Из пепла

[Magick]

Часть 8-1 выше, это продолжение.
↑↑↑​

– Фрэнни, а ты знала, что у старых компьютеров порты нужно искать сзади?

Я сижу на полу, прислонившись спиной к стене. Тусклого света луны едва хватает, чтобы разглядеть собственные руки и тёмные силуэты мебели. Я устал, я чертовски устал.

– Норман, ты хочешь поговорить о портах в три часа ночи? – у Вандербург очень сонный и несчастный голос. – Такое чувство, что ты по уши залился чем-то спиртным… Надеюсь, это хотя бы по работе было.

– Я просто хотел сказать, что к завтрашнему дню закрою дело сестричек. Жду отчёты от аналитиков, но уже и так понятно. Они не Феникс.

– Ты всё сделал по-своему, – Вандербург констатирует и без того очевидный факт. – Я так и знала.
​

– Поэтому оставила дежурить ночью команду аж из четырёх аналитиков? Во главе с нашей суперзвездой Энди?

– Ну-у, у меня не такие широкие полномочия, чтобы вытащить Эндрю Эшмора из тёплой постельки. Я попросила Вински. Но как ты сообразил, что это я?

– Фрэнни, я замечаю, когда мне кто-то помогает, – никто не видит, но я всё равно закатываю глаза. – Обычно там полтора человека дежурят, которые возятся со скоростью залипших в варенье мух. А тут внезапно Энди и его команда в полной боевой… Ноут-1, ноут-2… Они как долбаная штурмовая группа, только на креслах с колёсиками!

– Рада, что тебе понравилось, – голос Фрэнни немного теплеет, – но в следующий раз предупреждай. Я не могу читать твои мысли, Норман. Хотя уже немного научилась…

– Ты перестала обижаться?

– Скажем так, я увидела здравое зерно в твоих рассуждениях. И ты бы всё равно нарушил любой мой приказ, так что я решила немного помочь.

– Значит, перестала обижаться?

– Это другое, Норман, – Смотрящий, какая же она сложная! – Ты очень подло повёл себя в истории с Себастьяном. Мне неприятно, что ты собираешь на меня и моего брата компромат.

– Да не собираю я на тебя ничего, Фрэн. Что за паранойя? И брата твоего не трогаю, хотя, видит Смотрящий, он некомпетентный идиот.

– Тогда зачем ты расспрашивал Себастьяна обо мне? – я уже и забыл об этой маленькой шалости, вот только Фрэнни до сих пор помнит.

– Просто было интересно. Я любопытный. Ты правда хотела со мной подружиться? Когда мы учились в академии.

– Да, Норман. Мне сложно заводить друзей. В школе ребята «дружили» со мной только потому, что я заучка и всегда делаю домашку. В академии примерно так же. Людям никогда не интересна я сама, а только мои характеристики. Вандербург хорошо стреляет? Зовём к себе в команду. Вандербург может объяснить сложный пункт в уголовном кодексе? Круто, теперь мы лучшие друзья. Вандербург решает тесты быстрее всех? Давай, Фрэнни, реши и мой тест, раз ты такая умная.

– Фрэнни, я не думал…
​

– Мне показалось, что ты другой. Ты не пытался примазаться к моим успехам как остальные. Тебя они бесили. Ты конкурировал со мной и в какой-то момент я подумала, что это могло бы стать началом отличной дружбы… Но не вышло, да. Ты действительно другой, Норман. Но ты лишь новый тип недруга. Независимого и с очень сомнительными мотивами.

– Не драматизируй, Вандербург. Иногда у нас получается работать вместе. Ты бываешь полезна.

– Типичный комплимент в духе Нормана Эррингтона, – она смеётся. – Вот что, я организую для тебя и Лэндона несколько выгодных. Выспись наконец, а то на тебя больно смотреть. И слушать так же больно.

– Нам больше нечем заняться? Там ведь ещё пара девушек в списке…

– Мы их уже вычеркнули. Джейд Розу отфильтровал аналитический отдел, а Кенди Бер – агент-стажёр Эс-эр-три-два-зед.

– Это ещё кто? – никогда не слышал про агента с кодом SR32Z.

– Проверяю. Ого! Ты не поверишь, но это сестра Кэннера… И тут куча данных. Наша девочка пропылесосила все устройства в доме сестёр Бер. Прямо твой стиль.

– Умная девочка… Но, чёрт возьми, Фрэнни! Шестнадцатилетний агент, засланный в школу? Действующий эффективнее взрослых мужиков. Что за долбаный сюр? Мы же не в фильме про подростков-супергероев.

– Мне ничего про это не известно, Норман.

– Я уверен, у неё есть модуль, причём какой-то очень модный.

– Ты же в курсе, что личные телефонные разговоры могут тоже прослушивать?

– Наплевать. Я хочу, чтобы меня перестали держать за идиота и раскрыли полную информацию о тех, с кем мы работаем.

– Тебе нужно выспаться, Норман. Вот что тебе точно нужно. Когда вернёшься, организуем для тебя собеседование в школе.

Точно, на должность библиотекаря, как я мог забыть. Контора не даёт нам готовые работы, ведь нужно сделать процесс максимально приближенным к реальности. Поэтому мы «ищем работу» и «ходим на собеседования» как все обычные люди. Сейчас, к примеру, я в стадии поиска. Но совсем скоро придётся вскакивать в восемь утра. Ненавижу.

Но ладно. Библиотекарь так библиотекарь. Заодно гляну на нашего вундеркинда Сару.
​

 

[Magick]

Саундтрек

Вот он я в своей жалкой квартирке в Эвергрин-Харбор, наслаждаюсь первым настоящим выходным. Валяюсь на кровати, считаю пятна и трещины на потолке. Мне нужно навестить Сид и тётю Дэль, но пока ни одна клеточка в моём теле не желает двигаться в направлении заданных целей. Я потратил слишком много сил на сестричек Новосельских. Впустую, какое разочарование. Я устал.

Фрэнни подтвердила, что их дело официально закрыто. Команда Энди Эшмора так ничего и не нашла. Неназванный агент ФБР – верно, у них есть свой человек под прикрытием, а то и не один – подтвердил мои выводы. Вински нас похвалила и дала выходные. Победа ли это? Вряд ли, скорее краткая передышка перед новым боем.
​

Кто-то стучит в дверь. За те годы, что я живу в квартире, я так и не обзавёлся звонком и табличкой с номером. Зачем? Ко мне никто не приходит просто так, кроме милых ребят из «Свидетелей Смотрящего», а для курьеров можно оставить инструкции.

Я – желе, нужна ложка, чтобы соскрести меня с кровати. Стук раздаётся снова, весьма настойчивый. Ругаюсь, принимаю вертикальное положение, ползу открывать. Очень хочу увидеть кого-нибудь из «Свидетелей», чтобы выместить на нём накопившуюся злость.
​

На пороге моей квартиры стоит Камилла Уортингтон.

– Ну у тебя и видок, – комментирует она, осматривая меня с головы до ног. – Только что восстал? Ты вроде не Смотрящий, чтобы так делать.

– А ты не продавец священных текстов, чтобы стучаться в чужие квартиры.

– Откуда ты знаешь? Могу тебе что-нибудь продать, запросто.

В этом я даже не сомневаюсь. В прошлый раз я чуть было не купился. И вот она снова передо мной в один из самых паршивых моментов моей жизни. Похоже, такое свойство есть не только у Фрэнни. Камилла, за что? Что ты вообще здесь делаешь?

Последний вопрос я задаю вслух.

– Пришла к тебе в гости, – девушка проскальзывает в квартиру под моей рукой. – Думаешь, тебя так сложно найти и выследить? У моего однокурсника есть слитая база адресов. Оказывается, ты тоже заказываешь еду на дом, как все обычные люди… Потом я наняла расторопного парнишку на сайте «SimDo», чтобы он проследил за квартирой и дал знать, когда ты появишься. Я всегда добиваюсь своего, ты же знаешь.

– Я не про то, как ты это сделала технически. Как люди находят других людей – я имею некоторые представления. Зачем ты меня нашла?

Закрываю за Камиллой дверь, и теперь она внутри моей квартиры.
​

– Ага, ты спрашиваешь о мотивах, – она крутит головой по сторонам с видом ребёнка, который попал в магазин игрушек. – Я не пропускаю интересные вещи, которые попадают в поле моего зрения. Ты – вещь интересная и многообещающая, хочу взглянуть на тебя поближе, изучить, узнать. Только и всего, не сопротивляйся. Хотя ладно, сопротивляйся. Так даже интересней.

– Только и всего, – эхом повторяю я. – Единственное, чего я сейчас хочу, – чтобы ты свалила обратно в свою музыкальную гостиную.

– Не хочешь, – оценивающий взгляд Камиллы скользит по мне, задерживаясь на глазах, губах и почему-то на подбородке. – Пока ты от меня бегал, я всё обдумала. Ты из хорошей семьи. Объединив наши активы, мы многое сможем сделать. Вместе мы будем непобедимы.
​

Нет, это точно зародыш тёти Аделины. Когда эта милая маленькая куколка превратится в бабочку, она будет яркой, прекрасной и роковой. Мне нужно поскорее уносить ноги. Но я стою и ползаю глазами по её телу. Уверен, она специально так оделась. Бабочка, которая сама охотится.

– Власть, власть, власть, – зеваю, – общественное признание, превосходство, ещё больше власти… Нет, не интересно, Камилла.

– Уверяю тебя, эти игры весьма увлекательны. Я покажу тебе свой мир. Тебе понравится сидеть на его вершине, рядом со мной, и бросать камешки вниз, на крошечных копошащихся людей.

Жесть. Она хочет сделать из меня моего отца. Да я и так не самый хороший парень. Я лгал, воровал, шантажировал, торговал информацией. Не хватало ещё пробить новое дно.

– Проваливай, Камилла.
​

Вместо этого она продолжает ходить по комнате. Трогает мои вещи, что-то спрашивает и комментирует, заглядывает в шкафчики на кухне и даже в холодильник. Находит банку с «Нутеллой»… Смотрящий, она ест мою «Нутеллу»!

Ей смешно. Она играет, и я не могу её ни в чём винить. Мне нравятся такие девушки. Нет, не так. У меня крышу от них сносит. Я подумываю о том, чтобы выставить её силой. Она маленькая, и я вполне смогу дотащить Камиллу до двери. Но прикасаться к ней ещё хуже, чем просто рассматривать. Я, конечно же, хочу к ней прикасаться. Поэтому на всякий случай прячу руки в карманах.
​

– В обычных обстоятельствах я бы тебя помучила и заставила меня добиваться, – теперь она ходит вокруг меня, сужая радиус с каждым новым кругом. – Свидания, цветы, серенады под луной. Шучу, никаких серенад. Уверена, ты отвратительно поёшь. Тебе нравится опера?

– Нет.

– Хорошо, мне тоже. Вот видишь, у нас есть что-то общее.

– Очень мило, Кэм. – радиус становится совсем уж крошечным и непристойным, она задевает мои выставленные локти, когда проходит мимо. – Что дальше?
​

– Представь, что мы уже сходили на несколько свиданий, – Камилла останавливается напротив меня, достаёт мои руки из карманов и размещает их у себя на талии. – Включаем быструю перемотку до самого последнего свидания. Ты проводил меня до дома… Нет, постой. Это я тебя проводила. Ведь мы сейчас в твоей квартире. Мы поцеловались там снаружи…

– Но мы не целовались, – я сдвигаю руки ниже и ещё ниже, она не возражает.

– Легко исправить, – Камилла быстро клюёт меня в губы и хохочет. – Так вот, мы поцеловались. Максимально глупо и неловко, как подростки. Потому что мы влюблены друг в друга и сильно стесняемся. Ты предложил пойти к тебе…

– Ты предложила пойти ко мне, а я согласился, – поправляю я и пытаюсь расшифровать, почему мы внезапно начали стесняться. – Ты у нас руководишь сюжетом.

Но я очень занят, лапая её за задницу, поэтому расшифровка идёт туго.
Я должен стеснительно это делать? Наверное, Камилла решила задействовать стандартные киношные клише. Интересно, на кого она учится? Я бы сделал ставку на режиссёра-постановщика.
​

– Ладно, я предложила пойти к тебе домой, – легко соглашается Камилла, стягивая с меня футболку. – Ух ты, у тебя тоже есть шрамы. Мне вот этот нравится! Откуда он?

Она гладит пальцами длинный бледный шрам у меня на боку. Мне щекотно, приятно, хорошо. Мурашки бегут по телу. Возбуждение накрывает меня с головой. Я снова чувствую себя живым, какое внезапное открытие. Чтобы перестать чувствовать себя трупом, мне просто нужен был секс? Что, вот так примитивно? Да ладно!
​

Мой шрам такой же уродливый, как и тот, что у неё на щеке. Я окончательно сдаюсь и делаю то, чего давно хочу – глажу и целую её шрам. Стоило спросить разрешения, знаю. Люди по-разному относятся к своим изъянам – кто-то гордится, кто-то ненавидит. Камилла точно из первых. Её дыхание учащается, она прижимается ко мне ещё ближе. Её рука скользит вниз от моего шрама. Вспоминаю, что мы даже толком не поцеловались. Но мне приятно, я не против такой последовательности действий.

– Я выпрыгнул в окно, – шепчу ей на ухо не самые романтичные признания. – У меня в боку застрял огромный кусок стекла.

– Было больно? – она мечтательно закусывает нижнюю губу, будто услышала лучший в жизни комплимент.

– Потом да. Очень. Когда адреналин перестал работать.
​

Под байки из моей стрёмной шпионской жизни мы избавляемся ещё от пары деталей гардероба. В основном со стороны Камиллы. С меня уже особо нечего снимать, кроме штанов и нижнего белья. Без туфель на высоких каблуках Камилла становится совсем маленькой. Она такая худенькая, что я могу обхватить её талию одной рукой. Самая миниатюрная девушка из всех, что у меня были. Весьма интригующе.

– Норман, мне сейчас на голову свалится какой-нибудь твой хлам, – жалуется прижатая к шкафу Камилла. – Может, лучше на диване?

Шкаф и правда опасно трясётся, а мой кубок со школьной олимпиады по химии – прямо над головой у Кэм. Не за победу, а за участие. Интересно, что скажет Эф-Джей, если его сестру прибьёт столь заурядный трофей? Что я мог бы постараться и выиграть?

– Там точно не надо, – я отодвигаю мисс Уортингтон подальше от её предполагаемого убийцы. – Диван только с виду крепкий. Я уже два раза приклеивал правую ножку. Нас двоих он точно не выдержит.

– Я куплю тебе новый, – она тащит меня за руку в спальню. – Это точно кровать? Какая-то странная.

– Кровать как кровать, – пожимаю плечами. – Свою функцию выполняет.
​

Эта дурацкая пауза оставляет слишком много пространства для размышлений, сомнений и отступления на исходные позиции. Я почти готов вернуться в гостиную за футболкой и выставить Камиллу за дверь, выкинув вслед за ней её шмотки. Возможно даже швырнув в неё моим чёртовым кубком. Это она всё заварила, а идиотом чувствую себя я.

Я делаю шаг назад.

– Эй, всё хорошо? – Камилла видит моё замешательство. – Иди ко мне. Мне тоже немного… странно. Всё происходит слишком быстро, да? Вообще-то я никогда так не делала.

– Ты совсем отбитая, я уже говорил?

– Приму за комплимент.

Она делает шаг вперёд и обнимает меня. Только Рафаэлла знает, как сильно мне нравятся обнимашки. Ведь в тринадцать в этом не так стыдно признаваться, как в тридцать.

Я крепко прижимаю мисс Уортингтон к себе. Она задирает голову вверх и целует мою нижнюю губу. Потом кусает. От этого у меня повторно сносит крышу, и я перестаю о чём-либо думать.

***
​

Впервые за долгое время мне по-настоящему хорошо. Мы валяемся на моей «это точно кровати». Камилла забрала себе мою футболку в качестве охотничьего трофея. Я бы предпочёл не видеть никакой одежды в радиусе ближайшего километра, но мисс Уортингтон, оказывается, холодно.

– Как ты не мёрзнешь? – она прижимается ко мне, обхватывая холодными руками и ногами.

– Я не очень понимаю, как ты мёрзнешь. Здесь же тепло.

– Ты отодвинулся, и мне стало холодно.

– У меня затекла рука… и мне нужно немного личного пространства.

– В следующий раз предупреждай, когда тебе потребуется личное пространство, а не молча укатывайся на другой конец кровати. Тебе всё ещё нужно личное пространство?

– Нет, – качаю головой, – сейчас я снова хочу обниматься и чего-нибудь ещё…

– Стой, – Камилла отпихивает меня, – есть важные новости, пока не забыла.

Мне не нужны никакие новости, тем более важные. Тем более сейчас. Я предпочёл бы жить вообще без новостей. В блаженной тишине.

– Ладно, я слушаю.

На самом деле не особо слушаю. Я закрываю глаза и представляю всякие грязные вещи, которыми мы займёмся, когда Камилла перестанет болтать. Я хочу попробовать пару новых штук и выяснить, что из этих штук ей нравится. Может, все сразу? Я очень надеюсь.

– Ты идёшь со мной на свадьбу твоего дяди, – её «со мной» звучит очень по-собственнически. – Больше никого не приглашай.

Вот чёрт, уже слушаю. Какая ещё свадьба?!

– Кэм, примерно любой мой дядя – убеждённый холостяк с гигантским стажем. Который из них сбился с пути?

– Понятия не имею, – она перекатывается на живот и болтает в воздухе ногами, как долбаная Лолита. – Про свадьбу я узнала от Лео. Он – друг жениха.

– Смотрящий, как Лео Эйнсли может быть другом моего дяди? Я сам познакомился с Лео всего несколько дней назад…

– Никак. Лео нужен был предлог, чтобы снова повидать Рафаэллу. Обычно он держится в стороне от шумных сборищ. Его собственная свадьба была бы очень тихой и тайной… Хм, а почему тебя не пригласили?

– Тут такое дело, Кэм, – даже не знаю, как ей объяснить наши семейные драмы. – У тебя есть родственники, которые враждуют между собой? И нужно выбирать, кого из них пригласить.

– Ну, дядя Родерик терпеть не может двоюродную бабушку Саманту. Обычно их сажают на разных концах длинного стола, или за отдельными столами, или…

– В моём случае даже длинные столы не помогают, – вспоминаю, какое отвратительное действо развернулось на похоронах моей матери. – Приглашают либо склочного дядю, либо моего отца и меня. В комплекте – никогда.
​

Мысленно возвращаюсь на двадцать с лишним лет назад. И без того душераздирающие похороны моей матери превратились в жуткий фарс. После кладбища мы поехали в семейное имение.

Дядя, которого вообще-то никто не звал, начал цепляться ко мне в своей излюбленной манере «Ты и твой отец украли мою женщину». Мой отец его отпихнул, за что выхватил в лицо. В тот день я впервые стал свидетелем того, как у отца срывает резьбу.

Он повалил бывшего друга на землю и начал бить. Брызги крови летели на его рубашку, а в глазах плескалась животная ярость. Мне было очень страшно. Я пытался оттащить своего взбесившегося родителя, пока тот никого не поубивал. И в таком виде нас застала тётя Аделина.
​

Брат и сестра долго орали друг на друга на быстром, неразборчивом, эмоциональном и очень бранном итальянском. Дядя зажимал рукой разбитый нос. Отец дрожал с головы до ног и прижимал меня к себе, будто я был его последней соломинкой.

Я старался не смотреть наверх. На взрослых. Мне было стрёмно, хотелось свалить подальше от агрессивного психа, в которого превратился мой хладнокровный и безразличный ко всему отец. От дяди, который вечно ищет драки. И даже от тёти Дэль, которая наехала на нас отцом вместо того, чтобы утихомирить своего мужа.

Мой отец твердил, что защищал своего сына. Тётя твердила, что отец – животное, каким всегда и был. Из этого ада меня вытащила Рафаэлла. Взяла за руку и увела подальше от семейной драмы.
​

Мы забрались под стол, где я разрыдался на плече у Раф. С тех пор и до моих пятнадцати мы были практически неразлучны. Я обожал её, но это не было взаимным. Забавно, что к современной версии Рафаэллы я не испытываю особых чувств, но сильно скучаю по Рафаэлле-ребёнку и Рафаэлле-подростку.
​

– Норман, я… Ты можешь мне рассказать.

Я с трудом осознаю, что рядом со мной не Рафаэлла, а Камилла. В её объятиях я чувствую себе так же спокойно. Почти готов растаять и поделиться чему-нибудь глубоко личным. Но вовремя вспоминаю про Луну Виллареаль и её длинный язык.

– Просто задумался, – притягиваю Камиллу к себе и просовываю руки под её, то есть под мою, футболку. – Я к тому, что не смогу пойти, если пригласят дядю. Это испортит праздник. Мы ведь не хотим портить праздник моей семье?

– Не волнует, – отмахивается Кэм. – Я разберусь с твоим дядей и с любым, кто встанет у нас на пути. Отныне ты под моей защитой, Норман Эррингтон.

Такая убийственно серьёзная и милая, что сдохнуть можно. Начинаю опасаться не только за свои плотские желания, но и ещё и за свои чувства. Давно со мной такого не было. Лет пятнадцать.

Щекочу её костлявый бок. Камилла заливисто хохочет.

– И что ты сделаешь?

– Договорюсь с ним. Это называется деловые переговоры.

– С дядей невозможно договориться, Кэм, я уже пробовал. И даже мой отец пробовал помириться, а у него в политике и переговорах много опыта.

– У меня получится, вот увидишь, – сильное заявление, ничего не скажешь. – Так что мы идём на свадьбу, без всяких отговорок. Я хочу познакомиться с твоей семьёй. Они меня полюбят.

– Я даже не знаю, к кому на свадьбу мы идём.

– Да какая разница…
​

Действительно, какая разница? Я готов делать с Камиллой всё, что ей захочется. До меня внезапно доходит, что если отбросить сравнения с тётей Дэль, то она похожа на мою мать. Такая же весёлая, спонтанная, увлечённая и страстная.

– Норман, ты ещё хочешь обниматься и что-нибудь ещё?

Можно даже не спрашивать.

***
​

Меня будит очередной стук в дверь. Камилла не спит. Лежит у меня на животе и листает мою же книжку по криминалистике. Улыбается, целует меня в пупок. Твою ж мать. С каких пор моя жизнь стала такой приятной? И она приятная вот уже несколько часов. Подозрительно.

Камилла откладывает книгу и устремляется к двери с весьма пугающим «Я сама разберусь». Чёрт. Надо её остановить. Но я не могу это сделать, пока на мне нет хотя бы штанов.

– Норман, тут твоя горничная пришла. Что ей передать? – кричит Камилла. – Мисс, вы говорите на симлише? Сегодня убирать не надо.

У меня нет никакой «горничной», и это очень плохо. Потому что Камилла кого-то за неё приняла. Кого-то, чья внешность подходит под критерии «иностранка» и «горчичная». По версии девушки, выросшей в доме, где были самые настоящие горничные. Кого-то вроде «простой девочки из среднего класса». О нет, нет, нет.
​

Я на бегу застёгиваю джинсы и врываюсь на сцену, где уже нечего спасать. Совсем нечего. Вернее, одним своим видом я делаю всё только хуже. Из нас с Камиллой можно составить одного нормально одетого человека.

– Норман.

– Сид.

У неё на лице написано разочарование, огромное такое разочарование. Мне становится стыдно. Объясняю Камилле, что Сид – моя коллега и прошу дать нам поговорить наедине.

– Только не заставляй меня ждать слишком долго, – Камилла скрывается за дверью моей квартиры, даже не извинившись за «горничную».

Я остаюсь один на один с Сид. С минимальным набором одежды я чувствую себя крайне неловко. Мисс Чэн никогда не видела меня без рубашки или футболки и теперь разглядывает, пристально. Прямо пялится. Жесть. Она полуголых мужиков никогда не видела?
​

– Сид, можно я оденусь? – мои босые ступни начинают мёрзнуть, я переминаюсь с одной ноги на другую. – Потом мы нормально поговорим. Стоять перед тобой вот так довольно унизительно.

– Сам виноват, – категоричности в голосе мисс Чэн примерно сто процентов, а прощения и понимания – ноль. – Почему, Норман? Это из-за тех грязных вещей, которые люди делают друг с другом?

– В том числе, – не хочу ей врать. – Это приятно, Сид. Попробуй как-нибудь. Не представляю, как ты вообще без этого живёшь.

– Замечательно живу. Ты сказал, что это только одна из причин. Какие ещё?

– Тебе по пунктам перечислить? – Мне становится смешно от её попыток проанализировать всякие химические реакции в моём организме. Кто их вообще анализирует? – Она мне просто нравится, Сид. Безоговорочно нравится. Я хочу с ней делать и грязные, и чистые вещи, да и вообще любые. По крайней мере сейчас. Говоря твоим языком, у людей есть один забавный «баг»… Когда в нас бушуют гормоны, мозги отключаются. Спроси через неделю, когда меня немного отпустит.

– Бред какой-то, – хмурится Сид. – Как ты можешь хотеть человека, которого совсем не знаешь? Ты же… ты же был один ещё месяц назад.

– Я был один ещё утром. Для этого не требуются какие-то особые знания и навыки, Сид…Ты просто западаешь на человека и всё. Почти мгновенно. Это, типа, химия, а не логика. У тебя разве так не бывает?

– Разумеется нет.

– Тогда как ты поняла, что я тебе нравлюсь? Когда мы только познакомились.
​

– Прочитала твоё досье, Норман, – смотрит на меня как на распоследнего идиота. – Подумала, что ты нормальный, а не потаскун. У некоторых агентов список бывших занимает целую страницу, а у тебя – всего несколько имён. Ты в курсе, что контора раскапывает все личные контакты?

– Да в курсе я, пусть раскапывает. Мне не жалко. Но «потаскун»? Фу, что за мерзкое словечко, Сид? Я не такой.

– Такой, Норман. Моя найна* называет «потаскунами» всех, кто выпрыгивает из штанов при виде симпатичной самки на горизонте.

– Сид…

– Никаких больше «Сид». Вопросительных «Сид», просительных «Сид», требовательных «Сид», укоризненных «Сид»… Никаких! И никакого досье Ванденбург.

– Но оно мне нужно.

– Не мои проблемы, Норман.

– Я могу это как-то исправить? Мы ведь были друзьями…

– Больше, чем просто друзьями, – фыркает мисс Чэн. – Пока ты не переспал с другой девушкой.

* бабушка со стороны отца
​

– Смотрящий, я же не обещал хранить тебе верность до конца своей жизни! – я действительно ничего такого не обещал и не связывал себя с Сид хоть какими-то отношениями. – У нас ничего толком и не было. Просто немного дружеских обнимашек и твои попытки превратить это в нечто большее, но при этом не сближаясь физически. И эта… концепция ломала мне мозг. Я уважал твои особенности и никогда к тебе не лез, но мне как-то привычный, когда не нужно контролировать, куда я кладу свои руки. Я даже не знал, как к тебе подступиться… Мы, блин, ни разу не целовались! Потому что у меня щетина, потому что у меня губы потрескались, потому что звёзды не сошлись и ещё много разных «потому что»…

– Но это же не самое важное… и… я подарила тебе гигиеническую помаду!

– Чёрт возьми, нет. Это важно. Целоваться – важно.

– Ты не говорил.
​

– Очевидно же, Сид, – какая она недогадливая. – Я пару раз пытался подкатить к тебе со всем этим. Зачем мне пытаться тебя поцеловать, если, по твоей версии, для меня это не важно? Вот тебе шокирующее откровение: я из тех странных парней, которые любят всякие тактильные штуки. Я могу часами зависать в постели с кем-нибудь приятным и просто целоваться-обниматься. Можно даже без продолжения.

Надеюсь, до неё дойдёт. Пришлось рассказать самым прямым текстом, на который я только способен. Почему-то признаваться в этот Сид вообще не страшно. Это как обсуждать технические характеристики компьютера. Вот у меня такие характеристики. Пускай теперь живёт с этим.

– Нет, не очевидно, – Сид энергично мотает головой. – То есть всё это время у тебя были какие-то другие девушки?

– Э, ну… наверное, какие-то были, – пытаюсь вспомнить, что происходило со мной за последний год. – Мы с тобой давно общаемся. Весной я пару раз ездил к Джинни, это дочь того самого парня с островом. Мы с детства дружим и иногда… по старой памяти… но ничего серьёзного. По большей части я действительно один.
​

Джинни – моя вторая девушка после Раф. С ней я открыл для себя приятные, ненавязчивые и безболезненные отношения. Мы сошлись на волне одиночества, разбитых сердец и всякого такого. У Джинни были свои секреты, личные драмы и мальчики, в которых она влюблялась. Я никогда в это не лез, а она не лезла ко мне в душу. Мы просто… ну да, просто приятно проводили время у неё или у меня дома.

Её отец не возражал против наших отношений. Он единственный не перестал общаться с моими родителями после тех-самых-событий.

Папаша Джинни и сам беспечный раздолбай, который не умеет предохраняться. Дочерью он обзавёлся примерно тем же нехитрым способом, которым воспользовались мои родители. Винишко всем в помощь. Мать Джинни я даже не видел. Моя подруга/подружка по большей части жила с отцом. Отец Джинни, в целом, нормальный. Он лишь поржал, когда застукал меня с его дочкой на диване в гостиной. Сказал, что история повторяется. Шутник хренов.

С Джинни мы разорвали отношения, когда я поступил в полицейскую академию. Но это ведь не значит, что я не могу её навестить и вспомнить старые-добрые.
​

– И ты так просто мне это рассказываешь?

– Что такого? Ты спросила, я ответил. Ты наверняка тоже с кем-то… э-э-э, обнималась? – Понятия не имею, что ещё Сид делает с людьми, которые ей нравятся. – Твоё право, ведь мы ничем таким не связаны.

– Я ни с кем больше не «обнималась», Норман. Только с тобой.

Вот засада. Она бы хоть намекнула, что считает наши обнимашки – настоящие такие и полноценные отношения. Я ведь мысли не читаю. Я чувствовал себя вполне свободным, а оказывается… Всё это время я был с Сид в эксклюзивных отношениях. Жесть.

– Сид, я не хотел тебя обидеть или унизить, – пробую новую тактику. – Может, ты немного остынешь, и мы попробуем снова поговорить в мои следующие выходные? Я тоже немного приду в себя. Я не «потаскун», просто не понял тебя.
​

– Ты всё время пытаешься усидеть на двух стульях, Норман. – её осуждающий взгляд прожигает дыру у меня во лбу. – Пора вытащить один из-под твоей тупой высокомерной задницы. Я пошла, больше не лезь ко мне.

– Сид…

Она уходит. Я остаюсь стоять там, где стоял. Какого чёрта Сид Чэн решила нанести мне визит именно сегодня?

***
​

К счастью, Камилла не задаёт вопросов. Я не настолько наивен, чтобы верить, что она невинно валялась в кроватке, а не подслушивала. Скорее всего, мисс Уортингтон слышала всё от первого до последнего слова. Но я благодарен за тактичность.

Падаю на кровать рядом с Камиллой. Она стаскивает с меня штаны. Что опять? Ну ладно. Я всё равно не готов о чём-то думать.

К вечеру она всё же уходит – какие-то дополнительные занятия в универе. Мы долго целуемся на крыльце. Я не хочу оставаться один, но всё же остаюсь. Чары Камиллы рассеиваются, и только тогда до меня доходит, какую немыслимую глупость я сотворил.

Какую. Немыслимую. Глупость. Пристрелите меня.

Бонус

Аделина, двадцать лет назад.

Благодарности

Midjourney V5.2 – все картинки на обложке.

 

[Magick]

Саундтрек

Францеска Вандербург
Оазис Спрингс
Сейчас

У Фрэнни тоже был выходной, но проводить его с семьёй и друзьями казалось неправильным. Феникс разгуливала на свободе, а расследование топталось на месте. Все упорно работали, по ночам, субботам и воскресеньям, но плодов такая бурная деятельность не приносила.

Эррингтон планомерно себя загонял, пока не довёл до нервного и физического истощения. Фрэнни с трудом удалось отправить его отдыхать. Стоило бы последовать своему же совету. Но Вандербург не могла, просто не могла всё бросить и беззаботно поужинать в ресторане с Себом и родителями. Тем более, что Себ куда-то пропал с семейных радаров.

Примерно с такими мыслями Вандербург отправилась в гости ко второй парочке агентов. Разумеется, у конторы был запасной парашют на случай, если у Эррингтона и Кэннера ничего не получится. Сколько всего агентов работали над делом – большая загадка. Фрэнни руководила Эррингтоном, Кэннером, Арчером и Белл. Были ли ещё? Вполне вероятно.
​

Фиби Белл и Ремингтон Арчер изображали богемную парочку с весьма свободным и открытым браком. Который при необходимости мог вместить несколько десятков любовников. Фрэнни всегда веселили придуманные для агентов образы. Кое-кому доставались весьма нетривиальные варианты. Её Роуз – провинциальная простушка по сравнению с этим непотребным шедевром.
​

Впрочем, двум «запасным агентам» образы очень подходили. По крайней мере Рему. Он встретил Фрэнни широкой улыбкой и раскрытыми объятиями – иди ко мне обниматься, Вандербург. От Рема пахло чем-то подозрительным. Оставалось надеяться, что всё ради поддержания образа богемного музыканта. В ушах агента Арчера позвякивали многочисленные серёжки. Да и вообще он был просто неотразим.

Не сильно раздумывая, Фрэнни бросилась ему на шею. Как самая преданная фанатка его творчества. С одной стороны, спектакль для соседей, с другой…

– Фрэнни! – Арчер оторвал Вандербург от земли и крепко прижал к себе. – Вот так сюрприз. Я по тебе соскучился.

– Тише ты, – оказавшись на земле, Фрэнни поправила воротничок куртки. – Как у вас дела?

– Фиби подцепила на курсах живописи какую-то девчонку. Она танцевала в любительской балетной труппе до того, как стать нюд-моделью. Может быть зацепкой.

– Фиби подцепила?

– Ага. Некоторые девочки любят других девочек. Я предлагал поучаствовать, но меня прогнали. Только девочки.

– Оу, – Фрэнни густо покраснела, – ясно. Весело у вас.
​

– Обычная фигня, – отмахнулся Рем. – Ни дня без приключений. Моя личная жизнь никогда не была такой безумной… И я уже заколебался, честное слово. Фрэнни, забери меня из этого логова разврата!

– Вы издеваетесь, – Вандербург закатила глаза. – Эррингтон страдает из-за того, что я не соглашаюсь с его гениальными решениями, а ты жалуешься, что тебе слишком много… разврата. Эх, мальчики. И что мне с вами делать?

– Я загоняюсь в основном из-за тебя, – внезапный поворот событий. – Не знаю что ты там себе воображаешь, но я простой парень из Дель-Соль-Вэлли. Мне нравится бренчать на гитаре и одеваться, как рок-звезда на полставки. Но всё остальное – не про меня настоящего.

– Ремингтон, я верю, что ты замечательный парень, но я уже говорила, что у нас не может быть никаких отношений, кроме рабочих.

– Но при этом ты со мной с удовольствием обнимаешься…
​

– Маленькие слабости, – пожала плечами Фрэнни. – Я даже и не скрываю, что ты мне нравишься. Я не настолько, знаешь ли, лицемерка, чтобы обманывать саму себя. Да, нравишься. Нет, у нас ничего не выйдет. Мы профессионалы, Рем. Мы должны быть выше этого.

– Как у тебя всё сложно.

– Сложно станет в тот самый момент, когда я запрыгну к тебе в постель. Поверь, мне и так тяжело метаться между Эррингтоном и тобой. Один меня презирает, второй... Вински подобрала лучшую команду, как будто издевается. В моём досье всё это есть – моя история с тобой, моя история с Эррингтоном. Я честно сообщила руководству про обе проблемы. И что в итоге? Я попадаю на задание в компании своих обожаемых мужчин, – слово «обожаемых» Фрэнни произнесла с густым оттенком сарказма. – Просто потому что им нужны лучшие агенты, а вы с Эррингтоном лучшие. Уверена, нас засунули бы в одну корзину, даже если бы мы грозились друг друга поубивать. Им наплевать на наши чувства, Рем, просто наплевать.

– Может, тебе нужно, чтобы я прижал тебя к себе и как следует пожалел? – заманчиво, конечно. – Ну же, Фрэнни, сбрось свою броню и позволь мне о тебе позаботиться. Я могу приструнить Эррингтона, если он тебя достаёт.

– Он пока даже не знает, что вы с Фиби тоже здесь, – Фрэнни потёрла виски. – Эррингтону сложнее сказать, чем вам. Он же такой особенный и исключительный.

– Кому ты говоришь, я работал с ним в Глиммербруке. Ещё и засранец Бишоп с нами. Я чуть с ума не сошёл с этими перцами. Не то, что с тобой работать.

– Грустная шутка.
​

История с Ремом закрутилась, когда Фрэнни была простым агентом без приставки «старший». Вообще-то это было её первое серьёзное задание, а не просто игра в «Не путайся под ногами у опытного агента». Целью стала дочка одного из преступных воротил, милая, до боли наивная и ни о чём не подозревающая двадцатилетняя дурочка.

Вандербург и Арчеру было немногим больше. Их вымышленные альтер-эго приходились друг другу братом и сестрой. Предполагалось, что Ремингтон соблазнит дочку мафиозного босса и уговорит сливать компромат на отца. Роль Фрэнни была менее определённой – дружить с целью и помогать Арчеру. Роль агента поддержи, а не ведущего, чего уж тут скрывать.

И Вандербург помогала. Допомогалась до долгих задушевных разговоров на кухне, многозначительных переглядываний и трогательной заботы со стороны Арчера. Он каждое утро приносил для Фрэнни булочки из кафешки рядом с домом, брал на себя ночные слежки и вообще вёл себя, как самый настоящий влюблённый идиот. Очень мило, но совсем неподабающе.

До Фрэнни быстро дошло, что ничем хорошим это не закончится, и, нет, она не пошла говорить с Ремом. Вандербург поступила, как требовала инструкция N-5415 – направила рапорт своему боссу. Отношения между агентами не то чтобы запрещались, но категорически не приветствовались. Примерно такая формулировка была в инструкции.

Позже Фрэнни выяснила, что каждый первый агент плюёт на N-5415 с высокой колокольни. Даже у осторожного и скрытного Эррингтона в личном разделе нашлись пара занимательных и знакомых имён. И ровно ноль рапортов на эту тему. Аналитики просто обновили досье – и всё, вопрос закрыт. Спи с кем хочешь, дорогой Норман. Только работай.

Короче говоря, все по-тихому снимали стресс на заданиях, и никто об этом не докладывал. Кроме Фрэнни. Её творчество произвело эффект разорвавшейся бомбы. Боссы решили, что Рем занимается чем-то совсем непотребным, раз на него жалуется коллега – преследованиями, домогательствами или ещё чем похуже. Этакий сталкер-маньяк с булочками. Францеска, как всегда, попыталась исправить содеянное, но её уже никто не слушал.

Шестерёнки завертелись. Арчеру вкатили сразу несколько дисциплинарных взысканий и на год отправили прочищать голову на сеансах у доктора Лерато. С тех пор его с большой осторожностью допускали на задания с женщинами-агентами. Фрэнни готова была сброситься с моста от стыда и чувства вины.

