчас. Мы оба ведомы лишь инстинктом, неведомая сила соединяет нас в поцелуе. Никогда ранее не доводилось чувствовать столь сильную забаву!
6 декабря 1864 год.
Удивительный день, для зимнего месяца. Вот уже четвертый час без перерыва по окнам выбивает дробь ливень. Я убиваю время за книгой, первой, что попалась под руку, Отец в гостиной с одним из знакомых своей молодости. Некий дворянин, с коим Граф особо связей не держал, однако же, приличия ради, пригласил старика в свой дом. Старое поколение умеренно о чем-то переговаривается, изредка в их сторону спешит слуга с подносом, полным плюшек и чашек чая. Но встреча эта столь не значительна, даже дружеской её назвать нельзя, что и писать о ней более не надобно. Паула месит тесто. Ах, как близко и как далеко! Слишком людно здесь сегодня, для наших обычных встреч, оттого мы оба держимся так, словно и не знакомы вовсе. В то же время, появилась у меня возможность узнать об этой женщине чуть больше. Быть может, занятнее чего узнаю, чем из потрепанной книги?
-Паула сколько себя помнит, никогда не имела родителей. – В привычной манере, рассказывает она. – Паулу называли сироткой, но Паула никогда не была одна! – Её явно возмущало такое обращение, комок теста громко упал на деревянную поверхность, а сверху с горкой обсыпан мукой, так, что поднялось белое облако. – Жить в приюте при церкви было весело. Много детей, таких же, как Паула. Когда исполнилось четырнадцать, Паула пошла работать в городскую пекарню и ей там понравилось! Люди хвалили хлеб, сделанный её руками! – Гордо заявляет она, упираясь руками в бока. Такой странный и бойкий темперамент, такой громкий голос. Она совсем не похожа на серую толпу одинаковых служанок, что бегают по нашему дому, потому, наверно, я и избрал пекаршу своей любовницей. Она интереснее, она достойнее. – Потом, пожар случился и Пауле больше негде было жить, тогда Паула узнала о графском доме и об том, что нужен свежий хлеб. Удача сопутствует Пауле, теперь ей есть, где жить. –Она обильно покраснела. – И с кем жить. – Я закатил глаза и вернулся к желтоватым листам своей книги. Только сантиментов мне не хватало.
В моем кошмаре, Мари едва держится на ногах, ладони сильно прижимая к животу. Я понимаю, срок пришел, дитя рвется в жизнь. «Отчего сейчас?» сквозь зубы, сквозь страх, сквозь боль, в пустоту вопрошает пастушка. За окном ночная мгла и холод, свет в соседских окнах давно уж потушен – на деревню охотников опустился сон. Ей придется продержаться ещё часов пять, совершенно одной, до времени, когда в дверь постучится мальчишка, что приносит по утрам молока. Как же не хочется ей стать обузой для сих добрых людей, как страшно оказаться не удобной. Но что поделать, ужас застилает ей глаза, по ногам стекает горячая кровь. «О, Всевышний, нет!» Сильная боль пронзает её тело так, что чувствую даже я. Терпеть более нет мочи и Мари рвет горло криком. Я сильно вздрогнул телом и очнулся на своей простыне. В моих ушах все так же эхом откликался её голос, но слух медленно возвращался ко мне. Я растолкал мирно посапывающую Паулу, раздраженно выталкивая её со своей постели – она не должна была задерживаться в моих покоях.
-Что происходит? – Взволнованно поинтересовалась она, едва раскрыв глаза. Я же был столь поражен увиденным, ибо не был готов к этому, что не сразу нашел, что ответить. Что мне было делать? В деревне, что находится от Графского дома далеко не в часе езды, рожает женщина ребенка от меня. В любую минуту я лишусь свободы, в любой миг я стану родителем. Внутри что-то сжалось. -Буди гонца, лекарей и стражу! Немедля! – Утирая пот со лба, приказал я. Паула всполошилась и тотчас скрылась в темноте коридоров. Спустя некоторое время, волнение в разбуженном мною доме, улеглось, топот и ржание коней за окнами утихло, прислуга вернулась в свои комнаты. Я же не смог более сомкнуть глаз.
10 февраля 1865 год.
-Мой Господин! – Запыхавшийся гонец ворвался в кабинет, а вслед за ним сквозняк, снесший мои документы со столов, да донесший до моего носа едкий запах тела. Жестом, я позволил ему пройти чуть ближе, дабы не заставлять его орать на весь особняк, однако же, установил некоторые границы. Мои глаза слезились, желудок порывался избавиться от утреннего чая – гонец пах нечистотами и так, словно не умывался более недели. А ведь может быть и так. – Мой Господин! Женщине, к которой нас послали, дались трудные роды. – В какое-то мгновение я даже задумался, неужто не выдержала боли? Мне вовсе не хотелось её смерти, тем паче, столь наиглупейшей! – Однако, должен вас заверить, лекарь слаженно сработал и спустя часы, крик детский ознаменовал рождение. У юной леди сын. – Гордо заявил придворный. Думается, немало сил он потратил в ту ночь. Значится, с 10 февраля нынешнего года, считаюсь я отцом, нежели сыном. Распространятся я об сим не собираюсь, но и скрывать что-либо не представляется возможным. Многим было известно о моей наложнице, а тут она внезапно исчезает. Следует всего лишь избегать вопросов.
-Она дала ему имя? – Всего лишь имя, однако, по нему встречают, по нему судят.
-Бэнжамин.
13 февраля 1865 год.
У всех есть свои секреты – их нужно уважать. Так учили меня морали в юности. Но одно дело - учение, другое - столкнутся с этим в жизни. Неприятно, унизительно, до мерзости любопытно. Меня терзают противоречивые чувства. Мне необходимо знать все, что скрыто от меня, хотя в этой области мне все же легче, чем несчастным людишкам, коим только и остается, что прожить в слепоте. Но и знание сие закрытое, кроется от меня не просто так, я знаю. На то есть причины. Я понимаю это, но все же, я должен знать, что скрывает от меня Паула!
Пекарша все реже попадается мне на глаза. Старательно уходит от ответов, находит тысячи причин и поручений, что выполнить должна за день. Они тиха, так скоро и исчезнуть сможет! Порой я задаюсь вопросом, где же Паула? Подолгу так её не видно. Уже три ночи нет её в моих покоях. Что за чудные измененья? Лишь на той неделе была она совсем иной, хоть гнал, хоть злился, была она вернее пса у ног и без конца искала новые пути быть рядом.
Все началось однажды за обедом. Отец был занят, а посему я был оповещен об его опоздании к трапезе. От Паулы доносился сладкий запах выпечки с корицей, сама она возилась совсем близко. Я лишь заметил, да тонко дал понять, что та вдруг стала больше. Я не мастак на тонкие намеки, должно быть, получилось не ахти, но ведь не причина это для того, чтоб со слезами бежать прочь? Да, мне по вкусу более костлявые худышки, нежели тучные персоны, а Паула с самого начала крепкой была бабой – поправляться не в её правах. Обиду держит, знаю точно. Глаза не поднимает на меня, нежности её более не столь сладки. Что за шутки? Не могли мои невинные слова, без иронии даже, задеть так сильно её чувства! Ох, женщины, да что ж вам все не так?
13 марта 1865 год.
Я был взволнован. Более месяца продолжается странное поведение моей наложницы! Неохотно она проводит со мною время, без желания, со страхом порою терпит мое внимание. Это заняло все мысли и я мерил комнату шагами, грузно глядя в стены. -Что тебя тревожит, сын? – Оторвавшись от пешки на доске, заметил меня Отец. Не часто он так просто позволял себе обыкновенную игру в последнее время. – Присядь. – Он пригласил меня, я согласился. Обыкновенно, такое начало разговора вело по трудному пути, мне все подсказывало – трудный будет разговор. – Так все же?
-Отец, не думай ни о чем, нет в моих делах того, что стоит твоего внимания. – Мы с Паулой продолжаем таить нашу тайну, однако, пронзительный отцовский взгляд заставил усомнится в этом.
- Так Паула все же рассказала? – Не поведя и бровью вдруг выдал Граф. Внутри все оборвалось. Я не давал ему и повода, чтоб он связал мои волнения с пекаршей, как есть на самом деле. «Откуда» вопрошали мои глаза. – Адриан, неужто ты думаешь, что в этом доме будет что-то скрыто от меня? Я знаю, о ваших встречах, я знаю о ваших играх. – Он рушил все мои юные мечты о запрещенном, сладком плоде, о всяческих секретах от него. – Но вижу, все же, она тебе не рассказала. - О чем? – Отцу известна причина, а мне нет. В сей миг сама Паула показалась на пороге, Граф её заметил так же, подозвал, та нехотя приблизилась, наблюдая за мною исподлобья.
-Говори. – Приказал Отец. – Нет смысла более скрывать, да тянуть время. – Слуга долго мялась, в какой-то миг мое любопытство превратилось в раздражение. -Паула ждет дитя от Господина! – Наконец, едва слышно проговорила она. Я обмяк. Опять? Все повторяется? О нет! Все очарование, что находил я в ней до этого момента, исчезло. Я так запутался и мне так сложно! Граф позволил Пауле идти. Той не нужно было повторять.
-И как давно ты знал? – Пересохшими губами спросил я. – И почему же меня в известность не поставил?