Но даже после этого Рем от неё не отвернулся. Только посмеялся и мимоходом заметил, что это самая нелепая ситуация в его жизни. Кое-как они закончили задание и пошли каждый своей дорогой. После этого Фрэнни ещё пару раз пыталась очистить имя Рема и, кажется, стало чуть лучше, но полностью устранить причинённый ущерб так и не удалось.
​

Как же странно было обнаружить, что Арчер до сих пор готов обнимать, утешать, подбадривать, заводить нерабочие отношения и вот это всё.

– Какая уж есть, Фрэнни, – Рем очень внимательно рассматривал носы своих ботинок. – Я вообще не понял, чего ты от меня тогда отгородилась. Я ведь на тебя не обижался.

– Мне проще, когда Эррингтон бурно и громко выражает своё несогласие с моими поступками, а не это твоё джентльменство.

– Да не джентельменствую я. До меня дошло, что ты не хотела меня подставлять. До любого такое доходит… кроме Эррингтона.

– Как же ты с ним работал? Вы такие разные.
​

– Ну, он вечно пытался от меня избавиться и сделать всё по-своему. В обход меня, Бишопа, вообще всех. Но потом, в самом конце операции Биш захотел выслужиться и приказал самостоятельно брать нашего парня. Я, как распоследний зелёный новичок, забыл прихватить с собой жилет. Бишоп сказал: «Забейте, погнали так. Ничего страшного, Арч, никто тебя не подстрелит».

– Рем!.. – Францеска в ужасе уставилась на раздолбая Арчера.

– Да, ты абсолютно права. Я кретин и этот конченный ковбой Бишоп тоже. Эррингтон тоже сказал, что мы кретины… когда смог дышать и говорить.

– Рем...

– Каждый раз благодарю Смотрящего за то, что у Эррингтона такая отменная реакция. Он был в жилете и прикрыл меня собой… Но, чёрт возьми, Фрэнни никогда так не делай! Не ковбойствуй. Даже в жилете пережить выстрел из крупнокалиберной пушки очень паршиво. Очень страшно, очень больно. Я вообще не знал, будет ли Эррингтон ещё дышать. Я держал его на руках, и он, мать его, сначала не дышал… Вообще не представляю, как Норман работает после такого дерьма. Мне потом долгие месяцы кошмары снились.

– Но этого нет в твоём личном деле, ни в деле Эррингтона. Вернее, там какая-то другая версия. Что его просто ранили.
​

– Бишоп изрядно навалил в штаны, очень трясся за свою должность. И тогда Эррингтон кое-что придумал… Ты только никому не говори, ладно? Пока к нам ехали скорая и кавалерия, Биш сгонял за моим жилетом. Мы сделали вид, что он был на мне с самого начала, а Эррингтона просто подстрелили.

– Рем…

– Это ещё не всё, Фрэнни. Мне пришлось выстрелить. Привет, травма на всю жизнь и доктор Лерато.

Так вот, что должно было остаться в Глиммербруке. Ужасающая некомпетентность и безалаберность Рэна Бишопа, которая едва не привела к трагедии. Если бы не Эррингтон, который бросился под пулю… Эррингтон?! Неужели правда? Фрэнни недоверчиво покачала головой. Порой ей казалось, что Норман не способен проявлять даже элементарное сострадание. Спасение чужой жизни – что-то из другой галактики, в которую космический корабль «Норман Эррингтон» не должен был залетать. И всё же.
​

Вскоре домой вернулась Фиби, и последовал новый раунд обнимашек уже с ней. Вандербург и Белл так же неплохо дружили, как Вандербург и Арчер. Только без неловкого прошлого.

Белл знала про N-5415 и непростые отношения босса и напарника. Месяц назад Фрэнни первым делом усадила всех на скамеечку в саду и обрисовала круг проблем. С Фиби и Ремом можно было говорить начистоту, в отличие от всё того же Эррингтона. И Вандербург рассказала по пунктам.
​

Первое. На задании, кроме Арчера и Белл, есть другие агенты. Эррингтон, Кэннер, возможно ещё кто-то из «своих». Плюс некоторое количество «чужих» – из полиции и ФБР. Рем присвистнул, Фиби глубоко задумалась. Вот и вся их реакция. Никто не орал, не спорил, не проклинал Фрэнни и не вспоминал старые обиды.

Второе. Вандербург и Арчер симпатизируют друг другу, но будут держаться в рамках рабочих отношений. Белл пожала плечами – ваше дело.

Третье. Фрэнни в прошлом наломала дров с N-5415 и витаминками Эррингтона. Но больше не собирается никого подставлять и закладывать. К соблюдению правил она тоже с тех пор охладела.
​

После не самого приятного, но необходимого разговора троица направилась в бар. Скреплять договорённости крепкими напитками и жаловаться на нелёгкую жизнь агента. С приятными людьми работать тоже приятно.

Не то что с Эррингтоном. Фрэнни даже звать его на такие мероприятия опасалась. Норман испортил бы всем настроение своим скорбным видом, ведь ему всё не нравится. Люди, бары, пиво, жизнь. Ему вообще хоть что-нибудь нравится? Да чёрт его знает.
​

В полицейской академии Эррингтону нравились пончики – это Фрэнни знала совершенно точно. Ещё ему нравились избалованные девочки из богатых семей, вроде мисс Виллареаль. Луна забирала Нормана с занятий на своей неприлично дорогой машине. Прямо как фильмах: парочка отчаливала в закат под завистливыми взглядами кадетов-однокурсников. Норман шутил, что подцепил богатую любовницу и строил из себя простого мальчика из рабочего класса. Фрэнни с самого начала знала, что что-то тут нечисто. И личное дело Эррингтона подтвердило догадки.

Фрэнни нравилось его настоящее имя – Рэмо. Красивое, певучее. Жаль, что Эррингтон от него отказался. Вандербург сильно интриговало его прошлое. Пожалуй, ни у одного другого агента досье не пестрело таким количеством странных, пугающих и противоречивых фактов. Личное дело Нормана можно было читать как книгу. Досадно, что часть информации засекретили даже от старших агентов. Фрэнни хотела знать всё. Ей срочно нужно было новое повышение.
​

Вандербург привлекали люди с неспокойными, полными событий жизнями. Если отбросить агентские дела, собственная жизнь Фрэнни была скучной, как у типичной хорошей девочки. Наблюдение за окружающими стало её маленьким хобби.

Пожалуй, Нормана можно была поставить на первую строчку в сомнительном топе «Ни дня без происшествий». Он вечно во что-то влипал, нарушал правила, задевал сокурсников и скандалил. Фрэнни наблюдала за бушующим Эррингтоном со стороны, и это было… захватывающе. Когда он ураганом пролетал мимо, Вандербург едва не сбивало с ног.

Она опасалась подходить слишком близко, но помечтать в сторонке никто не запрещал. И там, в мечтах, они становились друзьями, а потом и чем-то большим. Фрэнни представляла, как Норман однажды подойдёт к своей «подруге» и пригласит в кино. На последнем сеансе, в полупустом зале, они будут самозабвенно целоваться и никто не вспомнит, про что был фильм. И так далее в духе романтических книжек, которыми в то время зачитывалась Францеска.
​

Конечно, реальный Норман не подозревал, что творит его воображаемый собрат. Реальный смотрел на Фрэнни из-под нахмуренных бровей, зло и обидно шутил, бил в полную силу на тренировках. И Вандербург била в ответ. Тоже со всей силы, регулярно оставляя на Эррингтоне следы своей тайной и странной привязанности – синяки и ссадины. В конце концов их перестали ставить в пару на тренировках, да и вообще где-либо. Фрэнни вздохнула с облегчением.
​

Странно, что сам Норман не замечал, что между ними происходит нечто не совсем здоровое. Ведь желание разбить ближнему нос лежит за гранью общественно допустимого поведения. Или для Эррингтона агрессия в порядке вещей?

В любом случае, Фрэнни повзрослела и переросла свои юношеские фантазии. Эррингтон по-прежнему был интересным персонажем, но не в том самом смысле. Уже нет. Рем пока держался в топе людей, от которых захватывало дух, но и эту фантазию следовало отправить на покой. Рано или поздно. Работа и личное должны идти разными путями.

***
За болтовнёй с Арчером и Белл – по работе и не по работе – день пролетел незаметно. Фрэнни засобирались домой, когда за окном стало темнее, чем в её чашке с чаем. Ремингтон с хитрым видом настаивал на «дружеской ночёвке», но на такую примитивную приманку Вандербург попадаться не собиралась, и Рем остался грустно стоять на крыльце.
​

На автобусной остановке Фрэнни вытащила телефон и набрала Эррингтона.

– Фрэнни, ты не отстаёшь от меня даже во время отпуска? – Норман редко здоровался и ещё реже говорил что-то приятное, классика жанра. – Но вообще-то я и сам хотел тебе позвонить.

– Ты мне?

– Угу, но не зазнавайся там, принцесса Вандербург. У меня возникла проблема.

– Я должна спросить «Чем тебе помочь, Норман?»

– Да, это ожидаемый ответ в духе Францески Вандербург. Так что давай спрашивай, не разочаровывай меня.

– Я не стану тебе помогать, – с годами Фрэнни научилась не давать преждевременных обещаний, – пока не выясню, в чём дело.

– Это, м-м, личное, Фрэнни. Ты к этому отношения не имеешь, но ты мой босс и должна быть в курсе событий. Наверное.

– Моя информация тоже отчасти личная, отчасти по работе. Ты имеешь к ней отношение.

Пришло время рассказать Норману про Фиби, Рема и всё остальное. Сколько можно бегать от сложного разговора?

– Заинтриговала, – хмыкнул Эррингтон. – Прозвучит странно, но ты не хочешь пересечься где-нибудь до начала работы?

– Ты на что-то намекаешь, Норман?

– Да блин, Фрэнни, не тормози! Пошли в парк уточек покормим и поговорим. Неофициально.

– Уточек нельзя кормить остатками человеческой пищи, Эррингтон. Уточки от этого болеют и умирают.

– Ну ты и зануда. Про уточек и парк я условно… Хочешь я покажу тебе одну из наших свалок в Эвергрин-Харбор? Я их всем показываю, даже лордам.

– Да ты романтик, – Фрэнни пожалела, что столь интригующее предложение не поступило лет десять назад. – Как насчёт…

– Ты достала со своей разборчивостью, Вандербург, – как же раздражала эта его манера перебивать и торопить. – Где ты сейчас? Я тебя подберу и там придумаем.
​

– Погоди, ты прямо сейчас собирался кормить уточек или лезть на свалку?! – ничего безумнее в своей жизни Фрэнни не слышала. – В ночи? Парки вообще-то на ночь закрывают, уточки спят, а на свалках опасно даже днём.

– Ты трижды зануда. Кого останавливают заборы в парках?

– Меня, к примеру.

– Вот жесть. Ты ещё скажи, что по крышам никогда не лазала.

– Никогда.

– Бедный-бедный ребёнок, который никак не развлекался в детстве. Ладно, Францеска Унылая, откуда тебя забрать?

– Я ведь даже не согласилась, – похоже, её мнение никого не интересовало. – Из Оазиса, я скину координаты.

– Буду у тебя минут через пятнадцать. Можем просто покататься по пустынным улицам.

– Эррингтон, я не хочу с тобой «кататься» и нарушать скоростной режим. Видела я твою коллекцию штрафов. Часто ты так «катаешься»?

– Иногда, когда нужно голову проветрить. Сейчас вот надо.

– Не расшибись там и не сбей никого.

Бонус

Благодарности

Midjourney V5.1 – картинка на обложке.
alerion – за Old summer villa (я немного поменяла гостиную и экстерьер).
Katesimblr – за Polizeiwache.
seizeco – за seize_cinemacollab.
Rebouks – за The Lucky Whisker.

 

[Magick]

Саундтрек

Сара Кэннер
Сан-Секвойя – Коппердейл
Сейчас

Саре нравилось разбивать яйца и наблюдать, как они растекаются по сковороде, а потом начинают слегка подпрыгивать на масле. Хотелось добиться идеального результата, чтобы желток оказался ровно в центре, а не слева или справа. Может, у этой задачи есть математическое решение? Пока агенту-стажёру SR32Z не удавалось достичь желаемого совершенства, действуя обычными способами.
​

Сара сложила губы трубочкой и подула на желток, застывший чуть левее, чем ему следовало находиться. Тот не сдвинулся ни на миллиметр.

– Тебя здесь быть не должно, – сказала Сара упрямому желтку.

Ответной реакции не последовало. Девочка пожала плечами и выкрутила газ на максимум. Пусть теперь попляшет и как следует поджарится, неразумный жёлтый слизняк.

– Па-а, завтрак через десять минут! Яичница, бекон, тосты, кофе и апельсиновый сок!

Лэнс прокричал со второго этажа нечто неразборчиво-одобрительное. Когда у матери случались внезапные ночные форс-мажоры, домашнее хозяйство становилось заботой Сары. Вернее, так сложилось исторически, после нескольких сожжённых или наоборот полусырых порций блинчиков авторства Лэнса Кэннера. У брата рулить хозяйством получалось чуть лучше, чем у отца. Но никто не мог сравниться с Сарой.

– Па-а, десять минут прошли! – разумеется, за это время отец успел потеряться в своих мыслях, важных мыслях о важных вещах. – Завтрак на столе!
​

Лэнс бодро сбежал вниз по лестнице, одетый в формальные чёрные брюки, пижамный верх и тапочки. «Доброе утро, котик», – рассеянно обронил отец, клюнул дочь в щёку и сел не тот стул. На место Сары, а не на своё. Девочка тяжело вздохнула и поменяла местами тарелки. И как отец всё время умудрялся выбирать не то место за столом? Никакие ухищрения и перестановки не помогали упорядочить этот хаос. Сара даже пробовала расставлять таблички с именами, но разве Лэнс на них смотрел? Эх.

– Котик, мне нужна твоя помощь, – девочка решила, что он снова что-то потерял. – Ты умеешь завязывать галстук? У меня сегодня совещание с важными шишками.
​

Отличный, конечно, вопрос для шестнадцатилетнего подростка. На мгновение Сара почувствовала себя тридцатипятилетней домохозяйкой, женой продавца подержанных машин, у которого обширная коллекция уродских галстуков в горошек.

– Не умею, но посмотрю на Симстьюбе, – пообещала Сара.

– Во имя священной симметрии! Там и такое есть?

– Конечно, пап. Там всё есть. Думаешь, как я научилась жарить «Идеальный утренний бекон»? Я подписана на канал одной девушки, вафельной_минди. Она учит девочек-подростков всяким бытовым штукам.

– Бекон и правда вкусный, – согласился отец.

– Эм-м, пап, ты только не уйди на работу в тапочках, как в прошлый раз. Сразу надень рубашку, носки и ботинки, как закончишь с завтраком. А я разберусь с галстуком.

– О, точно, тапочки. Тапочки на рабочем совещании не комильфо, да, котик?

– Ага.

– Как у тебя в школе дела?

– Хорошо, пап, – в школе действительно всё наладилось. – Я сегодня не на автобусе. За мной заедет Ирвинг.
​

– Ирвинг – это… мальчик? – Лэнс завис, и кусок бекона на его вилке тоже завис. – Напомни, мама с тобой уже говорила на тему того, откуда берутся дети?

– Да, пап, – Сара запросила дополнительную информацию у модуля памяти. – Это случилось два года, десять дней, семь часов и тридцать семь минут назад. Уже тридцать восемь.

– Ну и ну, целых два года назад!.. Если вам с мальчиком Ирвингом понадобится что-нибудь из аптеки…

– Блин, пап, не кринжуй!

– Не… чего?

– Не будь странным. Мы с Ирвингом просто дружим. Я не наделаю глупостей, не беспокойся.

– А-а, ну я тоже с твоей мамой сначала «просто дружил». Я понимаю, что сейчас детишки ещё быстрее растут…

С ума сойти какой он прогрессивный! Тот самый папа, который удивляется, что на Симстьюбе можно найти ролики на самые разные темы. К счастью, в этот момент в дверь позвонил «мальчик Ирвинг», и Сара убежала открывать.
​

– Утречко, козявка! – Ирв был выше Сары, этакая пожарная каланча. – Сделала домашку по биологии?

– Сделала, дам списать на перемене. Но с тебя булочки и чай в обед.

– Фигня вопрос, у нас с тобой симбиоз. Я ещё пакет твоих любимых жевательных конфет припёр. От которых язык становится синим.

– Взятки запрещены законом, Ирв. Мне нужно минут десять, чтобы собраться… Пойдём пока познакомишься с моим папой.
​

– Эй, чё за подстава?.. Ого-о кошатина! Здоровенная хреновина! Кис-кис-кис, иди сюда шерстяная жопа!

Это он заметил притаившуюся под стулом кошку Фелицию. Стоило Ирвингу подойти ближе, и пушистый комок дал дёру. Фели настороженно относилась к незнакомцам.

– Не бойся, мой папа не страшный. Пойдём, кошку ещё успеешь потискать… Да пойдём же, Ирв!
​

Сара потащила упирающегося Хантера прямиком на кухню. Смотрелись они, конечно, комично – маленькая решительная девочка и высокий недоверчивый мальчик. Отец уже закончил с завтраком и пытался мыть посуду, как ответственный взрослый, но у него не очень получалось. На чистой, по мнению отца, тарелке остался прилипший кусочек яичницы.

– Брось, па. Я потом сама помою после школы. – Всё равно он не сделает, как надо. – Лучше познакомься с Ирвингом.

– Здрасьте, сэр, мистер Кэннер, – буркнул Ирв, безуспешно пытаясь спрятаться за спиной своей одноклассницы.

– О, привет, Ирвинг. Приятно с тобой познакомиться. Ты случайно не умеешь завязывать галстук?

– У папы сегодня важное совещание с боссами, – на всякий случай пояснила Сара, чтобы Хантер не решил, что у них семейка фриков. – Я хотела посмотреть на Симстьюбе, но…

– Фигня вопрос, завяжу, – хмыкнул Ирв. – Я на папашке практиковался, когда ему нужно было в суд идти. Зря только старался, всё равно этого кретина лишили родительских прав…

– Значит ты теперь с матерью живёшь? – Лэнс внимательно посмотрел на Ирвинга.

– Со старшей сестрой. Мать… Хм-хм, она не с нами. В смысле не откинулась, а просто свалила. У неё новая семья в Дель-Соль-Вэлли. Какой-то мужик, который скалится с рекламных плакатов и торгует недвижкой, и пара новых спиногрызов.

– Ясно. Приходи к нам как-нибудь на ужин, Ирвинг. – Отец скорее напугал его таким предложением, чем обрадовал. – Мать Сары печёт потрясающие клубничные торты.

– Э, окей, – Ирв начал потихоньку отступать к выходу. – Конечно, всенепременно, разумеется… Ай!

Хантер налетел на Сару. Та в ответ пнула его по лодыжке, чтобы школьный приятель не перебрал весь словарь синонимов. Лэнс как всегда витал в облаках и пропустил маленькую подростковую потасовку.

– Ладно, пап, давай разберёмся с твоим галстуком, а то мы в школу опоздаем… Ирв, я через минуту вернусь.
​

– Не-не-не, куда это ты? – Хантер побежал догонять Сару, хотя наверх его никто не приглашал. – Не бросай меня одного.

– Постой хотя бы в коридоре, – закатила глаза Сара, которой не хотелось тащить приятеля в родительскую спальню. – Ну что ты как маленький, Ирв? Сбежал от моего отца…

– Да ты б хоть предупреждала, что с предками будешь знакомить! Твой папашка норм, но всё равно как-то стрёмно.
​

Сара показала язык и скрылась за дверью родительской спальни. Отец успел разворошить наведённый матерью порядок. Галстуки валялись на кровати и на полу, а парочка свисали напольной лампы. Да уж, Лэнс Кэннер – просто талантище. Хорошо, что Ирвинг остался в коридоре, хотя… хотя в его собственной комнате был ещё худший бардак.
​

– Ты же не соврал? Насчёт галстука. – Сара кинула Хантеру самый приличный экземпляр, который смогла раздобыть – нейтрально чёрный. – Я поколочу тебя, если соврал.

– Расслабься, малышка, я профи, – Ирвинг сверкнул брекетами. – Вообще я думал, что у твоего папашки будет галстук с Дональдом Даком или ещё какой кринжатиной. Он с этой планеты? Даже посуду помыть не может.

– Да, отец… немного не от мира сего. Весь в работе. Папа чинит машины, с ними ему проще.

На самом деле отец был учёным, скорее теоретиком, чем практиком. В конторе он руководил отделом экспериментальной разработки. То есть как руководил… Генерировал кучу полезных и бесполезных идей, зависал посреди презентаций и начинал рассказывать совершенно о другом, обливал коллег кофе, когда пробирался к своему рабочему столу. За гениальные мозги ему прощалось абсолютно всё. Мама рассказывала, что однажды отец не узнал одного из «больших боссов» и попросил того принести из вазочки ещё конфет.

– Готово! – Ирвинг парой ловких движений завязал галстук на своей шее, потом ослабил узел и снял через голову. Протянул Саре. – С тебя ещё домашка по географии на завтра.

***
Сара торжественно вручила отцу завязанный галстук. Тот просиял. Мать была бы недовольна, явись он на совещание в неподобающем виде. Наверняка её тоже позвали.
​

– Спасибо вам обоим, – Лэнс одобрительно посмотрел на почти идеальный узел, но потом помрачнел и принюхался: – Ирвинг, ты что, куришь?

– Да, сэр, – Хантер даже не стал отпираться.

– Ясно. Ещё что-нибудь употребляешь?

– Э, ну… время от времени.

– Употребляй ответственно, договорились? Не за рулём и не с моей дочерью на соседнем сиденье.

– Понял, сэр. А орать вы что ли не будете?

– Зачем? – искренне удивился отец. – Мы с тобой поговорили и всё выяснили. Ты мне не соврал. Пожалуй, тебе можно доверять.

– Э, я не подведу, сэр. Ну, мы пошли…

***
По дороге Ирвинг и Сара подобрали Юки Бер. На учебной неделе она жила у своей тётки в Коппердейле, а выходные проводила с тусовщицей-сестрой в Винденбурге. Ситуация с родителями не отличалась особой определённостью. Мать периодически мелькала на горизонте, но отцов – двух разных – никто никогда не видел. Сёстры всерьёз опасались, что им подкинут третьего сиблинга и на всякий случай держались подальше от непутёвой мамаши.
​

– Прикиньте, Джун вчера снова приходила к тётке, – Юки всегда называла мать только по имени. – Денег клянчила. Типа она исправилась и в завязке. На фига ей тогда деньги?

– Завязать с завязкой? – хохотнул Ирвинг и выпустил в приоткрытое окно колечко дыма. – Мой папашка тоже так делает.

– Хорош дымить тут! – взвилась Юки. – Как будто другого места, кроме машины, нет.

– Моя машина. Хочу и дымлю.

– Твоей сестры вообще-то. Ты ни единого симолеона в своей бесполезной жизни не заработал!

– Вы чего такие злые и кислые сегодня? – удивилась Сара. – Посмотрите, какое классное солнышко за окном.

– Пффф. Ты ещё предложи с птичками потанцевать, диснеевская принцесса. – обычно Юки довольно приветлива, но сегодня явно встала не с той ноги. – У тебя-то в семье всё норм.

– Приехали, дамочки, – Хантер занял сразу два парковочных места, но исправлять это не собирался, – выгружаемся.

– Ещё раз скажешь «дамочки», и я тебе башку оторву! – пообещала Юки.

– Окей, тогда так: малюсенькие, крохотные, карликовые мужички, выгружаемся.
​

Пришлось подождать, пока это двое не прекратят гоняться друг за другом по парковке. Мимо торопливо прошмыгнул дежурный учитель. Посмотрел на Юки с Ирвингом, посмотрел на неправильно припаркованную машину, посмотрел на Сару, которая мялась в сторонке и делала вид, что она не при делах. Вздохнул и пошёл своей дорогой. Всё-таки школа – странное место. Есть правила, но все предпочитают обходить их по широкой дуге, в том числе и учителя. Ну кому это нужно? Ловить разбушевавшихся ребятишек, ругать, вести к директору… Правильно, никому не нужно. Сами успокоятся.

Вдоволь набесившись, друзья вернулись к Саре. Хотя какие друзья? Скорее их следовало назвать «работой». Юки и её сестру больше никто не подозревал, но любой другой одноклассник, учитель, уборщик или сотрудник столовой мог быть связан с Феникс.
​

Исключить Юки из списка подозреваемых оказалось проще простого. Она сама пригласила Сару в Винденбург на выходные. Хотела похвастать домом, который достался в наследство от почившей бабушки. Дальше – дело техники. Дождаться пока Юки и Кенди заснут и по-тихому обыскать дом. Общаться с аналитическим отделом Саре не понравилось. Дежуривший на телефоне дядька дважды попросил её продиктовать код агента – сначала с использованием обычного алфавита, а потом ещё и фонетического. Пока Сара с трудом вспоминала, что она «Сьерра-Ромео-три-два-Зулу», смех в трубке становился всё громче. Оказывается, они всех стажёров так разводят. Ха-ха.

Саре было не до шуток. Приходилось прислушиваться к малейшему шороху и буквально шептать в трубку. Руки и ноги жутко замёрзли в старом, плохо отапливаемом доме, а на лбу, наоборот, выступили бисеринки пота. И тут этот дядька-аналитик с дурацким фонетическим алфавитом… Правда в конце разговора он признал, что для ребёнка Сара действовала весьма профессионально. Ребёнка, блин.
​

Пока Сара рылась в своём шкафчике в поисках учебника по биологии, у соседнего материализовался Вольфганг Манч. Он играл в любительской рок-группе вместе с Ирвингом и ещё парой ребят. То есть считался весьма крутым и популярным по меркам школьной иерархии.

– Ты Сара, да? – вряд ли Вольф забыл такое просто имя, скорее искал предлог, чтобы завязать разговор.

– Да. Привет.

– Привет.

– Эм-м, это всё, что ты хотел сказать? – Саре стало смешно от того, что он так тормозит. – Просто «привет»?

– Может, завтра я скажу тебе ещё какое-нибудь интересное слово, – пожал плечами юноша, демонстративно зевнул и напустил на себя вид полнейшего безразличия. – Короче, Кэннер, хочешь погулять со мной после школы? Только не сегодня. Сегодня у меня репетиция.

Нет? Да? С одной стороны, Вольфи вряд ли интересен конторе, да и его семья тоже. Мила Манч и трое её сыновей не похожи на сообщников Феникс или её саму. С другой стороны, Вольф – популярный мальчик и может помочь влиться в компанию таких же популярных девочек и мальчиков.

Пока у Сары это не очень хорошо получалось. Её перестали открыто дразнить – Юки сказала, что друзей Ирва не дразнят, – но разницы между Сарой и пустым местом элитарная компашка не видела.

– Хорошо, – девочка решила, что надо улыбнуться, как-нибудь по-загадочному. – Да, хорошо.

– Клёво! – просиял Вольфи, слегка выбившись из образа скучающего школьного мачо. – Тогда дай мне свой телефон. Напишу, когда будет время.

Ну да, он же такой занятой. Саре с трудом удалось сохранить серьёзное лицо и не рассмеяться. Обмен телефонами прошёл в неловкой тишине. В следующий раз нужно будет придумать темы для разговора, кроме «Привет-пока». Вот почему с Ирвом так просто болтать, а с Вольфи так сложно?
​

Ирвинг первым подошёл к Саре, на второй день её школьных злоключений. К тому моменту изобретательные одноклассники придумали как минимум пять новых прозвищ и обидных дразнилок, типа «Терминаторши». Девочка пыталась объяснить, что Сара Коннор была человеком, а не терминатором, но её никто не слушал. Маленькие злобные шакалы даже не знали сюжет бессмертной научно-фантастической классики.

И первый, и второй школьные дни Сары завершились в пустом кабинете рисования. Девочка сидела на полу и зажимала уши руками. Хотелось спрятаться от косых взглядов, шакальих оскалов, визгливого смеха и больше никогда-нибудь не слышать песенки-дразнилки. Когда в поле зрения возникли грязные ботинки Хантера, Сара решила, что он пришёл добить лежачего. Но вместо этого Ирв сел рядом и признался, что ищет пустые кабинеты, чтобы в них покурить. Курить прямо в школе? Ух. Сара была впечатлена.

Ирвинг забрался на парту, открутил крышку с датчика дыма, ловко извлёк батарейку и отсоединил какие-то проводки. Пожал плечами, типа «Чего такого? Фигня вопрос, потом верну на место». Помахал перед носом Сары пачкой сигарет. Девочка с ужасом уставилась на предложенное подношение. Что с ними делать-то? Хантер всё понял без слов и отстал со своими странными дарами. Потом они болтали обо всём на свете, а на следующий день одноклассники внезапно… успокоились и отстали. Магия да и только!
​

– Будем на связи, да? – зачем-то уточнил Вольфи. – Пока?

– Будем. Пока.

Манч убежал на первый урок, а Сара осознала, что всё это время за ней наблюдал Ирвинг. Он стоял привалившись спиной к своему шкафчику и задумчиво накручивал на палец длинную прядь волос. Злобно накручивал.

– Что?! – Сара жестами показала, что не понимает, что у Ирвинга за претензия.

– Ничего!!!
​

Хантер пнул шкафчик, отозвавшийся противной металлической вибрацией. В два больших шага подскочил к Саре и навис над ней. Девочка подумала, что у него большие проблемы с гневом и контролем эмоций. Страшно не было, скорее необычно. В крайнем случае Сара смогла бы его скрутить. Наверное… Не смотря на разницу в габаритах, на её стороне были годы агентской подготовки и тренировок. Родители даже запретили Саре записываться на карате и в прочие секции, связанные с контактными видами спорта. Чтобы лишний раз не объяснять, почему их девочка хорошо дерётся.

Но от чего взбесился Ирвинг? Он тяжело дышал и сверлил Сару своими болотно-зелёными глазами. Веснушек у него на носу было примерно штук сорок или пятьдесят.

Сара пожалела, что модули распознавания эмоций и лжи решили отключить во время недавней калибровки. По словам техников, они работали недостаточно стабильно. А жаль. Сейчас бы оба пригодились. Но если подумать самой, то что это были за эмоции? Не совсем гнев. Что-то более бурное, странное и неизведанное. Интересное. Интригующее.

– Н-ничего, блин! – теперь Ирвинг стукнул кулаком по шкафчику за спиной Сары. – Соблась мутить с Вольфи Манчем, козявка? Серьёзно?!

В критических ситуациях «МК» обострял её рефлексы, поэтому кулак Хантера летел довольно медленно. Его можно было даже поймать и остановить, при условии, что на месте Сары был бы кто-то более сильный. На тренировках у мальчиков-агентов получалось такое провернуть. Сама Сара просто уворачивалась. «МК» давал неприлично много времени для всяких уклонительных манёвров.

– Мистер Хантер, что вы тут устроили? – на плечо Ирвинга легла рука дежурного учителя. – Отличное утро, чтобы прогуляться до кабинета директора, не правда ли? Мисс Кэннер, отправляетесь на урок.

Ну вот, зачем было вмешиваться? У Сары всё было под контролем, да и Ирвинг замер на критической отметке в «до фига градусов по Фаренгейту», но дальше этого не заходил.

***
К обеду Ирвинг окончательно успокоился. Невозмутимо жевал свою булочку напротив Сары и сыпал обычными тупыми шутками. Как будто никогда не выходил из себя и не дрался со шкафчиками. Странный он тип.
​

– У директрисы на столе стоит уродская фарфоровая собачка, – поделился важным открытием Хантер. – Хотите пари? Тому, кто её сопрёт, я буду покупать булочки до конца четверти.

– Сдалась тебе эта собачка, Ирв, – Юки покрутила пальцем у виска, – но вызов принят. Сара, ты в деле?

– Эм-м… я даже в кабинете директрисы пока не была.

– Тебе нужен мастер-класс, как туда попасть? – ухмыльнулся провокатор Ирвинг. – В прошлом году мы с парнями играли на свисток физрука. Вот это был реальный челлендж, а спереть собачку – дело плёвое. И первоклассник справится.

– Чего ты сам её тогда не сопрёшь, кретин? – Юки пнула Ирвинга по ноге так, что тот едва не выронил булочку. – Я всегда знала, что ты трусишка.

– Прикидываюсь, чтобы ты почувствовала себя крутышкой.

– Пфффф. Кто первый сбежал из «дома с привидениями»?

– Сбежал потому, что никаких привидений в нём не было. Скукота!

– Идиот!

– Идиотка!

Примерно так и заканчивался любой разговор Юки и Ирвинга. Из них Сара почерпнула для себя немало подростковых ругательств и сленга. Сперва казалось странным, что друзья постоянно друг друга обзывают, но вскоре всё встало на свои места. Сара и сама начала потихоньку подкалывать Хантера. Правда с ней Ирв проявлял нехарактерную для него мягкость. Ну, кроме того самого эпизода у шкафчиков.

– Я добуду собачку, – торжественно объявила Сара. – Добуду, вот увидите.

Ирвинг посмотрел на неё долгим оценивающим взглядом. Юки похлопала по плечу. Пара сидящих поблизости ребят одобрительно загалдели. Пора было выйти из тени и показать, на что Сара действительно способна.

Бонус

Благодарности

Midjourney V5.1 – картинка на обложке.
softerhaze – за 37 Sable Square Dr. (домик поставлялся практически без мебели, так что мебель в основном от меня).
BojanaSimsYT – за Tudor family house.
peonypyxels – за Henford High.
В этой и в предыдущей главах использованы безжалостно переделенные персонажи от nickocharlie и Hades508 (бармен и проходящий мимо учитель).

 

[Magick]

Саундтрек

Вот он я в круглосуточной кафешке, куда кофейные наркоманы забредают за очередной дозой двойного эспрессо прямо посреди ночи. Идея накачаться тонизирующими средствами принадлежит Фрэнни, а не мне. Я не пью кофе по ночам, она – видимо да. Я много чего про неё не знаю, но Вандербург обещает приоткрыть завесу тайны. Интересно, о каком личном она так спешит мне сообщить? Моё личное весьма тривиально – Камилла Уортингтон.
​

– Ты устроил всё это чтобы помолчать? – Фрэнни крутит в руках стаканчик кофе. – Весьма оригинально.

– Не мешай, я собираюсь с мыслями, – я и правда не знаю, с чего начать. – Это не так просто, как тебе кажется.

– Надеюсь, ты соберёшься с мыслями раньше, чем я засну.

– Какая ты нетерпеливая, Фрэнни.

– Я просто спать хочу…
​

Она выглядит так, будто сейчас уронит голову на столик и нырнёт прямиком в объятия Морфея. На всякий случай отодвигаю оба стаканчика с предполагаемой траектории падения.

– Ладно, – я решаю сжалиться над этим сонным созданием, – у меня проблема с, м-м, личной заинтересованностью.

– Ох, Норман! – Фрэнни вздрагивает и часто-часто моргает. – Только не говори, что втрескался в одну из сестричек Новосельских. Они девушки симпатичные, но…

– Да ну тебя, Фрэнни. Они не в моём вкусе.

– Тогда кто? Больше никто на ум не приходит. Джейд Роза или Роза Джейд?

– За кого ты меня принимаешь? – даже не помню, как выглядит пресловутая Роза-или-Джейд. – Девушка не из списка подозреваемых. Это сестра одного нашего свидетеля.

– Оу. Камилла Уортингтон?

– Ну наконец-то, – готов вручить Вандербург главный приз за недогадливость. – Мне кажется, ответ лежал на поверхности.

– Я не знаю твоих вкусов, Норман. Откуда мне такое знать?
​

– Для старшего агента, у которого есть доступ к личным делам, ты поразительно не любопытна… Или ты прикидываешься? Посмотри-ка на меня, Фрэнни, своими честными глазами. Ясно, прикидываешься.

– Ну, я на всякий случай начала с подозреваемых… – Вандербург краснеет и опускает глаза. – Ладно, к чёрту! Да, я сразу подумала про Камиллу. Да, мне нравится читать личные дела. Доволен?

– Пока нет. Что мне делать с Камиллой? Я не хочу разрывать отношения, но она фигурирует в нашем деле. Я должен сообщить об этом тебе, Вински, ещё кому-то? Что там инструкции говорят на эту тему?
​

– Не инструкции, а я говорю, что ты должен заткнуться, Эррингтон, – хорошо, что я сижу, а то от таких заявлений со стороны Вандербург можно и в обморок грохнуться. – Я пока никуда не отправляла твои последние отчёты. Уберу из них Камиллу, совсем… И можешь дальше с ней встречаться, если это делает тебя счастливым.

– Фрэнни, это точно ты? Настоящую тебя похитили пришельцы и подменили этим несовершенным клоном? Так и знал, что в Оазисе по ночам лучше не гулять.

– Скажем так, я кое-что для себя поняла, – снова краснеет, да что с ней сегодня такое. – Люди придумывают инструкции, а потом сами же их нарушают. Когда находится тот единственный законопослушный идиот, который следует инструкциям, все остальные не знают, что с ним делать… N-5415 – очень плохая инструкция, Норман.
​

– Что ещё за N-5415?

– Ты не знаешь?! – нашла кого спросить про инструкции. – Она про взаимодействие агентов между собой и про взаимодействие агентов с подозреваемыми, информаторами и свидетелями.

– Как-то уж очень по-канцелярски звучит. Я такую хрень не читаю.

– Может, это и к лучшему, – Фрэнни вновь поражает меня здравостью своих суждений. – Я кое-что хотела тебе рассказать… про Арчера. Ты ведь помнишь Арчера?

– Угу, мы с Арчем работали вместе. – Пытаюсь вспомнить его дурацкое имечко и не могу. Кольт? – Он толковый, но слишком уж мягкотелый и на расслабоне. Хотя тёмная сторона и у него имеется.

– Тёмная сторона? – Вандербург хмурится. – Что ты имеешь в виду?

– У всех есть тёмная сторона, Фрэнни. Я просто слегка удивился, когда Арч внезапно вышел из образа хорошего парня… Короче, отстань от него, он в целом нормальный. Нормальный со звёздочкой, как и все мы.
​

– Эррингтон? Мне нужно знать.

– Зачем тебе, Фрэнни?

– Это связано с тем, что я хотела тебе рассказать, – она нервно теребит рукав куртки, хорошо хоть ногти не грызёт. – В общем, Арчер тоже работает над нашим заданием. Он и Фиби Белл.

Не сказать, что я сильно удивлён. Я думал об этом. Такое важное задание, и всего парочка агентов в поле? В духе конторы было бы пригнать сюда всю королевскую рать, лучших из лучших. Арчер не кажется мне такой уж суперзвездой, но Белл подаёт большие надежды. Когда-нибудь она станет старшим агентом, а то и повыше запрыгнет. Белл на задании – нормально, Арчер – ну ладно, сойдёт. У меня нет к нему особых претензий.

– Ну окей, – делюсь мнением, на которое всем заранее плевать.

– Просто «окей» и… и всё? Ты не станешь орать, размахивать руками, проклинать меня на все лады?

– Нет, считай что тебе повезло. Я наделал кучу глупостей, но при этом у меня хорошее настроение.

– Ясно. – Вандербург недоверчиво качает головой, всё ждёт, что я взорвусь и устрою представление. Нет, не сегодня. – Есть ещё кое-что, связанное с Арчером… Он мне нравится, а я нравлюсь ему.

– Да ладно? – вот это уже из серии сногсшибательных новостей. – И как вы с ним разграничиваете работу и личную жизнь? Встречаться с другим агентом… Чёрт возьми, да это непросто! Занимаетесь стратегическим планированием операций непосредственно в постели? Он твой co-pilot или ты ничего ему не доверяешь? Нет, кроме шуток… Мне интересно, как это работает.

– Эррингтон! – Фрэнни возмущённо подскакивает на своём стуле. – Я с ним ничего не делаю. Он просто мне нравится. Всё. Жирная точка.

– Не понял.

– У меня нет нерабочих отношений с Ремингтоном Арчером. Это называется ответственность, Норман. Мы несём ответственность за нашу работу, она не должна страдать от низменных желаний.

– Жесть, ты просто динамишь бедного парня? – я кручу-верчу кофейный стаканчик вокруг своей оси и не понимаю смысла её сложных схем. – Да что с тобой не так, Вандербург? Никто не умрёт, если ты перестанешь таскать на себе образ мученицы. Лично мне до лампочки, с кем ты там…

– О, я даже не сомневалась, что тебе на такое наплевать, но мне нет. Для меня важно поступать правильно.
​

– Кто вообще знает, что такое «правильно»? В моём понимании «правильно» – это не во вред самому себе.

Я вожу пальцем по липкому столу. Он весь в грязных разводах, пыли и ещё какой-то дряни. Пытаюсь нарисовать какую-нибудь картинку, получается только криво усмехающаяся рожица.

– Про «не во вред самому себе» ты сейчас пошутил? – Фрэнни фыркает, громко и язвительно. – Ты вредишь себе больше, чем любой другой человек, которого я знаю.

– Я же не сказал, что умею поступать в соответствии со своим «правильно». Я лишь считаю, что вот так «правильно». Короче, делай как знаешь, Фрэнни. Но если Арчер психанёт из-за того, что ты ему не…

– Я ему нечто?

– Не вяжешь тёплые носочки, блин! Он чувствительный парень. На нашем задании Арч сорвался и побил подозреваемого. Его что-то сильно задело, но я так и не понял, что конкретно. Биш считал, что это связано с матерью Арчера, но я не уверен. Его личное дело мне никто не показывал, так что…

– Рем не такой, нет, – Вандербург сжимает руку в кулак до побледневших костяшек. – Он не мог просто так кого-то побить.

– Да он его чуть не убил, Фрэнни! Мы с Бишопом с большим трудом привели Арчера в чувство. Пришлось припугнуть пострадавшего, чтобы не болтал. Н-да, мы те ещё ковбои.

– Не знаю, Норман. Арчер даже не разозлился на меня, когда я его… заложила.

– Ты чего?!
​

Фрэнни быстренько рассказывает мне по N-5415. Я старательно отвожу взгляд, чтобы не показывать ей мои ошалевшие глаза. Вандербург – настоящая серийная доносчица. Серьёзно, в чём её проблема? Она заложила не только меня, но ещё и Арчера, единственным преступлением которого были нежные чувства к Фрэнни. Арчера, к которому она и сама что-то там испытывает. Что за немыслимая хрень? Бедный парень.

– Теперь я понимаю, что слепое следование правилам ни к чему хорошему не приводит, – завершает Вандербург свой рассказ. – Я больше так не делаю.

– Ну аллилуйя, блин! – закатываю глаза к омерзительно грязному потолку. – Ради этого тебе потребовалось сломать жизни парочке людей? Молодец, Фрэнни.

– Мне жаль, – вид у неё такой убитый, что у меня пропадает желание её пинать. – Мне правда жаль. Очень. Прости меня.

– Вот ты сразу так не могла? – размышляю на тему того, какая она непроходимая идиотка. – Прийти ко мне и нормально попросить прощения.
​

– Нет, не могла. Я тоже не очень с людьми… особенно с тобой. Норман, мне очень сложно с тобой общаться.

Зависаю. До скандала с витаминками мы болтали друг с другом без особого напряга. Ну да, периодически я её подкалывал, но я так делаю со всеми. Неужели Фрэнни такая же чувствительная, как её ненаглядный Арчер?

– Это из-за меня?

– Скорее из-за моих личных заморочек, – Вандербург смотрит на меня чуть ли не с вызовом. О-оу, что за карта припрятана у неё в рукаве? – Ты уже в курсе про мои неудачные попытки с тобой подружиться, но всё чуточку сложнее.

– Выкладывай уже, Фрэнни.

– Я была влюблена в тебя. По уши.

Это не то, что я ожидал услышать. Я вскакиваю со своего стула. Задеваю стаканчик с кофе, и он едва не опрокидывается. Наверное, так этот стол и стал липким. Фрэнни ловит стаканчик, усаживает меня обратно, качает головой. Что за бред она только что сказала?

– Успокойся, Норман, всё давно в прошлом, – в глазах Вандербург горит отчаянная решимость вылить на меня ещё какие-нибудь охренительные новости. – Но ты имеешь право знать. Может, честность сделает наше общение проще… ну, или ещё сложнее. Я пока не поняла твою реакцию.

– Это какая-то дурацкая шутка?

– Нет, не шутка, – Вандербург разглядывает нарисованную на столике рожицу. – Ты действительно мне нравился. На всякий случай – уже нет, так что с этим проблем не возникнет. Я просто хотела объяснить, почему так странно себя вела.

– Да уж. Ты закладываешь всех парней, к которым испытываешь интерес?

– Похоже на то.
​

Вот ведь. Я не знаю, что говорить. Не знаю, что думать. Вообще ничего не знаю. Фрэнни ждёт-выжидает, пытается поймать мой взгляд, что-то там прочитать и расшифровать. Во имя Смотрящего, что она хочет выяснить, когда я сам ничего не знаю?

– Норман, ты в порядке? – Вандербург начинает заметно нервничать.

– Чёрт его знает, Фрэнни. Я не знаю, что мне делать с этой информацией.

– Ну-у, ты уже ничего не можешь с ней сделать, кроме как «понять и простить». Я надеялась, что после откровенного разговора мы перестанем ругаться… Не знаю, как ты, но я хочу мира.

– Ты не особо способствуешь заключению перемирия.

– Почему? Я выложила на стол абсолютно все карты – про тебя, про себя, про Арчера, про работу.

– В том-то и дело, Фрэнни, что я не хочу всего этого знать.

– Я тебя не понимаю.

– Как будто я тебя понимаю!

Я складываю руки на груди. Вандербург неосознанно делает то же самое. Мы сидим друг напротив друга в этих киношных позах – ну просто доставай камеру и снимай сериал «Из жизни идиотов». Становится смешно.
​

– Если тебе нужно время… – Фрэнни заходит с другой стороны.

– Мне нужно, чтобы этого разговора не было.

– Э-э-э, ну… мы можем сделать вид, что его никогда не было.
​

– Фрэнни, ты меня бесишь. Нереально просто.

Вандербург с самым несчастным видом откидывается на спинку стула. Я не вру, когда говорю, что она меня бесит. Фрэнни знает тысячу и один способ, как взорвать мой бедный мозг, и сегодня она вышла на новый уровень. Я барахтаюсь в липкой паутине, примерно такой же липкой, как злосчастный стол.

– Вандербург, я не совсем уж циклоп с одним полуслепым глазом, – вздыхаю и делюсь своей точкой зрения. – Я подозревал что-то подобное и тоже подумывал про всякие… вещи. Но раз мы решили замести тайные желания под ковёр, какого чёрта они теперь оттуда повылезали?

– Что значит «думал про всякие вещи»?
​

– Когда ты особо удачно разбила мне нос, я думал о том, что ты сидишь сверху на мне. И вообще все эти тренировки были слишком…

– Какими?

– Догадайся сама.

– Какими?

– Ну не знаю… Горячими? Какая-то карикатурная близость.

– Эррингтон!

– Угу, понял. Сейчас ты опять включишь режим святоши и станешь заливать, что ты «не такая».

– Не стану, – при этом сама отчаянно краснеет. – Мне интересно знать, в какой момент мы договорились про «замести под ковёр». Я с тобой ни о чём таком не договаривалась.

– Молчаливый пакт, Фрэнни. Когда ко мне не лезут, я тоже не лезу. Потом случились витаминки, и я окончательно убедился, что ты хочешь держаться от меня подальше.

– Ты меня не слушал, Норман! Совсем. Как ты можешь утверждать, что тоже обо мне думал, когда все твои поступки кричали об обратном? Тебе было наплевать.

– Одно другому не мешает, – развожу руками. – Я с тобой не согласен по многим вопросам. Был, буду, и вот прямо сейчас не согласен.

– Прямо сейчас ты не согласен с тем, что я подняла эту тему? Но сколько времени прошло... Кажется, уже можно обсудить наши проблемы, как два взрослых человека.

– И что ты хочешь?

– Зарыть топор войны.

– Теоретизируя на тему того, как я плохо поступал в прошлом? Давай-ка я сейчас отвезу тебя домой, и ты как следует выспишься. Потом ещё поговорим.
​

Кидаю на стол пару мелких купюр – за кофе, плюс чаевые. Надеюсь, это станет стимулом вытереть чёртову лужу. Официантка прячет деньги в кармашек передника и гордо удаляётся. До стола ей нет дела. Ну и ладно, пусть моя нарисованная рожица станет символом чистоты этого заведения.

Фрэнни не спорит и вообще по большей части молчит. Я примерно знаю, куда её везти. Особняк Вандербургов расположен в элитном районе Ньюкреста. Хотя кого я обманываю? Ньюкрест – один большой элитный район. Даже крошечный особнячок стоит примерно как все мои зарплаты за двадцать лет.

– Норман, ты меня к родителям везёшь? – спохватывается Фрэнни, когда мы преодолели уже половину пути. – Я с ними много лет не живу.

– Значит, навестишь. У тебя же выходной, чем не повод заглянуть к родне?

– Ты так заботу проявляешь?

– Нет, просто Ньюкрест по пути, – мне не хочется делать крюк и везти Фрэн куда-то ещё. – Моя тётя сейчас в Винденбурге, хочу с ней повидаться.

– Аделина, да?

– Она самая. Дэль – единственный приятный человек в нашей семье.

– В моей семье тоже не очень обстоят дела с приятными людьми, – зачем-то сообщает мне Вандербург. – Родители разочарованы во мне.

– Разочарованы? Не верю. Ты же идеальная дочь с длинным списком достижений.

– Служение обществу не входит в число престижных профессий, по версии моей матери. Она… с ней сложно. В моей семье нет доверительных отношений. Родители холодны даже друг с другом.

– Поверь мне, противоположный вариант тоже не очень. У моих родителей был бесконечный медовый месяц на протяжении десяти лет. Картинка из детства – я спускаюсь на кухню, на плите подгорает мой завтрак, а мать и отец заняты друг друг другом. Мать замечает меня, пинает отца, чтобы тот убрал руки на приличное место, принюхивается и чувствует запах сгоревшей яичницы. Начинают спорить, кто виноват, и по итогам отец идёт делать мне тост с арахисовым маслом и джемом. Единственное блюдо, которое он научился готовить… А я стою и думаю, что однажды они спалят весь дом. Мне восемь и мой уровень ответственности выше, чем у них.

– Ничего себе.

– Да уж. Жесть.

***

Я высаживаю Фрэнни на подъездной дорожке у дома её родителей. Нужно что-то сказать на прощание, но слова застревают у меня в горле. Я стою у машины и перекатываю в кармане джинсов мелкие монетки. Жду, пока Вандербург сообразит, что сказать. Она ведь умная, доверю ей это ответственное задание.
​

– Э… ну… спасибо за вечер, Норман, – не уверен, что тут есть за что благодарить. – Увидимся на задании, да?

– Ага.

– Ты не проверял, как там Кэннер?

– Делать мне больше нечего. – Блин, она права. Нужно убедиться, что мелкий не напился, не убился и не слил секреты конторы. – Я проверю.

– Спасибо, Норман.

– Ага.
​

Не понимаю, могу я уже идти, или Вандербург ещё что-то хочет сказать. Как же тупо и неловко. В разы хуже наших прежних проблем.

– Ну, я пойду… Пока, Норман.

– Пока, Фрэн.

Сажусь в машину, пока она не передумала и не вспомнила, что нужно обсудить ещё какую-нибудь глупость. Я даже не успеваю выехать из Ньюкреста, как приходит сообщение.

«Будь осторожен за рулём и не превышай скорость», – пишет мне Вандербург.

Отвечаю, что врезался в столб, пока читал её сообщение, благодарю за проявленную заботу и прошу прислать мне в больницу побольше апельсинов. Фрэнни сообщает, что я идиот с идиотскими шутками. Я не могу остаться в стороне и посылаю её куда подальше с её навязчивой заботой, внезапными откровениями и стрёмными старушечьими нарядами в стиле «Мне уже за семьдесят, и моя жизнь кончена». Вандербург начинает спорить, что наряды у неё норм, и за такими весёлыми разговорами я не замечаю, как доезжаю до Винденбурга. Я нормально не спал уже часов двадцать и не совсем в себе. На одном из поворотов едва не влетаю в столб. Интересно, Фрэнни принесёт мне в больницу апельсинов?

***
Я направляюсь к тёте Дэль, в её виндербургскую резиденцию. Это значит, что там мне может встретиться склочный дядя. Шанс примерно один из тысячи, но я всё равно предупреждаю контору. Удивительное дело – охранять меня будет не Честер Моррисон, а Кид. Я пару раз пересекался с парнишкой на заданиях, но мало что про него знаю.

Кид попросил забрать его от здания нашей штаб-квартиры в Винденбурге. Мне всё равно по пути.
​

– Здорово, Эррингтон, – временный телохранитель запрыгивает в машину и обдаёт меня резким запахом парфюма. – Как жизнь?

– Сойдёт, – морщусь, открываю окно. – Ты стоял рядом с парфюмерной фабрикой, когда на ней произошёл взрыв?

– Вот чё ты такая задница, Эррингтон? Девочкам нравится.

– Нет, Кид, они тебя обманывают.

– Чё, правда что ли?

– Да.

– Морри, Хеллингер, Торрес и Лекса ничего такого не говорили.

– Они тоже тебя обманывают. Ну, или у них высокая резистентность к такого рода оружию.

– Чё такое «резистентность»?

– Посмотри в словаре. Короче, Кид, прекращай это или в следующий раз будешь топать пешком.

– Ты козёл, Эррингтон, знаешь об этом? – конечно знаю, кто мне только об этом не говорил. – Заедем пожрать бургеров? А то в брюхе бурчит.
​

Не хочу, чтобы он ныл всю оставшуюся дорогу, поэтому соглашаюсь. Кид прокладывает маршрут к ближайшей забегаловке с бургерами, колой и вёдрами куриных крылышек. Сильно подозреваю, что это и есть основной рацион моего спутника. Как он на такой диете остаётся бодрым и спортивным? Представляю, как Кид валяется на диване и выуживает крылышки из ведра – одно за другим, прямо руками. Ещё он должен смотреть какой-нибудь тупой сериал с закадровым смехом. Примерно такие у меня представления о протеже Моррисона.
​

– Что случилось с Моррисоном? – спрашиваю я, усаживаясь за очередной липкий столик.

Кид разворачивает огромный бургер, который больше, чем рот у среднестатистического человека. Даже знать не хочу, как он будет поглощать этого монстра. Но Кид – прямо напротив. У меня лучшее место в зрительном зале. Жесть.

– Ты прикинь, он взял отпуск! Наш Морри, у которого неотгулянных дней больше, чем долбаных звёзд.

– Сильно сомневаюсь, что старина Чез накопил триллионы дней отпуска.

– Чё?

– Проехали, – кажется, с базовыми школьными знаниями у него не очень. – И куда отправился Моррисон?

– Сказал, что будет попивать текилу на Сулани. Офигеть, да?

– Да, – тут я с ним согласен. – Слушай, Кид, как тебя по-настоящему зовут?

– Эйдан, а чё? Но никто меня так не зовёт, даже родная бабка.

– Мне нужно будет как-то представить тебя своим родственникам. Не могу же я сказать, что ты просто Кид. Эйдан… а дальше как?

– Райтон, – он впивается зубами бургер, откусывает огромный кусок и энергично двигает челюстями, как большая жующая корова. – Запомнил?

– Угу. Следующий вопрос – чем ты увлекаешься?
​

– Блин, ты чё, взял вопросы из анкеты с сайта знакомств? – веселится Кид. – На кой чёрт тебе такая инфа?

– Какой ты недогадливый. Если я представляю тебя как своего коллегу, я должен хоть что-то о тебя знать. А я не знаю ровным счётом ничего.

– И ты мне тоже про себя расскажешь, Эррингтон? Стрёмно как-то.

– Как уж есть. Так что давай, выкладывай.

– Блин, ну… Моя бабка считает, что я только жру и сплю целыми днями.

– Мне так и сказать моей тёте или есть ещё какие-то хобби?

Моррисон тоже не блещет энциклопедическими знаниями, тонким художественным вкусом или обширным словарным запасом. Но он хотя бы знает про Юдит Уорд. Уверен, от Кида я бы услышал очередное «Чё?» в ответ на вопрос про Юдит.
​

– В школе я катался на скейте, сейчас в основном на сноуборде… На Комореби весьма годные трассы. Морри и Лексу я научил кататься, а Хеллингер и Торрес и так умели. Ещё с нами зависает девчонка из технического – Сид. Сид и Кид… Смешно, да?

Нет. Сид зависает с Моррисоном, Кидом и прочими? Она таким не делилась. Мне сложно представить умницу мисс Чэн в компании не самых выдающихся мозгов нашей конторы. Я думал, она зависает со своими технарями. Или, на худой конец, с аналитиками – Энди Эшмором, Морган-девочкой, Морганом-мальчиком, Алленом и другими. Что Сид забыла в компании качков, любителей пушек и экстремальных видов спорта? Собирает информацию?

– Ещё мы на скалодром ходим и в мини-футбол гоняем. Побросать мяч в кольцо тоже можно, а летом – в пляжный волейбол зарубиться… – Кид разогнался и теперь вываливает на меня тонны избыточной информации. – Сид показала нам одну игрушку на компе. Прикинь, есть он-лайн игрушки, где можно всем вместе гонять? Только мне не дали играть за бойца, типа кто-то должен нас лечить. Теперь они все дружно орут: «Кид, мы сейчас сдохнем! Нажимай свои кнопки!» А у меня этих кнопок штук двадцать!.. Лечение маленькое, лечение большое, какие-то щиты и благословения… Зацени, Эррингтон, я могу благословлять, как настоящий яковитский прист!
​

– Очень, э-э-э, увлекательно, – пытаюсь понять, как его заткнуть.

– Точняк! Я даже комп себе новый купил, чтобы игра не тормозила. Сид помогла выбрать топовые комплектующие. Видеокарта смешная такая, на ней можно покрутить пальцем вентиляторы. И их несколько! Чэн говорит, что охлаждение – это важно. Типа как человеку нужно поддерживать оптимальную температуру тела, так и компьютеру нельзя перегреваться.

Твою ж мать, теперь он сыплет бессмертными компьютерными цитатами от мисс Чэн. У него на прикроватной тумбочке лежит сборник «Тысяча и одна мудрость от гиков и для гиков»?

– Сид сама всё собрала. Ма-а-ленькой такой розовой отвёрточкой. Не знал, что для девочек делают специальные наборы отвёрток. Ты знал, Эррингтон?

– Э-э-э, нет.

– Вот-вот, бро. Девчонки круче, чем мы думаем. Сид ещё проводочки красиво проложила и подсветку мне сделала. Не комп, а космический корабль с огоньками!
​

Всё это время Кид не переставая чавкает бургером. Чавкает и болтает, чавкает и болтает. Иногда громко втягивает в себя колу через пластиковую трубочку. У Кида на носу – пятно кетчупа. Я чувствую, что не выдержу с ним ещё несколько часов.

– Ну всё, теперь ты, как честный человек, обязан на ней жениться.

– Чё?

– «Ничё», Кид, – вздыхаю. – Расскажи о своей семье.

– У меня только бабка, злющая и всё никак не сдохнет, – снова громко хлюпает и хрюкает своей дурацкой кока-колой. – Маман лишили родительских прав, когда мне было пять. Батю я не знаю. Как-то так. А у тебя чё?

– У меня отец и большая недружная семья с его стороны. Мы едем к моей тёте, родной сестре отца. Её зовут Аделина.

– Чё её так красиво зовут, а тебя по-обычному?

– Так уж получилось.

– Эй, ответь нормально! – требует Кид. – Я тебе почти всю свою жизнь пересказал, а ты увиливаешь!

– Ладно, так и быть расскажу. Это не какой-то большой секрет. При рождении меня назвали по-другому…

– Стоп, ты не Норман? Гонишь что ли?
​

– Родители никак не могли договориться по поводу и имени и пришли к лучшему компромиссу всех времён и народов. Мать звала меня Норман, отец – Рэмо. Я привык откликаться на оба имени Рэмо лучше сочетался с фамилией отца, поэтому его записали первым. Так что в оригинале я Рэмо Норман.

– Вау. Просто вау. Твои предки совсем двинутые?

– Есть такое. В шестнадцать я сменил имя и фамилию и стал Норманом Эррингтоном. Нужно было разрешение отца, но я просто подделал его подпись.

– А куда твоя мать делась?

– Умерла.

– Чёрт. Мне жаль, бро. Я тоже не знал никакой нормальной семьи, я тебя понимаю.

Вот мы и нашли что-то общее. Я до сих пор не знаю, как реагировать на слова сочувствия. Как и в детстве, следую примеру отца – просто киваю.

***

Аделина встречает нас неловким «Норман, ты не предупреждал, что приедешь». Обычно она рада меня видеть, но в этот раз что-то не так. В голубых глазах моей тёти – таких же голубых, как моего отца – невысказанные опасения. Пытаюсь осознать, что успело измениться за последний месяц. Вроде ничего. Ничего принципиального, по крайней мере. Я ни с кем из семьи не ссорился. Значит, мой отец нагрянул в гости или… О нет, нет, нет! Один шанс из тысячи.

– Это то, о чём я думаю? – я пытаюсь рассмотреть, что происходит в глубине дома.
​

– Боюсь, что так, Норман. Ты без предупреждения, и он тоже. – Тётя кидает скорбный взгляд примерно в том же направлении. – Надеюсь, вы не станете скандалить в моём доме.

– Аделина, аморе мио, почему ты так плохо обо мне думаешь? – этот голос и этот акцент я узнаю даже в кромешной тьме и посреди гремящей бури. – Мы не станем скандалить, как примитивные дикари в юбочках из банановых листьев. Мы перегрызём друг другу глотки, как истинные сыны шторма и свирепого западного ветра. Верно, племянник?
​

Мой дядя стоит у стены со скрещенными на груди руками. На его смуглом лице резко выделяются ярко-синие глаза и белозубый оскал. За спиной я чувствую какое-то движение. Кид перемещается поближе, чтобы в случае чего быстро меня прикрыть. Знаю я эти телохранительские штучки. Он весь как натянутая струна – готов сорваться с места и уложить на лопатки моего идиота-дядю. Я нахожу ногу телохранителя и незаметно, как мне кажется, на неё наступаю. Кид громко шепчет мне на ухо своё коронное «Чё?»

Дядя наблюдает за нами с весёлым недоумением – одна бровь поднята, другая выгнута в обратную сторону. Не знаю, как у него получается делать эти штуки с бровями. Долгие годы тренировок?

– Нашёл себе бойфренда, Рэмо? Kiel bela.

«Как мило?» Любимая фишка моего дяди – вставлять в речь словечки на эсперанто. Я могу догадаться, что означают некоторые из них, но остальные – тёмный лес.

Дэль хочет что-то сказать, но решает не вмешиваться. Она, чёрт возьми, разворачивается и уходит! Мимоходом бросает, что даст нам время поорать и остыть. Вернее не так. Аделина удаляется с чувством собственного достоинства, идеально прямой спиной и гордо поднятой головой. Логично, ведь моя утончённая тётя выше этого дерьма.

Я остаюсь стоять на прежнем месте. Дядя сверлит меня своими синими глазами. Он меня ненавидит. Чёртова западня.

Благодарности

Midjourney V5.1 и V5.2 – картинки на обложке.
littledica – за Greasy Goods.
BojanaSimsYT – за Wayside manor.
Choi The Sims – за The Island Estate.
В этой главе использованы переделенные персонажи от Hades508.

 

[Magick]

Саундтрек

Вот он я в винденбургской резиденции тёти Аделины, практически между Сциллой и Харибдой. То есть между моим идиотом-дядей и моим идиотом-телохранителем. Отличная компания, чтобы провести в ней второй законный выходной. Признаться, Сцилла-Камилла и Харибда-Францеска из предыдущего дня были лучше. Я очень стараюсь не сжимать челюсти, не сжимать кулаки, да и вообще не злиться. Камилла считает, что мира с дядей добиться можно. Что если она права, и я прилагаю недостаточно усилий?
​

– Привет, Рауль, – я даже пытаюсь улыбнуться. – Давай хоть раз послушаем Дэль и не будем устраивать сцен. Это Эйдан Райтон, мой коллега. Может, просто пропустим по стаканчику за здоровье, эм-м-м, морских богов? Или кого ты там всё время припоминаешь.

Дипломатия не работает. Рауль морщится, будто его внезапно одолел приступ сильнейшей мигрени. Дяде не нравится, как я произношу его имя. По его авторитетному мнению, у меня такой же сильно итальянский акцент, как у отца. Но ни у одного из нас, чёрт возьми, нет акцента! Я говорю нейтрально, а речь отца – вообще образец стандартного книжного произношения. Ну, за исключением итальянских словечек, которые он иногда вставляет.

– Я не пью с предателями, knabo*, – для Рауля это очень короткая фраза, обычно он говорит километрами странного текста. – Против тебя ничего не имею, мистер Райтон. Добро пожаловать, приятно познакомиться и прочие вульгарные вежливые словоформы.

– Э, здрасьте, мистер… – Кид совсем потерялся в этом диалоге.

– Рамбаска. Рауль Рамбаска.

– А чё у вас за проблема с Норманом, мистер Рамбаска? – не успеваю наступить на ногу Киду прежде, чем тот откроет ящик Пандоры.

* – мальчик
​

Ну вот, начинается. Все актёры на сцене. Зрители расселись по своим местам. И даже портрет Ронцо внимательно смотрит и слушает. Добро пожаловать в мой персональный театральный ад.

– Видишь ли, мистер Райтон, сам факт существования неуважаемого синьора Рэмо представляет собой проблему. Этакий многомерный парадокс. Твой приятель в принципе не должен был появиться на свет… Но вот он стоит передо мне, и я думаю: «Что не так с этим миром, если этот мальчик родился, вырос, и продолжает ходить по земле вопреки здравому смыслу?»

Обычное бла-бла-бла в стиле моего дяди. Рауль любит потрепаться. Все должны его слушать, жадно ловить каждое слово, благоговеть перед этим богом словесного недержания.
​

– Вижу, ты ничего не понимаешь. Тогда скажу проще. У его отца проблема с той самой заповедью, которая предписывает «не желать жены ближнего своего». Он увёл мою жену, а до этого соблазнил женщину, которая была мне дорога. – Рауль явно наслаждается тем, что у него появился заинтересованный слушатель. – Какая немыслимая насмешка судьбы! Мы ведь дружили. Забавно, не правда ли? Кому нужны враги, когда есть такой друг, как синьор Энцо.

– Охренеть у вас семейка! – Кид так впечатлён, что забыл, зачем он здесь. – Эррингтон, твой батя всех девчонок у Рауля подрезал?

– Смотрящий, нет! – мне становится смешно от предположения, что у отца и дяди было полторы женщины на двоих. – Это статистически, физически… да вообще никак не возможно! Рауль тащит в постель всё, что подаёт признаки жизни. Отец «подрезал» максимум один процент его дам. В маленьких городках интересных женщин не то чтобы в изобилии, так что они неизбежно пересеклись.
​

– Океана… – опять дядя называет мою мать этим дурацким именем. – Она была моей женой, она была моей…

– Вероника вообще-то, – поправляю я. – Океана – миф, выдумка. Она никогда не существовала в реальности. Ты всю жизнь гоняешься за призраком, Рауль. Всегда была только Вероника Спаркл-Борацца, моя мать и, ты уж прости, но жена моего отца. Настоящая законная жена, а не то, что у некоторых.
​

У матери случился в жизни сложный период. Она сбежала из дома в Сансет Вэлли, сменила внешность, назвалась этой самой Океаной и осела в Барнакл Бэй. Ничего не напоминает? Да, моя мать жила как самый настоящий агент под прикрытием. Как я.
​

[TS3, Барнакл Бэй]​

Бар-Бэй – это такая Смотрящим забытая дыра на побережье, где большую часть года пьянствуют и ждут, когда наконец выйдет солнце. По рассказам моих родителей, сам я там никогда не был. Только в фильмах такие города изображают гостеприимными и солнечными, а на деле – тлен, мрак и безысходность.
​

[TS3, Монте Виста и кастомный мир Prato di Livori]​

Отцу никогда не нравился Бар-Бэй, он ярый фанат солнышка, итальянской архитектуры и долбаных красных маков в окне. Его стиль – надеть белую рубашечку, выпендрёжные слаксы и мокасины и пойти гулять по раскалённым мостовым Монте Виста. Не знаю, честно не знаю, как отец выносил Бар-Бэй, а потом ещё и Бри-Бэй. И продолжает выносить. Он такой бледный без псевдо-итальянского солнышка, совсем как покойник.

Игры моей матери в Океану привлекли довольно широкую аудиторию. У неё было много поклонников, включая Рауля. Слушая дядю, я с трудом представляю, как можно влюбиться в его напыщенные речи, но тем не менее, тем не менее. Дядя привык считать, что у него с «Океаной» случилась великая любовь, которую разрушил мой отец. Правда заключается в том, что Рауль сам всё разрушил. Он никогда не заглядывал на изнанку вымышленной личности моей матери. Туда, где скрывались страхи, кошмары, тайны и, собственно, сама Вероника Спаркл. Настоящая женщина, а не плод коллективных фантазий всех мужиков Барнакл Бэй, ловцов красивых бабочек.
​

Чтобы увидеть скрытый текст, войдите или зарегистрируйтесь.​

Мой отец единственный, у кого хватило смелости, отбитости и терпения полюбить мою мать в виде Вероники, а не пресловутой Океаны. Уж очень сложно признать, что перед тобой не вечный человек-праздник, а депрессивная проблемная дева, с креном на один безумный бок и парой лишних личностей в кармане. Отец сам весьма и весьма отбитый, так что ему заходят подобные штуки. Мать и отец подружили своих тараканов, стали играть в одной команде под названием «семья» и воспитывать меня. До неприличия нормальная жизнь для двух не самых нормальных людей.

Рауль… Мне кажется, он так ничего и не понял. Всё тоскует по девушке, которой никогда не было. Я бы ему даже посочувствовал, не будь он такой бескомпромиссной и ультимативной задницей.

– Мои ошибки, Рэмо, останутся со мной до конца жизни, – тихо говорит Рауль, но в его глазах бушует настоящая буря, – но то, что сотворил твой отец, своими холёными белыми руками…

– Что он такого особенного сделал? – я прикидываюсь чайником. – Твой недобрак трещал по всему периметру, а не только по швам. Она бы рано или поздно от тебя ушла. Отец лишь немного ускорил процесс распада.

– Процесс распада?! – шипит дядя, рад, что ему понравилась выбранная мной терминология.

– Именно. Если я правильно помню, ты там какой-то хренью страдал, а не пытался сохранить свои отношения. Ты, мать твою, взял и свалил! Оставил её одну в доме, наедине с мрачными мыслями и попыткам понять, что с тобой делать. Даже мой не самый праведный отец охренел от такого поворота событий.
​

[Рауль и Аделина v2, старые скриншоты из TS3]​

Давным-давно, а самом начале этого дневника я рассказывал, что Рауль у нас затейник. В дни бурной молодости он попался на крючок Аделины и заключил с ней «ни к чему не обязывающий, но политически выгодный» брак. Выгодный для тёти, разумеется. Какую выгоду словил Рауль – я так и не понял. Да и вообще отношения этих двоих остаются для меня самой загадочной из всех загадок. Большую часть года они не видятся. Каждый живёт, как ему нравится и спит с кем хочет. Единственное условие тёти – никакого развода.

Именно это условие подтолкнуло Рауля проявить невиданную смекалку и изобретательность – жениться второй раз, но не полностью, а как бы наполовину. В петерианской церкви, у которой не больше законных полномочий, чем у новорожденного детёныша ламы. Лапшу с ушей моей матери можно было снимать всем Бар-Бэем. Отец поморщился, но промолчал. Рауль утверждает, что синьор Лоренцо – плохой друг, но это не совсем так. Отец довольно долго держался прежде, чем пойти вразнос.
​

[Океана/Вероника и Рауль, старый скриншот из TS3]​

Тем временем Рауль продолжил творить хрень. Медовый месяц во Франции накрылся каким-то нереальным тазом. Подробностей я не знаю, но Рауль и моя мать погрязли в конфликтах сразу после «свадьбы». Этот гений, мой дядя, на этот раз потерял свой острый и длинный язык где-то в районе собственного зада. Не знаю, почему они не могли сесть и поговорить. Рауль включал обиженную девочку, грязно манипулировал, пил, уходил из дома. Не представляю, что при этом чувствовала моя мать. Именно в этот период она начала сближаться с отцом.

– Всё это – не твоего недоразвитого ума дело, Рэмо, – дядя не упускает возможности пройтись по моим интеллектуальным способностям. – Ты, как вечный щенок, путаешься под ногами своего отца в ожидании, что он тебя заметит, похвалит и полюбит. Непросто быть тобой, ĉu ne?*

– Твоя информация устарела лет на двадцать, – как же я задолбался махать словесной рапирой, любимым оружием Рауля. – Я давно ничего не жду от своего отца. Каждый живёт как знает. Всё, никаких больше драм. Я в курсе, что он меня не любит, всегда знал. Твою мать, Рауль, такое сложно не заметить!

* – не так ли
​

Что из себя представляет Лоренцо Борацца, мой таинственный родитель? Пора приоткрыть завесу тайны. В нас с отцом есть проблема. Поломка, дефект, что-то в корне неправильное. Выражаясь языком мисс Чэн… Смотрящий, почему я до сих пор цитирую девушку, которая меня послала?.. Короче, Сид как-то сказала, что у меня периодически вылетает критическая ошибка, синий экран смерти и всё такое. Тогда меня несёт в неизвестном направлении, и это её, Сид, пугает. Пугает, понимаете? Я реально стрёмный в такие моменты. Пугаю окружающих.

Если у меня это случается периодами, то отец по жизни такой, абсолютно отбитый. Вернее, не так. Он тщательно себя контролирует, чтобы не быть абсолютно отбитым. Его ледяное спокойствие – маска, за которой он скрывается большую часть жизни. Чтобы не шокировать общественность. За отцом со времён молодости тянется длинный шлейф всяких омерзительных выходок, порочных пороков, лжи и вполне реальных преступлений. Мальчик с кристально-честными голубыми глазами, который вертеть всех хотел на всём, что вертится.

Первый раз в Бар-Бэй его сослали после подозрительной смерти Дарио ди Камайори. Мальчик играл, играл и доигрался. В Барнакл Бэй он прибыл в разгар своих безумных пятнадцати-шестнадцати и проторчал в нём примерно до двадцати пяти. Подружился с Раулем, наврал ему с три короба, подрезал пару девиц, пытался вести прежний разгульный образ жизни, но в мрачном консервативном городке это не так просто сделать. До ссылки в Бри-Бэй весёлая жизнь деточки включала в себя «champagne, cocaine, gasoline and most things in between».*

Изоляция от прогрессивного порочного мира пошла отцу на пользу. Он слез со своих любимых таблеточек-порошков или чего-то из этой серии. Запасы запрещённых препаратов растаяли, а добыть новые было не так просто. Без денег. В городке, где никто таким не увлекался.

Самое забавное, что Рауль так и не спалил, что мой отец не праведная овечка Смотрящего, а самый настоящий волчонок. Лжец, притворщик, манипулятор, малолетний наркоман и чего только не. В первые дни он бесцельно слонялся по Бар-Бэй в поисках хлеба и зрелищ. Случайно наткнулся на Рауля, а дальше следите за руками. Мой отец трижды соврал, а Рауль трижды поверил.

Первое – злодей-дядя изгнал малыша Энцо из семейного имения «Борацца», вообще без всякой на то причины. Трижды ха-ха. Второе – Рауль и Лоренцо приходятся друг другу близкими родственниками. Это не так, они родственники, но очень-очень дальние. Третье – злодей-дядя отобрал у малыша все деньги. Пособие, разумеется, было… и было честно спущено на ветер. Примерно с этого и началась, скажем так, дружба. Что ни говори, а жить под прикрытием – это у нас семейное.

Забыл самый пикантный момент. Отец не просто так прохлаждался в Бар-Бэй, а учился в яковитской семинарии.

– Далеко же тебя закинуло в сети самообмана, nevo, – это вроде «племянник», но вполне может быть и очередным оскорблением. – Ты весь такой циничный, но при этом из кожи вон лезешь, чтоб оправдать отца. Внесём некоторую ясность: твой отец – конченый ублюдок, без проблесков даже самой робкой и призрачной надежды. Ты такой же, яблочко от дрянной, насквозь прогнившей яблоньки.

* – Норман цитирует строчку из песни «Don't Threaten Me with a Good Time» группы «Panic! At the Disco».
​

– Вечно ты забываешь, что я ещё и сын своей матери. Матери, которая меня любила, а ещё – сюрприз-сюрприз – она любила «конченого ублюдка». Ей с ним было лучше, чем с тобой. Да, у них были свои проблемы и плохие дни, но они справлялись. Знаешь как? Родители говорили друг с другом, много и откровенно. Ещё они много смеялись и кучу времени проводили за закрытыми дверями спальни. И как же они бесили своими вечными обнимашками и поцелуйчиками…

– Это неправда.

– Как знаешь, Рауль. Скажу по секрету, меня они регулярно пытались сплавить из дома. Что же они там делали? А, точно, оплакивали свой несчастливый брак.

– Снова неправда. Ты что-то там себе напридумывал, мальчик.

Понимаю, сейчас мне тоже сложно представить, что мой отец когда-то кого-то любил и открыто демонстрировал свою привязанность. Но я помню, всё ещё помню те странные времена.

– Это правда. Как думаешь, что их тогда удерживало вместе все десять лет? Уж точно не я. Как мы выяснили, отцу я не нужен, а мать могла забрать меня и жить отдельно.
​

– Неправда, – твердит своё любимое заклинание дядя.

– Как говорит мой отец, с мёртвыми спорить бесполезно.

– У твоего отца получше подвешен язык, чем у тебя, Рэмо, но всё равно неправда.

– Правда. Им, конечно же, было далеко до здоровых отношений, но они любили друг друга. На свой нездоровый лад. У матери в мастерской скопилась здоровенная стопка набросков с отцом и всякими его глазами-губами-руками. Она обожала его рисовать, а тебя я там что-то не видел…

– Пусть так, но ты абсолютно уверен, что твоей матери было хорошо с твоим отцом? – Рауль готовит новую ловушку, поэтому я не спешу кивать. – С человеком, который заставил её стать совершенно другой?