-О том, что наша пекарша в связи с тобой я прознал с самого начала, однако не стал противостоять твоим желаниям. Думал, быстро тебе она наскучит, как бывает со всем остальным. Узнал же о том, что будет у тебя ещё один ребенок совсем недавно. Паула сама пришла ко мне и слезно попросила помощи. Все помнят, как сложилась судьба Мари и новой твоей пассии вовсе не хотелось последовать её примеру..
-Однако же, теперь придется. Она более не может жить здесь.
-Как все просто, сын! – Неожиданно он разозлился. Я удивился, испугался. – Паула будет жить в деревне охотников, в доме с Мари, а на её место ты найдешь служанку? Или быть может, кого из деревни притащишь? Адриан, сей порочный круг сам ты не разорвешь никогда. Твои привычки и желания сильнее тебя самого. Однажды, я пообещал, что не стану решать за тебя, да мешать тебе, но вижу, что не могу не нарушить слова. Ты меня вынуждаешь! Завтра же я объявлю об том, что Виконт ищет себе невесту! – Я готов был возразить. Какая такая невеста? Мне сие вовсе не нужно. Не желаю клятв, не желаю следовать глупым традициям сватовства! Но Граф резко схватился за сердце, что не дало мне и шанса возразить. Отец несколько раз глубоко вздохнул. Его крики подрывали его здоровье. Когда же он успел состарится, что даже его сердце ослабело? – Я сам лично, выберу тебе невесту. От тебя же нужно лишь присутствие. – И он прогнал меня. Этой же ночью, Паулу отправили в новый дом. Я не вышел попрощаться, что я мог сказать ей? Она ведь знала, что ежели окажется она пузатой, то отправлю я её туда же, где сейчас живет Мари со своим сыном. О, Всевышний, я запутался. Как же все быстро. Куда стремится моя жизнь? Как до этого дошло? В конце лета, у меня появится второй ребенок. К тому же времени, Отец уже найдет мне невесту. Вся моя сущность изнывает от возмущения, но я не могу огорчать и волновать Графа. Занимать его титул в ближайшие годы, я не хочу, тогда я потеряю всякую свободу. Да, ко всему, Отец прогнал из дома всех служанок, что моложе сорока, бесчеловечно, а по его словам, когда он приведет мою суженую, лишь она одна здесь будет радовать мой взгляд и более не будет у меня соблазнов.
Отец вовсе не шутил, когда говорил о поиске невесты. Позорное, на мой взгляд, объявление было послано во все дворянские дома со звучными и знаменитыми именами, где проживали не сосватанные дочери. Я чаще стал покидать стены дома, возвращаясь к позабытой мною охоте, ибо наблюдать за сим безобразием мне не хватало сил. Великодушно, господа отвечали на письма Графа, чаще вежливым отказом. Весь знатный круг оповещен об моем дерзком характере, да об не достойных поступках в прошлом, однако же, нашлись и те, кто позарился на хорошую жизнь для своих дочерей, ведь так же всем известно - наш дом один из богатейших в округе! У старых дворян появилась возможность, отдать своих дочерей за странного меня, точнее за те золотые, что принадлежат мне, как Виконту.
Претендентки, должен заметить, отнюдь не красавицы, которых привык я видеть в своем окружении. В нашем клубе, одна Матильда чего стоит! Пышные груди, пшеничные кудри, осиная талия, вздернутый носик. Такой бы предпочел я видеть свою невесту, никак не тех, кто был приглашен отцом на знакомство. Леди Саэра и Леди Мария – кузины, обеим не везло с женихами. Прознав про столь выгодный брак, обе примчались ко мне. Рыжие локоны выдавали в них родство, но лица! О, Всевышний, когда же их увидел я, то понял, отчего кузины чаще на маскарадах появляются, ежели на обыкновенных вечерах. Среди красавиц, что уродились двадцать лет назад, две незадачливые девы блекнут, да теряют и без того тусклые намеки на красоту. Я развлекал их целый вечер, острил, да делал комплименты, на какие только смог расщедрится. А сам гадал, неужто, все такими будут? Неужто, потерял надежду я, хотя бы на симпатичное девичье личико? Когда же я оставил дам, по причине разлития пунша, ненароком я подслушал. Ох, что таить, дневник на то и есть, бумага стерпит – я видел, что кузины взглядами стреляют друг на друга, а губы сильно поджаты, дабы не выдать того, чего услышать я не должен. В сознании где-то возникали отдаленные и совсем скорые образы.
Саэра, оглянувшись через плечи, да не найдя меня, шептать Марии стала. Напряг я слух, как только мог, но уловил лишь скудные отрывки. Но будь уверен, тот, кто это прочитает, мне этого хватило!
- Внешностью не обделен, и вовсе он не дурен. Он молод, свеж, горяч и денег много. Однако, нет в нем человечности простой. Готова ли одна из нас терпеть выходки его и прятать раздражение за улыбкой, ради жизни без нужды?
-Саэра, ты подумай, а если он единственный, кто род продолжить сможет? Что если он последний шанс?
-И ты готова стать женой того, кто обманул и бросил несчастную пастушку? Ты знаешь, сколько слухов ходит об этом человеке? Он актер! Он не бывает настоящим. И он обманщик! Жить, утопая в его лжи, годится ли для нас? Говорили они так, будто меня они чем-то выше. Одной из них уже двадцать пять, другая хоть и молода, а жениха найти не может в силу внешности вельможи. Что интересно, мне самому такая невеста не нужна. Я знаю и о слухах и о мнениях людских, однако, не позволю я своей невесте отзываться так! Вежливо я распрощался, не потрудившись объяснить столь скорый свой уход. Я лишь заметил, что одну из них ждет монастырь, другую скромное существование в доме у родни. О том, какая именно и чья судьба, я умолчал нарочно.
14 апреля 1865 год.
-Будь приветлив и мил, будь услужлив. Не груби и не пререкайся. Не говори странных вещей. Старайся соглашаться во многом. Этот гость для меня важен. – Борясь с отдышкой, давал мне указания Отец. Такой прыти я давно уже не видел, так быстро он вышагивал по коридорам к парадному входу. Мгновением ранее, служанка сообщила, что карета долгожданного гостя прибыла. Господин Орван, хозяин земель за две тысячи миль, стал хорошим другом Графа, но оттого, что его владения столь далеки, посещает он Авервиль, тем паче наш дом, крайне редко. Такие визиты Отец превращает в праздник. Обыкновенно, я не мешаюсь, но в этот раз, по какой-то неизвестной мне причине, тот решил меня с ним познакомить. Волновался он сильнее обычного, видимо боясь, за мое поведение. Ох, словно я дитя малое!
Я предлагал вина, закуски, я улыбался, изредка поддерживал беседу. Хотя на лице моем было добродушие, насколько сильное внутри бушевало раздражение. Сдерживать себя пришлось от того, чтобы не сбежать отсюда. Я словно шут! Но с ролью, отведенной мне, я справился прилично. Орван явно был доволен и приемом и мною! Он отпускал дружеские шутки, хлопал по плечу, будто мы старые знакомые, смеялся басом, после поправлял усы.
-Что ж, мой друг, - гость обратился к Отцу, - я посмотрел на этот дом, я посмотрел на тех, кто в нем, думается мне, что здесь достойно. Даю добро, и так и быть, свершится наша сделка! – Граф принялся радостно что-то обсуждать, но появился я с вопросом. -Что за сделка? – Казалось, тишина на уши давить стала.
-Мой мальчик, ты в неизвестности? Кристиан, отчего ж ты сыну не сказал?
-Не представилось случая, да и Виконт был сильно занят, не хотелось занимать его мысли, да и к тому же, не было уверенности на тот момент. – Он нервничал, с трудом глотал. Он лгал, я не был занят, но я не стал об этом говорить.
-Адриан, - торжественно обратился Орван, - поздравляю! Вскоре ты встретишь свою невесту! Кажется мне, ты достоин моей племянницы.
Безвыходная ситуация. Все, что я могу, так безукоризненно сидеть и ждать. Мне не давали слова, мне не давали выбора. Мне дали только время подготовится к её приезду. Порой надоедало, порой находило настроение, под тяжестью, которого охота была, поскорее женится, да отправить все это в свое прошлое, оставить лишь в воспоминаниях. А иногда грусть страшная брала вверх, и я выл отчаянным воем. Отчего такая несправедливость? Отчего такая необходимость молодым людям брать себе жен? Почему не могу состариться я одиночкой? Печально это, очень.
Ночами несколько разов мучили меня кошмары. Снилось мне, что невеста моя стройна и грациозна, все убегает от меня, скрываясь за березками. Хохочет. Солнца яркие лучи меня слепят, и все не могу я рассмотреть её лица. И вот удача, поймал её я за плечо и развернул. Мое веселье улетучилось мгновенно, ибо на лице молодой женщины красовались густые усы её дядюшки!
Я молюсь целыми днями, чего обыкновенно не делаю, лишь бы она оказалась милой внешности. Не прошу красавицу, не прошу прекрасную дворянку устоявшихся канонов. Лишь желаю, чтобы радовала глаз, ибо женившись на ней, уже никогда мне не иметь близости с другими женщинами. Навряд ли Леди с клуба, захотят иметь со мною дело, после всех не хороших слухов, да вести о свадьбе!
В доме ведутся приготовления – готовят зал, готовят угощения. Приходят мои добрые знакомые с поздравлениями, да советами. Многие из них так же обручены. Отец давал мне наставления. Просил не кручиниться, да принять все, как есть. Что же мне ещё-то остается?
29 июня 1865 год.
Должен признаться – повара поработали на славу. Дичь, овощи, десерты. Служанки нарвали цветов с клумб перед домом, за что успели получить выговор. В этот день Господин Орван привезет в сей дом свою дорогую племянницу. Я лишь теперь вспомнил продолжение разговора нашего.
-Неужто ваша племянница не выбрала себе жениха? – Прищурился я.
-Не выбрала, дружок. – Печально улыбнувшись, ответил Орван. – Всех претендентов, что ей я предлагал, она прогоняла. То стар, то худ, то глуп. Ты не подумай, Виконт, что Августа придирчива или брезглива, это не так. Девочка она просто не привычная к мужскому обществу. Не то, чтобы стеснительна, однако ищет схожего по духу. Думается, вы друг другу подойдете, хотя бы потому, что для неё и для тебя - ваша пара единственный выход.
3 июля 1865 год.
Волнение накатило внезапно. Честное слово, даже пот проступил. Я ждал в новом зале, в тысячный раз, поправляя одежды. Мои щеки краснели, слишком много суеты происходило на моих глазах для этого момента. Как мог я подвести? Наконец, услышал я звук открывающихся ворот, услышал голоса. Интерес захлестнул меня, вдруг я понял – это будет необычно. Зачем мне страх, зачем стесненье, буду лучше я собою. Да, вот вот увижу я свою суженную, однако, имел я дело с женщиной и не с одной, так что, вспомнилось об том, что некий опыт я имею. И вот я вновь в себе уверен, ладони высохли и я готов. Удары каблуков послышались вблизи. Она подходит. Одна. Граф и Орван, решили не мешать знакомству, первой встрече. И я вижу силуэт. Он как во сне. Тут я напрягся, не будет ли усов? Однако из тени коридоров, проступило чудное создание, в тугом корсете, с пышной юбкой. На лицо своеобразна, не прекрасна, но и не уродлива. Голубые очи, волосы угольного цвета. Кожа бледная, лицо выдает расстройство.
-Добрый день, дорогая Августа. – Склонил я голову в вежливом поклоне.
-Добрый. – Робко ответила невеста нужным жестом. -Стоит ли тратить время на глупые прелюдии, ежели и мне о Вас известно, и Вам обо мне рассказывали? Давайте, не будем углубляться в разговоры о погоде, да о платьях, хотя подмечу, ваш кремовый подол прекрасен. Позвольте, сразу мне спросить, что интересно. – Девушка не опешила, была готова услышать она все. – Скажите мне на милость, отчего вас сватает Ваш дядя, не Отец? – Взгляд её забегал, отчаянно искала та, что ответить. – Прошу, мне не нужны отговорки, спросил я потому, как должен знать я о супруге хотя бы эту мелочь.
-Батюшке нужен был наследник. Дочь свою не признавал и Дядюшка забрал меня к себе. Под его крылом росла я, воспитал меня он. Так, кто, по вашему ещё имеет право меня сватать? – Вздыхая горько, поведала Августа мне. Так я понял, почему Отец и Орван так спешат женить нас. Я имею плохое мнение в обществе, она не имеет приданого. Вот отчего мы подходим друг другу, по мнению старшего поколения.
Я скрасил беседу шуткой, невеста моя раскрепостилась слегка. Но недосказанность не спешила покидать нас. Безусловно, я не пытался быть очаровательным кавалером, я был им. Моя невеста не испытывала восторга от происходящего.
-Прошу за мной, я покажу Вам Ваш новый дом. – После не продолжительной беседы, предложил я. Я был вежлив, бережно взял её тонкую кисть. Августа не отказала. Я знал, что Граф, да его гость наблюдают за нами. Здесь у любой, даже незамысловатой вещицы есть глаза и уши! Все в доме, затаив дыхание, ждало, когда меж нами появится чувство. Видимо все позабыли об том, что давно я не верю в любовь, и невеста моя меня не покорила, как собственно и мои чары на неё не действенны. Как жаль, мое обаяние всегда имело успех среди дам. Я был ей не интересен, едва ли не омерзителен, сие читалось по сдержанным её ответам, по вежливой дистанции. Так же, как и я, она не верила в счастливый этот брак.
Когда мой дар мне указал о том, что, наконец, оторвались мы от слежки и вот одни мы, я с облегчением вздохнул, да опустил формальности. Устало я взъерошил свой затылок. Теперь я смог предложить своей невесте то, что я задумал уже как несколько часов назад.
-Тебе и мне все это не по душе, верно? Но оба понимаем – я твоя последняя надежда на жизнь без нужд, ибо никто не возьмет в жены женщину без должного отцовского приданого, ты моя надежда на супругу, что выглядит не дурно. Предлагаю договор. Свадьбу эту уже не отменить, свершится все, пусть даже против нашей воли, так давай же не будем притворяться в том, чего нет и никогда не будет. Нас будет связывать клятва, не более. – Казалось, сие предложение было лучшим исходом, её раздумья были не долгими, ибо наши взгляды на этом сошлись.
-Согласна. Но.. – Августа слегка замялась. Думалось, спросит, не буду ли требовать я супружеской близости и если честно, не знал я как ответить. Пусть даже мы не будем замечать друг друга днем, хотя столкнутся лбами здесь не мудрено, опочивальня, после празднества, будет у нас одна. – Прошу, на глазах у Дядюшки, давай играть влюбленных. Так много сделал для меня он, поэтому хочу, чтоб думал он, будто счастлива я оказалась. Так доволен будет он, а я спокойна. – На том и порешили. К вечеру все мы сидели за праздничным столом, с невестой мы смеялись, поглядывали друг на друга. Представлением Господин Орван остался доволен. Свадьба назначена на середину восьмого месяца. Как же просто я стал относиться к своей жизни. Должно быть, мне больше нечего терять, не это ли называется отчаянием?
4 июля 1865 год.
Скрин сделать забыла, но думаю понятно, что если Адриан и Августа помолвлены, то друзьями они точно считаются, так что 0.25 за друга.
Итого: 13 баллов.
Орван продолжает гостить в нашем доме. На вопрос об его отъезде отвечает неуверенно и туманно: «Я дождусь свадьбы!» Так обычно говорит мне веселым голосом с явным пьяным запашком. С гостем не пару, Граф чуть ли не каждый вечер балуются крепкими напитками, при случае я на Отца сержусь, порой я позволяю себе высказаться об том, как вредно для его старого тела столь постоянный прием спиртного. Он улыбается, хихикает, икает, оправдывается неинтересно.
-Адриан, не будь столь пресным! Дай старику порадоваться раз. Не каждодневно я сыну нахожу невесту. Ах, как все удачно-то сложилось! – А после засыпает, на утро ничего уже не помня, к вечеру ошибки повторяет. Сим образом, совсем забросил он работу. Бумаги, письма, все пылится на его столе, а он и не спешит к делам. Как злит это меня.
Мы же с Августой исполняем условия своего договора. Щебечем в саду, гуляем по паркам. Несколько раз я слышал, как придворные шепчут о нас, как о счастливейшей паре. Значится, спектакль удался, но не переборщили ли? Бывает ли такое чувство в самом деле? В доме же часто мы танцуем, как говорит сам Орван, мы репетируем свой первый танец.
13 июля 1865 год.
Когда спустился я к старшему поколению, по новой своей привычке отгонять обоих от бутыли, застал лишь засыпающего гостя. Встряхнув его, как подобает, дабы прозрел, не стал я тратить время на вежливости.
-Где Отец? – Тут же спросил я, услышав лишь ответ, я отпустил беднягу, что мучился от тошноты. Граф вышел в сад. Я все гадал – зачем? Ведь поздно на дворе, солнце уже село, давно птицы не поют. Все, чем восхищается он, уже замерло в тиши ночной. Но стоило мне выйти за ворота, услышал голос я его, столь не разборчиво бубнивший. По навыкам, что приобрел я на охоте, приблизился я близко, да схоронился в тени кустарника. Тогда и осознал, что Граф пришел к Графине. К Матушке моей.
-Ах, Дороти.. – стенал Отец, - как жаль, как жаль, что ты не видишь. Наш сын так вырос, должно быть, не узнала б ты его сейчас. – И тут же он противоречит. - Он на тебя похож так сильно, это верно. Ты помнишь, как было все у нас? Ты помнишь нашу свадьбу? – Всхлип. Лишь всхлип такой короткий, тихий. Я знал, Отец не плачет, его лицо сурово, в груди печаль колышется, тоска, но не позволит он себе слезинки проронить. Уж боле никогда. Однажды, он сказал мне: «Дозволенное отрыдал, на этом все. Нет больше права у меня на слезы» - Милая Дороти, я знаю, совсем скоро мы будем вместе, лишь увижу свадьбу сына и буду я готов придти к тебе и рассказать об этом в мелочах. Уже скоро. Скоро. – Шепотом повторял он, а мне все хуже. Жутко. В бреду пьяном, он должно быть не единожды приходил сюда, да говорил одно и тоже, просто, свидетелем сего я стал впервые.
19 июля 1865 год.