– В каком смысле «другой»?

– После свадьбы с твоим отцом она поменялась. Спроси своего отца, куда пропали её старые татуировки. Думаешь, он тут ни при чём?

– Поменялась потому, что сама так захотела, Рауль. Нашла баланс между всеми своими личностями. Отец никогда на неё не давил, а она не давила на него.
​

Второе пришествие отца в Барнакл Бэй случилось спустя десять лет, когда Рауль уже закрутил отношения с матерью. К тому моменту Лоренцо Борацца стал довольно важной яковитской шишкой. Слегка поумнел, слегка успокоился. Почти перестал играть в свои маленькие грязные игры и жечь все мосты в округе – за собой, перед собой и даже под собой. Под своей тупой неугомонной задницей.

Мать он впервые встретил прямо на, кхе-кхе, работе. Она забрела в яковитский собор не от хорошей жизни и не от повышенной религиозности. Её туда загнали ураганный ветер и проливной дождь. По словам матери, она оценила мрачную харизму и общую привлекательность отца, но посчитала его слишком суровым и неприятным. Отец был заинтригован, оценил проявленный к нему интерес и планировал затащить мать в постель тем же вечером. Сбросив свою ледяную маску где-нибудь подальше от чертогов Смотрящего и переквалифировавшись в змея-искусителя.

На месте матери я бы дал ему пинка за подобную самоуверенность, но, кажется, она была бы не против. Странно такое писать про собственную мать, но отсутствие высокой морали и любовь к приключениям с незнакомцами – это у нас семейное.

Не знаю, чем бы всё закончилось без Рауля. Он появился на сцене до того, как эти двое успели разобраться со своими грандиозными планами друг на друга.

Я верю отцу, когда он говорит, что дружба с Раулем многое для него значила. Стиль моего отца – «Ты мне друг, но я всё равно устрою тебе ад». Вернее, в тот самый раз он пытался поступить правильно – в это заявление я тоже отчасти верю. Не вмешиваться, не лезть к моей матери, молчать про Аделину.

Но всё же, всё же… Мой отец – долбаная бомба с часовым механизмом. Было лишь вопросом времени, когда он психанёт и взорвёт Бар-Бэй ко всем чертям. Когда что-то стоит между отцом и его желаниями, препятствие будет уничтожено. Полыхнуло, конечно, знатно. Самая хитовая байка тех времён – как моего отца лишили церковного сана и изгнали из яковитов. Он лишь ухмыльнулся и показал бывшим боссам средний палец. Жесть.

Мать ещё долго припоминала отцу эту выходку. Говорила, что он «хуже Рауля». Не понимала, почему отец выслушивал её со своим лучшим покерфейсом, кивал и шёл крушил мебель в соседней комнате. Но потом они открыли для себя чудесный навык коммуникации. Выяснили, что отца выводят из себя любые сравнения с Раулем, а матери хотелось, чтобы новоиспечённый супруг извинился за своё скандальное поведение, раскаялся и больше никогда так не делал.

С последним возникли проблемы. Родители ступили на зыбкую почву моральных ориентиров и всего такого. Отец не считал себя виноватым, ему было глубоко пофиг. У матери сломался мозг в попытках понять, как у слуги Смотрящего, пусть даже бывшего, может быть такое мировоззрение. Отец признался, что с внутренними понятиями добра и зла у него большие проблемы. Он осознаёт, что для общества его поступок был из ряда вон, но… Раз его спросили начистоту, то нет, сам он не понимает, почему это плохо. Последующие десять лет родители провели в занимательных спорах о добре и зле. Иногда даже меня к ним привлекали.
​

– Ты лжёшь, Рэмо. – после этого он ещё обычно добавляет, что у моих родителей был брак по залёту. – Я понимаю, что вас с отцом говорить неправду – так же естественно, как, скажем, дышать, но факты говорят обратное. На дне рождения Аделины ваша прелестная семейка появилась с такими скорбными лицами, что я решил, будто вы ошиблись дверью и изначально собирались на похороны.
​

– Вот это ты вырыл скелетище! – я мысленно возвращаюсь к тому дню и не могу не улыбнуться. – Мы действительно поругались, буквально за час до вечеринки. Отец сказал, что пора признать, что музыка – это не моё. Пообещал выкинуть мамину укулеле в окно, если я ещё раз сопру её с верхушки шкафа и начну бренчать под дверью отцовского кабинета. Мать жутко на него обиделась, за нас двоих. Я не обиделся на отца, но обиделся на мать. За то, что она стала меня защищать, как беспомощного пятилетку. Мне-то целых восемь было. Мог за себя постоять. Я сказал отцу, что он жопа. Тот поржал, подсказал пару плохих слов на итальянском, и на этом конфликт был исчерпан. Дальше я бы снова пошёл красть укулеле, но вмешалась мать, и всю дорогу до вечеринки мы выясняли, кто кого обидел. Славные были времена, дядя Рауль, славные… Всё бы променял, чтобы вернуться в тот день и снова послушать самый тупой спор всех времён и народов.

Выдыхаю. Я не привык к таким длинным монологам. Зачем я всё это рассказываю? Раулю до лампочки, что произошло на самом деле. Наши скорбные лица – его единственная соломинка. Лучшее, мать его, доказательство того, как мы все были несчастны. Не знаю, почему он до сих пор не успокоится. У меня давно нет семьи. Всё, что от неё осталось, – это воспоминания, но мой дядя и на них покушается.
​

Примерно к концу праздника «наша прелестная семейка» достигла взаимопонимания. Мать заявила, что еда была слишком выпенжрёжной по её меркам. Ей срочно потребовалась картошка-фри из ближайшей забегаловки. И да, мы поехали за картошкой. Кто станет отказывать голодной женщине? Точно не мы с отцом.

Мать с аппетитом уплетала картошку. Отец восседал на красном пластиковом стульчике, как на приёме у английской королевы – тоже весь при параде и в смокинге. Только бабочку на шее развязал. Я слонялся вокруг и ныл, что хочу домой. На нас пялились другие посетители, чувствовал себя цирковым уродцем в своём костюмчике-тройке и начищенных до блеска ботинках. Отец не мог не блеснуть навыками воспитания. Сказал, что я должен научиться игнорировать тупых, праздно глазеющих людей и дать матери спокойно поесть. Мать кинула в него картошкой… Эх, действительно славные были времена.

– Твои предки забавные, – ну хотя бы Кид понимает, что ругаться из-за всякой ерунды – это нормально.

– Ага, – подтверждаю я. – Просто обычные люди со своими загонами. Слышишь, Рауль, тут не о чем спорить?
​

– Обычные люди? Насмешил, мальчик. – Рауль сверкает очередной пиратской ухмылкой. – Ты не пробовал расспросить отца про смерть Дарио ди Камайори? История, эта неприятная злопамятная леди, сохранила показания Ронцо. На закрытом судебном слушании он поменял свою версию и весьма недвусмысленно обвинил твоего отца. Я видел запись, драма по высшему разряду. Такое стоит крутить в кинотеатрах вместо этих жалких имитаций реальной жизни, которые люди называют фильмами. Особенно хорош момент, когда господин ди Камайори делает шокирующее признание. Твой отец вскакивает со своего места, начинает сыпать проклятиями, посылает судью в очень цветистых выражениях и грозится убить Ронцо. Адвокаты предпринимают героические попытки его успокоить… Ух, какие эмоции, какая экспрессия! Актёрская игра – сто десять из десяти.

Видел он, мать его, запись! С закрытого судебного заседания. Кажется, на них в принципе не ведутся записи. Рауль блефует? В любом случае такую киношку нельзя просто взять в прокате. Если запись существует, то Рауль нарушил закон.

– Бред! – я начинаю закипать. – Ты уж прости, но мой пятнадцатилетний торчок-отец не тянет на преступного мегамозга. Ронцо был у них самым умным, он всё организовал. Отец и Салво неудачно постояли рядом. Потом Ронцо решил всех сдать и выйти сухим из воды. Всё, вот так это работает. И, насколько я помню, адвокатам удалось изъять показания ди Камайори из дела.

– Ого-о, подоспели рецензии от компетентных критиков. Даже не родившихся на тот момент. Браво, Рэмо, просто браво. Следующий интересный вопрос – какие отношения связывали твоего отца и Ронцо?

– Мы играем в какую-то дурацкую телевизионную викторину? – смотрю на свои руки, и они уже сжаты в кулаки. – Как ты правильно заметил, я тогда ещё не родился. Тётя Дэль сказала, что Ронцо и мой отец были друзьями.

– Боюсь, это эвфемизм. Аделина всегда щадила чувства маленького мальчика Рэмо, заблудившегося в бесконечном лабиринте семейных тайн. Тебе подарить фонарик?

– Засунь этот фонарик себе в… – Кид придерживает меня за плечо, и я вовремя затыкаюсь. Остаюсь на месте, а не лечу бить дядю в его самодовольную ухмыляющуюся физиономию. – Какая на хрен разница, как мой отец развлекался в молодости?! Меня воспитали достаточно толерантным, чтобы не обращать на такое внимание. Чего ты прикопался к моей семье?!
​

– Твоя мать обо всём этом знала? Он рассказал ей о Ронцо, о Кади, об убийстве Дарио? Если она знала, то спокойно жила бок о бок с убийцей, лжецом, наркоманом и извращением? Я так не думаю, Рэмо, я так не думаю.

Смотрящий, ну при чём тут тётя Кади? Это младшая из кузин отца и приёмная мать Бэк. Вообще ничего не понимаю.

– Да ты сам с ним столько лет дружил…

– Я не знал. И она, скорее всего, ничего не знала. Прослеживаешься логику? Ваша семья основана либо на большой лжи, либо на чужих костях – выбирай, что тебе больше нравится. Pardonu, Рэмо, но туше. Ты проиграл в этом споре.

Кид хватает меня уже за оба плеча, прежде чем я успею натворить дел. Встряхивает. Он не такой огромный, как Моррисон, но тоже сильный. Отличные новости – мне нужен телохранитель, который защитит меня от собственной глупости.

– Был рад повидаться, дядя, – я разворачиваюсь и ухожу, так и не повидавшись со своей любимой тётей.

– Adiaŭ, племянник! – мне вслед несётся шальной дядин хохот. – Отцу пламенный привет. Передай, что он забыл свой нож в моей спине. Мистер Райтон, было приятно познакомиться.

***

– Эррингтон…

– Заткнись, Кид, мне сейчас не до тебя, – потом смягчаюсь и добавляю: – Мне нужно сделать один звонок, потом поговорим. Посиди пока в машине.
​

Кидаю ему ключи, а сам направляюсь к скамейке в саду. На дереве рядом с ней можно найти наши с Раф инициалы. Я вырезал их, когда нам было лет по двенадцать. На спор, тупым столовым ножом. Потратил кучу времени, но вышел победителем. На следующий год кузина обвела их сердечком – тоже хорошие воспоминания из хороших времён.

– Мне нужно с тобой поговорить, – для разнообразия набираю номер отца, а не его секретаря.

– Ты уже со мной говоришь, Рэмо.

После экспрессивного Рауля непривычно слышать спокойный медитативный голос отца. Его эмоции выкручены на самый минимум. Я отвык.

В детстве я обожал отцовский голос, да и мать его обожала. Он успокаивал нас обоих, когда спидометры зашкаливали. От матери я унаследовал способность переключаться из состояния покоя во взрывное буквально за секунду.

– Я имел в виду, что нужно встретиться и поговорить, – игнорирую его насмешку. – Это не телефонный разговор.

– Bene.

– Что, просто «хорошо» и всё? Ты мог бы хоть раз сделать над собой усилие и нормально со мной пообщаться? Видит Смотрящий…

– Нет, не видит. Если там наверху и есть некая богоподобная сущность, то она слепа. Но наиболее вероятный вариант – там никого и ничего нет.
​

– Жесть, это так ты со мной нормально говоришь? Хоть бы спросил, как у меня дела.

– Ладно, это я могу, – хмыкает отец. – Как у тебя дела?

– Дерьмово, очень дерьмово.

– È una merda che tu abbia tutto di merda*.

– Ты, блин, издеваешься?

– Поддерживаю диалог, как ты и хотел, – нет, он точно издевается. – Полагаю, ты не захочешь рассказывать подробности?

– Ты вряд захочешь меня слушать.

– Но я уже слушаю.

– Где ты сейчас?

– Дома.

* – Дерьмово, что у тебя всё дерьмово.
​

Я на мгновение зависаю, пытаясь сообразить, что он называет домом. Для меня «дом» – наш крошка-коттедж в Бриндлтон-Бэй. Дом у самого моря, в котором я вырос и который отец продал после смерти матери. Моё последнее воспоминание о доме, которого больше нет? Отец развёл огромный костёр в саду и сжигает одежду матери.
​

Отблески пламени пляшут на его мрачном лице, и десятилетний я осознаю, что ничего хорошего нас не ждёт. Челюсти отца крепко сжаты. Он худой и бледный, и совсем не похожий на знакомого мне человека. Того, кто делал для меня бутерброды с арахисовым маслом и джемом. Того, кто обнимал и целовал мать при первой возможности. Того, кто смотрел на неё с неприкрытым обожанием. На моего обычного высокомерного и заносчивого отца с тысячей демонов, которых он ежедневно усмирял ради той-самой-женщины.
​

Дом отца – это совсем другое. Его любимая «Борацца», семейное имение в окрестностях Монте Виста. Я знаю, что он хотел жить там с матерью, но она не согласилась. Родители осели в Бри-Бэй, из которого отец так и не свалил. Почему? Да чёрт его знает. Я никогда не интересовался.

– Рэмо? – напоминает о себе отец. – Ты хотел мне что-то рассказать.

– Ох, чёрт, ладно… – я не верю, что ему хоть капельку интересно, просто отрабатывает родительскую повинную. – У меня на работе всё странно, да и в жизни тоже всё странно. Я вроде обзавёлся девушкой, но это не точно. Другая девушка думала, что я с ней встречался, но при этом мы даже не целовались. Третьей девушке десять лет назад было проще разбить мне нос, чем признаться в чувствах. Зато сейчас ей захотелось об этом поговорить. Ещё я нарвался на Рауля, и он отправил меня в словесный нокаут. Всё из-за тебя между прочим.

– Если нужно независимое мнение, тебе стоит игнорировать Рауля и выбрать девушку, которой нравится разбивать носы.

– Да ты хоть представляешь, кто она? – меня забавляет, что отец выбрал самую странную по описанию даму, на свой извращённый вкус. – Чёртова Францеска Вандербург из полицейской академии. Тот поезд давно ушёл. Кроме всего прочего, она жуткая зануда… Тебе бы не понравилась.

– Ты явно поленился добраться до той части её личности, которая отвечает за разбивание носов. Женщина с таким хобби не может быть ни занудной, ни заурядной.

– Фрэнни скучная и стрёмная одновременно. Она повёрнута на соблюдении правил, этакая безумная правильная стерва… которая разбивает носы.

– О, тогда ты точно встретил женщину своей мечты.

– Ага. Экспертное мнение человека, который уже лет двадцать не заводит никаких отношений.

– Несуществующий Смотрящий может быть мною доволен.

– Не смешно, – решаю, что с меня довольно его циничных религиозных шуток и меняю тему: – Тебя позвали на свадьбу?

– Об этом лучше спросить Рафаэля, – равнодушно бросает отец, которому всегда была до лампочки жизнь семьи, – он составляет моё расписание, выбирает подарки e tutto il resto*.

– Ясно, тебе наплевать. Ты хоть знаешь, кто и на ком женится?

– Не имею ни малейшего представления.

* – и т.д. и т.п.
​

– Какой же ты бесполезный! – Я снова начинаю свирепеть. У моего отца просто потрясающая способность вгонять собеседника в состояние безмолвной ярости. – Ты бы хоть раз почесался узнать, как там семья.

– Зачем мне это, Рэмо? Я не испытываю такой потребности.

– Да ты долбаный социопат, не способный проявлять нормальные человеческие эмоции и интересоваться своими близкими! Ты даже с родной сестрой разговариваешь раз в год.

– Bene, не закатывай истерику. Я попрошу Рафаэля выяснить, кто на ком женится. Он пришлёт всю информацию в течение пары часов. Доволен?

– Ты вообще ни хрена не понял, – хорошо, что отец не стоит передо мной, иначе я бы ему врезал. – Ты просто идёшь и решаешь мои проблемы, или посылаешь других людей их решать. Мне не это от тебя нужно, как до тебя не доходит?

– Теряюсь в догадках, на что обижается взрослый тридцатилетний мужчина. Я уже даже не спрашиваю, почему ты сам не можешь решить свои проблемы и, что я меньше всего понимаю, – зачем ты всё время пытаешься со мной враждовать.

– Какой же ты… Ладно, мне пора.

– Прощай, Рэмо. На этот раз ты удовлетворён моими навыками семейного общения?

– Ты бы ещё попросил оценить качество звонка по десятибалльной.

– Чисто из любопытства, что бы ты поставил?

– Ноль. Это было очень плохо, отец.

– М-м, ладно.
​

– Нет, стой. Мне нужно ещё кое о чём тебя спросить. Насчёт мамы.

– М-м? Слушаю.

– Это ты заставил маму свести татуировки, которые она сделала до знакомства с тобой?

– Non capisco, Remo. – и правда не понимает, я отчётливо слышу недоумение в его голосе. – Я похож на того, кто вынуждает любимую женщину измениться против её воли?

Ни на что такое он не похож. По отношению к матери отец всегда был нежным, терпеливым и любящим. Чёрт, да он её просто обожал.

– Ты похож на того, из кого любимая женщина верёвки вьёт, – хмыкаю я. – Того, кто по пути домой из булочной захватит для неё луну с неба. Тебе же не сложно, а она порадуется.

В трубке раздаётся тихий смешок:

– Кажется, ты получил свой ответ. Только я бы ещё захватил для неё плюшевого единорога. Ей нравились плюшевые единороги.

– Плюшевые единороги – это хорошо, но всё же… Как насчёт более развёрнутого комментария?

– Ничего против её татуировок я не имел, но Вероника захотела с ними расстаться. Сама.

– Почему?

– Сказала, что хочет оставить прошлую себя в прошлом. Я просил оставить одну, мою любимую, но твоя мать была беспощадна.

– Что ещё за твоя любимая татуировка? Рассказывай давай и не темни.

– Рэмо, я не думаю, что личные подробности…

– Рассказывай. Я хочу знать о своей матери всё, а не только то, что ты позволяешь мне знать.

– Va bene, va bene*. В то самое утро, когда я впервые проснулся рядом с твоей матерью…

Отец надолго замолкает, осторожно подбирая слова. На вопросы о себе он отвечает подробно и откровенно, но тайны матери обегает, как святыню. Я до сих пор не в курсе, из-за чего разладились отношения матери и Рауля. Зато знаю, с кем из своих многочисленных кузин путался мой отец. Спойлер – почти со всеми.

Ещё знаю, что во времена бурной молодости он подворовывал в магазинах. Отец поведал о своих приключениях, когда приехал забирать меня из полицейского участка, куда я попал за… да вообще-то за то же самое. Чертовски сложно бунтовать и досаждать отцу, чей послужной список круче твоего. Нереально найти то, что он не видел и не пробовал за свою выдающуюся карьеру грешника.

– Давай уже без цензуры, – не выдерживаю я. – Я взрослый мальчик, как-нибудь переживу.

– Я открыл глаза. Твоя мать лежала на животе в моих объятиях. Наши тела переплетались так тесно, что я не понимал, где заканчивается она и начинаюсь я. Мы были как один большой уроборос, или как собравшийся воедино пазл. Моё внимание привлекла надпись у неё на пояснице, и я не смог сдержать смех, когда разобрал, что там написано.

– Что же?

– «Faith».

– О. О. Оу! Вот ведь адские оладушки!

– Да уж. Я так громко смеялся, что случайно её разбудил. Веро спросила, над чем я смеюсь. Я ответил, что у таких людей, как она и я, не должно быть подобных татуировок, и она тоже начала смеяться.

– О! Это же хороший знак, когда девушка смеётся над твоими шутками?

– Нет, сын. Она смеялась и смеялась, пока смех не перешёл в истерику. Твоя мать плакала и проклинала меня. Я обнял её. В ответ она обняла меня так крепко, что я едва мог дышать.

– Дальше?

– Мы говорили про юмор. Я пытался объяснить ей про метаиронию, Хеллера и «Уловку-22», но она сказала, что я странный.

– Да уж, ты тот ещё наркоман.

– Смешная шутка. Это постирония, кстати.

– Никогда не понимал разницу между всеми этими ирониями… Эм-м, это не призыв втирать мне ту же хрень, которую ты пытался втирать маме.

– Жаль, я ведь мог бы.

– Чем всё закончилось?

– Ничем, – уверен, в этот момент он виртуально пожимает плечами. – Это не какая-то красивая сказка о любви, Рэмо. Рауль вернулся домой и сломал мне челюсть. Мой дантист долго сокрушался и выпытывал, где меня так отделали. Обещал дать конфетку, когда всё заживёт. Будто мне было пять. Славный старик… Жаль, ты его уже не застал.

– Мама не рассказывала про твою челюсть.

– Она не знала. Зачем бы мне усугублять её чувство вины?

– А как же «и в горе, и в радости»?

– Плевал я на расхожие клише. Я просто хотел, чтобы твоя мать была счастлива. Со мной или без меня, не важно.

– Молодец, отец. Как всегда транслируешь самую неожиданную и радикальную точку зрения.

* – Ладно-ладно.
​

– Стараюсь. Теперь мы можем попрощаться? Мне нравится говорить о твоей матери, но это причиняет боль.

– Пожалуй, я накину тебе один балл за то, что был со мной откровенен. Для разнообразия – спасибо.

– Пожалуйста, Рэмо, – равнодушно отзывается отец и спешит нажать заветную красную кнопку.

– Стой-стой, у меня есть акцент?

– Какой, Рэмо?

– Да хоть какой-нибудь. Бри-бэйский? Итальянский?

– Я не слышу, а что?

– Рауль всё время морщится, когда я говорю, – перед глазами снова встаёт перекошенная физиономия дяди. – Вот что я ему сделал? Я был чёртовым ребёнком! За что он так меня ненавидит?

– Думаю, дело не акценте, – отец швыряет в мусорную корзину лучшую мою теорию. – У нас с тобой похожие голоса. Когда он слышит повзрослевшего тебя, он слышит меня.

– Чёрт. Почему я всегда должен расплачиваться за твои грехи?

– Добро пожаловать в мою жизнь, Рэмо. Хотя тебе проще. Меня ненавидит целый город, а тебя только Рауль. – Разумеется, ему нет дела до моих проблем с дядей. – Я могу идти? Если потороплюсь, ещё успею заехать в виноградники.
​

– Тебе бы лишь своей обожаемой «Бораццей» любоваться. – ворчу я. – Хм-м, а ты помнишь, как мама катала меня на велосипеде?

– М-м. Помню конечно.

– Она отпустила руль, и мы летели вниз с холма с устрашающей скоростью. У меня в ушах свистел ветер. Я орал, как ненормальный, а ты смеялся и фотографировал!

– Что мне, по-твоему, нужно было делать?

– Спасать меня, блин! Запретить ей. Нет, тебе точно нужна отдельная комната под награды «Отец года», да и маме такая бы не помешала.

– Весело же, Рэмо. С ней было весело.

– У меня чуть инфаркт не случился в девять лет.

– О, не драматизируй. Ты с ней даже на мотоцикле не катался, а это, поверь мне, в разы хуже.

– Чья бы лама блеяла! – любовь к скорости в крови не только у моей матери, но и у отца. – Ты сам постоянно гонял на машине, а мама ничего не говорила… И я такой же вырос. Ребёнок двух незамутнённых психов. Как же я скучаю по вам, идиотам.

– Всё, Рэмо, хватит. Это слишком.

– Ладно, самый последний вопрос. Ты скучаешь по маме?

– Sempre.*

* – Всегда.
​

Благодарности

Midjourney V5.2 – картинки на обложке.
PlumbobKingdom – за Big Palace Base Game.
VMSRose – за Kylemore Abbey Church.

 

[Мурр]

Magick, мне не хватит всех реакций в десятикратном эквиваленте, чтобы описать, с каким удовольствием я сейчас плаваю в океане твоей вселенной, перекатываясь со спины и обратно, щурясь от редкого солнца Барнакл-Бэя и глотая воду, которая слегка щиплет губы и обманчиво утоляет жажду.

 

[Magick]

Это не новая глава, а закадровый авторский бубнёж. Он относится к предыдущей главе мира, поэтому, пожалуйста, прочтите её первой. Пользуясь случаем, хочу выразить огромную любовь ко всем моим читателем. Не устану благодарить вас тогда, сейчас и всегда.

Итак, пришло время сделать то, что я не очень люблю, – поболтать в закадровом режиме, а не от лица героев, и объяснить, что тут происходит.

Когда-то у меня была династия, которую я так и не закончила, вернее не передала следующему автору. По правилам челленджа «Пять городов», каждое поколение вёл новый автор в новом городе. Мне досталось второе поколение – девушка по имени Вероника Спаркл, которая только что потеряла мать и не знала, что делать дальше со своей жизнью. Бежать от проблем и самой себя? Да, определённо бежать. Куда подальше, а именно в маленький приморский городок Барнакл Бэй.

Сама Вероника тоже была обречена. Одно из взятых ограничений запрещало персонажам умирать естественной смертью. Так что я знала, чем всё закончится, и в некотором роде писала историю в обратном порядке.

Как и рассказал Норман, в начале своей истории Вероника сменила имя и внешность, превратившись в Океану. В Бар-Бэй Океана нашла новую жизнь, друзей и некоторое количество заинтересованных джентльменов. Рауль въехал в династию на коне – в буквальном смысле – и играл роль основного любовного интереса героини, но это никогда не была история про «долго и счастливо» Рауля и Океаны, ведь у Рауля уже была жена, а у Океаны/Вероники – демоны прошлого.

Лоренцо и Аделина в своё время привели Спарклов к закрытию. В династиях нельзя вводить собственных персонажей, кроме основателя, но мне очень хотелось. Изначально Лоренцо появился в виде друга Рауля на постановочных скриншотах из отдельного неигрового сохранения, но в планах было протащить его в династию, изменив случайного НПС с помощью пластической операции. С Аделиной та же история.

Шокирующая правда для тех, кто читал Спарклов, – Рауль был женат на Аделине ну практически с самого появления в династии. Ага, идея далеко не новая, и в самой последней главе даже есть на это намёк. Хотя, вру. Лёгкий намёк появился ещё тогда, когда Рауль сравнивал Океану с Джейн Эйр. Нет, это не случайное сравнение. У Спарклов был подвал с секретами, который я не успела открыть. Разве что приоткрыть.

Вообще все события в мире развиваются по сценарию, который я придумала больше десяти лет назад. Да, Океана должна была сделать обратный перевёртыш и снова стать Вероникой. Да, Лоренцо изначально был тёмной лошадкой и плохим мальчиком. Да, Оки и Рауль действительно поженились. В игре вполне реально, а по задумке – фиктивно. Что у них случилось? Обязательно расскажу, но не прямо сейчас.

Да, предполагалось, что Оки станет женой Энцо и, снова да, в третьем поколении планировался условный мальчик по имени Норман. Если бы игра не преподнесла сюрприз в виде тройняшек.

Нет, Рауль никогда не должен был уехать на тот свет. Во всех вариантах будущего он оставался жив, только если бы его случайно не прибил Великий Максис, но и это решаемо. Как Рауль вылечился и вылечился ли вообще? Не особый секрет, но тоже оставлю на потом.

Разрушить отношения Рауля и Океаны чудовищно по отношению к героям и читателям, я знаю. Ещё десять лет назад я ожидала реакцию в стиле «Мэджик, ты что творишь?», но всё равно собиралась реализовать коварный план. Вернее, – теперь об этом можно говорить открыто – у меня было несколько предполагаемых сценариев.

Первый. Оки и Рауль женятся и заводят Нормана. Океана узнает про Аделину, выгоняет Рауля и живёт дальше одна с сыном, как сильная и независимая женщина. В этом сценарии у Океаны самый благородный образ.

Второй. Оки и Рауль женятся. Океана узнаёт про Аделину, уходит от Рауля к Джонни (хе!), они заводят Нормана и живут относительно неплохо. Джонни никогда не узнаёт про прошлое Океаны, но оно всё равно настигает героиню.

Третий (итоговый). Оки и Рауль женятся, но не в состоянии существовать на одной волне и отдаляются друг от друга. Прошлое догоняет обоих. Оки сближается с Энцо, сильно сближается. Они случайно изготавливают Нормана. Ну и далее по тексту. Кусочек истории из последней главы – реально только кусочек. Будет ещё, обещаю.

Почему я выбрала третий вариант? Он странный и радикальный, мне нравится. Логичного обоснования нет и никогда не было. Просто я так чувствовала и до сих пор чувствую, нда-а. Мэджик десятилетней давности нравилось всё ломать, да и современная одобряет выбранный подход. В виде жуткого спойлера минимальный «обоснуй» от самой Океаны:

[Энцо] – То есть Рауль для тебя недостаточно… плохой?

[Океана] – Он слишком хороший. Он… он меня не понимает. Ту другую часть меня, а не Океану, которая ему нравится.

Под спойлерами припрятаны дополнительные материалы. Под первым – пересказ Спарклов для тех, кто не читал. Чтобы было не так скучно, я добавила картинок. Под вторым – рассказ о неопубликованных материалах. Под третьим – рассказ о переносе персонажей в TS4.

Прежде чем мы к ним перейдём, ещё парочка интересных фактов о мире и последней главе:

1) Больше всего времени заняло изготовление стены с фотографиями. Нужно было нащёлкать кучу скриншотов, сделать из них cc и разместить в игре. Нет, это не игровые фото. Кстати, портрет Ронцо тоже не игровая фотка в рамочке, а cc.

2) В сохранении мира бегает Норман во всех возрастных категориях от «младенца» до «молодого». Да-да, сразу пять Норманов в мультивселенной безумия. Больше Норманов богу Норманов.

3) Раз уж мы заговорили о количестве… Отец Нормана присутствует в количестве трёх экземпляров разных возрастов. Иногда я их путаю.

4) В игре Ронцо до сих пор жив-здоров и живёт в Форготн Холлоу. После воскрешения он почему-то больше не умирает. Э-э-э, «то, что мертво, умереть не может»? Но, торжественно обещаю, я не собираюсь делать из него Вампиронцо и заигрывать со сверхъестественным.

5) Генетически Норман никак не связан со своими родителями. Он намеренно не особо похож на своих родителей, чтобы избежать спойлеров.

6) В игре есть живая Вероника/Океана, которая счастливо живёт в Бри-Бэй с одним из Энцо и тремя Норманами. This is fine, когда ты одновременно видишь три разных воплощения своего сына.

7) В мире были намёки ещё на парочку персонажей из династии. «Чёртова рок-звезда» из третьей главы Нормана – это, конечно же, Флип. Парень с собственным островом и отец Джинни (подружки Нормана) – Джонни Лай.

8) В первых набросках мира Норман брал фамилию Стил, а не Эррингтон (Кристофер Стил – отчим Вероники/Океаны). Это было слишком палевно, поэтому в итоге Норман взял фамилию бабушки по отцовской линии.

9) Я обновила Чтобы увидеть скрытый текст, войдите или зарегистрируйтесь., показав всех ранее спрятанных членов семьи.
​

Краткий пересказ опубликованной части Спарклов

Вероника Спаркл живёт в Сансет Вэлли с отчимом и младшим братом. У неё умерла мать. Настали если не тёмные, то точно серые времена. Единственное лекарство для цементирования внутренней пустоты – еда, но и оно помогает лишь на время.

Героиня решается на побег из дома. Хватает под мышку ноутбук, урну с прахом матери, садится на мотоцикл и – вжжжух, загрузочный экран – перемещается в приморский городок Барнакл Бэй. То есть для меня это загрузочный экран, а для Вероники – дорога к новой личности. По пути она делает несколько пластических операций, перекрашивает волосы, набивает пару татуировок и берёт новое имя. Теперь она Океана, и дальше мы будем называть героиню именно так.

В Бар-Бэй Океана называется вольной художницей и селится в крошечном домике на берегу Симиземного моря. Отношения с городом не задаются. Барнакл Бэй не такой, как представляла девушка. Мрачный, негостеприимный, странный. Единственная приятельница Оки на новом месте – девочка-почтальон по имени Юна.

Вскоре у Океаны появляется новый собеседник, но не совсем обычный. Кто-то повадился оставлять в корзине с грязным бельём штаны-рубашки и записочки с просьбами их постирать. Таинственным корреспондентом оказывается подросток по имени Филип Аннан, он же просто Флип (разумеется, от слова flip, у которого много значений).
​

С помощью «бельевого чата» и пары других уловок юноше удаётся растопить сердце суровой Океаны, и постепенно эти двое становятся друзьями. После смерти младшей сестрёнки – спасибо TS3 за зверски утопленного тоддлера – Флип перебирается жить к Океане. Его родители не против, чтобы сын сменил обстановку.

Проходит год с момента приезда Оки в Барнакл Бэй. Она рисует и продаёт картины, Флип занимается музыкой, а в доме появляется третий житель – беспородный кот Шалун. Где-то между делом Флипу исполняется восемнадцать и, нет, он не бежит романсить Океану. Хотя все про это подумали, да?
​

В один из дней Океана возвращается домой из «большого города» и не может поверить глазам. Прямо перед их домом вырос соседский и заслонил собой солнце. Поминая недобрым словом технологии быстрого строительства, Оки отправляется искать хозяина.
​

Находит на пляже, верхом на коне, и это у нас Рауль. Классический роковой мужик с пронзительными синими глазами, ехидной ухмылкой, изящными манерами и острым языком. После недолгой перепалки Рауль предлагает Оки прокатиться на его, э-э-э, коне. До дома, его дома.

Океана остаётся ночевать у Рауля на диванчике, ибо «ночь темна и полна ужасов» (с) в виде бродячих кадавроманжуло, местных зомби. В Спарклах нет сверхъестественного, но лёгкий налёт мифологической мистики присутствует. Кажется, в те времена в игре нельзя было отключить полнолуния и спавн всякой дряни.

На утро в домике материализуется Флип и, сюрприз-сюрприз, Рауль оказывается его крёстным. Океана заинтригована личностью нового соседа и пытается больше про него разузнать. Допрашивает Флипа, узнаёт много интересного. Отец парня по имени Финн – старинный друг Рауля, а мать Флора – бывший любовный интерес. У Финна, Рауля и Фло в молодости случился любовный треугольник. Девушка выбрала более надёжного и понятного партнёра, а Рауль пошёл дальше пить и блудить. В следующих главах есть парочка POV’ов Рауля, в которых он рассказывает о себе дополнительные подробности. Главное – Рауль очень болен, но Океана об этом не знает. Пока.
​

У Рауля с Океаной возникает симпатия, но… Они так успешно делают друг другу голову, что последняя сбегает аж в Шанг-Симлу. В китайском дзен-раю героиня воюет с деревянными манекенами и встречает Ванга Лу, ещё одного таинственного джентльмена, но несколько иного типа, чем Рауль.

Холодный и отстранённый, Ванг тоже делает Оки голову, но в итоге признаётся в чувствах. Китайский джентльмен связан с прошлым героини и её настоящим отцом, а влюбиться успел заочно. Практически по фотографии. Отношения парочки перемещаются в горизонтальную плоскость. Вместе им довольно неплохо, но Оки всё равно сбегает обратно в Барнакл Бэй. Потому что это Оки.

Пока старшей подруги не было дома, Флип успел замутить и расстаться с рыжеволосой Алисой. Главная выгода от романа – девушка предложила выкупить у её родителей «лишний дом», в рассрочку и по выгодной цене. Оки и Флип перебираются в новое жилище.
​

Повзрослевшая девочка-почтальон Юна находит Океану ииии… ей негде жить. Намёк понят. Плюс один житель в доме. В дальнейшем Юна и Флип пытаются в отношения, но у них плохо выходит. Флип строит карьеру рок-звезды и не очень хочет чего-то серьёзного. По крайней мере, с Юной.

Океана с Раулем продолжают делать друг другу голову, обмениваются письмами и даже организуют дуэль на шпагах между Раулем и нагрянувшим в гости Вангом.
​

В один из непогожих дней Океана исследует Бар-Бэй без карты и компаса, промокает до нитки и находит убежище в яковитском соборе. Там белокурый прист Энцо предлагает свою помощь. Оки отмечает, что товарищ симпатичный, но неприятный. Слишком пафосный, строгий и холодный. Девушка просит позвонить Раулю. Доблестный рыцарь прилетает спасать деву в беде, но не только ради этого. Выясняется, что Лоренцо – старинный друг и близкий родственник Рауля (последнее – ложь, на никто пока не знает). Много лет назад Энцо внезапно пропал из Барнакл Бэй, и вот теперь вернулся. Радость-то какая, мва -ха-ха.

Лоренцо остаётся мёрзнуть в своём соборе, а Оки и Рауль перемещаются в новую сцену в караоке-баре. Они так слаженно поют дуэтом, что в итоге целуются. Рауль предлагает поехать к нему, но наталкивается на стену непонимания. Оки расстраивается, что мужикам нужно только одно. Парочка ругается. Рауль сваливает в закат с двумя дамами в обнимку.
​

Океана недолго грустит в одиночестве и находит себе нового кавалера в лице второго крестника Рауля. Джонни Лай – тоже священник, только не яковитский, а петерианский. Петерианский Смотрящий не накладывает на своих служителей строгих обетов, поэтому развлекаться с Джонни можно, вполне открыто и официально.

Буйный нрав Джонни приходится Океане по душе, и они очень быстро переходят к тому самому сценарию, в котором отказали Раулю. И нет, героиня не видит в этом никакого противоречия. Пару-тройку глав Оки встречается с Джонни, но потом решает, что им нужно расстаться. Мирится с Раулем. Нда. Между делом Рауль успевает побегать по бабам, чему Океана не особо рада, но её никто не спрашивал.

В последних главах Океана находит Рауля без сознания. Его накрыл очередной приступ неведомой болезни. Океана зовёт на помощь Лоренцо. Вместе они перемещают бездыханное тело домой к Океане. Куда же ещё? У постели больного Оки ищет утешения в объятиях Энцо. В буквальном смысле. Просит себя обнять. Энцо такой – «Ну ок». Рауль не согласен и восстаёт из мёртвых. Сцена ревности, все дела.
​

Энцо отчаливает к себе, а Океана и Рауль решают, как будут жить дальше. Договариваются, что Оки не станет нянчиться с Раулем и жалеть его. На этих условиях он официально перебирается в дом к своей даме.

Почти что занавес, но нет.

В самом конце главы Рауль бормочет во сне и зовёт Аделину. Океана это слышит.

Вот теперь занавес. На этом опубликованные главы заканчиваются.
​

Что планировалось в Спарклах дальше?

Что дальше, а что дальше?.. Десять лет назад я расстроилась, когда никто из читателей не спросил, кто такая Аделина. В те времена комментировали больше, и «вотэтоповороты» обычно не проходили незаметно, но моя маленькая шалость не удалась. Возможно, потому что Рауль вечно бродил по бабам и новое женское имя в его послужном списке никого не насторожило.