Я не стал говорить Отцу, свидетелем чего я стал недавно. Так же не сообщил того, что после, начали мучить меня кошмары вновь. Никто не знает. Лишь Августа раз заметила, что стал я чуть бледнее. Мне снится тьма, а в ней уверенность и страх, что слились воедино, отчего ещё страшней. Где-то там я слышу голоса, такие разные, однажды пробился голос служанки, а раз Орвана. В последнюю ночь – голос Графа. И просыпаюсь я в метаниях по постели, а во рту ощущаю жгучую боль и терпкость. Яд! Некто желает отравить Отца. Как все складно, и сам он говорил те не приятные вещи у могилы Графини. Все понятно теперь. Отравить его попытаются в день свадьбы, когда мы с Августой уже дадим друг другу слово верности. Но кто? Служанка? Орван? Зачем им это? Служанки, что служат в этом доме, всем довольны, Граф ничем их не обидел. А Орван.. Мотивы его мне не ясны, однако, теперь я вижу. Своими посиделками вечерними, он с каждым разом втирается в доверие Отца все больше. Чувствую я, свадьба будет не из легких. Я не позволю произойти тому, что навредит Графу!
21 июля 1865 год.
Моя невеста едва ли не каждый день требует карету. Слишком много часов она проводит у швей, а после долго рассказывает о платье в мельчайших подробностях. При этом мне не дозволено видеть её наряд. Этой девушке нравится создавать себе костюмы чужими руками. Думается, это её увлечение. Мои одежды белы словно снег, да вышиты золотыми нитями. Но мои мысли заняты другим. Приглашения на торжество уже были отправлены. Гостей будет много и это не упрощает моей цели – уберечь Отца. Страже я уже приказал, тщательно приглядывать за Орваном, да за всеми, кто имеет что-то общее с Графом. Малоизвестных, да подозрительных провожать от него по дальше.
Дом наполнился шумихой, да возней с самого утра. Мне не дали позавтракать прилично, все время торопили, вели куда-то, одевали, умывали, обували. Будто невестой являюсь я, как за мною все носились! Так какого же Августе? Слышал я, её подняли в пять утра. Спешка видится во всем, будто о свадьбе узнали лишь сейчас, да начали срочные приготовления.
Музыканты прочищали дудки, да натягивали струны. Столы уже ломились от съестного. Вина, сыр, сласти, пироги. Весь дом украшен редкими цветами да свечами, обвязано все тонкими лентами цвета золота.
-Господин Орван пожелал, чтобы этот вечер запомнился всем так же ясно, как ощущение от первого прикосновения к чудесному драгоценному металлу. Тогда мне стало ясно, отчего мой наряд обшит золотой нитью, а у всех приглашенных мужчин обязательными являлись золотые запонки. У женщин же украшения. Наглый льстец! Отец так радуется этому союзу, души не чает в Орване, как в будущей родне и с удовольствием он принимает все предложения его. Из этой свадьбы, усатый делает представление. Понаблюдал за ним в кротчайшие минуты передышки, возле столов он прибывал. Неужто он травить решил всех приглашенных? А если и Августа угостится тем, что есть? Не пожалеет и племянницы своей ради неизвестной никому причины погубить Графа? Как жаль, что после потащили меня дальше.
С моей невестой нас столкнули в общей комнате. Она бы рада закричать, мол «Уведите! Так нельзя, невесту видеть до алтаря», но она лишь покраснела, запыхтела. Должен признаться, с минуту не мог я взгляда оторвать. В тот миг, она действительно была красива. Золотые ткани её свадебного платья были ей к лицу, быть в своих любимых украшениях она себе не запретила, пусть даже выделяются они. Строго убранные волосы остались в том же положении, что и всегда, лишь только локоны у лица уложены иначе. Она смотрела на меня сквозь слезы. Я думал, неужто растрогалась она? Не знал, что так сентиментальна. Однако невеста тихо прошептала.
-Как больно! Туго! Задыхаюсь. – Она схватилась за корсет, хватая воздух ртом. Поймал её я на лету, когда сознанье та теряла. В чувства быстро привели, да сделали наряд слабее. Я долго возмущался.
-Вы чуть её мне не убили! К вечеру гостей собралось не мало. Одних моих друзей по клубу, по охоте собралась чуть ли не половина зала. Все танцевали, хохотали, обсуждали. Я видел, многие довольны были. К нам подходили с пожеланиями. Столь длинными и однообразными, что их не слушал я. Сквозь все события, я следил за тем, что делает Граф. Ничего, что могло бы вызвать подозрений не произошло. Да и гости нахваливали яства. Яд погубил бы всех в мгновенье, значит на столе все вполне съедобно.
Нас объявили мужем и женой под аркой из цветов. Настал момент, все замерли вокруг, выжидая поцелуя. Как трудно стало. Сердце больно закололо, ранее не позволяли мы друг другу ничего ближе, кроме как держатся за руки. Происходящее – ни что иное, как наша с Августой договоренность, мы лишь играем возлюбленных, не стоит забывать. Она незаметно кивнула, разрешая. Я приблизился и мы растворились в поцелуе, скрепляя тем самым наши клятвы. Он длился несколько секунд, а после мы оторвались друг от друга. Приятные ощущения быстро улетучились, волшебное мгновение, в которое едва я не посчитал себя действительно влюбленным и счастливым мужем. Даже немного жаль, что все это лишь фарс. Но вот мы снова в действительности. Мы вернулись в зал, праздник продолжался.
И тут я краем глаза подметил, Орван вручает Графу бокал. Вино плещется, пузырится. Мне неизвестно, где подлец взял бутыль, со стола ли? С потаенного местечка? Отец подносил бокал к губам, а я сорвался с места. Я слышал, как Августа ахнула, и знал, что вкинет она руки от удивления. Некоторые обернутся, привлеченные неожиданным моим рывком, да возгласом Виконтессы. В суматохе, никто понять не успеет, как я окажусь возле Отца, выхвачу его бокал. Все произойдет так быстро, что сам я не найду ничего лучше, как выпить отравленное вино залпом, до последней капли..
Кисло-сладкий виноградный сок, шипя и пузырясь, обдал язык и неб пьянящим вкусом, обжег горло, а в следующий миг согрел в груди. По вкусу терпко, да. И слишком слабо для вина, достали его из погребов слишком рано. Я ждал момент, другой. Утер свой подбородок, судорожно вдохнул. И снова ничего. Яд уже дал бы о себе знать и корчился бы я в конвульсиях, да судорогах на полу. Плохое вино не было отравленным! Я понял это, когда заметил недоуменные взгляды Графа и гостей. Музыканты затихли, я окружен непонимающими взглядами! Со всех сторон любопытные подходят все ближе, выжидая хоть какого-нибудь продолжения. Мои щеки вот вот примут окрас спелой клубники, я судорожно придумываю оправдание.
-Сын, что сейчас такое было? – Отец, наконец, обрел дар речи. Не мог понять он, что же делать, сердится или может испугаться? Такого поведенья странного, от меня он не видал. Я выпрямился, отдал бокал слуге с подносом.
-Прости, Отец. В горле перехватило, - на ходу придумывал я, что сказать, - да так сильно! Не смочил бы – умер, должно быть. – Не правдоподобно и нелепо. Граф изогнул свою широкую бровь, с минуту разглядывая меня. Орван засмеялся басом.
-Ох, Виконт прав! Господа и Дамы, не забывайте про вино! Оно отменно! Давайте же, Уважаемые, выпьем за Адриана да Августу Френсис! – И поднял свой бокал. Музыка заиграла вновь, обыкновенное настроение вернулось в этот зал. Моя жена отвела меня в сторонку, коситься гости перестали, но явно я не доглядел. Орван не собирался травить Графа, никто не собирался! Так что же значил этот сон мой? Неужто, начал путать я обыкновенные кошмары с виденьями?
Ближе к ночи, праздник подошел к концу и нас с Августой провели в опочивальню. Я до последнего надеялся, что свеч держать не будут, но быть уверенным ни в чем не мог. Она стояла предо мной, спиной ко мне, лицом к стене. Её обнаженные плечи дрожали. Явно, она была напряжена. Ох, как велик соблазн, но сжал я кулаки. У нас с ней уговор, а это, как никак не было обговорено. -Брось, - отводя взгляд, прошептал я, - не нужно.
-Нужно! – Коротко ответила она. – Ведь это, брачная ночь! А мы супруги. Из-за сего ненастоящего брака, в старые девы я не хочу. И лишь сегодня ночью, мы будем действительно мужем и женой.
-А ты не так скромна, как мне казалось! – Только и заметил я, а после потянул за нити в её корсете. Все не пойму, так ли я изголодался по женской ласке, или же Августа и вправду так прекрасна, как показалось мне? На утро, вся страсть и пыл, что был присущ её натуре ночью, куда-то испарился. Едва она замечала мой взгляд, лицо её выражало суровость, а стоило мне потянуть к ней руку, была по ней перчаткой, словно мальчишку, что тянется за лакомством в не нужное время. А стоит мне заговорить об том, что было, она мне затыкает рот, да начинает говорить совсем об другом.
16 августа 1865 год.