В первом наброске следующей главы Океана допрашивала Рауля и выясняла, что он «немножечко женат, ну разве что самую чуточку». Да, он прямо так ей и говорил, я скопировала цитату. Мэджик злодейски хихикала, когда писала этот шедевральный диалог.

Угу-угу, до сценария, в котором Рауль становится чемпионом Барнакл Бэй по многожёнству, был ещё тот, в котором он сразу признаётся. Сценарий, ведущий примерно в никуда. С конфликтом, который тут же разрешается километровым диалогом с чисто раулевскими шуточками. Оки немножко его ругает, но ей в целом норм. «Фу», – сказала Мэджик и отказалась от идеи.

Когда я захотела вернуться на форум, родилась вторая версия главы. Без Аделины вообще. Оки просто заметает странную информацию под ковёр и даже не комментирует. Увы, моим планам по возвращению не суждено было сбыться, и написанная глава отправилась на полку. В ней ничего особенного не происходит, но всё равно Чтобы увидеть скрытый текст, войдите или зарегистрируйтесь.. Лично мне она мне нравится. Милый ностальгический привет из прошлого.

Почему не показывала до этого? В неопубликованной главе Рауль начинает сильно ревновать Океану к Лоренцо, а это спойлеры. Хотя все и так догадались, наверное. В мире куча подсказок про отца Нормана.

В самой игре я дошла до того момента, когда Океана и Рауль уже поженились и провели медовый месяц во Франции. Тот самый, который накрылся нереальным тазом. Умер кот Шалун. Флип успел изменить Юне с сестричкой Ванга. В самом последнем сохранении с эпическим названием «фигня6» появился Лоренцо. Игровой, а не из отдельного сохранения.

Как я это провернула? С помощью пластической операции, конечно же. Подселила рандомного НПС подходящей возрастной категории, наделала скриншотов с настройками ползунков оригинального Энцо, примерно повторила их расположение с помощью пластики. Не один в один, но достаточно близко ииии… бинго! Но не бинго, а фейл с точки зрения правил. Мне пришлось оставить идею о продолжении династии в формате династии.

После этого я начала думать о мире, который помог бы одновременно завершить династию и рассказать новую историю. Но не о сиквеле, как сейчас, а о приквеле. Хотела написать о том, как Рауль и Энцо отправились в родной город последнего. Обожаю «итальянские» миры в TS3, оригинальную Монте Виста и кастомные.

Примерный набор сюжетов – Рауль знакомится с Аделиной и попадает под действие её чар; Лоренцо вспоминает Ронцо, который к тому моменту уже умер, и все мутные секретики прошлого; кузина Кади учится в универе и выступает в роли главной девочки-рассказчика. Снова несколько POV’ов от Рауля, Энцо и Кади.

От идеи остались скриншоты и сделанные в TS3 персонажи – Аделина; кузены и кузины в количестве пяти штук; Ронцо; прототип Рафаэллы, которая играла несколько другую роль; Элиджио, который отец Бэк; друзья и кавалеры Кади. Ииии очень маленький кусочек текста-вступления. Больше ничего нет, но я использовала старые наработки для нового мира. Теперь мы не в прошлом, а в будущем и следим за условным третьим поколением Спарклов. Не знаю, хорошо это или плохо и получилось ли у меня достойно продолжить Спарклов.
​

Как я переносила персонажей в TS4

Начнём, конечно же, с Океаны/Вероники. Оригинал из TS3 слеплен по канонам красоты, которые были близки Мэджик десятилетней давности: все герои экстремально худые и мускулистые, у них трагически выгнутые брови, будто боль и страдание – их девиз по жизнь, большие мультяшные глаза, вздёрнутые носы и пухлые губы. Я не преследовала цель перенести всю красоту в TS4 один в один. Во-первых, мои каноны красоты поменялись за прошедшие годы. Во-вторых, это невозможно технически. В-третьих, я не скажу, что оригиналы нравились мне на 100%.

Я ориентировалась скорее на свои ощущения от персонажа. Считаю, что с Океаной не промахнулась. TS4 версия не ощущается чем-то чужеродным. Она умеет делать такие же задумчиво-мечтательные выражения лица. Да, у неё не такой нос, не такие щёчки и не такие глаза, но когда я смотрю на персонажа, то сразу чувствую, что это всё та же Оки.

Первую версию TS4 персонажа я создала чуть ли не год назад, но она была так себе. Её можно увидеть на скриншоте из первой главы мира. На новых скриншотах – второе улучшенное издание. Я переделала черты лица, добавила деталей, переодела. Много-много работы. Океана — единственный персонаж, у которого максимальное количество нарядов почти во всех категориях. Я устроила настоящую охоту на «цветные» волосы, а особенно ценной находкой считаю причёску с развевающимися прядями. Долго искала, но всё же нашла. Была довольна, как слон.
​

Кажется, Рауль удался на славу. TS3 версия не такая мультяшная, как, к примеру Океана, поэтому переносить было проще. Оба Рауля попадают в мой современный стиль симсостроения.

У этого господина всегда была одна-единственная версия без особых переделок. Он давно живёт в игре и частенько забегал на общественные лоты, когда я что-то снимала для мира. Забавно было, когда я крутила камерой, а там – оп! – Рауль где-нибудь за спиной у Нормана притаился. Я каждый раз говорила себе, что ещё не время его показывать.

Фан факт – на скриншотах из TS3 и TS4 одинаковые глаза от remussirion. Ещё я нашла очень похожее колечко (оно довольно часто мелькало на скриншотах в династии). Ну, и в целом он прямо такой Рауль-Рауль.
​

Лоренцо другой и делит с оригиналом разве что светлые волосы и голубые глаза. У этого товарища было как минимум пять версий, одна другой хуже. Нормальной версии не существовало практически до самого момента Икс, когда нужно было показывать таинственного отца Нормана. Ужасный стресс. Ладно, шучу.

Современная версия из TS4 мне нравится, версия из TS3 – не очень. У оригинала странноватые черты и нужно подбирать ракурсы, в которых лицо смотрится нормально. В общем-то, не новое явление для моих персонажей, ннно… Энцо из TS3, как же ты меня бесишь своим лицом. Одна из нескольких причин, по которым я не хочу снимать сценки из прошлого в TS3.

Я постаралась сохранить, скажем так, общую концепцию персонажа, но довольно сильно отошла от «канона» в плане схожести отдельно взятых глаз-носа-губ и всего остального. Как ни парадоксально, я чувствую, что в общем и целом персонаж… похож. Я повторила яковитский iconic look Лоренцо с глазом Смотрящего на груди и сумрачным взглядом. Примерно так он смотрел на Океану при их первой встрече. Была идея повторить всю сценку, но у меня нет для Оки подходящей причёски. Может быть, потом.
​

Аделину до появления в мире никто не видел, ибо она не фигурировала в династии, но пару слов скажу и про неё. В TS3 я три раза успела её переделать. Вторую версию можно увидеть на скриншотах в последней главе мира, а тут у нас финальная третья. Первую показывать не буду, она совсем фу.

В TS4 получился четвёртый вариант. Внешне не особо похожа, я согласна, но вайбы от персонажа исходят правильные. Мне кажется, TS4-вариант даже лучше передаёт двойственную суть героини – одновременно няша и «жуткая стерва» (с) Рауль

Помимо основной четвёрки, я перенесла некоторое количество второстепенных персонажей, но не уверена, что про них будет интересно. Очень кратко: Ронцо – совсем другой, Флип – довольно похож, Джонни – слегка похож, Салво – слегка похож, Ферро & Нейва – слегка похожи, Кади & Лино – довольно похожи.
​

Домики. Не-не-не, за такого рода переносы я даже браться не буду. Все же помнят, что что я ужасно строю в обеих частях? Особенно большие здания. Пляжный домик Океаны я бы, может, и перенесла, но её большой дом – точно нет. Большое дома – моё личное строительное табу. Я их скачиваю и модернизирую, но не строю.

Не считаю замену домов большой проблемой. К примеру, в TS3 у меня была совсем другая «Борацца» (на скриншоте слева) и новая мне нравится куда больше. Старая тоже симпатичная, но не тянет на фамильное имение.
​

 

[Magick]

Саундтрек

Ронцо ди Камайори
Монте Виста, имение «Камайора»
50 лет назад

«Скоро», – пообещал себе Ронцо ди Камайори. Скоро Дарио умрёт. Дальше тянуть было нельзя. Два дня назад на запястьях Элеттры появлялись новые синяки. Встречаться с сестрой взглядами было сродни изощрённой пытке: «Сделай что-нибудь, Ронцо. Почему ты сидишь и ничего не делаешь?»

– Я сделаю, потерпи ещё немного, – пробормотал Ронцо себе под нос.

Любой план требует тщательной подготовки,
любой фантасмагории нужен талантливый режиссёр. Хаос – лишь удачно брошенная в кучу мусора спичка. Ронцо собирался устроить хаос, ведь Дарио не заслуживал чистой и спокойной смерти. Он не герой, которого нужно провожать в лучший мир с почестями.
​

Ронцо вышел на балкон и прищурился. По дорожному серпантину виляла крошечная яркая точка – машина Лоренцо. Она стремительно приближалась. Будь Ронцо верующим, он бы вознёс Смотрящему короткую пламенную молитву, чтобы Борацца не улетел в пропасть раньше отмеренного ему срока. Но Ронцо не верил ни в кого, кроме себя. Поэтому просто выругался.
​

Внизу в гостиной Салво Борацца, кузен лихача, флиртовал с хорошенькой служанкой. Смешливой, беззаботной и явно новенькой. Дарио пока до неё не добрался, иначе этот смех-колокольчик давно бы умолк. Ронцо прилагал все усилия, чтобы домашний персонал состоял только из мужчин и благообразных старых дев, но порой случались проколы. Возможно, девушку нанял сам Дарио или новый дворецкий, который пока не в курсе ситуации.

– Синьор Ронцо, – служанка покраснела и сделала быстрый неуклюжий реверанс. – Прошу прощения, синьор. Я сейчас же вернусь к своим обязанностям…

– Как тебя зовут?

– Кьяра, синьор.

– Ты уволена, Кьяра, – холодно бросил Ронцо. – Получи у Фредо расчет за весь месяц, и чтобы я больше никогда тебя здесь не видел.

Девушка пыталась протестовать, но Ронцо уже не слушал. Лицо Салво выражало высшую степень недоумения. Вздёрнутые брови намекали на то, что неплохо бы объясниться. Ронцо не собирался тратить время на такие глупости. Его дом, его служанка, его правила. Он имел законное право не объяснять свою поступки разочарованной публике.
​

Створки двойных дверей, ведущих во двор, тихо постукивали на ветру. Ронцо распахнул их одним быстрым движением. В лицо ударил порыв знойного ветра. Аромат цветущих деревьев – вишнёвых, мандариновых и ещё каких-то – защекотал нос. Любить Монте Висту и «Камайору» было так просто. Ненавидеть, впрочем, тоже.
​

Лоренцо Борацца сидел на капоте своей машины. Половину его лица закрывали тёмные очки, и не без причины: у кого-то явно выдалась бурная ночка. Энцо осторожно помахал рукой, боясь нарушить хрупкое равновесие собственного тела.

Но очки – это ещё полбеды.

– Где твои штаны, Энцо? – без особой надежды на вменяемый ответ поинтересовался Ронцо.

– Чертовски хороший вопрос, Ронцо-Макаронцо, мне тоже интересно. Я проснулся посреди груды тел, и ни ком не было моих штанов. Впрочем, своих штанов на них тоже не было. Ты сказал, что срочно хочешь меня видеть, поэтому я стёр с себя чью-то помаду, снял рубашку со статуи в саду и поехал к тебе.

– Без штанов.

– Без штанов.

– Зато у тебя есть носки.

– Зато у меня есть носки.

– Вот только прав у тебя нет.

– Очень удобно, кстати. Никто не отберёт права, если их у тебя нет. Я же ребёнок, Ронцо. Мне нельзя иметь права.

– Логично, да. Энцо, твоя шея… Подрался с пылесосом и проиграл?

– С шеей-то что не так? А-а! Мне встретилась женщина с трубой от пылесоса вместо рта. Она очень хороша в своём деле, но лица я не запомнил. Прости, не смогу вас познакомить.
​

– Э-эээнцо… Я просил, чтобы ты не пил, – Ронцо почувствовал себя совсем старым и уставшим. – Просил ведь, vero? У меня к тебе важное дело.

– Я не пил, – улыбка обольстительного засранца намекала, что он не только пил, но делал ещё много всего.

– Иди сюда, Энцо. Сними очки.

Юноша соскользнул с капота на землю, отряхнул одежду и, заметно пошатываясь, приблизился. На таком расстоянии он выглядел ещё более бледным и измождённым. Fesso. Идиот.

Ронцо неизменно веселило, что в отдельных частях Симерики люди говорили на смеси симлиша и национальных языков своих предков. В Комореби симлиш переплетался с японским, в Чайна-тауне столицы – с китайским и прочими азиатскими языками, в Монте Виста, Тартозе и на всём «итальянском» побережье – разумеется с итальянским. Кое-где симлиш вступил в симбиоз с британским английским, но носителей этой комбинации выдавал скорее акцент. Они меньше всего были склонны превращать свою речь в весёлое попурри.

Сам Ронцо старался пореже вставлять в речь иностранные словечки. Тот же Энцо делал это гораздо чаще, а его дядя вообще предпочитал использовать итальянский вместо симлиша. Дело вкуса, как говорится.

Искоренить певучий акцент и местный сленг оказалось ещё сложнее, чем говорить на чистом симлише. Ронцо провалил эксперимент, зато Лоренцо справился. Теперь его речь звучала ещё забавней – очень правильный симлиш и внезапные итальянские словечки.
​

– Снимай, – снова потребовал Ронцо.

– Va' all'inferno, mamma!* – в ответ Борацца показал средний палец. – Любишь, когда тебя слушаются?

– Люблю, когда люди не делают глупостей и могут пройти по прямой линии, не шатаясь, но это не про тебя.

Энцо сдвинул очки на кончик носа. Его глаза, обычно невинно-голубые, были безжизненными и пустыми, а вокруг красовались сине-фиолетовые тени. Бррр, что за видок у вчерашнего ребёнка? Ронцо отвернулся.

– Зачем ты это с собой делаешь, Энцо? «Секс, наркотики, рок-н-ролл» – отныне твой девиз по жизни?

– Неправда. Я равнодушен к рок-н-роллу. – друг ответил спокойной улыбкой человека, который катится по наклонной, но при этом его всё устраивает. – Зачем мы вообще живём, Ронцо? Я не вижу смысла ни в чём, что происходит вокруг меня. Поэтому я просто делаю то, что мне нравится. Как и всегда.

– Однажды ты загонишь себя в могилу. Не думай, что я стану её навещать и приносить цветы. Даже не знаю, какие твои любимые.

– Я не пытаюсь умереть раньше тебя, Ронцо. Жизнь бессмысленна, но приятна. Мне нравится развлекаться, только и всего.

– Ты мог бы стать лучше, – не согласился Ронцо. – Не ради себя, ради других.

– У меня нет таких «других», ради которых нужно становиться лучше. Ты и так меня терпишь, так что сойдёт. Простыми словами: я не чувствую потребности в изменениях. Vattene.* Точка.

– У тебя чудовищно снижена способность к эмпатии. Мне всегда казалось, что ты – некая разновидность социопата, который просто имитирует человеческие эмоции.

* – Иди к чёрту, мамочка!
** – Отвали.
​

– Да брось, Ронцо, я не социопат. Это слишком сильное утверждение. – Лоренцо снял очки и заслонил глаза ладонью от яркого солнца. – Но я не могу чувствовать то, чего я не чувствую. То, что вы, хорошие люди, зовёте состраданием. Кстати, я его не имитирую. Я просто говорю, что мне наплевать.

– Очень мило, Энцо.

– Кстати, я сегодня услышал отличную шутку. Когда умираешь, ты становишься ближе к Смотрящему. Потому что тебя больше не существует.

– Всё ещё очень мило.

– О, правда? Я очень стараюсь стереть эту скептическую мину с твоего симпатичного лица… А-а, merda! Вот ведь дерьмо!

– В чём дело?

– Ты позвал Салво. Он расскажет дяде, если увидит меня в таком состоянии.
​

– Ты получишь то, чего давно заслуживаешь. Вполне себе справедливо.

– Вот она какая, твоя справедливость? И ты ещё утверждаешь, что со мной что-то не так.

– С тобой всё не так. Беспорядочный секс, алкоголь, наркотики, клубы, девочки, какие-то безумные оргии. Ты едва не угробил Нейву в той автомобильной аварии, а сам без единой царапинки. В тебе нет ни капли раскаяния за всё то, что ты сотворил. Ты позор своей семьи, Энцо. Чернейшая из овец.

– Бееее! – приятель приставил пальцы к голове на манер рожек. – Я тоже тебя люблю, Ронцо.
​

Лоренцо подошёл ближе, положил руки на плечи друга и прислонил свой лоб к его лбу. Ронцо опустил голову пониже и украдкой осмотрелся по сторонам. Не хватало ещё, чтобы Дарио увидел эту во всех смыслах примечательную сцену. Такого брат точно не оценит, и с синяками будет ходить не одна Элеттра.

– Никогда не понимал твоего увлечения экспериментами, – Ронцо отстранился и сбросил руки Лоренцо. – Неужели девушек не хватает?

– Вынужденными экспериментами. Вот почему у тебя нет какой-нибудь нормальной сестры? Я бы с радостью…

– Хвала всему рациональному в этом мире, что у меня нет сестры, которая тебя привлекает!

– Тогда ничем не могу помочь. – Энцо развёл руками. – Ну признай же, Ронцо, я тоже тебе нравлюсь.
​

– Я даже не знаю, что делать. В смысле с мальчиками, а не с девочками.

– Разберёмся, это не ракетостроение. Как там было в той песне? Well I know full well that you are the patron saint of sucking…*

– О, даже не продолжай. Мне сейчас не до твоих экспериментов. – отмахнулся Ронцо. – Нужно избавиться от Дарио.

– Ладно, давай просто убьём его и займёмся более интересными вещами.

У Лоренцо была одна потрясающая способность – говорить самые страшные вещи с невозмутимым лицом. И это даже не подростковая бравада. До Ронцо давно дошло, что в такие моменты друг детства не шутил: он действительно не ценил ни свою, ни чужую жизни. Список ценностей Энцо умещался примерно на двух строчках – запретные удовольствия и новые запретные удовольствия.

– Я не планирую отправиться в тюрьму на ближайшие лет двадцать. Поэтому он сам себя убьёт, а мы посмотрим.

– Посмотрим? О, вот теперь мы говорим о реальном дерьме. Мне нравится ход твоих мыслей, продолжай.

– Ты грязный маленький… – Ронцо тяжело вздохнул. – Это не какое-то извращённое развлечение для тебя. Мы избавим мир от гниющего куска плоти.

– Ага. Qualunque cosa.* Мне всё равно, но если тебе так проще, могу поддержать игру в санитаров леса и хорошие намерения.

– Мне никак не проще, Ло, но это нужно сделать. И вот как мы поступим…

* – Энцо цитирует строчку из песни «Young & Dumb» группы «Cigarettes After Sex». Сделаем вид, что на момент описанных событий она уже вышла. Кто вообще заморачивается с правильной хронологией? Остаток строчки не могу процитировать по соображениям цензуры, но догадаться просто.
** – Без разницы, что угодно.
​

План Ронцо базировался на трёх китах – старых отцовских револьверах, любви Дарио к азартным играм и небольшой поддержке со стороны Энцо и Салво. Чем больше хаоса и случайных деталей, тем лучше. Полиция запутается и будет вынуждена признать, что произошёл несчастный случай. Кто в здравом уме организует настолько странное убийство?

– Сыграем в русскую рулетку, – объявил Ронцо, и у его собеседника мигом загорелись глаза. – Каждый возьмёт по старому револьверу из коллекции моего отца и приставит к виску. Три из них будут абсолютно пустыми и только один… Ваша с Салво задача – выбрать правильное оружие и разыграть отчаянную храбрость. Чтобы Дарио тоже нажал на курок. У него не останется иного выбора – или стрелять, или признавать, что он трус и неудачник.

– Чёрт возьми, Ронцо! Это самое отвязное и безумное из всего, что я от тебя слышал! Сыграть на самолюбии Дарио – гениально. Интересно, до этого bastardo успеет дойти…
​

– Что? – Аделина Борацца возникла за спорой у брата, как мстительный дух из древних легенд. – Учёные ещё не пришли к единому мнению о том, что человек испытывает в момент смерти. О, Энцо, а где твои…

– Он не знает, где его штаны, – Ронцо закатил глаза. – Но ты ведь не это пришла обсудить?
​

Откуда она вообще взялась? Последний раз Ронцо видел девушку в малой оранжерее, безмятежно нежащейся в кресле-гамаке, с рыжим котом садовника на коленях. К счастью, он успел достаточно изучить синьорину Борацца, чтобы не удивляться её внезапным метаморфозам. Брат и сестра гораздо более похожи, чем думает большинство людей. Те же холодные голубые глаза, та же улыбка, тот же критический дефект где-то глубоко внутри. Вот только у Аделины безупречная репутация.

– Хочу напомнить, что в этой семье, помимо Энцо, яйца есть только у меня, – Дэль накрутила на палец прядь волос. – Салво вам не помощник.

Да, она так и сказала, не церемонясь. Без своей светской маски Аделина была прямолинейнее некуда.

– Готов выслушать любые ваши предложения, синьорина, – Ронцо отвесил изящный поклон. – Напомнить диспозицию?

– Не стоит, я всё слышала. Я могу заставить Салво сделать то, что нужно, но он струсит в самый ответственный момент. Поэтому спектакль буду разыгрывать я. Салво постоит у дверей. Как это называется у преступников? «На стрёме»? Да, вроде бы так.

– Прошу прощения? – Ронцо решил, что ослышался. – Ты приставишь револьвер к своей хорошенькой головке и без колебаний нажмёшь на курок?
​

– Верно, – Аделина Борацца гордо вздёрнула подбородок. – Я всё сделаю, можешь не сомневаться. Мне скоро шестнадцать. Дядя спит и видит, как бы поскорее продать меня Дарио, будто на дворе раннее Средневековье. Ему о-очень нужны деньги твоей семьи, Ронцо.

– У нас тоже нет денег, Дэль. Дарио врёт, что есть. Я видел бухгалтерские отчёты. Виноградники ничего не приносят. Сыроварня ничего не приносит. Ничего ничего не приносит. Я знаю, как спасти положение, но Дарио…

– Стоит у тебя на пути, я понимаю. Вот поэтому я должна вмешаться и помочь убрать урода с дороги. Давай расчистим весь мусор, и ты пойдёшь к своим великим целям, а я буду прикрывать твою спину. Я не боюсь запачкать руки. Вместе мы всё исправим. Пора снова стать богатыми и влиятельными. В конце концов моему братику нужны деньги на выпивку, наркотики и шлюх. Да, братик?

– Синьорина, ты меня пугаешь. Энцо, скажи ей…

– Если Дэль пообещала, что сделает, значит сделает, – Лоренцо приобнял сестру за плечи. – Она сама за себя решает. И да, мне нужны деньги на всё перечисленное.

– Да вы оба больные.

Близнецы ответили одинаковыми довольными усмешками. Им понравился комплимент.

***
– Как прошёл твой день, брат? – обманчиво приветливым тоном поинтересовался Дарио. – Я видел, к тебе приезжали друзья. Хорошо провёл время? Тебе нужно больше отдыхать. В последние дни ты такой рассеянный. Всё время забываешь о важных вещах.

– О каких важных вещах?

Решимость Ронцо трусливо рухнула с трёхсотметровой высоты и разбилась вдребезги на старом скрипучем паркете, прямо у ног Дарио. Все рефлексы кричали, буквально вопили – «Опасность! Опасность! Опасность!». Мягкие, кошачье-хищнические интонации в голосе старшего брата не предвещали ничего хорошего. Прищуренные зелёные глаза не предвещали ничего хорошего. Даже безобидные цветы на полке приобрели гнетущий оттенок пролитой крови.
​

– О просьбах, мой забывчивый брат. Моих вежливых просьбах не общаться с маленьким засранцем Борацца. Ты такой умный, но такой идиот. Наша семья переживает нелёгкие времена, ещё и ты водишься со всяким отребьем. Не слышал, какие о твоём приятеле ходят слухи?

– Брось, Дарио, – Ронцо низко склонил голову, но не в знак покорности, а чтобы скрыть бушующую в глазах ненависть. – Лоренцо – мой друг детства. Глубоко внутри он не так плох, как все полагают.

– Знаешь, маленький братик, порой мне кажется, что ты действуешь не со мной заодно, а вопреки. L'ho solo immaginato, vero?*

– Sì, ti sei solo immaginato,** – эхом отозвался Ронцо, отчаянно пытаясь собрать воедино осколки гордости и самоуважения.

– Вот и замечательно. О чём вы вчера шептались с Элеттрой?

– О подарке на твой день рождения. Хочет устроить сюрприз.

– Не люблю сюрпризы.

– Я ей так и сказал.

– Как мило, что ты на моей стороне, Ронцо. В твоих интересах быть на ней в следующий раз, когда мне захочется проверить.

* – Мне ведь просто показалось?
** – Да, тебе просто показалось.

Благодарности

Midjourney V5.1 – картинка на обложке.
Choi The Sims – за The Maison des Fleurs.

 

[Magick]

Саундтрек

Ронцо ди Камайори
Монте Виста
43 года назад

Death, suits you dear sir
Like a beautiful coat but then without all the fur
I wonder would it fit me?
What do you think I'd prefer?​

День, когда умер Дарио, остался далеко позади. За семь лет многое изменилось – Ронцо заключил брак с Аделиной, Элеттра ожила после тирании старшего брата и пустилась во все тяжкие, а Лоренцо совсем пропал с горизонта. Последнего сослали в забытый Смотрящим городок на побережье, учиться в яковитской семинарии. Сперва Ронцо решил, что это шутка, но слухи быстро подтвердились.

На этот раз дядя и по совместительству опекун не стал церемониться с неуправляемым племянником. Суд по делу Дарио пробил серьёзную брешь в репутации семьи Борацца. Салво тоже досталось, но основной удар принял на себя Лоренцо. Аделина… Про её участие никто так и не узнал.

Хорошие новости – от любого несмертельного урона можно оправиться. Ронцо почти перестал чувствовать спиной косые взгляды и слышать злобные шепотки «Убийцаубийцаубийцаубийца». Владелец цветочной лавки разыскал в карманах позабытую вежливость. Старые
матроны на лавочках перестали шипеть. Жизнь налаживалась.
​

И в этот самый момент в город вернулся призрак из прошлого. Очень скрытно и тихо, что совершенно не в духе Лоренцо. Ронцо бы и сам не поверил, если бы не столкнулся с приятелем нос к носу на старом пирсе. Энцо выглядел иначе. Дело даже не в том, что он стал выше, шире в плечах, целыми семью годами старше и избавился от милых детских кудряшек. Старый друг больше не паясничал, напротив, держался со спокойным достоинством, которое прежнему Лоренцо было не свойственно.

– Я тебя не искал, – на всякий случай пояснил Ронцо. – Тебе лучше уехать, пока…

– Уеду, не волнуйся, – услышать от Энцо короткий и сдержанный ответ было сродни чуду.

– Ты сильно изменился. Что с тобой произошло? Куда ты дел парня, который так всех бесил?

– Он всё ещё где-то здесь. Иногда я выпускаю его погулять, но уже гораздо реже.

– О, и ты начал курить.

– Да всегда вообще-то курил, просто не при тебе. Чтобы не расстраивался.

– Какой ты, однако, заботливый. Куда кудряшки дел?

– Отрезал. Ты не представляешь, как достали пьяные морячки, которые пытаются меня облапать, приняв со спины за девчонку. Не волнуйся, Ронцо-Макаронцо, ещё отрастут. Бесконечный цикл жизни и смерти кудряшек.

– Я-асно, много изменений.

– Да уж.
​

Лоренцо скрестил руки на груди. Его тёмный силуэт резко выделялся на фоне светлого неба. «Нет, не может быть, – подумал Ронцо, – люди так резко не меняются».

– Помнишь, ты сказал, что мне нужно измениться ради других? – снова заговорил приятель. – Так вот, это невозможно.

– Но ты, кажется, нашёл способ…

– Кроме того, ты сказал, что я неплохо притворяюсь. Я объединил обе концепции, и результат превзошёл ожидания. Я нахожу странное умиротворение в своём текущем состоянии. Все части моей личности пришли в равновесие. Меня больше не бросает из стороны в сторону, и я могу… Могу просто жить. Finalmente.

– То есть раньше ты не мог? – Ронцо хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не сон.

– Нет, но теперь я успокоился.

– Немыслимо. Ты изобрёл для себя новую личность и пришёл к подобию внутренней гармонии?

– Выходит что так. Мне так лучше, Ронцо. Спокойней, по крайней мере. Хорошие люди перестали меня сторониться, как какую-то холеру.

– А как же секс, наркотики и рок-н-ролл?

– Осталось только одно из трёх, полтора максимум, – Энцо улыбнулся самым краешком губ. – Будешь угадывать?

– Рок-н-ролл, да?

Ронцо рассмеялся, но его смех никто не поддержал. Кажется, новый стиль Лоренцо – это загадочные полуулыбки и морщинки у глаз. Больше никакого заливистого смеха и шуток на грани фола. Впрочем, выглядел приятель стал значительно лучше – здоровый цвет лица, ясные голубые глаза, аккуратная одежда, значит…

– Diavolo! Яковитам же нельзя с женщинами, мужчинами и прочими формами жизни. И даже с неодушевлёнными объектами. – Ронцо назидательно поднял вверх указательный палец. – Что там Смотрящий говорил на тему блуда?

– Мы оба знаем, что его не существует, – отмахнулся Лоренцо. – В смысле Смотрящего, а не блуда.

– Как по мне, глубоко неверующий священник – это какое-то извращение. Похлеще нестандартных форм блуда.

– Яковитская церковь – это в основном про власть, а не про помощь людям, Ронцо. Тут все поголовно атеисты и еретики. Есть, правда, редкие фанатики, но нормальных людей нет совсем. Так что я не чувствую себя чужим. Власть – понятная для меня категория.

– О, ещё бы. Твоим коллегам-священникам тоже нравится всех связывать?

– Пожалуйста, не надо провокаций, – в этот раз Ронцо показалось, что друг едва сдерживает смех. – Я скучал по тебе. Можешь соврать, что и ты по мне тоже.

– Это даже не будет ложью.

– Но при этом ты готов был пустить меня в расход.

Ронцо поморщился. Что на это ответить? «Да»? С Дарио всё пошло не по плану, и кем-то пришлось бы пожертвовать, найди полиция более убедительные доказательства. Лоренцо – самый очевидный кандидат, на нём и так клейма негде ставить.

– … твои хорошие намерения закончились мозгами и прочими ошмётками Дарио на моём лице, – переносицу Энцо пересекла поперечная морщина. – После этого ты ещё попытался свалить вину на меня.

– Вообще-то это твоя сестра снесла Дарио полголовы. Не я.

– Beh, certo… Ты у нас пацифист. Убиваешь руками других людей. У Аделины, знаешь ли, не оставалось иного выбора. Ты хотел позволить Дарио расправиться со всеми нами? Он был близок к этому.
​

Дарио не поддался на провокацию. Почувствовал подвох или решил поиграть в какую-то свою игру – теперь уже сложно сказать. Когда настала его очередь, брат взвесил в руке револьвер, медленно поднял руку и приставил оружие ко лбу Энцо вместо своего собственного. Замер со злорадной ухмылкой и пальцем, нежно поглаживающим курок.

Рефлексы Ронцо сработали быстрее, чем мозги. Он помнил, как прыгнул вперёд и выбил из рук Дарио револьвер, а дальше – всё как в тумане. Они боролись на полу. Ронцо получил кулаком в висок, и на несколько драгоценных секунд провалился в темноту, а когда пришёл в себя, то увидел Энцо с окровавленным лицом и выставленным в виде щита стулом, Салво с длинным порезом на боку и Дарио с саблей времён войны за независимость. Последний собирался покромсать обидчиков в труху.

Потом прогремел выстел, и у Дарио осталась только половина головы.

Аделина успела закричать, чтобы Энцо пригнулся и тут же выстрелила. Даже не убедилась, что брат её слышал. По воспоминаниям Ронцо, приятель нырнул вниз одновременно с выстрелом. Отменная реакция, ничего не скажешь.
​

– Я не хотел, чтобы так вышло, – тихо сказал Ронцо, – но кое-что я сделал правильно. Никто не узнал про Аделину.

– Потому что она была нужна для твоих планов, а я – нет.

– Мои планы влияют на благополучие многих людей, а ты – моя личная боль. Выбор очевиден, Энцо. Никто бы не оплакивал твою пропащую душу, кроме меня и, быть может, твоей сестры. Прости, но это правда.

– О.

– Тем более никто из нас в итоге не сел в тюрьму. Можешь ненавидеть меня сколько угодно, но я вижу дальше собственных эгоистичных интересов.

– Я понимаю, правда понимаю, что ты великий и гениальный, а я – кусок дерьма, – по лицу Лоренцо пробежала тень, – но даже я заслуживаю… чёрт, даже не знаю чего. Я любил тебя. Я люблю тебя.

– Не уверен, что ты понимаешь значение этого слова.

– Я тоже не уверен, что правильно определился с термином, но это моя лучшая догадка.

– Занимательно, но не убедительно.
​

– Ты много на себя берёшь, Ронцо. Знаешь, в Барнакл Бэй я встретил одного человека, который внезапно в меня поверил. Он считает меня кем-то вроде младшего fratello*, которого нужно опекать и, я не знаю, защищать от злого страшного мира.

– Защищать? Тебя?! Энцо, кто-нибудь должен защитить этого бедолагу и мир от тебя. Общение с тобой требует развитого критического мышления. Тебе же нельзя верить, даже этой улучшенной версии.

– Думаешь, я ему не намекал? Как только я ему не намекал. Он не хочет ничего слышать. Мне кажется, я скорее сам поверю, что я хороший человек, чем смогу переубедить его.

– Люди, конечно, и раньше велись на твои голубые глаза и невинную мордашку…

– Я сказал, что являюсь соучастником убийства. Прямым текстом, а он лишь посмеялся. Подумал, это шутка такая.

* – брата.
​

– Да у тебя реальная проблема, друг мой, – хмыкнул Ронцо. – Держу пари, ты уже успел подложить свинью своему новому другу.

– Ну, я переспал с одной его подружкой, когда было скучно, – прежний Энцо выглянул из своей скорлупы. – Она не особо ломались. Потом у Рауля – так этого типа зовут – завелась vero amore.* Девчонка долго выбирала между моим приятелем и ещё одним местным. Примитивные любовные страдания, рыцарство и прочая бессмысленная и беспощадная чушь… Пока идиоты бодались между собой, их яблоко раздора откровенно скучало. Я решил исправить ситуацию. Девчонка симпатичная, правда ничего не умела. Ты знал, что в маленьких городках они страшно религиозные и хранят себя до свадьбы или как это называется?

– В твоих страшно религиозных книгах должно быть написано, как это называется. Не читал? Ты вообще-то должен был помогать ей не сбиться с пути. Как слуга Смотрящего.

– Ну, я и помог. Научил кое-чему. Парень, который в итоге её заполучил, должен быть мне благодарен. В первый раз девчонка смотрела на меня с паникой в глазах: «Энцо, ты хочешь, чтобы я потрогала тебя ТАМ?». Нет, я хочу, чтобы ты лежала бревном с видом мученицы. Come dannata Giovanna d'Arco sulla pira.** Это же так возбуждает.

* – настоящая любовь
** – Как грёбаная Жанна д’Арк на костре.
​

– Отлично помог, – вслух произнёс Ронцо, а про себя подумал, что горбатого могила исправит. – Теперь её особенное воспоминание будет связано с тобой.

– Да ладно тебе, уж лучше со мной, чем с сопливым романтиком, который так боится сделай ей больно, что не делает приятно.

– Ты вряд ли помнишь её имя.

– Что-то на «Ф». Фло… Флоренс, может?

– Смотрящий умер за твои грехи, Энцо, а ты даже имя запомнить не можешь.

– Хорошая шутка, но я его не просил. Представляешь, через несколько ночей девчонка заявила, что нам нужно пойти в ратушу и пожениться. Пожениться? Amore, да ты совсем рехнулась, сказал я ей.

– А она отчаянная. Сколько тебе тогда было?
​

– Я признался, что мне всего шестнадцать и что она может пойти разве что нахрен, а не за меня замуж. – Лоренцо выразительно закатил глаза. – «Amore, non posso nemanche allacciare le scarpe senza il consenso ufficiale del tutore».* Какую же мерзкую истерику она закатила! Кричала, что я её обесчестил. Обесчестил, слово-то какое… Больше всего её мой возраст впечатлил. Думала, мне двадцать с небольшим, как Раулю. Какая вообще разница? Сейчас она замужем за вторым местным и шарахается от меня каждый раз, когда встречает на улице.

– В её ситуации я бы тоже от тебя шарахался.

– Иногда хочется подойти к ней и спросить: «Amore, ты помнишь жаркие ночи в твоём крошечном трейлере и как ты шептала моё имя и говорила, что оно красивое?». Было неплохо, кстати, когда героическая Жанна д’Арк свалила в закат. Но даже ставший неплохим секс не компенсирует того, какая она беспросветная дура. Короче, Ронцо, девчонка сама взяла и всё испортила. Я тут ни при чём.

– Даже не знаю, ты аморальный или имморальный тип. Ты красивый парень, Энцо, очень красивый, но использовать привлекательность в качестве оружия массового поражения низко и негуманно. На тебе должна висеть табличка с предупреждением: «Я ядовит и смертельно опасен».

– Я бы подсказал, если бы знал разницу, дружище, но не знаю. Табличка никого не отпугнёт. Всё равно мотыльки полетят на огонь. Думаешь, я не говорю им, что я мерзавец? Я не особо-то это и скрываю.

– Ничего, Энцо, я разберусь и сообщу тебе итоговое решение. Пока больше склоняюсь ко второму.

– М-м, с нетерпением буду ждать. Вот, я ещё вспомнил… Она вечно говорила недовольным тоном: «Энцо, не кури в постели. Энцо, ты уже достаточно выпил. Энцо, у тебя грязный язык и грязные мысли.» Теперь имеет мозги своему муженьку.

– Точно, давай напишем книгу «Энцо и его важные проблемы». Тебе совсем её не жаль?
​

– Кого, «Флоренс»? Нет, я ничего не чувствую. Совсем, пусто, по нулям. Боюсь, я даже притвориться не смогу, что мне жаль. Сложно, Ронцо. Я скучаю по её телу, по ощущению её кожи под моими руками, но не по ней самой. Она была красивей и приятней, чем девушки после неё. На этом всё, мне не интересна ни её личность, ни её чувства.

– Ты мог бы жениться на ней, чтобы всегда иметь тело под рукой, – предложил Ронцо. – Люди так делают.