Виконтесса с утра направилась на площадь. Прослышала она, что прибыли торговые суда, со всевозможными вещами. Если бы знал я, что Михаэль прибудет так же, должно быть тоже ехал бы уже на встречу. Но мне известно, что мой друг бороздит моря соседних стран. Отец принялся за те работы, что забросил он более месяца назад. Орван, наконец покинул этот дом, поцеловав Августу в лоб, желая счастья и терпенья, пожав мне крепко руку, да наказав, племянницу его не обижать. О, Всевышний, она сама обидеть сильно может, ещё как. В милейшей внешности её кроется хищный зверь!
Из деревни охотников прибыл гонец с вестями. Я и позабыть уже успел об том, что есть у меня там некоторые обязанности.
-Мой Господин! – Кланяется едва ли не до пола. – Принес я новости вам, радостные и печальные. – Я встревожился. Неужто, произошло что-то? Ещё ужасней, если это то, чего предотвратить я так хотел. Ан нет, не то. Увидев, что я напрягся, человечишка поспешил доложить:
-Пекарша Паула разродилась в ночь на тридцать первое число. – Думается, это хорошая новость.
-Кого же она родила? – Без особого интереса спросил я. Более жаждал я другой вести, пугающее чувство не свершившегося съедало изнутри.
-Сын! – Радостно воскликнул он. – Точнее не известно, даже имени мне не сказали. Женщины вытолкали меня вон. Но вот беда! Ребенок уродился немым.
Разумеется, Августе ничего я не сказал. Сплетни обо мне ходят разные, среди них находятся и те, в которых я отцом являюсь чуть ли не племени всего. Ни отрицаю, не оправдываюсь, ибо эти действия обыкновенно вызывают лишь большее подозрение. Ей известно мало, в её мыслях, мое прошлое туманно и неясно. Предпочитает Виконтесса не раскрывать вещей тех, о которых пожалеть сможет.
-Пусть меня это и не касается, я не хочу испытывать боль, что может нагрянуть однажды из-за знания сего. – Говорила Августа, когда ненароком беседа зашла об моей жизни до её появления. Часто мы обсуждаем многое, смотря на все чистым взглядом, без преувеличений, без ненужных чувств. Спокойствие и понимание царит в сих разговорах.
Я долго обдумывал и осознал, что было бы не плохо Отцу узнать об немом новорожденном, чье имя даже не известно нам. Он пребывал в кабинете, изучая старый глобус. Граф нашел в нем некоторое очарование. Удовольствие он получает без конца, ища не существующие земли.
-Отец, карты, что на этом глобусе уже стары. – Проводя пальцем по полосам узора на софе, сообщил ему я. Это был вечер скучный. – К сегодняшнему дню известны и другие берега, другие страны… -Я знаю, сын. – Не оборачиваясь, отвечает мне Отец. – Но сие не значит, что в мире более нет тех мест, что есть вот здесь. – Он указал на самый большой континент. – Ты здесь, не потому, что географией увлекся, не так ли?
-С годами ты становишься все проницательней. – Вздохнул я. – Ты знаешь, Паула родила. Сына. – Отец кивнул. Я понимал, отчего нет удивленья. Женщина ждала дитя, а значит рано или поздно оно родилось бы на свет. Все просто, моя весть не несла ничего поразительного, до следующей реплики. – Ребенок нем. – Отец застыл.
-Ты навестишь их? – Спросил Граф погодя.
-Нет. Лишь как всегда отправлю денег, да провизии. Мне нет надобности ехать в дом, где две обиженные женщины живут. Да и теперь, когда второй мой сын родился с сим пороком, хлопот там прибавилось, не думается мне, что будут рады они гостям.
9 сентября 1865 год.
Между Отцом и Августой не прекращались пререканья с неделю. Граф настаивал, Виконтесса протестовала. Это не походило на грубые крики, о которых я задумывался по началу, только узнав, что моя жена не имеет какой-либо симпатии к художественному ремеслу.
-Прошу, уступите. Старому Графу важна история семьи. В нашей крохотной галереи присутствуют портреты Адриана, меня, да Графини Дороти. Что плохо вы видите в том, что ваше прекрасное личико будет украшать стену этого дома? – Против жалостливых речей она устоять не смогла. Отец всегда умел уговаривать. Таким образом, возле моего портрета, красуется её портрет, как моей супруги. – Когда-нибудь, там будет портрет ваших чад! – Пообещал довольный Граф.
7 февраля 1866 год.
Три дня назад, я получил письмо. Кривая капля воска без какого-либо герба и отметин, лишь на скорую руку прижатая чем-то деревянным, я полагаю рукоятью ножа, с первого взгляда выдавала принадлежность отправителя не к дворянскому роду.
Я вчитывался в строчки, в кляксы, разбирал слова. Многого я не понял, однако суть уловил. И вот уже сегодня я с распростертыми объятьями встречал Михаэля. Много лет он провел на своем корабле, на чужих землях. -Как я рад видеть тебя! – Мой друг спешил ко мне со многими мешками. Я знал, он привезет гостинцев и подарков, наверняка там дыни, сласти, украшенья. Я принял все, что он мне протянул, в обмен угостил его шикарным из обедов. – Прости меня, Адриан. Слышал я, ты женился, да вот на свадьбу твою не поспел.
-Не огорчайся, Михаэль. Не сильно опоздал, всего два года. – Мы посмеялись. - Жена моя все равно меня к себе не подпускает, будто и не муж я вовсе. Считай, особо ничего не упустил. – После, я познакомил Августу с моряком.
-Красавица твоя супруга. Как жаль, не встретилась она в порту мне ранее, не упустил бы.
-Прошу, не говори подобных вещей. Иначе я буду вынужден принять меры. – И снова мы смеемся. – Как надолго ты в Авервиле?
-Надолго, Виконт, надолго. На год, может на два. А после мой корабль вновь будет рассекать волны.
-Михаэль, у меня к тебе просьба..
Мне собрали сундуки, доверху набитые ненужными вещами. Платьев чуть ли не на всю оставшуюся жизнь. Чему действительно я рад был, сухим чернилам да перу. Дневник сей, с собою забираю.
Спустя год, Михаэль помнит об том, что согласился взять меня в плаванье. Решил я отвлечься, да вкусить жизнь, что до селе была мне не известна – жизнь моряка. Море, волны, океаны – все, что так притягивало мой взор, да пленило сознание со времен, как я себя помню, наконец, окажется столь близким, что достаточно будет руку протянуть. Все мое существо испытывает восторг и трепет. Никогда ранее я не ступал на палубу. Все происходящее слишком волнительно для меня!
Отец долго качал головой. В отличие от меня, Граф явно не испытывал того же сладкого предвкушения. Но видя мою решимость, да непреклонность, не стал отказывать единственному сыну в поездке. Тем паче, длится она будет всего месяц!
-Благословляю. – Он обнял меня, как не обнимал уже много лет. – Будь осторожен, прошу. И знай, я позабочусь об Августе. Не беспокойся, никто не обидит твою супругу. – Как раз таки всяческий интерес к Виконтессе я утратил. Словно мальчишка, увлекшийся новой забавой. На старых солдатиков глядеть уже тошно. Но стоит отметить, что моя жена в последнее время, обратно же, стала проявлять ко мне внимание, а в ночь перед сим утром, попрощалась со мною, как следует. Перед воротами так же подарила мне легкий поцелуй. Моя карета готова, я отправляюсь в порт!
24 февраля 1868 год.
Погода выдалась отличной и лед практически не сковал вод. Команда судна действует столь слаженно, а сам корабль, сияет чистотой, а откуда-то все время веет приятным ароматом похлебки. Видимо знатный повар! Уже сегодня мы вышли в открытый океан. Так скоро. Волны врезаются в крохотную лодку Михаэля, но мой друг лишь с усмешкой, уверенно крутит штурвал.
Для памятки, во внутренней части, в отдаленности от поварской, все впитало запах соли, водорослей, да древесины. Скрипучие половицы, издают приятный звук под моими ногами. Иногда, поскрипывать лишь от одной легкой качки начинают. Моя каюта одна из лучших, несмотря на крохотность в просторе.
-Мой друг, ни чем не отлична твоя, от каюты капитана! – Уверял меня Михаэль. – Располагайся. Мне действительно по нраву это путешествие. С нетерпением я жду, когда увижу, что кроется за горизонтом, своими собственными глазами. Ах, что же говорить об ночном небе, что показывает себя во всей красе? В Авервиле вечные облака мешают разглядывать ночь, здесь же порывы ветра мешают небесной вате загораживать виды.
Сети судна ловят рыбы, что хватило бы на треть города родного. В тридцать один год мне довелось побыть на месте, на которое, по обыкновению дворян не допускают. На корабле, подобному этому, быть следует лишь слугам, однако, кому какое дело, до странного меня. Раз мнение сложилось, отчего не следовать ему, да не потешать глупых Господ со двора?
4 марта 1868 год.