– Да-а, и мне пришлось бы записывать имя жены на бумажке, чтобы не забывать. Нет, Ронцо, к чёрту такое. Я уже знаю, что бывает по-другому. Мне нравятся твои мозги, ты симпатичней многих девушек, хорошо одет, вкусно пахнешь. Я даже не против того, что ты парень. Фиг с ним, что там у тебя в штанах, я всему найду применение. Мама говорила, что я изобретательный. Единственная твоя проблема в том, что ты мудак.

– Сказала жаба гадюке. Надеюсь, на «Флоренс» твой список праведных дел заканчивается? Кавычки сам расставь, где надо.

* – Дорогая, я даже шнурки завязать не могу без официального разрешения опекуна.
​

– Я бы так не сказал, – Лоренцо снова нахмурился, припоминая остальные «праведные дела». – Если ложь считается, то лжи было довольно… molti.* Я немного перетасовал семейное древо Борацца и стал Раулю более близким родственником, чем являюсь на самом деле.

– Что значит перетасовал?

– Помнишь Марко и Адриану, которые поженились в шестнадцать и через год утонули в озере? В районе крайней правой ветви, рядом с твоей многоюродной кузиной Джеммой. Я сказал, что прихожусь им сыном.

– Но ради чего, Энцо? – Ронцо мысленно представил семейное древо Борацца. – Твои родители и дядя далеко слева… Степень их родства с Марко и Адрианой стремится к нулю.

– Ради развлечения. Я всё ждал, что Рауль меня остановит и скажет: «Энцо, не неси чушь, ты не можешь быть сыном моей тётки Адрианы». Но прошло семь лет, а он так и не сообразил, что я совсем из других Борацца. Иногда бывает полезно увлекаться генеалогией.

– И какую выгоду ты от этого получил?

– Рауль подарил мне колечко, которое принадлежало предкам той семейной ветви, – Энцо продемонстрировал один из своих пальцев. – Я думал его продать и потратить деньги на что-нибудь для поднятия настроения, но потом оставил в качестве сувенира. Забавно, что я не имею на это колечко никакого законного права и всё же ношу его.

– Grande, Энцо, просто отлично. Я даже не сомневался, что ты всё испортишь. Думаю, тебе пора оставить нового друга в покое, пока твоя интервенция в его жизнь не привела к более плачевным последствиям.

* – много
​

– Раньше я полагался на тебя в вопросах добра и зла, но ты и сам плохо их различаешь. Так что я как-нибудь сам дальше. За эти годы я осознал, что ты не особо мне нужен, Ронцо. Твой моральный компас тоже ни к чёрту. Вместе мы творим ещё более ужасные вещи, чем по отдельности.

– Неужели ты раскаиваешься?

– Я удивляюсь. Как у парня с твоими идеалами могут быть настолько грязные руки? Мой новообретённый кузен Рауль хотя бы лучше меня, насчёт тебя я больше не уверен.

– Поднаторел в риторике, да?

– Esattamente. Ты совершенно очарователен, Ронцо, но такой лицемер. Когда ты рассказываешь о своих планах, когда я понимаю тебя, когда наши голоса звучат в унисон… это так мило и возвышенно. А потом всё летит к чертям, и вот уже ты ступаешь по трупам в своём белоснежном плаще. Это слишком даже для меня, поэтому arrivederci. Буду снова скучать по твоей мордашке.
​

– Я и не приглашал тебя остаться. Возвращайся к своим любимым игрушкам, которые ты так любишь ломать. Надеюсь, у них достаточный запас прочности, чтобы тебе не стало скучно слишком быстро.

– Только один вопрос прежде, чем я уйду. Когда ты спишь с моей сестрой, ты представляешь меня на её месте?

Только Лоренцо, причём прежний, мог спросить такую чушь. Пришлось приложить усилия, чтобы не разразиться истерическим смехом. Как вообще можно спать с Аделиной после того, что она сделала? Или едва не сделала.

– Энцо, я даже смотреть не могу на твою сестру. Каждый раз представляю, как ты не успеваешь убраться с пути той пули, и что это твоя голова разлетается, как чёртов арбуз. Этот навязчивый образ сильно мешает счастливой семейной жизни.

– Надо же какая драма. Ты не хочешь мою сестру потому, что она едва не вышибла мне мозги? Бедняжка Дэль.

– Кажется, она привыкла и уже не против, что я где-то не с ней.

– И где же ты?

– Есть у тебя одна милая кузина…

– Dannazione! Ты теперь с Нейвой?

– Фу, ну и мерзость. Да никогда в жизни! – Ронцо поморщился. – От одной только мысли… Перед глазами сразу возникает картина, как ты стоишь на балконе, где тебя могут все увидеть, с бокалом вина и абсолютно голый… и Нейва где-то внизу тебя. Ты невозмутимо меня приветствуешь и говоришь о погоде и ещё какой-то ерунде.

– О. Я успел забыть тот маленький инцидент. – Энцо, как и прежде, ни в чём не раскаивался. – Если ты не с Нейвой, то у меня больше нет кузин пригодного возраста. Не можешь же ты развлекаться с малышкой Кади… Хотя стоп. Семь лет прошло, да?

– Почти восемь.

– Кади, м-м-м… Интересный выбор, но я бы не советовал унижать мою сестру походами налево до дверей соседней спальни. Аделина довольно злопамятна, так что ходи куда-нибудь подальше.

– Не могу, я вроде как увлёкся.

– Какая пошлость.
​

Энцо развернулся на каблуках. Его спина выражала наивысшую степень презрения к простым формулам человеческого счастья. Ронцо хотелось швырнуть камень ему вслед. Рука друга поднялась в ленивом жесте. К счастью, всего лишь прощания. На солнце блеснули перстни с весьма нескромными камнями.

Ронцо подумал, что пошлость – это таскать на пальцах столько побрякушек.

Бонус

Благодарности

Midjourney V5.2 – картинка на обложке.
StarrySimsie – за Serene Lake.
beangirl420 – за beachside van getaway.

 

[Magick]

Саундтрек

Вот он я на том же самом месте, где остановился в прошлый раз. Кид играет в игру на телефоне и даже не замечает, как я запрыгиваю на водительское место. У него на экране азиатского вида девочки в коротеньких юбочках и с огромными мечами. Сражаются с монстрами, спасают вымышленный мир, издают странные звуки. Я сначала подумал, что он смотрит что-то непотребное.

– Что ты хотел мне сказать, Кид?

– А? Чё? – парнишка вздрагивает, прячет телефон. – Когда?

– Тогда.

– Тогда когда? – Кид задумчиво морщит лоб, его буфер обмена чудовищно мал. – А-а, я вспомнил. Хотел предложить опрокинуть по кружечке пива со мной и Лексой. Тебе это сейчас не помешает.

– Содерберг в курсе, что ты решил меня позвать?

– Не-а, сюрприз будет, – телохранитель улыбается так широко, что демонстрирует чуть ли не все зубы. – Она любит сюрпризы. Погнали, Эррингтон, будет весело.

– Ладно.

Я чуть было не говорю любимое отцовское «Bene», но вовремя ловлю себя за язык.

К этому моменту я не спал целые сутки. Меня потряхивает от выпитого ночью кофе и общения с моей чудесной семейкой. Прошу Кида сесть за руль. Он удивляется, но не спорит. Водит Райтон, к счастью, нормально, а не как столетняя бабушка с артритом, то есть не как Фрэнни.

***
Я откидываюсь на спинку кресла и засыпаю под бормотание радио. Почему-то вижу не сон, а свои детские воспоминания.
​

Мне почти десять, и я крадусь на кухню в надежде, что родители ещё спят. Моё намерение прогулять школу крепнет с каждым шагом. Мне не нужны лишние свидетели. Я съем шоколадные колечки с молоком, а потом вернусь наверх и заберусь под тёплое одеяло. Когда ма и па вылезут из спальни, будет уже поздно. Скажу, что не услышал будильник.
​

Но предки уже проснулись, вот подстава. Мама сидит за столом и крутит в руках чашку с кофе. Нервничает. Отец успокаивающе обнимает её за плечи. По средам у нас ДДП – День Дурацких Пижам. Каждое Рождество родители соревнуются, кто подарит самую дурацкую и бесячую пижаму, которую потом нужно будет носить весь год. Мама любит выдумывать новые традиции.

– Ма-па, – приветствую обоих одним словом, экономя кучу времени. – Вы сегодня даже мой завтрак не спалили? Поссорились?

– Нет, мы… – мама смотрит на отца в поисках поддержки. – Мы не поссорились, но нам всем нужно серьёзно поговорить.

– Мы не любим подобные разговоры, – отец накрывает её руку своей, – но…

– Так, я понял. Вы разводитесь?

Родители моих одноклассников то и дело разводятся, делят имущество и самих одноклассников. Я знаю, как это бывает. Твои предки садятся с тобой за стол переговоров и начинают заливать, что для тебя ничего не изменится. Они тебя по-прежнему любят, все дела. Чушь полная. Потом отец сваливает из дома и приезжает сначала по выходным, потом раз в месяц, потом совсем забивает. Через год у него уже новая семья и новый ребёнок. Теперь и меня это тоже ждёт?

– Нет, конечно нет! – мамины глаза становятся большими и удивленными, она ещё ближе прижимается к отцу. – Почему ты так подумал, Норман? Энцо, это одна из твоих шуток?

– Очень странная идея, Рэмо, – брови отца присоединяются к глазам матери, и вместе они образуют удивлённый дуэт. – Нет, Веро, так я точно не шутил.

– Вы ещё любите друг друга? – на всякий случай уточняю я.

– Конечно.

– Certamente.
​

– Вот вы чудики, напугали! – в который раз офигеваю от своих родителей. – Тогда чего такие кислые?

– Кислые потому, что ненавидим воспитательные разговоры, – признаётся отец. – Звонила твоя учительница. Вернее, она весь месяц пыталась с нами связаться, но почему-то попадала то в стрип-клуб, то в знакомства по телефону.

– Клуб для взрослых, – поправляет мама.

– Веро, он в курсе, как это называется, раз утащил телефон училки и отредактировал наши контакты. Весьма изобретательно, кстати.

– Не хвали его, Энцо. В книгах по воспитанию написано, что так ты поощряешь детей повторно совершать плохие поступки.

– Не хвалю, просто констатирую факт и отдаю должное его смекалке. Эта миссис Лоуренс на всякий случай уточнила, не владеем ли мы «клубом для взрослых». Может пора обзавестись, Веро? Сделаем свой бизнес с блэкджеком и…

– Падшими женщинами, – приходит на выручку мама. – Нет, не сделаем. Бриндлтон-Бэй – степенный и приличный городок, тут таким не занимаются. Прогорим.

– Что такое «падшие женщины»? – я озадачен новым для меня термином. – Откуда они упали?

– Э-э, с шеста? Если ещё и танцуют падшие танцы.

Отец с матерью начинают ржать над отцовской шуткой. Вернее, ма зажимает рот рукой, пытается строго смотреть на па, прячется в чашке с кофе и… всё равно ржёт. Я ничего не понимаю, но мне весело от того, что весело им.

– Очевидно, на дно общества, Рэмо, – объясняет отец, когда перестаёт смеяться, – хотя я не совсем согласен с выбранной терминологией, она устарела. В современном обществе это вполне обычная профессия. Не нужно осуждать то, как люди зарабатывают себе на жизнь.

– Ладно, па, не буду, но я всё равно ничего не понял.

– In breve, Remo, sono donne che offrono sesso in cambio di denaro. Fai una faccia intelligente, così tua madre non mi uccide.*

Он произносит фразу так быстро, что я едва успеваю перевести её в своей голове. Наконец-то понимаю, о чём идёт речь. Ухмыляюсь, но тут же спохватываюсь и делаю умное лицо. Мама смотрит на нас с подозрением. Конечно, она догадывается, почему отец внезапно перешёл на итальянский.

Ма пытается бороться с «плохими словами», хотя сама их потребляет. Такая смешная!

* – Короче говоря, Рэмо, это женщины, которые предлагают секс за деньги. Сделай умное лицо, чтобы твоя мать меня не прибила.
​

– Мальчики, давайте мы обсудим важное, а потом вы вернётесь к своим секретным разговорчикам про индустрию развлечений, – она шутливо пихает отца локтем в бок. – Норман, почему ты перестал делать домашние задания и отказываешься отвечать на уроках? Твоя учительница грозила нам всякими ужасами. Это был неприятный разговор. Хуже, чем когда ты распевал «War pigs» на конкурсе музыкальных талантов.

– Ма, они спросили, знаю ли я какую-то хорошую песню. Я знал. Мы с па как раз её слушали накануне.

– Хорошая же песня, Веро. Классика. Ты сама подпевала.

– Да, хорошая, но эта миссис Лоуренс… Ну как же она достала!

– Да она просто дура, Веро, – не выдерживает па, который ненавидит, когда кто-то расстраивает ма. – Не смотри на меня так. У человека, который угрожает по телефону нашему ребёнку, не очень много мозгов. Исключение из школы, серьёзно? Я могу организовать её увольнение гораздо быстрее.

– Ло, мы не станем решать проблемы Нормана такими методами. Ты не можешь расчищать для него дорогу в будущее, вырубая все деревья на пути. Мы должны научить сына отыскивать тропинки в лесу. Так?

– Ты права, Веро, я зря вспылил, – они обмениваются теми-самыми-взглядами, после которых обычно начинают обниматься. – Отличная метафора про лес. Что же, Рэмо, рассказывай, как ты сбился с пути.

– Па-ма, ну это… Только ботаны делают домашку! Скучно. Не хочу, не буду, надоело. Вот.
​

– Это твоя личная позиция? – спрашивает отец. – Или позиция какого-то мальчика из класса?

– Моя.

– Уверен?

– Я не знаю, – я хмурюсь и злюсь из-за того, что отец обо всём догадался. – Парни издеваются над теми, кто делает домашку. Обзывают зубрилами. Не хочу быть зубрилой. Хочу быть крутым, как они!

– Ясно, – кивает отец. – Видишь, Веро, никаких ужасов. У него нет депрессии, признаков антисоциального поведения или что там ещё в школе напридумывали. Просто хочет быть крутым. Вполне понятная мотивация.

– Уф-ф, – выдыхает мать и награждает отца очередным обожающим взглядом. – А ты молодец, Энцо. Я обязательно придумаю для тебя подарок.

– М-м, приятный?

– Эй, да прекратите вы! – вмешиваюсь я. – Родители моих друзей так не глазеют друг на друга, как вы и… и вообще разводятся!

– Уже хочешь, чтобы мы развелись? – смеётся ма. – Ладно, что там с твоей домашкой? Мы можем как-то конкурировать с мнением тех мальчиков? Мы крутые?

Я думаю, думаю, думаю. Мотаю головой. Они мои предки в дурацких пижамах. Ма рисует, увлекается йогой, делает поделки из ракушек и выброшенных на берег коряг, печёт булочки и тортики, выращивает цветы. Па занимается своими общественными проектами, читает, играет на музыкальных инструментах, учит новые иностранные языки или болтает по телефону с тётей Дэль и дядей Лино. В остальное время они тискают друг друга, шутят глупые шутки, ходят на занятия в студию танцев, гуляют по пляжу и собирают для меня красивые камешки. Если честно, они не очень крутые. То есть крутые и забавные для меня, но точно не для парней из школы. Я же не пойду к парням и не скажу, что па-ма хотят, чтобы я делал домашку. Меня засмеют.
​

– Может, снова начать помогать тебе с домашкой? – мама меняет тактику, но эта ещё хуже. – Чтобы не было скучно делать её одному.

– О-ооой, только не это. Ты мне в прошлый раз неправильно задачу решила. Па говорил, что неправильно. Но вместо того, чтобы исправить, вы поспорили на мытьё посуды! Сказали мне сдать так и посмотреть, что получится.

– Божественная неделя моей жизни, никакой посуды, – ухмыляется отец. – Веро, ты не хочешь снова облажаться с элементарной математикой?

– Ах ты высокомерная задница!
​

Ма взъерошивает отцу волосы. Он ловит её и притягивает к себе. Щекочет. Объясняет, как нужно было решать задачу. Они так интимно шепчутся, будто не математику обсуждают, а я-не-знаю-что. Я закатываю глаза. Раф считает, что у моих родителей классные отношения. Я считаю, что это фу. Девчонки такие странные! Одобряют странные вещи.

Отец и мать всё время подкалывают друг друга, я уже привык. Отец не любит мыть посуду после ужина, в смысле очищать от остатков еды и закидывать в посудомойку. Вершина его бытовых навыков. Он у меня криворукий. Ма хочет жить, как обычная семья, а не как богачи с Симливудских холмов. Поэтому криворукий па «моет посуду» и каждый раз ноет.

Я вообще не понимаю, в чём их проблема. Кажется, им просто нравится спорить по пустякам, заключать пари и дурачиться.

– Рэмо, ты рассматриваешь отказ от выполнения домашки как, м-м, бунт против системы? – отец задумчиво играет с прядью маминых волос.

– Да, типа того, – я пожимаю плечами.

– Тогда подумай вот о чём. Когда слишком много людей бунтуют, это перестаёт быть бунтом и становится системой. В твоём случае бунтом будет как раз выполнение домашки. Как ни парадоксально.

– Papà, stai cercando di ingannarmi.* Я не такой тупой.

– Не пытаюсь. Просто хочу, чтобы ты самостоятельно обдумал эту мысль и перестал гоняться за мнением толпы. У тебя есть собственная голова, Рэмо. Нормальная голова, которая умеет думать. Зачем тебе чьи-то чужие мысли?

– Мы не давим на тебя, – мама ласково мне улыбается, и я таю, как масло на сковородке. – Мы верим во всякие хорошие штуки, вроде дипломатии, командной работы ииии... выгодных сделок! Если ты пойдёшь нам нам навстречу, мы пойдём навстречу тебе.

– Можно мне пару раз в месяц прогуливать школу? Домашку иногда буду делать, так и быть.

Родители переглядываются и кивают.

– Что, правда что ли?! Да ладно!

– Ну-у, ничего плохого из-за пары пропущенных дней не случится, – мама не совсем уверена, но не хочет отменять нашу сделку. – Позвоню твоей учительнице и скажу, что ты приболел. Должно прокатить.

* – Папа, ты пытаешься меня провести.
​

– А можно прямо сегодня? И мне нужен новый динозавр.

– Рэмо, это уже превращается в шантаж и вымогательство. Мы не ведём переговоров с террористами. Я отвезу и заберу тебя из школы. Пока будешь маяться в ней от скуки, составь список аргументов, почему тебе нужен новый динозавр. Обсудим на обратном пути.

– Ты жопа, пап. Ма, почему па – такая жопа?

– Кому-то нужно быть жопой, Норман, иначе ты бы давно развёл меня на покупку армии игрушечных динозавров, – ма закатывает глаза, но при этом посылает нам обоим молчаливые лучи обожания. – Буду скучать по вам, мальчики. Не используйте слово «жопа» слишком часто, ему тоже нужно отдыхать. Хоть иногда.

– Веро, после такого напряжёного утра мне очень нужен мой подарок. – по-моему, па и сам занимается вымогательством. – Буду скучать по тебе все долгие десять минут по пути до школы и обратно. Рэмо, а ты торчи в школе подольше. Почему вас так рано из неё выпускают? Куда подать петицию, чтобы тебе накинули пару часов математики?

– О, Энцо, ты даже не подозреваешь, что у меня за подарок…

– Веро, это же не гора посуды после вчерашнего ужина и сегодняшнего завтрака?

– Увидишь, – мама хитро ухмыляется. – Люблю тебя, хоть ты и… слово, которое устало.

– Жопа! – подсказываю я.
​

Мама раскрывает объятия для меня и отца. Забываю, что я уже взрослый и больше не участвую в семейных обнимашках. Я им месяц назад об этом объявил, но в этой семье мои права не уважают. Так быть, в этот раз прощу забывчивость этим неразумным организмам.

Родители продолжают друг с другом нежничать, пока я собираю рюкзак и завязываю шнурки на своих любимых кедах. Потом ма спохватывается, что па до сих пор в пижаме. Он бежит переодеваться. Ма хватает расчёску и пытается меня причесать. Ломает пару зубчиков. Ругается на мои кудрявые волосы. Хаос! Мне нравится это слово.

Предки забыли накормить меня завтраком, но к этому я уже тоже привык. У них ещё ни разу не получилось проставить все отметки в чек-листе «Я адекватный утренний родитель». Раздолбаи. Ничего, попрошу у папы двадцатку и куплю булочку в школе. Он понятия не имеет, сколько стоят булочки. Пять пойдут на булочку, пятнадцать – в свинку-копилку на новый скейтборд. Иногда отцу лень искать мелкие купюры, и мне достаётся целая сотня.

Я мог бы даже сам купить себе динозавра, но выторговать его у па гораздо интересней и почётней.
​

– Па, можно мне не пристёгиваться? – спрашиваю уже в машине. – Вчера крутой мужик в фильме не пристёгивался.

– Можно будет, когда Веро уговорит меня сделать резервную копию ребёнка. Пока ты у нас один – нет. Мне жалко потраченных на тебя ресурсов.

– Че-е-вооо-о? Вы мне братика подкинуть хотите? Да вы совсем? Когда вырасту, никогда не буду заниматься этим вашим сексом! От него дурацкие младенцы появляются! Мне не нужны младенцы! Фуу-у!

– Сильное заявление, сын, – отец сам меня пристёгивает, хотя я пытаюсь отпихнуть его руки. – Когда вернусь расскажу твоей маме, что ты собрался умереть девственником. Как думаешь, она обрадуется, что нам не придётся сидеть с внуками?

– Ты у-у-у! – вываливаю на отца весь запас известных ругательств. – Ненавижу тебя! Ты злой и бесполезный!

– Ну начинается… Я тоже не в восторге от твоей беспочвенной агрессии. Почему ты только в присутствии матери нормально общаешься?

– Ты тоже лучше, когда с мамой. Ты меня про… порва… цируешь? Тьфу, язык заплетается! Сложное слово.

– Провацирую? Sto provocando? – я согласно киваю. – Вот видишь, я научился расшифровывать твой сломанный симлиш. А ты говоришь, что я бесполезный. Напомни, чтобы мы вечером потренировали сложное слово.

– Окей, пап. На итальянском про-още. Можно буду только на нём говорить?

– Можно, но люди в Бри-Бэй перестанут тебя понимать. Кстати, я купил билеты в «музей со скелетами динозавров», как ты и просил. Не пойдёшь? Наверное, неприятно идти в музей с тем, кого ненавидишь.

– Да ты совсем у-у-у! Пойду. Купим маме тех кислых конфет, от которых глаза на лоб лезут? Только не предупреждай её.

– Bene. Что хочешь послушать?

– Хм-м, Radiohead?

Отец включает «Street Spirit», и мы вместе тихонечко подпеваем. Я уже не очень на него злюсь.

***
Кид пихает меня в бок, и я с неохотой выползаю из сна-воспоминания. Мы приехали.
​

Бар тоже находится в Винденбурге. Пьянствуют прямо рядом со штаб-квартирой конторы? Очень символично. Я согласился поучаствовать не ради возможности подольше лицезреть физиономию Кида, а чтобы погреть уши. Может, они с Содерберг прольют свет на таинственную осведомлённость Моррисона и Сид? На крайний случай, соберу компромат на парочку новых агентов.
​

Вживую Лекса ещё симпатичней, чем на фотках и видео, но на ней пугающе много косметики. Эти её светлые глаза в чёрном-пречёрном обрамлении, и помада зловещего трупного оттенка… Бррр. В общем, я бы посмотрел на неё с утра. Беззащитную, без боевой раскраски, с распущенными волосами и без одежды. М-м-м.

– Кого это ты притащил? – Содерберг прищуривается, сканирует меня с головы до ног… и не знает, кто я. Она меня никогда не видела. – Гони подсказку, Кид.

– Ставлю свою новую игровую приставку на то, что ты никогда в жизни не угадаешь! – веселится Райтон. – Без жирной подсказки. Это любимая карамелька нашего Морри.

– Да ладно! Да ла-а-адно! – Лекса смотрит на меня, как на диковинный экспонат. – Это Эррингтон?! Вау. Ты умудрился притащить к нам на интервью самого Эррингтона?
​

– Привет, Лекса, – чувствую себя немного рок-звездой. – Что ещё за интервью?

– Кид тебе не сказал? – Содерберг кидает на коллегу укоризненный взгляд. – Контора не хочет, чтобы агенты общались и знакомились между собой, но мы хотим. Раз в месяц вытаскиваем в бар кого-нибудь нового, задаём каверзные вопросики, напиваемся, ржём, отлично проводим время. В прошлом месяце у нас была Дэй.

– Прикинь, мы её ни разу до этого не видели! – вставляет Кид. – У нас даже тренировки раздельные.

Вот чёрт. Эти двое понимают, какую опасную игру они затеяли? Контора не просто так не хочет, чтобы агенты расширяли круг знакомств. Она опасается утечек.

– И что вам рассказала Дэй? – мне не особо интересно, но нужно поддерживать разговор.

– Что она любит вязать и вышивать крестиком, – хохочет Кид. – Реально, не прикалываюсь. Наша Дэй, которая попадает в монетку… Со скольки шагов?

– Да не помню я, – отмахивается Лекса, – это городская легенда, тут точность не важна.

Мне отчаянно хочется проснуться. Они дёргают контору за хвост, как огромного недовольного кота. Но ради чего? Чтобы выяснить, какие у кого хобби? Немыслимо. Разбудите меня. Я думал, они тут хотя бы компромат собирают, а они… Смотрящий, а ведь это золотая жила! Я могу посидеть рядом и послушать, вдруг кто о чём проболтается.
​

– Я тоже кое-кого сегодня привела, – хвастается Содерберг и тащит нас к столику, за которым сидит незнакомый мне парень. – Та-дам! Угадывайте.

Я пытаюсь хоть что-то понять по его внешнему виду и манере держаться. Среднего роста, младше меня, слишком уж чёрные – крашеные? – волосы, яркие синие глаза. Немного щурится, немного стесняется, отводит взгляд, когда я его разглядываю. Одежда? Простая, нейтрально-офисная, никаких побрякушек, даже часов на запястье нет. Я ни разу не Шерлок Холмс. Думаю, он сидит в штабе, а не работает в поле.

– Ты из отдела подготовки операций? – тыкаю пальцем в небо.

– Тепло, но не горячо, – голос у него тоже самый обычный, не слышу какого-то характерного акцента.

Мои следующие догадки – хорошая семья, хорошее воспитание, хорошее образование. Точно работает мозгами, а не бегает с пушкой наперевес. Спокойный, рассудительный парень. Где бы такой пригодился?

– Ты из аналитического, – в этом я почти уверен. – Ты Кайл Аллен?

– Всё верно, я из аналитического и из группы Энди Эшмора, – улыбается, – но не Кайл.

– Офигеть, ты Морган-мальчик? – Кид опережает меня. – Братан, мы же с тобой единственные фанаты «Йети» во всём неофициальном чате! Я – Кид. Дай пять.

– Эм-м-м, вообще-то Морган-девочка – твой «братан», – признаётся Морган-мальчик. – Я из Ньюкреста, мы традиционно болеем за «Морских ангелов».

– Ты мажор что ли? – морщится Райтон. – «Ангелы» – это куча вбуханных денег от богатеньких спонсоров и ноль результата. Знаешь, что бы сделали «Йети» с таким финансированием? Взяли бы грёбаный Суперкубок!

– Парни, давайте уже пива выпьём, – примирительно говорит Лекса. – Хватит бухтеть про свой футбол.
​

Мне достаётся огромный бокал, который смело можно разделить на пятерых. Я не люблю пиво, но выпендриваться и заказывать что-то другое не буду. Так я перестану быть «своим» и резко стану «чужим». Люди болезненно воспринимают отказы. Кид осушает свой бокал почти до дна в несколько больших глотков и блаженно жмурится. Морган-мальчик посматривает на него с откровенным ужасом. Понимаю его. В моём доме пили вино, а напивались пятидесятлетним виски. Я довольно консервативен в плане выбора напитков. Наш аналитик, видимо, тоже. Может, он вообще не пьёт? Они даже не спросили бедного парня.

– Ну, приступим? – Лекса обводит взглядом нас троих. – Правила простые – каждый может задать Моргану по паре вопросов. Вообще любых. Морган, ты должен отвечать честно и не увиливать. Потом препарируем Эррингтона.

– Эррингтона? – снова чувствую себя рок-звездой. – Ты Эррингтон? С ума сойти.

– Он самый, Морган, он самый, – наслаждаюсь новой минутой славы. – Кстати, «Морган» – это что? Имя, фамилия, прозвище?

– Минус один вопрос, у вас остаётся пять на троих. – подводит статистику наш аналитик. – Я Морган Уорнер, а нашу девочку зовут Элли Морган. Босс решил, что будет весело использовать пресловутых мальчика и девочку вместо «Элли и Моргана» или «Морган и Уорнера».

– Вот засранец! – Кид расправляется с отставками пива и кивает официантке, чтобы принесла ещё. – Слушай, Уорнер, а ты встречаешься с… Морган? Мы давно хотели спросить.

– Я не самоубийца. Ты хоть представляешь, в какой кошмар превратится моя жизнь? В конторе хуже, чем в старшей школе. Все будут нас дразнить.
​

– Тогда с кем встречается Морган-девочка? – Лекса подпирает щёку рукой и выжидательно смотрит на Моргана-мальчика. – Она писала в чате, чтобы к ней не лезли со всякими подкатами. Типа она в отношениях.

– С Кайлом Алленом, за которого вы меня приняли. Но вообще вы хотели спрашивать по меня, а не про Элли. Два по цене одного?

– Ха! Гони двадцатку, Кид. Я ставила как раз на Аллена.

– Да ни фига! Ты каждый день меняла свои версии.

– Морган, ты что-нибудь знаешь про программу подготовки молодых агентов? – я встреваю с единственным интересующим меня вопросом. – Твоя команда работала с кем-то из новых стажёров?
​

– Ничего не знаю, – Уорнер тут же принимает агрессивно-защитную стойку. – Лекса обещала, что вопросов по работе не будет. Какого чёрта, Эррингтон?

– Просто интересно было. У меня есть дальний родственник, который мог бы нам подойти.

– Ну да, конечно. Моя внучатая троюродная бабушка тоже подала заявку, ждём результатов.

– Парни, расслабьтесь, – Лекса корчит недовольную гримасу. – Можно только личные вопросы, про работу молчим. Я забыла предупредить, но такие правила.

– Морги, кто самая сладкая и самая горькая карамелька конторы? – Кид делает вид, что моего вопроса никогда не было. – Помнится, ты не голосовал в чатике. Игнорщик.

– Я не так много агентов знаю, компетенции для голосования не хватает. Самая горькая карамелька – наш несравненный босс Энди Эшмор. Самая сладкая… Пусть будет Фиби Белл, у неё очень приятный голос. Может, я когда-нибудь увижу её лицо?
​

– Окей, принято. Эррингтон, тот же вопрос.

Я не ожидал, что они так быстро перейдут ко мне. Не особо слежу за неформальными чатами, в них вечно за что-то голосуют – то за лучшую задницу конторы, то за лучшего злодея в истории видеоигр. Не моя сфера интересов.

– Э-э-э, я как-то не задумывался, – пытаюсь выкрутиться под разочарованными взглядами коллег. – Ладно, самая горькая – Бишоп.

– А самая сладкая? Ну давай, Эррингтон, колись. Тебе же кто-то нравится?

– Кэти Ли, – придумываю имя на ходу. – Она, м-м-м, милая. Я не знаю, что ещё вы от меня ждёте.

– Вууу-у, Эррингтону нравятся азиатки! – Кид вновь демонстрирует свою многозубую улыбку. – А ты с ней того?

– Да, – я предвкушал этот вопрос и намеренно его выманил. – На нашем задании больше нечем было заняться, скукота для стажёров. Ну, то есть Кэти и была стажёром, а меня отправили за ней присматривать…

– Отношения ученика и наставника не так работают, Эррингтон, – закатывает глаза Лекса. – Почему мужики считают, что каждая девочка жаждет разыграть этот избитый сюжетец?

– Засчитаю за третий вопрос, – так и знал, что она начнёт возмущаться. – Я ничего такого не считаю, мне просто нравятся симпатичные девушки в зоне прямой досягаемости.

– Ах ты!.. – до Содерберг довольно быстро доходит, что за игру я веду. – Ты специально меня спровоцировал, чтобы выманить какой-нибудь тупой вопрос вместо нормального. Ты негодяй, Норман Эррингтон. Негодяйский негодяй.
​

Она смотрит на меня и улыбается. Но не так, как Киду или Моргану.

О. О. Оу. Мне не почудилось?

Лекса, я понял намёк, но не могу. Совсем-совсем не могу. У меня в телефоне несколько сообщений от Камиллы. У меня Сид, с которой нужно поговорить и помириться. Вандербург отстрелила мне оба уха своими дурацкими признаниями. Дядя и отец проехались по мне на гусеничном тракторе и расплющили в плоскую пучеглазую камбалу. Через пару дней меня ждёт Виллоу Крик и работа. В конце концов я не «потаскун». Но, может, мне нужно что-то простое и без обязательств? То, о чём мы оба не станем вспоминать?
​

Улыбаюсь в ответ. Под столом нога Лексы скользит по моей ноге. По крайней мере, я надеюсь, что это нога Содерберг, а не Моргана-мальчика, но он мне вроде не улыбался. Хотя кто его знает, он какой-то подозрительно смазливый.

– Эррингтон, чё у тебя за хобби? – над столом Кид задаёт самый тупой и примитивный вопрос, который только можно придумать. – Про мои ты знаешь, давай теперь про свои.

– Да никаких особых хобби, – пожимаю плечами. – Я научился фотографировать. Сначала для работы, но потом увлёкся и начал щёлкать пейзажи, свалки и птичек. Моя кузина Раф тоже любит фотографировать, иногда мы делимся получившимися фотографиями. Немного умею рисовать, немного играю на гитаре… Мне нравятся спорткары и быстрая езда, хорошая музыка, книги со смыслом, документалки про космос и динозавров. У меня на столе стоит один дохлый кактус. Я считаюсь садоводом?
​

– Бро, у меня тоже кактус есть. Его зовут Ларри. Как твоего зовут?

– Э, Рауль-младший.

– Ха, в честь твоего дяди что ли?

– Ага, – ухмыляюсь, я насчитал уже шесть вопросов. – Он по форме похож на тот неприличный объект, который обычно рисуют на заборах. Я долго выбирал между именем дяди и именем отца… Морган, прости, но у тебя вопросов не осталось. Кид всё потратил.

***
– Эррингтон, быстро вставай и выметайся из моей квартиры! – Лекса пихает меня пяткой в бок. – Я на работу опоздаю!

Я проспал тот момент, когда она голая и без боевой раскраски. Волосы Содерберг уже стянуты в привычный хвост, на ней футболка и джинсы, бегает и собирается на работу. Никакого утреннего кофе и прочих сладостей. Эх.

– Я могу остаться и ещё немного поспать? – отрываю от голову от пахнущей шампунем Лексы подушки. – Потом уйду. Оставь мне ключи, завезу на работу.
​

– Нет, вали к себе домой и там дрыхни, – снова пихает меня, вообще без всяких сантиментов. – Я не встречаюсь с другими агентами. Это на одну ночь, а не на следующий день тоже.

– Чувствую себя подцепленной в баре девушкой, – ворчу, тру глаза, отчаянно хочу спать. – Ты мной воспользовалась, Содерберг.

– Ты рассчитывал на что-то другое? Мы неплохо провели время, но на этом всё.

– Нет, но можно чуточку понежнее? Ты такая резкая и прямолинейная… Я не привык. Как будто со вторым мужиком запрыгнул в койку.
​

– Ты, конечно, забавный, симпатичный и всё такое, – она слегка смягчается, подходит и гладит меня по лицу. – но у меня есть принципы, которые я не нарушаю. Мне было любопытно на тебя посмотреть, после всех рассказов Морри… О, легендарный Норман Эррингтон! Ну да, ты ничего такой, но я удовлетворила любопытство. Всё, расходимся. Оба получили то, чего хотели, разве нет?

– Жесть, – только и могу сказать я. – Никогда не встречал таких девушек, как ты.

– Мне нисколечки тебя не жаль. М-м-м, какие глаза, но даже ради них я не… или да… может, и да…

Она грубо толкает меня меня обратно на кровать. Коварная ухмылка Лексы пробуждает во мне самые низменные инстинкты. Обычно я так не делаю, но эта её показная грубость, она находит неожиданный отклик во мне самом. Хватаю Содерберг и утаскиваю к себе. Наверное у неё на теле останутся синяки, я не особо церемонился. Лекса вовсе не хрупкая девушка, под её тонкой бледной кожей – натренированные мышцы, а на руках выступают рельефные вены. Но я больше и сильнее, и пользуюсь этим. Придавливаю её к кровати своим весом. Хочу сделать с ней что-то плохое. Она этого хотела или я всё придумал? Я должен остановиться.
​

Зажмуриваюсь, немного ослабляю хватку, чтобы Содерберг могла освободить одну руку. Ожидаю, что сейчас получу кулаком в лицо. Почти хочу этот отрезвляющий и такой необходимый пинок обратно в мир нормальных людей. Что я вообще творю? Я не такой. Или такой? Я совсем себя не знаю.

Почему она ничего не делает? Почему снова улыбается? Содерберг пытается что-то сказать, но я зажимаю ей рот рукой. Не знаю, зачем я это делаю. Над своей рукой я вижу её глаза – два светлых пятна посреди размазанных чёрных туч. Она хмурится. Я испортил Лексе макияж. Когда вырвется, Содерберг меня убьёт. За макияж, за опоздание на работу, за всю эту сцену. Будет чудом, если она не донесёт на меня, как Фрэнни на Арчера. Вот только последний ничего не делал, а я… Я не причиню ей вреда и сам до чёртиков перепугался, как мне теперь об этом сказать?

Лекса впивается мне в руку острыми зубами и прокусывает чуть ли не до крови. Ай!

– Эррингтон… дай… мне… сказать… – она тяжело и хрипло дышит. – Я не против, я такое люблю. О-очень. Ночью я тоже намекала, но до тебя не дошло.

– Ты нормально объяснить не могла?

– Зачем? Мы друг друга поняли. Извращенец извращенца всегда поймёт, это нормальным людям нужны разговоры. Я люблю спонтанность и острые ощущения. Очень возбуждает и бодрит. Ты только не тормози и не пугайся своих желаний, у нас нет на это времени. Работа, помнишь?

– Нет, это просто охренительный провал в коммуникации, Содерберг! Мы оба творим какую-то жесть.

– Не парься, Эррингтон. У меня всё под контролем. Думаешь, я бы позволила тебе зайти так далеко, если бы не одобряла твои робкие заигрывания? Пф! Ты явно прогуливал занятия по самообороне, тебя очень легко обезвредить. Всё, я всё сказала. Продолжай.

– Продолжать что?

– Всё, что ты до этого делал. Верни руку.

– Ты играешь в опасные игры.

– Знаю, Эррингтон. Ты тут не один с проблемами. Мы нашли друг друга. Вот Кид простой и адекватный, а мы с тобой не очень.

– Морган?

– Милый синеглазый мальчик, но с ним тоже что-то не то. У конторы целая подборка неадекватов с нестандартным мышлением. Хорошие аналитики и агенты, хреновые странные люди.

– Что с твоей работой?