Ох, как плохо все сложилось, ох, как плохо! Рассорится с Михаэлем, с капитаном, значит настроить против себя всю команду. Благо, не вытолкали меня за борт. Лишь заперли в моей каюте на замок. Как унизительно. Михаэль, тебе я это припомню! Еды мне приносят три раза в день, воды чаще. Все же убивать Виконта никто здесь не собирается, Граф ждет меня, Граф знает на чьем я корабле и друг мой знает, что с ним будет ежели со мною приключится беда. Ах, точно. Не поведал я ещё саму суть дела. А все случилось так:
Проснулся в часа три ночи я от громких перебежек. Свистящий шепот, лязганье мечей. Звуки недобрые, однако. Как можно тише, ступил я на половицы, хвала Всевышнему, они не заскрипели, зажег я свечку, да потихоньку выбрался из своего убежища. Скрываясь от моряков в углах, в тени, прикрывая свой мелкий огонек, добрался я до палубы, где открылся неприятный вид. Вплотную к судну нашему прибито было и чужое. «Атаковали» думал я, и вот уже хватаю меч, несусь на помощь. Но это лишь в фантазиях моих, поскольку краем глаза увидел Михаэля. Он был спокоен, отдавал приказы. Тут до меня дошло. Грабят, убивают вовсе не нас, а мы! Подчиненные капитана послушно переносили с захваченного корабля сундуки, мешки и сетки. Все делалось так тихо, но отчего на поверженном корабле никто не издает ни звука? Жуткую картину показал мне дар мой, а после обрывком услышал я далекую фразу друга, что была произнесена, пока я спал:
-Не разбудите гостя. Не нужно ему знать об этом. – Сглотнул я громко, да осознал, что друг мой верный, что так часто рассказывал мне истории о других странах, да привозил подарки из далека, никто иной, как пират. Я вышел из укрытия, не прячась, не страшась, я подошел к нему со спины. Лишь услышав писк несчастной половицы, он резко развернулся, взмахнув своим коротеньким ножом. Чудом его лезвие остановилось прямо у моей шеи. Ещё бы хоть немного и… В какой-то миг, лицо его выражало удивление, а затем, взгляд в отблесках моей свечи стал столь холодным, не причастным, равнодушным. Я был мрачен, оскорблен, обижен. Он был раздосадован, я снова видел видение. Встречи со мною, таким наивным, глупым, со своими жалкими делами, да проблемами, давали отдых изнуренному сознанию этого человека. Я был использован, стало ясно, бывшей дружбы не вернуть. Он убрал свой нож и подозвал горбатого прислужника.
-Отведи Виконта в его каюту, да запри. Не позволяйте, ему покидать покои его Светлости. – В полный голос, не страшась уже ничего, отдал приказ Михаэль. – Я сохраню тебе жизнь, Адриан, не из-за страха пред казнью, ведь в море всякое может случится. Из-за добрых воспоминаний о прошлом. Через несколько дней, мы повернем обратно в Авервиль, поблизости мы высадим тебя на шлюпке, да отплывем и более не покажемся в твоем городе. – Мои скулы сводило от желания плюнуть ему в лицо. Михаэль меня предал! Очередное разочарование! -Как давно ты пират? И для чего? – Лишь спросил я. Мне нужно знать причины, иначе как могу я оправдать его в глубине своей души, да и любопытства ради.
-С рождения, Виконт. Не всем повезло родиться в обеспеченной семье. – С призрением, сквозь зубы прошипел капитан. Так и оказался я пленником моей каюты.
Три дня назад главной моей проблемой являлась личность Михаэля, с тех пор, положение мое обрело более суровые черты. За три дня жизнь моя успела оборваться и возникнуть вновь. Словно я перерожден, словно дан мне шанс. Либо же были продлены мученья. Теперь я четко слышу слова Маи, судьбу не обмануть, она возьмет свое и все старанья тщетны. Будто кто-то, своей могучей рукою снял с глаз моих пелену, а с ушей затычки пуховые. Отчетливее, чем сейчас, никогда я не осознавал свою ничтожность. Сколько страха пришлось мне пережить за эту ночь!
Наше судно описало приличных размеров круг, мне вновь принесли еды. Ужин представлял собою скудную чашку с вареной рыбой да куском черствого хлеба. Отужинав, отдал я посуду юнге. Тот оглядевшись через плечи, кратко мне сообщил:
-Ветер сильный, волны высоки. Привяжите себя к кровати, ежели не хотите свалиться с неё посреди ночи. – И убежал. Паренек то может и добрый из себя, да явно обыкновенным умом обделен. Чем же мне себя к кровати то привязывать? Простынями? Но к совету я прислушался. Зная, что от буйных вод, в корабль проникает влага, я запрятал сей дневник, перо, чернила в небольшой, деревянный чемодан. Он был плотным на проверку. Какое счастье, он так и не пропустил течи. Лишь пара капель размочила листы.
К полуночи, гром и молния за моим окном пытались устрашить меня. Действительно, судно сильно кренилось, трещало. После очередного громыхания, оглох я на мгновение, да потерялся во времени, аж не успел понять, когда и кто открыл мне двери. Замок валялся неподалеку, а я схватив свой чемодан, ударяясь плечами, направился к палубе.
Я слышал крики, что иногда затихали на фоне грома. Людишки бегали по судну в разные направления, кто с веревками, кто с остатками рухнувшей мачты. В нас попала молния, все что успел понять я. Моряков охватила паника. Большая волна неожиданно толкнула судно в бок, отчего то предсмертно затрещало. Я видел, как трещиной расходится палуба, а в появившийся разлом, визжа, падают повар да несколько других старых подчиненных. Юнгу я заметил мигом позже. Несчастного придавили обломки, лишь несколько, достаточно сильных мужчин, способны бы были вытащить мальчишку, но и его море поспешило забрать себе со следующей волной. В последнем ударе молнии, увидел я Михаэля. Тот гордо стоял у штурвала, держась за него крепчайшей хваткой. В тот миг, он вспомнил мое давнее предсказание, в котором погибает во время шторма. Он улыбнулся, а после засмеялся в голос. А после заплакал, судорожно вдыхая воздух. Он ждал, какой же вдох станет последним. Безвыходность. Я собирался позвать его, зачем не знаю, но что-то сильно ударило меня по затылку, думается мне, это были какие-либо принадлежности повара, поскольку звон я слышу до сих пор.
Очнулся я лишь под утро. В мои глаза попало много соли и песка и зрение не спешило возвращаться. Я чувствовал, как пальцы мои сжимают тонкую ручку чемодана с дневником, с каждым мигом все сильнее. Я знал, что лежу на влажном песке и вездесущие крупинки уже расположились в волосах, ушах, в носу, да поскрипывают на зубах. Я слышал воду и шелест листвы. Я слышал голоса. Совсем близко. Я попытался раскрыть веки, сие мне удалось, но видел лишь расплывчатые пятна. Некоторые шевелились. Тут я понял – вот они те люди, и они стоят надо мною, рассматривают. Я прохрипел, прося помощи, но горло мое пересохло и даже дышать было больно. Попытался я протянуть к ним руку, однако мое тело не слушалось меня в полной мере, и не мог я даже пальцем дернуть. Я не понимал ни слова, да и на слова это похоже не было, более на мурлыканье, по интонациям их странным я догадывался, они решают, что со мною делать. Через время, меня грубо подняли, да потащили в неведомом мне направлении. Несли двое мужчин, уж больно руки сильные, один держал за ноги, другой за запястья. Думается мне, нет у них представления, как к раненным относится! Боль в затылке лишила меня чувств на некоторое время.
Не знаю, сколько уже прошло и по солнцу ориентироваться возможности нет, ведь окна в построении не имеется. Однако, должен заметить, меня поместили в приемлемый лазарет. Но вот ирония, я опять заперт. Вновь я пленник! Мои раны уже залечены, глаза промыты, а неизвестные приносят пищи, да лекарств три раза в день. Ах да, так же благовония. От них обыкновенно клонит в сон. Сам не заметил того, что нахожусь лишь в исподнем. Должно быть, когда несчастный юнец отпер дверь моей каюты, забылся я, да схватил лишь свой чемодан. К слову, его не отобрали, дозволили оставить при себе, пока, по крайней мере. Единственный кто выжил в жуткой катастрофе, тот, чья гибель произойдет не в море, я оказался в неизвестном месте, должно быть далеко от дома, кто знает, куда унес меня океан? Я пишу эти строки, потому как, ежели меня не станет здесь, может, когда-нибудь, кто-нибудь найдет этот дневник, да узнает о печальной участи Виконта. Ох, когда же все закончится?
20 марта 1868 год.
Сегодня день, когда должен был я вернутся домой, сегодня день, когда встретил бы меня Отец, Августа. Ежели бы не узнал о пиратстве, то должно быть, уже отдыхал бы с Михаэлем в нашем саду. А если бы вернулся с тем, что есть, должно быть объявил бы за его голову награду. Но капитан мертв, да успокоится его душа, да пусть злорадствует теперь, об моих страданиях, коли захочет. Ему все же легче.
Четыре дня я провел в темноте своей комнатушки, развлекая себя невесть чем. Изо дня в день одно и тоже, посему тратить остатки сухих чернил я не спешил, но рад, что красноречие мое меня не покидает.
Этим утром, вместо привычной чаши с кашей, мой надзиратель, иначе его не назовешь, явился на порог с кандалами. Одного взгляда ну суровое лицо, да на повторяющиеся жесты невежи хватило, дабы понять – день обещает быть интересным. Наконец, я окажусь за пределами этой комнатушки. Я позволил человечишке замкнуть замки на моих запястьях. Почти сразу, я почувствовал давление на кисти, да то, как трут железные оковы. Повел меня он по длинным коридорам, увешанным картинами, да со сводчатыми потолками. Всевышний мне свидетель, едва не плакал. Не думал, что буду так скучать по приевшейся изысканности. Должно быть, я был похож на филина. Крутил головой, как только мог. Но, думается, глупо выглядел я в шикарных палатах без своего платья! Оттого испытывал неописуемое счастье, что не встретился по пути никто.
Мы подошли к широкой деревянной двери. Твердолобый, да грубый страж постучал трижды, после чего громко прокричал что-то на своем. И мы вошли в просторный кабинет. Где все похоже так на все родное! Все, к чему привык я от рождения. За столом восседал некий мужчина, лет сорока. Без интереса он просматривал бумаги. Приказом, выпроводил надзирателя вон. И поднял на меня глаза. Поборол я смущенность, что испытывал от облика своего, поборол страх, пред неизвестностью, поборол вежливость, что едва не встала во главе моей речи. Предпочтение я отдал колкости, да вызову. Недовольству и злости! -Как вы смеете? Столь позорный вид, - я поднял связанные руки, - не приемлем мне. Знаете ли, кто пред вами?
-Знаю. – С явным акцентом, кивнул незнакомец. – Бежавший слуга. Раб. Мне говорили, готовится мятеж, побег. Но я не верил. Как был наивен.
-Раб? Да вы ослепли! Какой я раб? Виконт! – Он прыснул смехом.
-Какой Виконт? В просоленных штанинах? Да здесь? И как же звать вас, Мой Господин? – С ядовитой сладостью, спросил меня блондин.
-Адриан Френсис. Виконт Авервиля. – Гордо заявил я. У собеседника глаза раскрылись, брови поползи наверх. Я было вздохнул с облегчением. Даже в далеких краях, но обо мне должны слышать, пусть даже пешки, вроде него. Но в следующий миг, безымянный поник.
-Глупец! – Удар кулаком, едва не разломил дубовый стол. – Самозванец! Уж если решил взять себе имя чужое, дабы спасти свою жалкую шкуру, то знай, по крайней мере, судьбу его истинного хозяина! Адриан Френсис погиб! Потонул на корабле чуть менее недели назад. Такие вести пришли во все знатные дома, всех стран. Ежели при побеге своем решил ты получать помощь от крестьян сим именем, то глупость эта провалена с треском! Придумал тоже! – Я был удивлен, а в голове кружилась паника. Как же погиб? Вот же он я! Живой!
-Не верные вести! Кто их сообщил? – От ярого моего интереса, взятый врасплох блондин, тут же ответил, забыв о том, что для него я жалкий раб.
-Обломки прибило к нашим берегам. Некоторые тела были найдены с ними. По подсчетам, не хватало лишь четверых. Виконта среди них. Из выживших один. – Я перестал дышать. Михаэль, живучий жук, неужто выбрался и из сей передряги? – Старик Мэтью, сказал, что видел, как гибнет его корабль, как тонет кок, как моряков затягивает в пучину, как капитан сошел с ума в последние минуты. И как Френсис по неизвестным никому причинам, не производил движений некоторое время. – Я вспомнил серого, да медлительного мужчину. Он был горбат, его усы словно старые метелки, торчали в разные стороны. В силу возраста, не мог он ни полы драить, ни якорь бросить. До последнего не понимал я, зачем нужен столь неприспособленный член команды? Не думалось мне как-то, что из всех, кто был достоин выжить, выживет именно он.
-Меня огрело по голове нечто тяжелое, вот я и лишился чувств! – Доказывал я. Но невежда лишь отмахнулся. Как же доказать свою правоту? Решение нашлось сразу. – Отправьте письмо моему Отцу! Напишите, что нашелся. Пусть даже, возможно самозванец!
-Ещё чего удумал! Когда Граф узнал о гибели единственного сына, слег. Три дня он не вставал с постели, не принимал ни пищи, ни воды. Не знал никто, переживет ли немолодой дворянин утрату. Лишь сейчас он взял себя в руки. Нельзя позволить ему вновь столкнутся со столь волнующей его душу, деликатной проблемой. Ради жалкого шарлатана, волновать Графа. Ха! – Меня несказанно удивил сей факт, что Отец горевал всего три дня. Что же заставило его так скоро вернуть себе самообладание? Ведь даже по матушке он чах чуть ли не год! – Авервиль не может потерять сейчас своего Графа. Некем его будет заменить!
-Тогда.. Тогда отправьте ему одну вещь. Он её непременно узнает! – Разумееться это был сей дневник. Я понимал, затея рисковая, и ежели бы кто осмелился зло пошутить, либо же несчастным образом обронил важную эту тетрадь, потеряны были бы хранимые в ней воспоминания, да годы. Когда я стал так мыслить? Да не столь важно, ибо то, что сейчас пишу я на тех же самых страницах дневника, означает решительный отказ блондина.
-Что за вещь такая, мне не интересно. Позволяю даже оставить при себе. Только не плачь, ежели кто из своих к рукам приберет. Слышал я, среди вас, рабов несчастных, воришек не мало. Завтра же, ты отправишься на работы, как и положено. Довольно колыхать воздух понапрасну. – Усаживаясь за свой стол, строго процедил он. – Назови свое настоящее имя и прочь с глаз моих. – Занесенное перо замерло над листом желтоватой бумаги. Должно быть документ, в котором говорится об возвращении раба. Но я был упрям. -Адриан. – Видно, моему собеседнику надоело причитаться, он зло сплюнул мне под ноги, да записал как есть. После меня увели обратно в лазарет.
Здесь я больше не Виконт, здесь я чужак. Мне не доверяют, меня недолюбливают, за мной следят. Никто не исполнит моего приказа, никто не подчинится мне. Не будет больше знатных вечеров, не будет скучных вечеров. Будет лишь выживание. Меня одолевает печаль и безвыходность. Есть ли шанс, что я вернусь домой? Возможно позднее, я воспользуюсь ситуацией и все здесь обернется так, как я хочу, но пока я в подавленном настроении. Я в замешательстве, мне страшно так, как никогда не было. Моя судьба круто меняется. Мая была права – кто-то кто сильнее человека, следит за каждым шагом одаренных, да за каждую ошибку берет огромную мзду.
В крохотной комнатушке живет около двадцати немытых мужчин, в возрасте от моих лет, до глубоких седин. Без особого энтузиазма, встретили меня поникшие взгляды, давно утратившие всякую надежду на вольную жизнь. Моя кривая усмешка, да ровный шаг в сей атмосфере гнусной, явно делали из меня белую ворону! Единственное пустое ложе, что скорее напоминало пару скрепленных досок с сеном, определенно было выделено мне. Со свойственной брезгливостью, привел я сие безобразие в некий порядок, однако отсутствие всякого белья, да хотя бы сносной тряпки, делало все мои попытки тщетными.
-Шут. – С неким отвращением шептались в толпе. В грозных, раздраженных лицах читалась усталость от жизни такой, а в глубоких морщинах проглядывала боль и отчаяние. Рабы уже давно не знали, что значит быть самими собой, да не прятаться от кнута, что замахивается над их спинами. Себя же изменить я не позволю ничему. Кем был я, тем останусь. Даже сейчас любому недругу скажу в лицо – все идет как надо! Пусть ложь, зато не посрамлюсь я не перед кем. Мое томное веселье, явно злило остальных, в мою сторону фыркали, да цокали языками.
-Ведешь себя, будто не раб. – Донеслось случайным образом с койки неподалеку. – Это утомляет. – Без интереса заявил раб, моих лет. Позже выяснится, что его зовут Эмиль. – Не привлекай ненужного внимания. – Но когда же Адриан Френсис слушал советы, тем паче следовал им?
17 апреля 1868 год.
По пояс стоя в соленой воде, мы разбрасывали сети. Должен сказать, привык я уже. Работа не легкая, ибо спутанные узлы без конца рвутся, либо же путаются вокруг ног. В летние месяцы рабов заставляют ловить рыбу. В столь жаркий период, работа эта самое оно. Конечно, моя кожа уже порядком почернела. Солнце не щадит никого. Мои руки полны порезов и ран. Мозоли доказательство моих трудов. Адская боль, нужно признать. Однако, не об том сейчас. -Не радуйся так сильно. – Заслышав мою легкую мелодию свиста, произнес Эмиль. Этот паренек держится меня, но в то же время сторонится. Когда мне нужно с кем-то словом обмолвиться, он выслушает, когда же не нужно мне разговаривать, сам не подойдет. Удобный он человек, это точно. В неком понимании, нас можно было бы назвать приятелями. И эта странная дружба меня устраивает, по крайней мере, он не дает мне одичать. Ведь в местных рядах не принято болтать, а ежели случается такое, то слышится лишь ругань, брань. Порой рассказываю я ему про жизнь свою прошлую, выдавая все за сон чудной. А ведь и казаться теперь стало, что Виконт действительно лишь сновиденьем был. Он же мне в ответ про сестрицу свою младшую однажды упомянул. О Сэнди. Да не столь важно. – Наглым этим буржуям и в зимнюю пору свежую рыбу подавай. Рабам сапог теплых никто не подаст, в чем есть, в том в воду и погонят. – Примеряя на себя столь изощренное название, я, было, обиделся слегка, однако все же зарекся более зимой рыбу не есть. Ха! В моем положении эту клятву держать легко. Вряд ли когда-нибудь ещё поесть удастся что-то кроме каши.
23 августа 1868 год.