– Будешь лично объяснять моему боссу, почему я опоздала… и спать в своей квартире я тебе всё равно не дам… и не вздумай кому-нибудь проболтаться… и может я тебе ещё позвоню… и…

Зажимаю ей рот рукой. Как там Рауль говорил? Я яблочко от дурной яблони.

А Содерберг – двинутая маньячка. Почему я всегда нарываюсь на девушек с сюрпризами? Карма такая?

Бонус – увеличенные фото с холодильника

Благодарности

Midjourney V6 – все картинки на обложке.
katesimblr – за Windenburg Pub.

 

[Lanalely]

Magick, извините, не в тему, не нашла куда писать ответ на сообщение.​

Спасибо за наградку. И большое спасибо за ваше творчество. Вы очень интересно пишете, жаль, что мало. Читаю с огромным удовольствием. Желаю успеха во всех Ваших начинаниях. С уважением Л.

​

[/CUT]​

 

[Magick]

ответ

Lanalely
Большое спасибо за отзыв и за пожелания, мне безумно приятно видеть новых читателей. В мирах можно писать отзывы прямо в темах, если автор не просит этого не делать. Я не прошу, я обожаю отзывы. ))

Вы очень интересно пишете, жаль, что мало.

Увы, я никогда не была особенно продуктивной, даже династии писала медленно, где нет таких заморочек со скринами. Основные стопатели прогресса в мире – это, конечно же, скрины и мой перфекционизм. Я люблю тратить время на переписывание кусков текста, дополнительные скриншоты, заморочки с CC. Иногда специально перекрашиваю всякие CC-штуки для мира, типа фотографий, картин и причёсок.

Саундтрек

Аделина Борацца ди Камайори
Винденбург
Сейчас


– Я так и знала, – сказала Аделина Борацца, глядя в голубые глаза брата. – Как ты добрался до Винденбурга так быстро?

Появление Лоренцо предугадать было несложно, примерно как смотреть на лакрично-чёрную тучу с серебристыми прорехами и предсказывать дождь с грозой. Братец объявился спустя каких-то пару часов, со своей обычной помпезностью. Нагнал ужаса на Нолу и Калеба, горничную и дворецкого, при этом даже с ними не заговорив. Повысил градус напряжённости примерно на тысячу процентов. Замер посреди гостиной с выжидающим видом, будто все ему должны. За спиной Энцо слился с окружением бесконечно преданный и бессловесный секретарь Рафаэль. Единственная реплика бедняги – «Si, signore» в ответ на любые указания брата.
​

– Aviazione, sorellina*. Получил лицензию частного пилота, когда было скучно.

– Come sempre, pieno di sorprese.** Ладно, другой вопрос. Что ты здесь забыл?

– Стало скучно, – Лоренцо обезоруживающе – нет, не улыбнулся – приподнял уголки губ ровно на один миллиметр. – Захотелось лично посмотреть, что здесь происходит и кто обижает моего малыша, моего тридцатилетнего малыша. Плохо обижать маленьких, Дэль. Я возмущён до самых глубин своей чёрствой души.

– Правда что ли?

– Нет. Просто любопытно, о чём они спорили. Хочу понять мотивацию Рауля и объяснить потом Рэмо.

– Твой тридцатилетний малыш тоже много всего наговорил и, нет, я не подслушивала. Нола подслушивала за меня.

– Поделишься?

– И не подумаю.

– Про таинственную свадьбу ты мне тоже ничего не расскажешь?

– Верно.

– В ответ я должен сказать, что люблю сложности и сюрпризы?

– Говори что хочешь, Энцо, но у себя в голове я это переведу так: «Я люблю сложности и сюрпризы. Не упрощай мне жизнь, сестра». Ну ладно, иди сюда. Нужно чтобы кто-то тебя обнимал, хоть изредка.

* – (ит.) Авиация, сестрёнка.
** – (ит.) Как всегда полон сюрпризов.
​

Аделина привстала на цыпочки, заключила брата в объятия, на секунду прижалась губами к его холодной щеке и поёжилась. Ужас какой холодный. Лоренцо тут же отстранился, так и не обняв в ответ.

– На улице солнечно, но прохладно, – прокомментировал брат.

– Неправда, просто у тебя внутри встроенный ледогенератор.

– Может, и так.

– Когда мне потребуется лёд для напитков, буду знать, к кому обратиться. Хочешь чего-нибудь выпить, чтобы согреться?

– Боюсь, Рафаэль не оценит, если я сяду за штурвал самолёта слегка разгорячённым. – Энцо подмигнул своему секретарю. – Он опасается даже когда я просто за рулём.

– No signore, – словарный запас Рафаэля стремительно расширился, – но у вас есть я чтобы сидеть за рулём и не ловить лишние штрафы.

– Molto diplomatico.
​

В этот момент чуткий слух Аделины уловил шаги. Скрипнула старая половица рядом с лестницей. Чьи-то пальцы отбили по перилам ритм бодрой мелодии. Вернее не чьи-то, а совершенно определённые и особенные. Красивые смуглые пальцы с мозолистыми подушечками, которые так умело разминали плечи, массировали ступни и делали ещё кучу божественно приятных вещей. Много-много талантов, скрытых и явных, всего в десяти пальцах.

– Кого ещё принесло в наши сети, ми аморе? – с лестницы раздался голос Рауля, и Аделина мысленно выругалась, самыми отборными словами на всех известных языках. – Сегодня дом манит случайных проходимцев и разнообразных негодяев, как садовая кормушка птиц. О нет-нет-нет, помилуйте меня стихии, только не ты! В сумасшедшем доме объявили день открытых дверей и выпустили всех психов?

– Я, – отозвался Энцо.

– Рау, прошу тебя, сделай пару шагов назад, – попросила Аделина. – Ты тоже, Лоренцо. Постой вон там у камина. Не хочу, чтобы вы снова друг друга покалечили.

Брат равнодушно пожал плечами и выполнил просьбу. Затем кивнул Рафаэлю – «Всё в порядке, оставь нас». Секретарь испарился в ту же секунду, будто его никогда не существовало. Ни в этой вселенной, но во всех параллельных.

Рауль упрямо остался стоять на том же самом месте. Чёрные брови с редкими серебристыми волоскам сошлись на переносице, как две части разводного моста.

– Какого дьявола ты здесь забыл, Лоренцо? – Аделина завороженно следила за десятью смуглыми пальцами, как они подрагивали от напряжения. – Приглашения на собрание общества анонимных негодяев раздают в другом месте.

– Ты не можешь меня пригласить или не пригласить, Ра. Это мой дом. Нет, не смотри на сестру, лучше внимательно осмотрись вокруг. Что ты видишь?

– Я вижу человека, который когда-то был моим другом, но предпочёл стать врагом. Всё та же старая песня о моей доверчивости и твоём предательстве, Ло. Nenio nova.*

* – (эспер.) Ничего нового.
​

– Э-э, польщён вниманием, конечно, но вообще-то я про картины. Ронцо был большим поклонником викторианских художников. Возможно, ты даже узнаешь вот эту. – Энцо кивнул на одну из репродукций. – Нет? «Паоло и Франческа» Джорджа Фредерика Уоттса. Сюжет довольно известный и в некоторой степени избитый. Данте встречал эту парочку во время своих странствий по Аду. В Canto V, кажется... Впрочем, не важно. Ронцо нравилось коллекционировать «Паоло и Франчесок», хотел собрать их всех. Маленькое странное хобби.

– Твоя способность нести не относящийся к делу бред просто поражает воображение, – Рауль покачал головой. – Собрался читать лекции по искусству? Это примерно как рассказывать анекдот племени дикарей, которое хочет тебя сожрать. Если ты сотрёшь звёздную пыль с изнанки своих век, то осознаешь, что не такая уж звезда повествовательного жанра. Красиво молчать – тоже своего рода искусство, Энцо. Раньше ты им лучше владел. Сейчас от тебя слишком много шума.

– Почему не звезда? Я мог бы и лекцию прочитать, и анекдот на тему искусства рассказать. – Брат оседлал свою любимую лошадку. – К примеру, ты знал, что «Le Baiser» Родена обращается всё к тому же сюжету? В своё время скульптуру сочли непристойной. Кому нужна порнография, когда есть искусство, да?.. Эм-м, но я отвлёкся. Нет, я не собираюсь читать лекции по искусству. Я хочу сказать, что дом принадлежал Ронцо. Логично, что теперь он принадлежит мне.
​

– «Логично»? В вашей чёртовой семейке нет ни грамма логики, только секреты, скелеты, странные завещания и всевозможные душевные болезни. Не далее как вчера мимо меня проезжала твоя крыша и передавала привет. И да, ноги моей больше не будет в этом доме, раз он твой.

– Прекрати, Рауль. Я не хочу, чтобы ты спал на улице. Siamo una famiglia alla fine*.

– Без понятия, что ты сейчас сказал. Дэль, коварная ты женщина, не могла…

– Не могла что? – Аделина спокойно выдержала гневный взгляд Рауля. – Рассказать, что по бумагам дом принадлежит Энцо? Много собственности принадлежит брату, но управляю ей я. Вернее, всё сложно. Последние несколько лет Лоренцо занят тем, что пытается прибрать к рукам всю семейную собственность. Кажется, он что-то задумал.

– Ты не собираешься его останавливать? Просто постоишь рядом и понаблюдаешь, как за занятой суетливой птичкой, которая обустраивает гнездо? Как оригинально!

– Я не могу, да и не хочу. Мне нравится наблюдать, как люди воплощают в жизнь свои планы. Ностальгический привет для тех, кто успел соскучиться по Ронцо и его интригам. Тот тоже пытался оставить меня без последних… Хм-м, как правильно – штанов или юбки? Я редко ношу брюки.

– Kiaj vi ambaŭ frenezuloj**. Просто прелестно.

– Ты почти дословно цитируешь Ронцо, – усмехнулась Аделина.

* – (ит.) Мы одна семья в конце концов.
** – (эспер.) Какие же вы оба сумасшедшие.
​

– Сказал человек, назвавший яхту именем вымышленной женщины, – не остался в долгу Лоренцо. – Совершенно нормально, о да-а. Ещё можно сделать татуировку с именем воображаемого друга. Мой сын хотел такую, когда ему было пять. Я сказал, что не возражаю, если Рэмо найдёт салон, который согласиться сделать татуировку пятилетке. Почему-то так и не нашёл. Всё забываю у него спросить, что пошло не так.

Яхту, конечно же, звали «Океана», вернее «Океана II». Первая получила серьёзные повреждения во время сокрушительного октябрьского шторма, ещё при жизни настоящей Вероники-Океаны. Небрежно пришвартованное судно унесло в море и изрядно потрепало. Впавший в депрессию Рауль не заботился о таких мелочах, как изношенные швартовые концы. Зато коллекция пустых бутылок в каюте собралась весьма впечатляющая. Вернее, коллекция битого цветного стекла – спасибо шторму.

Энцо тогда сказал, что даже неодушевлённая посудина всеми силами пытается сбежать от Рауля. Вероника для порядка возмутилась, но, судя по спрятанной улыбке, оценила шутку. Им нравилось играть в хорошую Веронику и плохого Лоренцо, но по сути… По сути эти двое демонстрировали поразительное единство. Вопреки опасениям, Вероника отлично вписалась в семью. Даже триумфальный марш скелетов из всех шкафов подряд не оттолкнул её от брата. Удивительная женщина.

– Тебе голоса в голове нашептали эту шутку? – на удивление беззлобно поддел Рауль. – Как звали воображаемого друга твоего сына?
​

– Э-э, сэр Fear-A-Lot. Рэмо боялся темноты, и Веро придумала для него друга, который боялся ещё больше. Вместе они победили всех подкроватных монстров. По этому поводу мы купили отвратительный шоколадный торт.

– Ты помнишь имена воображаемых друзей сына?

– Хуже, Дэль. Я помню имена всех его игрушечных динозавров. Свою предвыборную речь запомнить не могу, но Мистер Чавк навсегда застрял в моей памяти.

– Чёрт бы тебя побрал, Энцо! – Рауль поморщился и стукнул кулаком по стене. – Ты такой нормальный, когда рассказываешь истории про сына, что я на мгновение забываю… Забываю, что играющий с динозаврами мальчик разрушил мою жизнь. Забываю, как его заботливый папочка со мной поступил, как смотрел мне в глаза и лгал, лгал, лгал. Как смотрел на мою жену и мечтал забрать её себе. Как часто ты об этом думал?

– Рауль, «забрать» – это про рабство. Оно вне закона в цивилизованных странах. Свобода выбора делает нас людьми. О, кажется, я всё же запомнил свою речь.

– Ну да, шутишь. Изящный способ уйти от ответа, тоже им пользуюсь. Так в какой момент ты придумал свой хитрый план? Сделать ей ребёнка, чтобы уж точно никуда от тебя не делась. Всё как надо, с иллюзорной свободой выбора. Либерал ты клятый! Можешь скомкать и засунуть свою речь в… в общем, сам знаешь куда. Не при дамах будет сказано.
​

Нехорошее предчувствие вынудило Аделину стремительно броситься к брату. Не зря. С и без того бледного лица Лоренцо схлынули последние краски. Ярость, ослепительная холодная ярость горела в голубых глазах. Последняя подобная вспышка закончилась сломанным носом Рауля.

– Порядок, Дэль, – брат справился с эмоциями и поднял руку в примирительном жесте. – Я в порядке, правда. Не нужно волноваться. Клянусь, больше никогда в жизни не ударю Рауля.

– Рау, это было жестоко, – тихо сказала Аделина, гладя Лоренцо по плечу. – Ты говоришь о его жене и сыне.

– Жестоко, да неужели? – Рауль горько рассмеялся, задрав голову к потолку. – Мне казалось, на жестоких вещах у нас как раз Лоренцо специализируется. Жестоких и скрытных – летальная комбинация. Лоренцо, Энцо, Ло, друг, такой хороший и честный малый… Да чёрта с два! Безразличный и бездушный лицемер, эгоистичный засранец, предатель и я не знаю, где поставить точку.

– М-м, бездушный? Даже классический двадцать один грамм души мне не положен?

– У меня для тебя плохие новости, Ло. Всё твоё дерьмо – прости за грубость, Дэль – и тень Ронцо за спиной весят куда больше твоей души, даже если она у тебя есть. Но это лирика. Ты так и не ответил ни на один из моих вопросов. Вихляешь, как хвост провинившийся собаки. Браво, настоящий политик!
​

– Хорошо, отвечу, хотя я ничего такого тебе не должен, – Аделина почувствовала нарастающее раздражение в голосе брата. – Веро в любой момент могла уйти от меня – к тебе, к любому другому мужчине, просто в никуда. Я бы не стал её останавливать. Мы сразу договорились, что сын останется со мной и, если она захочет сбежать, то сбежит. Это были её условия перед тем, как мы поженились. Я их принял.

– И вот мы пришли к тому, что ты снова мне лжёшь. Оки не была чудовищем, она бы не бросила собственного ребёнка. С тобой, чёрт возьми! Ни один нормальный человек не вступит в брак на таких условиях. Как с этим жить?

– Мы жили и с этим, и со многим другим – «всем моим дерьмом», её проблемами, её страхом снова к кому-то привязаться, моим прошлым, её прошлым… Ваши отношения развалились ещё и потому, что она отчаянно пыталась спрятать от тебя всё плохое, и я делал то же самое. Мы оба прятали от тебя настоящие версии себя, потому что ты... Ты – это ты, Рауль. Но мы не прятали их друг от друга.
​

– Если то, что ты говоришь, правда, то я даже не знаю… – очередная болезненная гримаса исказила лицо Рауля. – В самые плохие дни я начинаю верить, что она была ничуть не лучше тебя. Океана сама флиртовала с тобой, искала твоего общества и внимания, смотрела с любопытством. Да и не только на тебя. До тебя были и другие. В вашем браке она тоже так делала? Ты сам так делал?

– Нет, мы были слишком увлечены друг другом, чтобы смотреть на других людей. Но немного пофлиртовать с другими нормально, Рауль. Это не обязательно значит, что ты замышляешь что-то большее.

– С тобой было не немного, ты и сам знаешь. Я умирал, а она флиртовала с тобой. Я пытался помириться, а она флиртовала с тобой. Я приходил домой и хотел её обнять, а там уже был ты. Что ты всё время забывал в моём доме?

– Твоём? Ну да, оплаченном мной и моей сестрой. Будь ваш брак настоящим и счастливым, никакой невинный флирт ему бы не навредил. Я бы остался твоим и её другом, или, вероятней всего, куда-нибудь уехал. Я много об этом думал.
​

– Я звала Энцо обратно домой, – вставила Аделина, – когда он признался, что потерял свою тупую голову между ног очередной женщины и ввязался в конфликт интересов, угрожающий благополучию семьи. Видишь, Рау, я не то чтобы одобряю действия брата.

– Дэль, меня там даже не было в тот период, – запротестовал Лоренцо. – Там, где ты сказала.

– Мысленно точно был, а вскоре и физически.

– Как грубо, сестрёнка. Скажем так, я испытал l'appel du vide, зов бездны. Наша бабушка-француженка использовала это выражение для обозначения внезапных самоубийственных желаний.

– Это твоё перманентное состояние, Энцо, кого ты обманываешь. Рау, я предлагаю вам поставить точку в споре и сойтись на том, что вы оба далеки от света и истины. Для меня это вполне очевидно, для Вероники тоже было очевидно. Она осталась с тем из вас, кто ей больше подходил, но это не означает, что ты чем-то лучше, мой милый брат. Пора уже помириться.

– Конечно, куда же без тебя и твоего авторитетного мнения, Дэль! – фыркнул Рауль. – Похоже, ты лучше всех знала ситуацию, с разных точек зрения. Сидела на своём ледяном троне с бокалом шампанского и делала ставки на исход? Даже не надейся, что ты уговоришь меня простить твоего братца.

– О, я даже и не надеялась. Надежда – очень глупое чувство. Мой нежно ненавидимый супруг Ронцо научил меня её не испытывать.
​

– Но попытка была неплохая, – похвалил братец. – Рауль, мы вполне цивилизованно поговорили. Я считаю, что это прогресс. Даже забыл, зачем сюда пришёл, но теперь вспомнил. Зачем ты поругался с моим сыном? Он спросил меня, за что ты его ненавидишь, но у меня не нашлось ответа. Я хотел бы его знать.

– Ты не много всего хочешь, Энцо? Я всегда слышал властные нотки в твоём голосе, но раньше ты их хотя бы маскировал.

– Веро говорила, что если я добавляю «пожалуйста», то звучу не как высокомерный засранец. Так что пожалуйста, Рауль.

– Обойдёшься. Корону сними, и тогда поговорим.

– У меня нет короны. Я люблю себя ненавидеть и ненавижу любить. Все говорили, что я должен найти свет и идти к нему, но я до сих пор без понятия, что это значит. Несмотря на сомнительную популярность в сомнительных кругах, до Веро я был одинок. Чувствовал себя, как инопланетянин среди людей. Те, кого я пытался любить, меня боялись, даже Ронцо. Все хорошие книги советуют быть собой, но вокруг меня становилось очень пусто, когда я был собой. Люди куда-то исчезали, понимаешь?

– Ещё бы, ещё бы, – Рауль сверкнул очередной пиратской ухмылкой. – Я бы тоже исчез, если бы сразу посмотрел на список предъявленных тебе, но почему-то снятых, обвинений. Поджог, непредумышленное убийство, снова поджог, вождение во всех возможных состояниях, кража, нарушение общественного порядка и, конечно же, твоё любимое – хранение запрещённых препаратов. Мне многое про тебя рассказали, когда я начал слушать. Очень хочется спросить… Ты вообще нормальный, Энцо? Я бы с тобой ребёнка не оставил. Даже хомячка бы не оставил. Даже мышку и паучка! Странно, что твой сын вообще выжил с таким родителем.

– Нет, я определённо не нормальный, но все эти вещи случились так давно.

– Хочешь сказать, ты теперь совсем другой человек? Избавь меня от шаблонных оправданий.

– Не хочу. Я всё тот же, но научился контролировать самые разрушительные проявления своей натуры. Стал чуть получше, если позволишь так выразиться.
​

– Да чёрта с два ты стал лучше! – Рауль и его ненависть продолжали бегать по кругу, как белка в колесе. – Ты стоял тут и рассказывал мне про каких-то средневековых итальянских любовников, конечно же ни на что такое не намекая. К примеру, на то, как ты спал с моей женой. Хитрый грязный манипулятор! Оглядываясь назад, я начинаю вспоминать, что ты всегда так делал. Смотрел на меня с этой снисходительной ухмылкой и рассуждал вещах, в которых я не разбираюсь. Ты всегда считал себя лучше других. Да, Лоренцо?

– М-м, ну да, я иногда над тобой подшучивал, а ты не совсем понимал. Это было по-дружески, Рауль. Ты ходил весь такой напыщенный и гордый, тыкал меня носом в мои же недостатки и учил жизни. Ты ведь из тех маскулинных засранцев, которые много выпендриваются и самоутверждаются за счёт других. Я устал выслушивать, как я похож на девочку со своими кудряшками, какая я нежная принцесска и даже дров для камина нарубить не могу. Я решил, что тоже имею право поразвлечься на свой манер и поднять себе настроение.

– По-дружески оскорблял? Шутка, которую никто не понял, не шутка, а оскорбление. Я о тебе заботился, неблагодарная ты свинья!

– Я тоже о тебе заботился и продолжаю заботиться прямо сейчас, – раздражённые нотки в голосе брата стали звенеть ещё отчётливей. – Я забочусь о чёртовой туче людей, которые на каждом шагу орут о том, как меня ненавидят. Живут на мои деньги, пользуются моими ресурсами, обязаны мне жизнью. Я это не афиширую, но, если хочешь, могу перечислить всё, что я для тебя делаю. Предупреждаю, список тебя удивит.

– Ну давай, Энцо, удиви меня. Тебе же так хочется это не афишировать. Долго предвкушал момент, когда ты не расскажешь? Я не дурак и догадываюсь о некоторых вещах, но просвети меня. Пуркуа бы не па? Вываливай все свои карты на стол. Кстати, твои деньги – это бывшие деньги Ронцо? Не пойму, это он – твоя тень, или ты его?

– Что ещё за театр теней, Рауль?

– Все ощущают его незримое присутствие за твоей спиной. Он защищает тебя, си, синьор? Всегда защищал? У тебя очень густая и тёмная тень. В ней слились сразу два человека, один живой и один мёртвый, которого ты таскаешь за собой в виде… даже не знаю. Падшего ангела-хранителя? Мне интересно, Океана осознавала, что в браке вас не двое, а трое?

– Про трое в браке – это твоя тема, а не моя. Она знала про Ронцо и знала, что я им не одержим. В отличие от других членов семьи, которые могут лишь фантазировать, у меня был прямой доступ к телу. Ронцо посвящал меня в свои планы, делился сокровенным. У меня был Ронцо, и я его отпустил. Я смирился с его смертью, Рауль, но я никогда не смирюсь со смертью Вероники.

– Ты это призраку Ронцо говоришь, а он тебя внимательно слушает и кивает? У вас полная идиллия? Прелестно же, Ло! Кстати, у тебя случайно нет черепа твоего милого друга? «Быть или не быть» и всё такое.

– Нельзя так смешно пытаться меня унизить. Веселит, а не унижает, Ра. Я запомню эту шутку и расскажу сыну. Черепу Ронцо тоже. Всем расскажу.

– Чёрт! Ладно, давай вернёмся ко мне.

– Давай вернёмся. Твоя загадочная болезнь и экспериментальное лекарство, которое ты принимаешь. Не Аделина, а я нашёл врача и убедил взять тебя в программу в обход огромной очереди. Он не хотел, поэтому «убедил» равно раздал взятки «Убедил» равно запугал. «Убедил» равно шантажировал. Я был очень-очень плохим, чтобы ты мог жить и ненавидеть меня и моего сына. Поэтому, пожалуйста, принимай своё чёртово лекарство и не капризничай, оно дорого мне обошлось. Дэль говорит, ты начал пропускать ежедневный приём. Как же я задолбался следить, чтобы никто из семьи себя не угробил. Я за этим слежу, не иронично ли?
​

– У-у-у, Энцо, ты прямо вышел из себя. У тебя брови опустились на одно деление по шкале с делениями в один микрометр. Спокойней, приятель, нельзя так нервничать. Я давно знаю про ваш с сестрой тайный сговор по моему излечению и успел пройти все стадии принятия. За тридцать-то лет! Мне неприятно быть обязанным тебе жизнью, но я смирился. Я случайно пропустил пару приёмов, и ключевое слово – «случайно». Я себя не угроблю и продолжу ненавидеть вас с сыном, не сомневайся в моих честных и последовательных намерениях.

– Хм, ну раз с тобой всё в порядке, то тогда я пошёл по своим делам. Я думал, ты умирать собрался и решил напоследок отыграться на Рэмо. Выставить его виноватым в твоей смерти. Такого дерьма я тебе точно не прощу. Если сбежишь на тот свет, откопаю собственными руками, отполирую твой череп и стану разговаривать уже с ним, а не с черепом Ронцо. В общем, я привёз бутылку твоего любимого вина и отдал Ноле. Наслаждайся.

– Проклятье, Энцо! У тебя крайне буйное воображение и твой парень такой же впечатлительный фантазёр. Простой ответ – я задеваю его только потому, что это задевает тебя. Я не такое чудовище, чтобы награждать Рэмо комплексом вины на всю оставшуюся жизнь. Охотно верю, что в противном случае ты сделаешь из меня череп для разговоров, синьор Разъярённый Отец. За вино спасибо. Я выпью его, проклиная вас обоих. Как там твой парень, кстати?

– Немного в истерике, но придёт в норму. Пойдёт в бар, подцепит случайную девчонку и забудется в её объятиях. Потом позвонит мне пьяный и будет долго рассказывать, какой я паршивый отец. Всегда так делает.

– А что, отличная стратегия! Яблочко от яблони, как говорится... Ты там, кажется, тоже был очень недоволен своим отцом и поносил его на похоронах и всех семейных сборищах. Тоже пьяный и обдолбанный до потери всякого здравого смысла. Проблемы с отцом у вас переходят по наследству?

– Ра, ты снова начинаешь… Уже слегка утомляет.

– Ну ладно, твоего отца мы оставим на сладкое, так и быть, – легко согласился Рауль. – Видимо, он и вправду был не очень, раз ты рос как дворовый сорняк. Ещё встретимся и поболтаем, Энцо. А ты, Дэль, прекрати за мной шпионить и докладывать брату. Он делает неправильные выводы, или это ты сделала неправильные выводы и натравила сперва меня на его сына, а потом его самого на меня? Мы тут точно все случайно оказались?
​

Аделина пожала плечами. Может быть, да. Может быть, нет. Все случайные совпадения, как говорится, случайны.

– Рауль, ну конечно, это она, – брат насмешливо закатил глаза. – Что за глупый вопрос? Ты же не вчера родился. Это всегда она, что бы ни происходило. Пока твоё внимание приковано ко мне, Дэль стоит за сценой и дёргает за ниточки. Ты выяснила всё, что хотела, sorellina? Беседы с Раулем такие утомительные, я устал работать твоей приманкой.

– Да, благодарю, Энцо. Ты был потрясающе терпелив. Передавай сыну привет и мои искренние извинения. Вы можете расходиться, джентльмены. Спектакль окончен.

***
– Нола? Нола! Но-ооо-ла!

– Да, синьор Рауль?

– Не синьор, просто Рауль. Сколько раз тебе говорить? Он действительно оставил для меня вино?
​

– Перед уходом синьор Энцо просил передать, чтобы вы не выпивали всё сразу, он обеспокоен вашим… здоровьем, – Нола осторожно передала бутылку с рук на руки, как младенца. – Вам принести бокал?

– Обижаешь. Когда мне требовались бокалы, чтобы напиться подаренным врагом вином? Он явно не слово «здоровье» употребил, а что-то иное. Чем там этот стервец обеспокоен?

– Спасибо, Нола, – вмешалась Аделина, – ты свободна до следующего дня. Думаю, ещё успеешь догнать Рафаэля и Лоренцо.

Горничная горячо поблагодарила щедрую синьору и растворилась в надвигающихся сумерках. Когда они остались наедине, Аделина мягко разжала пальцы Рауля. Один за одним, начиная с большого и заканчивая мизинцем. Отставила бутылку на журнальный столик. Взяла смуглую руку в две своих и увлекла её владельца за собой наверх, в спальню.

Ну и денёк! Давно она не участвовала в таких изматывающих постановках. Стала слишком стара для них.

– Почему Нола должна догонять твоего брата и его секретаря? – синие глаза Рауля подозрительно прищурились. – Ты снова затеяла перестановку домашнего персонала? Я не согласен, Дэль. Только привык к Ноле, Калебу и ещё кому-то там.

– О, а ты не знаешь? Нола замужем за Рафаэлем, пусть повидаются. У них очаровательные близнецы, от которых братец на стенку лезет. Иногда с ними сидит.

– Лоренцо сидит с чужими детьми? Детьми своего секретаря и нашей горничной?

– Он умеет, не переживай за детей. Один из неожиданных скрытых талантов. Вероника приучила Энцо самостоятельно заботиться о маленьком сыне. Оригинальный ход, но у него внезапно получилось.

– Ну просто сюрреализм! Он с грязными подгузниками и детскими соплями возился? Человек, который отказывался чистить сырую рыбу, потому что, цитирую, «не хотел, чтобы в кожу въелся ужасный запах». Потом ещё ныл и жаловался, что от меня несёт рыбой, чтобы я к нему не приближался и ни в коем случае не прикасался к его одежде, скрипке и книгам... Брюзга распроклятый!

– Я тоже удивилась, когда братец дал весьма полезную консультацию на тему подгузников и детского питания для малышки Раф.

– О, твой чёртов странный брат! Он хотя бы вино не отравил? Как думаешь, аморе мио, безопасно употреблять напиток, подаренный убийцей-психопатом?
​

– Enzo non è un assassino,* – Аделина опустилась на кровать и похлопала рядом. – Присядь, пожалуйста, и послушай. Я скажу только один раз и попрошу больше не поднимать эту тему со мной, Энцо, Норманом или кем бы то ни было. Дарио ди Камайори застрелила я.

– Vi estas nesuferigebla virino!* Снова покрываешь брата, вечно пытаешься его обелить. Да никакой белой краски на этого психа не хватит! Прекрати стараться ради него, Дэль, он же неблаго…

– С точностью да наоборот, Рау. Энцо покрывает меня, все эти годы. Он хороший брат, примерно в одном случае из десяти. Я пустила Дарио в пулю лоб потому, что ни у кого другого не хватило бы на это духа.

– Не верю.

– Ты весьма недалёк от истины, когда предполагаешь, что Ронцо оберегал и защищал Лоренцо. Брат был его единственным слабым местом, очень мягким, очень уязвимым. Мой первый муж целую истерику закатил, когда подумал, что я могла промахнуться и случайно застрелить братца. Нет, не могла… – Дэль поморщилась от неприятных воспоминаний. – К чему я это рассказываю? К тому, что Энцо по привычке ждал, пока его спасёт Ронцо. И тот, конечно же, попытался, но не слишком эффективно. Ну а Салво… даже говорить про него не хочется. Дарио бы по очереди прикончил всех троих.

– Ты сейчас хочешь сказать, что хладнокровно застрелила человека, синьора Борацца?

– Не совсем хладнокровно, увы. Дарио ещё долго являлся мне в кошмарах, но я сделала то, что была должна. Защитила свою семью, своего брата. Ронцо.

– Знаешь ли, мне гораздо проще жилось с мыслью, что это сделал Лоренцо.

– О, он бы несомненно сделал нечто подобное ради Вероники, но собственная жизнь никогда не была для него достаточно ценна. Так, чтобы выстрелить в человека, глядя ему прямо в глаза. У Энцо беда с инстинктом самосохранения.

– Ты чудовище, Дэль. Жестокое кровожадное чудовище под видом миниатюрной женщины с голосом, похожим на песни ундин. Почему меня это не пугает? Почему я до сих пор от тебя не сбежал?

– Ты не можешь, Рау, – Аделина погладила мужа по волосам. – Это называется «привязанность». И я тоже к тебе привязана, и я тоже.

* – (ит.) Энцо не убийца.
* – (эспер) Невыносимая ты женщина!

Благодарности

Midjourney V6 – картинка на обложке.

 

[Magick]

Чтобы увидеть скрытый текст, войдите или зарегистрируйтесь.

 

[Magick]

Саундтрек

Дневник,

У меня к тебе только один вопрос: когда моя жизнь успела стать такой запутанной? В этом клубке слишком много разных нитей – разноцветных, разношёрстных, непонятных. В моей жизни снова появился Лео, но это не приносит счастья ни мне, ни ему. Я пишу своему лорду – спасибо Луне за крылатое словосочетание – почти каждый день. Отчасти потому, что мне нравится изводить его. Отчасти потому, что мне нравится изводить себя.
​

Тем временем свадебные хлопоты Джульетты набирают обороты, и только обиженная на весь мир Луна в них не участвует. Может, оно и к лучшему. Мы втроём, Джулз, Бэк и я, прекрасно провели время в лучшем свадебном салоне Тартозы. Шампанское, платья из фильмов про настоящую любовь, много дружеских объятий и смеха.

Никто не портил настроение скептическими замечаниями про располневшие талии и складки на животе. Никто не говорил, что моя пятая точка не влезет в платье подружки невесты, если я не перестану налегать на спагетти. Луна постоянно сидит на диетах, и даже малейший жирок вызывает в подруге бурю возмущения. Джулз пообещала, что всё же добавит мисс Костлявое Совершенство в «свадебный чат», но как-нибудь… потом.
​

Плохие новости – моя пятая точка действительно не влезла в узкое платье. Пришлось временно надеть другое. Я пожаловать на это Лео, и он попросил прислать доказательства. Почему бы и нет? Примерочные в свадебных салонах просто созданы для того, чтобы делать игривые селфи. Сказано – сделано, сфотографировано – отправлено. Лео ответил, что я могу продолжать есть спагетти и радовать его подобными ракурсами.

После этого я придумала очередную маленькую месть. Написала, что хочу выйти за него замуж. «Запросто», – не испугался Эйнсли. Но я испугалась и не отвечала на звонки, пока Лео не прислал сообщений десять с заверениями, что это была шутка.

Примерно так мы и развлекались. Видеть Лео мне не хотелось, но писать ему фривольные сообщения – да, пожалуйста. Как можно больше, в любое время дня и ночи. Таким нехитрым образом я узнала о мистере Эйнсли пару новых вещей.
​

Однажды мне не спалось. Я спросила Лео, хотел бы он лежать со мной рядом, убаюкивать, петь колыбельную или просто обнимать. Лорд Сент-Найветт долго думал над ответом, редактировал и переписывал. В мессенджере то и дело появлялась надпись, что «Лео-негодяй-никогда-не-писать» печатает. Я нетерпеливо расхаживала по комнате.

Наконец, Лео выдал, что предпочитает засыпать один и всегда засыпал один. Сон, по его мнению, – личное пространство для одного человека, а не для двоих сразу. Он написал: «Сон – такая же одинокая вещь, как смерть, ведь по сути он и есть смерть в миниатюре».

Ох. Не совсем то, что я рассчитывала увидеть. А как же «Раф, я готов лежать с тобой рядом до скончания времён?» Нет в Эйнсли романтики, но она мне и не нужна. Лео странный, но именно этим он мне и нравится. Спустя пять минут Эйнсли намекнул, что его мнение не окончательно, возможно, ему понравится со мной засыпать. Так и представила, как мы лежим в обнимку, и он рассуждает о сне и смерти. Святые круассаны, в этом что-то есть.

Второй неожиданный факт про Лео: он меня младше, на целых два с половиной года. Когда мы познакомились, ему едва исполнилось шестнадцать, и наши тайные свидания стали для Эйнсли – пишу это и сама не верю – первыми серьёзными отношениями. Кто бы мог подумать… Лео всегда казался таким уверенным в себе и опытным, да и выглядел он старше своих лет. Оказывается, меня соблазнил шестнадцатилетний мальчик, слишком умный, чтобы просиживать за школьной партой еще пару лет.

В университете лорд Сент-Найветт почти не ходил на занятия, но это не мешало ему удерживать первую строчку в топе по успеваемости. Лео приходил в середине экзамена, доставал из-за уха карандаш и решал тест примерно за двадцать минут. Сдавал и уходил раньше всех. Неизменно на высокий балл. Если получалось занять место рядом с окном, Эйнсли оставался и безмятежно наблюдал, как по небу летают птички. Пока остальные сходили с ума от стресса и каверзных вопросов. Лео никогда не волновался, не пытался отыскать на вспотевших ладонях полустёршиеся шпаргалки и не подглядывал в чужие работы.

Майке Хас смотрела на Эйнсли с плохо скрываемым негодованием, считала, что тот мухлюет – покупает ответы у старшекурсников или вроде того. Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эту теорию, а сам Лео загадочно молчит.

***
Из самой неожиданной парочки вечера Бэк и Себастьян превратились в самую неожиданную парочку недели. Ты не поверишь, дневник, но коп-из-бара сходил к дядюшке Аркуари и попросил разрешения встречаться с Ребеккой. Жутко старомодно, жутко романтично. Я почувствовала лёгкий укол зависти. У меня нет отца, но никто из моих кавалеров даже не пытался вести себя, как настоящий джентльмен. Сама кузина Бэкс кажется растерянной, не знает, что делать с внезапно свалившимся на неё счастьем. Прекрасно её понимаю: упавшее с потолка счастье так же опасно, как и упавший кусок штукатурки.
​

– Раф, мне нужна помощь с моими отношениями, – видеозвонок от Бэк застал меня посреди очередной горячей переписки с Лео. – Себ предлагает провести пару дней на Сулани. Мне соглашаться?

– Ты сама должна решить, – мне хотелось поскорее отвязаться от кузины и вернуться к прерванному занятию. – Может, тебе с Кади об этом поговорить?

– Кади странная в последнее время. Она сказала моему папе, что ей с ним скучно. Что до него она целовалась и развлекалась с кучей разных мальчиков и…

– И?

– Что мой папа далеко не самый лучший из них.

– Ох, – я потрясённо прижала ладонь ко рту. – Что за муха укусила тётю Аркадию?

– Не знаю, Раф. Я боюсь, что она не бросит нас с отцом.

– Не говори глупостей, Бэкс. Кади вас любит и никогда не бросит.

– Раф, ты ещё не слышала что она сказала мне, когда отец хлопнул дверью и ушёл…

– Ты уверена, что мне стоит это слышать?

– Да, я больше никому не могу рассказать, кроме тебя, – в голосе Бэк послышалось отчаяние. – Кади сказала, что из живых людей ей больше всех симпатичен дядя Энцо. Она бы хотела быть с ним, не будь он таким… плохим человеком.

«Плохой человек» явно заменил менее цензурное определение. Кади не прочь время от времени ввернуть в речь крепкое словечко, а уж сколько разных наименований для отца Нормана придумали остальные члены семьи – я затрудняюсь сосчитать. Но шутки в сторону. Что связывает Кади и Лоренцо? Теперь.

– Я слышала, что в молодости у них могли быть отношения, – я поделилась единственной известной мне информацией, – но это не точно. По моим сведениям, дядя Энцо лет сто ни с кем не крутит романы.

– Как думаешь, он мог бы…?
​

– Бэкс! Что за ужасные мысли лезут тебе в голову? Но если это важно, я могу спросить.