Вопреки всем попыткам Эмиля напугать меня, в холодную пору мы всеми силами трудимся в шахтах угольных. Должен сказать, уголь приемлемая замена сухим чернилам, если правильно с водою разводить. Расплывчатее выходит, да бледнее, а рука уже забыть успела, как перо держать. Да и не пером пишу я, веточкой угловатой, ибо в суматохе вечной, мелкие вещицы теряются быстро. Никому не нужны болезни, что бывает к слову часто, да уносят много жизней разом. Работать же кому-то нужно, не так ли?
Вчера Эмиль посвятил меня в свои заветные мечты. Сразу мне стало понятно, что вынашивал мой юный друг сей план давно. Казалось, продумано все до деталей, до мелочей, от времени в минутах, до точнейших движений и поворотов.
-Все будет точно, в себе уверен. Однако, груз мне не нужен. Ежели ты сумеешь бежать легко, да бесшумно – беги со мною. Ежели нет, то прости. Сэнди ждет меня уже четвертый год. Более не могу заставлять её ждать. – Редко он изливал мне душу, однако все, что мог ему сказать я, то сказал.
-Не суйся в восточное крыло. В день, когда задумал ты побег, будет там некое собрание. Более всего стражи будет там. Беги через северные ворота, по тропам в тенях. – Он был удивлен советом, но лишь кивнул. Сегодня он осуществит свой план и более его я не увижу. Либо он сбежит отсюда в далекое далеко, либо его поймают, да казнят за бунт.
5 октября 1868 год.
Я слабо верил в то, что у обессиленного раба, ведомого лишь одним желанием вновь повстречать сестру удастся покинуть это поселение. Все здесь сложено так, что каждый угол просматривается, в каждой щели горит свет и нигде не спрятаться, не скрыться. Однако же, я повторюсь, здесь все так сложено. Эмиль был прав, я с любопытством наблюдал за тем путем, которым он бежал. Все сделано лишь так, чтобы убить надежду всех рабов на всякий шанс к свободе. Все продумано на то, чтобы лишь мы сами думали об том, что нет возможности покинуть это место. И Эмиль это понял. На это, правда, пришлось потратить ему четыре года. Однако, лабиринты здесь действительно мудрены. Когда одного из нас не досчитались, каждого выводили на допрос. Меня в том числе. Некто особо услужливый, имел наглость сообщить, что с бежавшим тесно общался только я. За что и получил не один час побоев. Никогда прежде никто не смел и пальцем меня тронуть. Они переломали пару костей, да разбили лицо. Мое прекрасное лицо! Я был в гневе!
-Ироды! – Харкая кровью, выкрикивал я. – На Виконта руку подняли! – Но в ответ я получал смешок, да более сильный пинок по ребрам.
-Виконт? – Удивленно переспросил один из стражей.
-Этот с самого начала себя так величает, не придавай значения. – С явным весельем замечает второй. – Уже не первую сотню раз я слышу его нытье. Бедолага, совсем рассудком тронулся. – Нет, нет, я не Мая, мой дар ещё не тронул разум, не отравил мою душу. И правда в том, что действительно не раз я уже всем и вся пересказывал одно и тоже – я Виконт Авервиля, а здесь по глупейшей ошибке. Да разве ж меня кто слушает? Глупцы. Ох, как не хочется закончить свою красочную жизнь в подобном месте. Избитый, да ослабленный, не кормленый вернулся я к своей койке. Я продолжал повторять, что ничего мне не известно об задумках Эмиля. Не мое это дело, да и портить жизнь ему мне нет причин. Мне известно, что его я больше не увижу, однако же я горд собой. Отец был бы доволен, ежели бы узнал о моем поступке. Да и не далее, как три ночи назад, увидел я яркую картину. Эмиль крепко сжимает в объятьях кудрявую девчушку лет десяти. Ничего, рано или поздно и ко мне придет справедливость. Вот только как долго ещё ждать? Моя нетерпеливая натура уже изнывает от оков, мое тело осунулось, а душа кричит, страдает по старой жизни.
29 декабря 1868 год.
Всевышний явно сумел различить мои неимоверные страдания, среди всех, которые ему известны. Такому неожиданному везению я не радовался никогда. Выигрыш в карты, игры в фанты – все теперь лишь детский лепет! То, что произошло чудо, иначе не назовешь. Я счастливчик! Я возвращаюсь домой!
Дело имело место четыре дня назад и было так все: Хотя прошел год, а старые переломы нестерпимо ноют по сей день. Должно быть по причине отсутствия должного ухода, да покоя. После жутких издевательств, более не направили меня в лазарет, а в следующий же день вновь поторопили в шахты. На ровне со всеми я тягал тележки, да копал тяжелыми чугунными лопатами. Ближе к марту произошел обвал, меня и ещё троих завалило, что вновь не лучшим образом сказалось на здоровье. Благо, быстро вытащили нас тогда, а то ведь воздуха там мало. Вновь были сломаны кости. К боли сей, я уже привычен, посему внимания не обращал, а продолжал работать. Лишь изредка будто иглы вонзаются в грудь со внутренней стороны.
Когда в очередной раз меня схватил приступ, да согнулся я пополам, отсчитывая секунды, за которые обыкновенно боль проходит, неожиданно услышал голос. Чем-то был он мне знаком. Ох, как знаком. Я покосился в сторону, где велась беседа. Но от боли глаза мои заслезились, и я лишь медленно, мелкими шажками, продвигался, опираясь на слух.
-И что же? Много в здешних местах ещё угля? Имеет ли смысл нам заключать сделки? А ежели уже через месяц запасы иссякнут? – Выспрашивал знакомец.
-Уверяю! – Здесь я сразу признал гнусного блондина! – Угля здесь ещё много. Третий год мы здесь ведем раскопки, добыча не уменьшается в объеме! Прошу за мной. Нечего нам тут долго так быть. Темно, да сыро. Вонючие рабы неподалеку. Предлагаю вам бокал изысканного вина, Господин Орван. – Это имя вырвало меня из сковавших оков боли, я бросил лопату наземь и уже бежал вдогонку. Стражи пытались меня остановить, но юрко я обходил все их попытки.
-Орван! – Выбежав из-за угла, сдирая горло, крикнул я. Вот он мой шанс! Мой путь домой! Он обернулся. До слез был я рад увидеть его усы! Он был ошарашен, удивлен. Челюсть его плавно сползла вниз. Блондин недовольно переводил взгляд с него на меня, а после достав меч, лезвием нацелился на мою грудь. Он был готов защищать Дворянина до последнего, как видно. Ха! Защищать от меня, абсурд!
-Раб, возвращайся к работе, или же.. – Ему не дали договорить. Орван не страшась порезов, ладонью опустил его оружие, подошел ко мне, да крепко обнял, будто проверяя не призрак ли? Обнял, словно сына, он потрепал меня по волосам, пошмыгал носом, облапал все мое и без того грязное лицо, смеялся. -Вон Дьюри! – Он обратился к тому самому невеже. – Спрячьте вашу саблю, умоляю.
-Но как же.. Я не понимаю. – В расстроенных чувствах прислушался к просьбе Вон Дьюри.
-Как же так! – Уже обращался Орван ко мне. – Как же так. Два года назад, тебя похоронили, мальчик мой! Весь свет оплакивал твою кончину! А все это время, ты здесь был? Какое счастье, что Авервилю срочно нужны были запасы, какое счастье! Как хорошо, что жив! Почему же не дал знать? – Серьезно поинтересовался мой спаситель.
-Я пытался, честное слово! Однако же мне не дали возможности послать и весточки! – Я зло покосился на виновника моих страданий. Тот явно все никак не мог понять, что происходит.
-Вон Дьюри! Стыд! За столь длительный срок, не признать в человеке особу знатных кровей!
-А я говорил! – Словно дитя, до того захотелось сказать мне эту фразу! Не мог я не позлорадничать, ведь все мое существо готово было пустится в пляс. Блондин долго оправдывался всеми правдами, однако же Орван только и приказал, что немедля оповестить всех об том, что вот он я. Виконт вернулся!
Ах, до чего приятно, идти по коридорам тем, где ещё вчера меня волокли, либо же тащили на допросы, либо же на новые требования к моей персоне, ибо бывало я отлынивал от положенной работы. Сегодня же все стражи насмотрели на меня другими глазами. Теперь я выше, теперь я больше, теперь я сильнее! В моих руках власть! Мне выделили шикарную комнату, меня отмыли, да как следует залечили мои раны, что до этого явно не входило ни в чьи планы. Мне вручили хорошую одежду. Изрядно износившаяся исподняя, скоро совсем на нитки разошлась бы. Щетину я трогать запретил. Таким показаться хочу.
-Через неделю мы выплываем отсюда. Сделки будут уже заключены, а все повинные в неподобающем обращении к тебе – наказаны. После мы направимся домой. К числу двенадцатому ты будешь уже на пороге своего особняка. – Я был доволен. Я попивал вино, и сей терпкий вкус сладко щекотал мне горло. Я смаковал сыры, ибо два года не ел я ничего кроме каши с хлебом. Я наслаждался чувством справедливости, ибо блондина вышлют из сего городишки, название которого даже запоминать мне не охота. Совсем скоро, буду я дома. Совсем скоро, моя жизнь вернется на круги своя! И забуду я этот год, как ночной кошмар.