– Лучше Нормана. Его папу как-то странно о таком спрашивать.

– Да уж, – представляю, каким неловким выйдет разговор. – Бэк, я только что поняла. Ответ на самый первый твой вопрос – да. Тебе жизненно необходимо поехать на Сулани и развеяться. Пусть Кади и твой отец сами разбираются.

– Поехали со мной, Раф, – кузина ухватилась за предложенную возможность, как за спасательный круг. – Устроим двойное свидание! Вернее двойной отпуск. Ну пожалуйста, Раф, скажи «да».

– Да.

***
Впоследствии я сильно об этом пожалела. У меня нет официального бойфренда, чтобы строить с ним замки на песке, бродить по колено в море и наслаждаться ночной прохладой в одной постели. Лео не годился. Он всё ещё злился на Себастьяна Вандербурга из-за истории с Индией-Грейс. Кроме того, Эйнсли никакой мне не бойфренд. Я отношусь к нему с опаской и заходить дальше сообщений пока не планирую. Но ехать одной… Святые круассаны, это так позорно и неуместно! Буду только смущать влюблённых пташек Себа и Бэк.

Я подумала, что мне нужен человек, с которым я смогу просто поболтать, погулять или посидеть в баре. Друг, а не любовник. Джулз? Нет, у неё свадьба на носу. Луна? Даже страшно представить, каких гадостей она мне наговорит. Элтон? Нельсон? Весь мой любимый алфавит, который теперь ходит в друзьях?.. О, нет-нет-нет.

И тут меня осенило.
​

– Честер, ты едешь со мной на Сулани, – Моррисон ответил на звонок быстрее, чем растаяла моя решимость. – В качестве извинений за извинения.

– Ха! Смотрите, кто перестал стесняться и позвонил владельцу лучшей в Сан Мишуно кровати.

– Мне по-прежнему стыдно за тот эпизод, – честно призналась я, – но ещё мне очень нужен друг. Ты можешь отказаться, я пойму…

– Мисс Раф, тормози, – перебил меня Моррисон. – Когда мне говорят, что нужен друг, всё остальное я уже не слушаю. Лады, едем на Сулани. Что мы будем там делать?

– Понятия не имею.

– Так. Нам очень нужно на Сулани, но мы не знаем, что будем там делать?

– Не издевайся, Честер, – он меня не видел, поэтому я показала язык своему отражению в зеркале. – Ты помнишь мою кузину Бэк?

– Только не говори, что теперь она потерялась на Сулани.

– Не шути так! Себастьян Вандербург позвал её провести романтические выходные.
​

– Мисс Раф, романтические выходные – это два человека, а не четыре, – до Честера начала доходить некоторая абсурдность происходящего. – Или у вас аристократов…

– Святые круассаны, о чём ты таком подумал? – я решила не уточнять, что, по его мнению, аристократы делают вчетвером.

– О том, сколько нужно аристократов, чтобы поменять лампочку.

– Старая и глупая шутка. Понимаешь, Бэк… Она странная, не такая, как другие девочки. Ей нужен кто-то, кто возьмёт её за руку и покажет, в какую сторону идти.

– То есть ты?

– Да, а мне самой нужен человек, который поможет не сойти с ума в обществе этой парочки.

– Вот блин. Мисс Раф, сразу говорю, что мне потребуется много выпивки, чтобы пережить такие каникулы.

– Подозреваю, что и мне тоже.

***
​

До Сулани мы добрались на частном самолёте. Отец Бэк даже слышать не хотел про паромы и другой водный транспорт. Транспортировку своего самого большого сокровища он готов доверить только проверенным людям. К примеру, пилоту, который работает на семью Аркуари не один десяток лет.

Для Честера Моррисона такой способ путешествий был вновинку. Он буквально приклеился носом к иллюминатору, за которым разгорался красочный тропический рассвет. Я старалась поменьше болтать, чтобы не мешать другу наслаждаться видами.
​

Через пару часов мы приземлились в крошечном островном аэропорту. Ещё минут двадцать на арендованной машине – и мы в пляжном домике, который снимаем с подругами во время каждой вылазки на Сулани. Выяснилось, что вещей у меня больше всех. Себастьян и Бэк поделили на двоих один большой чемодан, Честер ограничился скромных размеров рюкзаком, а я… Ну да, у меня много летних нарядов и целых два чемодана.

Влюблённые пташки тут же упорхали «посмотреть комнату», которую Бэк видела примерно раз сто за свою жизнь. Обещали, что очень скоро мы все вместе отправимся в бар отмечать прибытие. Я сдалась примерно через три часа, когда прочитала половину прихваченной с собой книги и обсудила сюжет с Лео. Отправилась разыскивать Честера.

– Сегодня они оттуда не выйдут, да? – Моррисон облюбовал террасу, уходящую прямиком в море.

– Если хочешь, можем прогуляться по пляжу. Только смотри под ноги, на него иногда выносит морских ежей.

– Вот западня, – скривился Честер. – ненавижу морских гадов, особенно этих маленьких мерзавцев с колючками.
​

До ближайшего пляжа идти минут десять, но мы шли все двадцать. Моррисон выверял каждый свой шаг, хотя на нём была обувь. Да и ежи лежали на пляже, а не на ведущей к нему дорожке.

– Что у тебя за история с ежами? – я решила, что мне нужно чем-то его дразнить. – Такой большой мальчик и боишься маленьких дохлых ёжиков.

– Ну ты и язва, мисс Раф. В детстве брат гонялся за мной со всякой морской падалью в руках. Щёлкал клешнями крабов рядом с моим носом, пытался запихнуть за шиворот склизкую каракатицу, а ежами… Ежами он просто кидался. Я младший, фигово быть младшим.

– Твои родители не вмешивались?

– Не, они ржали, – Честер пожал плечами. – Обычные детские забавы.

– После «обычных детских забав» ты боишься ходить по пляжам и не ешь морепродукты. Твои родители должны были вмешаться.

– Не такая уж это проблема. Сложно работать родителями, мисс Раф. Я каждый раз офигеваю, когда приходится сидеть с племянниками. Говорю им, что они меня достали. Может, я им тоже какую-нибудь травму наношу?

– Очень может быть.

– А у как у вас, аристократов, работает родительство?

– Плохо. Очень плохо, Честер. Ты видел меня, Нормана и Бэк. Мы кажемся счастливыми?

– Я до сих пор считаю, что Эррингтона вырастили упыри-кровососы. Или на худой конец огромные человекоподобные комары. Он тот ещё кровопийца.

– Тебе непременно нужно познакомиться с дядей Энцо, – мне жутко понравилось спрашивать у Честера, что он думает про наших общих знакомых. – Это отец Нормана.

– Ну и имечко у него… Получается, он Энцо Эррингтон?

– Ох, нет конечно. Энцо – сокращённо от Лоренцо. Отца Нормана зовут Лоренцо Борацца.

– Почему у них разные фамилии? Эррингтона усыновили?
​

– Видишь ли… – Я замялась. Кузен не делает из своего настоящего имени большого секрета, но это всё же личное. – Ладно, скажу. Норман сменил имя и фамилию.

– Воу. Шутишь, мисс Раф?

– А вот и нет. Раньше его звали Рэмо Норман Борацца.

– Офигеть.

Я дала Честеру время осознать. Мы медленно брели по пляжу. Море набегагало, и лизало мне пятки, щиколотки и всё, до чего могло достать. Босоножки остались лежать далеко-далеко, в безопасном месте, где их не может смыть волной. Я не боюсь ежей, просто держу глаза открытыми.

– Офигеть, – снова повторил Моррисон.

Норман бы оценил, что его манипуляции с именем удостоились престижной награды «Двойной офигеть».

– Если нужно выпить, тут неподалёку есть бар, – предложила я.

– Да, после такого точно надо выпить.

***
​

Мы плавно переместились в бар. По статистике, каждый второй вечер на Сулани заканчивается в баре, на пляжной дискотеке или прыжками через костёр. Проверено разными поколениями моей семьи. Борацца и ди Камайори распили на Сулани не один десяток бутылок, совершили не один десяток безрассудств и подцепили кучу партнёров на одну ночь.

Последнее здесь сделать крайне просто. Для местных подцепить кого-то с большой земли – своего рода спорт. Во время каждой поездки со мной флиртовали островные мальчики, но дальше флирта дело не заходило. Дело не в том, что я «не такая»… Я очень даже «такая», если вспомнить историю знакомства с Лео. Просто как-то не сложилось.
​

– Мисс Раф, парень, который на пять часов, очень пристально пялится на твой зад и отпускает сальные шуточки, – предупредил меня Честер, когда мы разместились за столиком. – Мне научить его хорошим манерам?

– Спасибо за заботу, но не стоит, – я испугалась, что Моррисон поставит знак равенства между «научить» и «покалечить». – Тут более свободные нравы, чем на материке. Люди переезжаю на Сулани в том числе и за… этим. Кроме того, ко мне вряд ли кто-то пристанет, пока со мной ты.

– Хоть какая-то от меня польза, – хмыкнул Честер. – Но ты скажи, если захочешь, чтобы я исчез, и к тебе мог кто-нибудь подкатить.

– Спасибо, Честер, я ценю твою деликатность. Ты тоже намекни, если захочешь от меня избавиться.

– Мисс Раф, ты и сама знаешь, что самая красивая и интересная девушка здесь ты, – от такой откровенности у меня порозовели щёки. – Мы друзья, но я ж не слепой. Мне интересней с тобой болтать, чем клеить местных девиц. Это я всегда успею.

– Э-э-э, хорошо. Девицы на тебя, кстати, с интересом поглядывают.

– Спасибо за заботу, мисс Раф, – Моррисон издал ехидный смешок. – Ты прямо как Лекса. Она вечно меня троллит: «Морри, обернись, на тебя цыпочки смотрят!»

– Правда смотрят?

– Чёрт его знает, я никогда не проверял. Лексе нельзя верить.

– Вы давно с ней дружите?

– Лет пять или даже шесть. – На лбу Честера появилась напряжённая морщинка. Да, математика – это нелегко, особенно после пары стаканчиков. – Содерберг пришла работать в мой отдел. Босс поручил за ней присматривать. Так и подружились… Блин, мисс Раф, спроси уже что хотела. Хватит ходить вокруг да около.
​

– Как ты догадался, что я хочу задать другой вопрос?

– Я наблюдательный.

– Ну, в общем, я хотела спросить… У вас с Лексой что-то было?

– Я так и подумал. Нормальный вопрос, мисс Раф, чего ты смущаешься? Мне только ленивый его не задавал.

– Я не хочу лезть к тебе, ну-у знаешь, в душу и в постель. Хотя в постель уже случайно залезла.

– Никуда ты не лезешь, – Моррисон нашёл взглядом официанта и кивнул на свой опустевший стакан. – Мы с Лексой просто друзья. Я бы никогда не стал портить нашу дружбу каким-нибудь разовым, э-э-э, даже не знаю, как прилично назвать. Короче, у нас нет друг к другу особых чувств, а затевать что-то ради банального секса... Мне дружба дороже, мисс Раф.

– Ну ничего себе, – восхитилась я. – На редкость мудрая позиция.

– Да вроде обычная, – он пожал плечами и залпом осушил стакан. – Кто захочет превращать хорошую дружбу в чёртову большую проблему?

– Норман, к примеру, – после пары коктейлей у меня развязался язык. – У нас есть общая подруга детства, Вирджиния Лай. То есть была… Когда-то мы неплохо общались втроём, но потом мой кузен решил, что сперва повстречается со мной, а потом – ещё и с ней. По итогам от дружбы мало что осталось. Я чувствую себя ужасно неловко в обществе Джинни, мы больше не можем поговорить по душам, или выпить мятного лимонада у меня на террасе, или…

– Вот это ты разогналась с обвинениями, притормози. Сделай скидку на то, что Эррингтон был подростком. – Неужели он запомнил, что я сказала в нашу самую первую встречу? – Ты извини, мисс Раф, но у нас в этом возрасте центр принятия решений смещается из головы вертикально вниз.
​

– Ладно, тогда что за проблема у Нормана случилась в двадцать лет, когда он закрутил роман с Луной Виллареаль?

– Воу. Эррингтон всех твоих подруг собрал в коллекцию?

– Не хочу даже знать. Про Луну я случайно выяснила. Она обвинила меня в том, что я плохо обошлась с Норманом… Святые круассаны, она даже Лео об этом растрепала! Теперь Эйнсли думает, что я ужасная стерва.

– Ты поэтому позвала меня, а не его?

– Я запуталась, Честер, – я уронила голову на сложенные руки. – Я не понимаю Лео, никогда его не понимала. Ещё он жутко зол на Себастьяна Вандербурга.
​

– Ха! Даже боюсь представить, как выглядит лордское «жутко зол». Он, типа, говорит: «Сэр, вы не достойны быть пятном от фуа-гры на моей манишке?»

Я начала безудержно хохотать. Стоит почаще спаивать Честера. Он становится таким непосредственным, милым и забавным. Даже не стала говорить, что фуа-гра не склоняется. Интересно, он хотя бы знает, что это такое?

– Примерно так, да, – согласилась я. – Ты даёшь на редкость точные характеристики. Давай сыграем в игру. Я назову человека, а ты расскажешь, что о нём думаешь. Честно-честно, без цензуры.

– Лады. Только давай прихватим с собой старину Джека и вернёмся на пляж. Тот сальный тип за твоей спиной очень меня бесит, а ты запретила его трогать.

– Хорошо, но где мы возьмём стаканы?

– Ой, мисс Раф, не порти веселье своими аристократическими замашками. Ты ещё скажи, что тебе тупая лопаточка для рыбы нужна.

Вот негодяй. Даже лопаточку мне припомнил.

***
И мы вернулись к тому, с чего начали. Моррисон нашёл длинную палку и долго ворошил ей песок. Обоснование – не хочет, чтобы ему в зад впился замаскированный морской ёж. Я плюхнулась рядом и подождала, пока Честер закончит разведоперацию по обнаружению ежей.

– Вряд ли они закапываются в песок, – засомневалась я. – Они же дохлые, Честер. Их просто выносит на берег. Ёжики лежат и никуда не ходят, ведь у них нет ног. И не закапываются! Но ты продолжай, если тебе так спокойней.

– Мисс Раф, ты ещё припомнишь свои шуточки, когда мы будем вытаскивать колючки из твоей задницы, – его пророчество мне не слишком понравилось.

– Судя по твоему ехидному тону, ты прямо хочешь, чтобы это произошло.
​

– Мечтаю, блин! – он отбросил палку и опустился на песок рядом со мной. – Я как-то вытаскивал осколки стекла у одного парня из ноги. То ещё развлечение.

– Что с ним случилось?

– Э, ну, бытовая травма, – я поняла, что он не хочет об этом говорить. – Ты вроде предлагала какую-то игру.

– Верно, – мне оставалось только смириться с резкой сменой темы разговора. – Я буду называть имена наших знакомых, а ты – давать им характеристики.
​

– Погоди, надо промочить горло перед такими играми, – Моррисон сделал большой глоток и протянул мне бутылку. – Присоединяйся, мисс Раф. Держишь? Не урони, она довольно увесистая, а у тебя такие маленькие лапки…

– О, ну… ладно. – Я обхватила бутылку обеими руками, и только тогда Честер разжал пальцы. Интересно, о ком он так трогательно заботился – обо мне или о выпивке? – Так необычно. Если бы кто-нибудь сказал мне месяц назад, что знакомство с тобой приведёт нас к этому дню… Я бы ни за что не поверила.
​

Я сделала крошечный обжигающий глоток. Никогда не напивалась вот так, сидя на пляже и поделив одну бутылку на двоих. Столько нового в моей жизни. Я положила голову Честеру на плечо. Это показалось естественным и правильным. Мы ведь друзья, так? Моррисон осторожно забрал у меня бутылку. Ему срочно потребовалось выпить?

– Да уж, я бы тоже не поверил, что буду распивать виски с кем-то вроде тебя, – его свободная рука зависла в воздухе над моим плечом. – Можно?

Святые круассаны, он спрашивает можно ли меня обнять? Грубоватый и прямолинейный Честер Моррисон проявляет больше тактичности, чем вся моя аристократическая компания. Не припомню, чтобы тот же Хьюго Виллераль переживал по поводу вторжения в личные границы. На Рождество мы делали шуточные фотографии с ним и Луной, и Хью беззастенчиво обнимал меня за талию. Как будто мы с ним самые близкие друзья.
​

– Конечно можно, – я поймала его руку и опустила себе не плечо, стало довольно уютно. – Как получилось, что ты такой… такой хороший?

– Лекса говорит, что каждый раз когда я хочу распустить руки, я должен остановиться и спросить разрешения. Ну, типа с новым человеком. Я обмозговал идею и осознал, что лапать кого-то без спроса – вообще не круто. Ни мальчикам девочек, ни в обратную сторону, ни в любых других комбо.

– Лекса – мудрая женщина... Ох, я ведь сама тебя не спросила!

– Ну, технически, на меня напала твоя голова, а не рука. Можем сделать для неё исключение.

– Мне нравится ход твоих мыслей, – я поудобней устроилась у Моррисона на плече. – Вот теперь можно вернуться к игре.

– Ага. Валяй, задавай свои каверзные вопросы.

– Начнём с разминки. Опиши Бэк.

– Эй, это ни фига не разминка! – запротестовал Честер. – Сложно, блин. Если бы Бэк была едой, она… Она была бы грёбаной пиццей с ананасами! Мхм. То есть не «грёбаной», а как сказать-то прилично?.. Кто вообще подумал, что будет круто сочетать ветчину с ананасами? Как её можно любить?

– Давай как-нибудь спросим мою тётю Дэль. Ой, или ты сейчас про Бэк?

– Вообще я про пиццу. Все люди заслуживают, чтобы их кто-то любил.

– Что думаешь про Себастьяна?

– Честно? Он не кажется надёжным. Вандербург не особо взрослый и не особо ответственный. Я бы не доверил ему даже пиццу до дома довезти.

– Гавайскую?

– Точняк, – Моррисон оценивающе потряс бутылку, в которой осталась примерно половина. – Ты сама-то что думаешь?

– Переживаю за Бэк. Не хочу, чтобы Себастьян причинил ей боль.

– Мы за ним присмотрим, да? Не парься, мисс Раф, в крайнем случае закидаем его дохлыми ежиками.

– Ты пока ни одного не нашёл, – напомнила я. – Ищи лучше, Честер.

– Есть, мэм.

Он по-военному приложил ладонь к виску. Мне стало смешно. Глупо хихикая, я уткнулась в плечо Моррисона. Оно пахло сигаретным дымом и уже знакомым мне хвойным парфюмом, не самым утончённым, но и не самым противным.

– Что ты думаешь… – попыталась я спросить у плеча.

– Думаю, что с тебя на сегодня хватит, мисс Раф, – ответило плечо, отодвигая от меня бутылку.

– Н-но я отлично себя чувствую.

– Ты просто пока на ноги не пробовала подняться. Попробуешь – поверишь мне.
​

И я попробовала. Горизонт слегка накренился, как дерево, пригибаемое ветром к земле. Потом и вовсе пошатнулся. Я задрала голову вверх, любуясь звёздами. Мне хотелось падать и любоваться ими, в долгом-предлогом падении в прекрасную, манящую и жуткую пустоту. Какое разочарование! Упасть так и не получилось. Честер придержал меня за локоть, бережно, но крепко. Хотелось сказать ему, что в вертикальном положении тела нет ничего нового и захватывающего и мне бы лучше сейчас падать… Но я промолчала. Он на всякий случай оставил свою руку за моей спиной, буквально на расстоянии пары сантиметров. Не попытка приобнять, а страховка – Честер очень осторожен с прикосновениями и личными границами.

– Я тебе верю, – послушно сказала я.

– Пойдём домой, мисс Раф. Пока ты ещё можешь передвигаться.

– Ты подозрительно трезвый для человека, который выдул большую часть бутылки. И ещё в баре несколько стаканов.

– Просто я большой, а ты маленькая, – Моррисон назидательно поднял вверх указательный палец. – Ты ещё хочешь поиграть в свою глупую игру, пока мы идём?

– Хочу. Луна, расскажи мне про Луну. Которая не на небе, а…

– Я понял, мисс Раф. У твоей Луны очень длинный язык. Его можно несколько раз обернуть вокруг экватора и даже бантик завязать.
​

Я так впечатлилась его метафорой, что едва не споткнулась. Моррисон что-то проворчал себе под нос на тему неуклюжих пьяных девочек. Мир покачивался, но мне было не страшно по нему шагать. Я знала, что Честер не даст мне упасть. Его внимательные светло-зелёные глаза следили за моими передвижения, оценивали стабильность походки и угол наклона. Когда я споткнулась, он даже не шелохнулся: похоже, мой спутник точно знал, когда я ещё в порядке, а когда устремляюсь навстречу земле.

– Мисс Раф, я должен кое в чём тебе признаться, – мне показалось, что я уловила смущение в его голосе. – Насчёт Луны. Я случайно услышал то, чего не должен был.

– И ты тоже, Честер?
​

– Прости, мисс Раф. Я пытался не слушать, но интересно же… Люди, чёртовы любопытные люди.

Честно, мне уже было всё равно, кто и что услышал от Луны. Моя подруга успела пробежаться по всем друзьям с серебряным подносом наперевес. Подносом, на котором лежали мои секреты и, возможно, не только мои. Тоже мне изысканное блюдо!

– Забудь, – решила я. – Хотя нет, не забудь. Расскажи мне про свои отношения, и мы квиты.

– Ну ты и загнула, мисс Раф, – кажется, первым его рефлексом было как следует выругаться. – Где ты увидела отношения? В моей-то жизни.

– Но ты же не монах?

– Не, но это сложно назвать «отношениями».

– Хочешь сказать, что у тебя никогда-никогда не было постоянной девушки?
​

– Да были у меня девушки, но рассказывать при них скучновато... В старших классах я встречался с милой чирлидершей. Моя бабушка активно намекала, что я должен на ней жениться и изготовить пару правнуков. Прям после окончания школы. Без работы, без ничего… Смотрящий нам в помощь. Хрен знает, на кой ей сдались эти правнуки. Детей брата она видит раз в год на Рождество.

– Очень напоминает мою мать. В детстве она скидывала меня на тётю Дэль и прочих родственников, а сама отправлялась на поиски приключений. Угадай что сейчас? Ей нужны внуки. Человеку, который выставлял меня за дверь своей спальни, когда я начинала плакать… Ох, прости, что гружу тебя всем этим. Вернёмся к твоей чирлидерше?

– Нормально, мисс Раф, со мной можно о таком говорить. – Моррисон ободряюще улыбнулся. – Моя чирлидерша… Ну, после школы я пошёл служить в армию. Больше ничего не умел. Дама обещала ждать, очень обещала, но у меня полгода не было денег и нормальных отпусков. Когда вернулся в Хэнфорд, она ходила с колечком на пальце, а старая форма чирлидерши не налезла бы на огромный живот. У неё, чёрт побери, двойня родилась! Мой школьный приятель очень неудачно заглянул на огонёк. Они поженились, все дела. Через год развелись. Потом она подцепила нового парня, и детей стало уже четверо. Каждый раз благодарю Смотрящего за то, что у чирлидерши не хватило терпения меня дождаться. И что у меня в кармане всегда была запасная… э-э, ну ты поняла.

– Жуть какая, Честер! – и это он назвает «скучноватыми» историями. – Только подумать, ты мог стать счастливым отцом четверых детей… Ну, в теории.

– Каждый раз просыпаюсь в холодном поту, когда мне снится, что я возвращаюсь домой на полгода раньше.
​

– А какие-то приятные воспоминания у тебя есть?

– Н-ну, у меня была девушка-повар, пышная такая и мягкая, как булочка. Обожал её тискать. Она вечно пыталась сидеть на диетах и вечно срывалась. Готовила огромные миски мексиканских блюд и шоколадные тортики… Это была шикарная жизнь, мисс Раф! В тот период я набрал пять лишних кило и перестал влезать в старые джинсы.

– Почему вы расстались?

– Эта уютная с виду булка была той ещё затейницей. Ей нравились всякие стрёмные штуки, если ты понимаешь, о чём я. По её мнению, я никогда не был достаточно груб.

– Оу.

– Потом у меня была девушка, которая разобралась в себе и свалила к другой девушке…

– Оу.

– Потом девушка-пилот, которая самолёты любила больше, чем меня. Во сне она переговаривалась с диспетчером и запрашивала разрешение на посадку…

– Оу.

– С предпоследней дамой я прожил полгода. В её шикарной квартире на самом верхнем этаже элитного сан-мишунского небоскрёба. Она зарабатывала в несколько раз больше меня тем, что постила видео со своим котом. Офигеть, да? Я чувствовал себя её вторым питомцем… Она разве что ошейнички мне не покупала. Все остальные сферы жизни были под контролем – как я одеваюсь, что жру, с кем говорю по телефону. Я не выдержал и свалил.

– Оу.
​

– Последняя… последняя жила у меня. Её бесило, что я слишком много работаю и хожу с друзьями в бар. Вместо того, чтобы проводить вечера с ней. Но мне было скучно, мне было лень. Я забивал на её претензии и потребности… Стрёмно было признаться, что я её не люблю и больше не хочу этих отношений. В итоге я подождал, пока она сама от меня свалит. Лекса считает, что я поступил как последний урод. Она права. Такие дела, мисс Раф. После этого я решил сделать большой перерыв в отношениях. Всё ещё считаешь меня хорошим парнем?

– Ну ничего себе, Честер. Ну ничего себе…
​

К этому моменту мы добрались до дома. Светлячки резвились под крышей крыльца. Я скинула босоножки и забралась в большое плетёное кресло. Моррисон разместится у моих ног. Верная бутылка, пока ещё не совсем пустая, звякнула об пол.

– Плед принести? – спросил Честер. – Похолодало. У тебя мурашки на руках и ногах.

– Мне нравится прохлада. Сейчас я немного помёрзну, а потом зеберусь под тёплое одеяло. Кайф!

– Мхм. Интересные у тебя развлечения. Ты прямо девушка со многими секретиками и многими разными личностями.

– Ну тебя, Честер, – я пихнула его ногой в бок, он поймал мою пятку и пощекотал. – Эй! Так нечестно. С притуплённой алкоголем реакцией у меня ни единого шанса вовремя убрать ногу!

– Хочешь страшное, мисс Раф? Я поймаю твою ногу даже если ты будешь трезвой, как стёклышко, а я буду мертвецки пьян.

– Это мы ещё проверим, – мстительно пообещала я.

– Только пари со мной не заключай, а то проиграешь.
​

– Э-э-э, Честер, насчёт того, что ты рассказал… Чтобы внести ясность: я не осуждаю. Это всё дурацкая человеческая натура, неугомонная, эгоистичная и не слишком чистоплотная. Я тоже причиняла боль людям, которые того не заслуживали.

– Да уж, Рафаэлла. Все мы грязные животные.

– Ого, ты сказал «Рафаэлла» или мне послышалось?

– Приберегаю это обращение для особого случая.

– Скажи ещё раз.

– Рафаэлла?

– М-м-м. Мне нравится твоя «р», такая короткая и мягкая. Иногда ты её проглатываешь. Как вообще можно проглотить «р»? Ииии-и ты практически полностью проглотил «а», получилась «Рафэлла». Или даже «Офэлла». У тебя чёрти что с гласными, привычные гласные звуки замещены какими-то «о» и «у». – Я зевнула и прикрыла веки. – Ещё ты говоришь все фразы с забавной восходящей интонацией, не только вопросительные.
​

– Мисс Раф, мы теперь мой акцент обсуждаем? Сначала подружек, теперь вот акцент.

– О-о-о, ты слышал? Слышал? У тебя «Раф» превращается почти что в «Роф».

– Да не слышу я. Я привык так говорить. Чего ты прицепилась?

– Ты не знал, что я училась на лингвиста?

– Откуда?

Действительно. Я забыла, что мы знакомы всего месяц и никогда не говорили по душам до этой самой ночи. Я пожала плечами, он скорчил недоумённую гримасу. Не стала сыпать соль на свеженанесённую рану и упоминать, что он сказал «уткуда».

– Мисс Раф, пошли уже в дом баиньки, иначе будешь дрыхнуть до обеда.

– Я и так дрыхну до обеда, Честер. Забыл, что я ленивая бездельница из рода ленивых бездельников?

– Никак нет, мэм.

– «Мом»? «Мум»?

Я пробормотала это едва слышно, но слух у Моррисона был отменный.

– Знаешь, мисс Раф, мне больше нравилось, когда ты не была такой смелой и жутко меня стеснялась. Можно вернуть старый вариант?

– Ой, не ври. Всё тебе нравится.

– Ну ладно, нравится.

***
Когда я добралась до своей комнаты и рухнула на постель, на телефоне обнаружилось пропущенное сообщение от Лео:

«Сегодня я дочитал «Тоску не по адресу» и сразу же сжёг в камине. Эта книга ужасна, Раф! Есть продолжение?»

Чёрт бы побрал мою совесть! Как рассказать Эйнсли, что я делаю на Сулани в обществе Честера Моррисона, Бэкс и пресловутого Себастьяна Вандербурга?

Благодарности

Midjourney V6 – все картинки на обложке.
TH_Interior – за Hamptons BLVD 2.
soulsistersims – за Hamptons Beach.
pxlplayground – за Lagoon Lookout Beach.
pxlplayground – за Kona Kai Lounge.

 

[Мурр]

Magick, как ты это делаешь? Истории, встречи и диалоги твоих персонажей меня то и дело триггерят. И они сами. Вот откуда этот деликатный шкаф по имени Честер? Почему он так похож (даже внешне) на одного человека из моей жизни? И Лео тоже. Там, впрочем, внешнее сходство ограничивается любовью к рубашкам. Но то и дело, читая твой мир, я ощущаю, что эпизоды моей жизни поднимаются из пепла, отряхиваются, и идут себе рядом со мной, насмешливо щурясь.
Это не тот комментарий, которого заслуживает твой мир. Определённо, нет. Здесь нужна простыня, блинная (Ариона поймёт), со множеством оттенков вкусов. цитатами и букетами восторгов.
Твой мир попал мне в самое сердце. Может, это даже не моё сердце, а какое-то вселенское, которое отзывается во мне, как зов яркого цветка из лаборатории Стрейнджервилля?

 

[Magick]

ответ для чудесной Мурр

Мурр
Ты даже не представляешь, как мне приятно получать от тебя комментарии. Ты так образно передаёшь свои впечатления. Чистый восторг! Большое-большое спасибо.

Вот откуда этот деликатный шкаф по имени Честер? Почему он так похож (даже внешне) на одного человека из моей жизни? И Лео тоже.

Классно знать, что персонажи получились достоверными. Насчёт Честера я была не совсем уверена. У него нет реально сушествующего прототипа, чисто мои абстрактные представления о трепетных огромных мужиках. Порой мне кажется, что он слишком уж идеальный. С Лео мне чуть проще, да и вообще со всеми мутноватыми товарищами, которые себе на уме и проворачивают сложные схемы. Для них у меня есть прототипы. ))

Саундтрек

Джонни Зест
Оазис Спрингс
Сейчас

If you start floating away
Hey, I promise you will be fine
Got the universe on your side
When you're out in space
Don't you be afraid, no​

Джонни повсюду таскал с собой блокнот, старомодный, на пружинке. Внутрь пружинки молодой человек просовывал карандаш, обязательно со стирательной резинкой на конце, чтобы можно было задумчиво грызть. Друзья считали, что это отвратительно – отвратительно носить с собой слюнявый карандаш со следами зубов. На какое-то время за Зестом даже закрепилась кличка Джонни-бобёр, но её быстро сместили с почётного пьедестала другие прозвища. Джонни не обижался, он привык по-философски смотреть на вещи и записывать в блокнотик забавные наблюдения. В конце концов, жизнь – одна большая пародия. Только успевай смеяться.

Сложно вспомнить тот период, когда Зесту не хотелось выступать на сцене. Всё началось с домашних спектаклей, натянутой между двух стульев простыни и молоденькой няни, которую Джонни хотел впечатлить. Она так задорно хлопала в ладоши, так заразительно играла ямочками на щеках и кричала что-то невероятно лестное на французском… Ах, первая любовь пятилетнего карапуза! Джонни думал, что женится на ней, когда вырастет, но милая няня-француженка просто исчезла, а на смену ей пришла строгая старая карга. Нет в мире совершенства, но унывать не стоит. За каждым плохим днём прячется хороший… или не прячется.
​

У Джека Блэкбёрна обозримое будущее не предвещало хороших дней. Третье утро подряд он приползал в трейлер друга, падал на диван и начинал Н-Ы-Т-Ь. Это становилось ритуалом, а Джонни их не любил. Что может быть хуже изматывающего постоянства? Красота этого мира – в спонтанности, удачном стечении случайных обстоятельств, бессмысленной прелести простых маленьких вещей.

– Друг, ты вроде к родителям собирался, – припомнил Зест. – Собирался ведь?

– Собирался, – мрачно подтвердил Джек, – но не собрался.

– Знаешь, что папа-дождь говорит сыну-дождю? – Джонни мысленно потряс свинку-копилку и извлёк из неё случайную шутку. – Не мороси. Вот и ты тоже не мороси, Джек. Взбодрись, съезди к своим старикам. Я не против твоего общества, но этот трейлер слишком мал для нас двоих и твоей меланхолии. Кого-то нужно выгнать.

– Сколько я с тобой дружу? Два года! И твои шутки не стали за это время лучше, они вообще ни разу не эволюционировали.

– Стабильность – признак дурного вкуса, – хрюкнул Джонни. – Во что они должны эволюционировать? Это тебе не покемоны.

– Мне двадцать, но я чувствую себя на восемьдесят пять, – невпопад признался Блэкбёрн. – У тебя на потолке пятно в форме паука.
​

– У депрессии нет возраста, друг… То есть это тебе двадцать, а ей – шестьдесят пять. Ваш кумулятивный возраст – как раз эти восемьдесят пять.

– «Кумулятивный возраст»? Офигеть ты загнул выраженьице…

– Сейчас ты должен снова спросить о моей семье, – Джонни зевнул, рассматривая пятно-паука с расползающимися по трещинам в потолке лапками. – Не надоело ещё?

– Не надоест, пока не признаешься.

– Окей, убедил. Я Ландграаб.
​

Джек подавился шипучкой. Она у него даже из носа полилась. Друг фыркал, отплёвывался и ржал одновременно. Это продолжалось так долго, что Джонни подумывал позвонить экзорцисту, чтобы изгнать из Блэкбёрна дух Злобного Хохотунчика. Но где в Оазисе найти квалифицированного экзорциста? Тут одни ковбои, уфологи и ковбои-уфологи. И ещё родители Джонни, которые ни то, ни другое и ни третье.

– Это… так… смешно… – Джек с трудом выдавил себя три слова и снова заржал. – Твоя лучшая шутка. Расскажи её в «Бархате» в следующий раз, а?

– Непременно, – Джонни покивал с самым серьёзным видом. – Шутки про детей Ландграабов спасут мир. Знаешь почему?

– Почему?

– Чем больше детей у Ландграабов, тем меньше бедных людей на нашем шарике и равномерней распределение доходов. Будь я политиком, продвигал бы закон, чтобы каждый желающий мог стать Ландграабом.

– Крутой закон. Я бы за тебя проголосовал, дружище.

В дверь трейлера настойчиво постучали. Джонни никого не ждал, но друзья часто заходили к нему без всякой на то причины, шарили в холодильнике, уничтожали запасы провизии и шипучки. Ну чисто налёт саранчи! Джонни не сопротивлялся. Вещи должны идти своим чередом, зачем вмешиваться? Счастливый пофигизм – так юноша называл свою жизненную философию.
​

Зест предположил, что за дверью скрывается Хоакин. Приятель ссорился со своей девушкой примерно раз в две недели, а они как раз подходили к концу. «Как предсказуемо», – собрался сказать Джонни, но за дверью стоял не Хоакин, а мать.

– Как предсказуемо, – не менять же коней на переправе.

– Предсказуемо? – переспросила Нэнси Ландграаб. – То есть ты ждал моего появления?

– Абсурдность – основа любой хорошей шутки.

За спиной Джонни кое-кто снова подавился шипучкой. Пора звонить ковбою-экзорцисту?
​

– Ты должен прийти на похороны дедушки и отдать дать уважения. Завтра в полдень. – Нэнси смотрела на сына в упор, но не видела. Она никогда не видела Джонни по-настоящему. – Я привезла костюм, рубашку и ботинки.

– Старый му… чудила подавился сигарой и перестал отравлять всем жизнь? Поздравляю. То есть очень соболезную, прямо очень. Но при чём тут я?

– Это не одна из твоих дурацких шуток, Джонатан. У тебя есть обязательства перед семьёй.

– У меня есть семья? Нельзя иметь обязательства перед чем-то несуществующим, это как делить на ноль.

– Ты выбрал иной путь, – мать обвела взглядом трейлер и поджала губы, – но ты всё ещё Ландграаб.
​

Она бы ещё на улицу вышла, взяла громкоговоритель и начала скандировать настоящую фамилию Джонни на всю округу. Из-за спины раздался звук падающего тела и сдавленное «Извините». Джек в глубоком обмороке от шутки, которую отмочила мать? А, нет. Отклонился назад на стуле, чтобы получше разглядеть Нэнси, и пал жертвой собственного любопытства и силы земного притяжения. Что же, мать – женщина сногсшибательная во всех смыслах. От её логики упал бы замертво даже бывалый ковбой-уфолог, адепт самых безумных конспирологических теорий. Ты Ландграаб потому, что ты Ландграаб. Смысл примерно такой.

– Твоему другу требуется помощь? – взгляд Нэнси скользнул по полу, где лежал поверженный Джек.

– Нет, у него всё хорошо. Проиграл бой с гравитацией, бывает. Но он восстанет вновь… нда… Хм-хм, как там Малёк?

– Малькольм? – сделала вид, будто не понимает, о ком речь. – Мы с отцом довольны его успехами в учёбе и конном спорте.

– Я спрашивал, как у него дела, а не что вы о нём думаете.
​

– Ты сможешь поговорить с братом лично. Завтра.

– Вряд ли он меня помнит.

Джонни бросил школу в пятнадцать, когда Малёк был совсем ещё мальком, бегал хвостиком за старшим братом и не выговаривал половину букв. Ему нравились акулы (много зубов!), сокороконожки (много лап!), запертая комната Джонни (очень надо туда попасть!) и косметика матери (хорошо смотрится на стенах в комнате Джонни!).Что Малькольму нравится теперь? Девочки? Алкоголь? Вечеринки? Учёба и конный спорт, точно-точно.

Родители спокойно отнеслись к желанию Джонни «выбрать иной путь». Хочешь – уходи, дверь открыта, но мы тебя больше не знаем, не спонсируем и не включаем в завещание. Ландграабы в принципе не орут и не демонстрируют вульгарные эмоции вроде гнева, тоски и отчаяния. Они выше этого.

– Если ты ждёшь, что я начну тебя уговаривать, то этого не будет, – мать сложила руки на груди. – Костюм и ботинки останутся на твоём крыльце. Чтобы увидеть скрытый текст, войдите или зарегистрируйтесь.
​

Чтобы увидеть скрытый текст, войдите или зарегистрируйтесь.

– Значит, не одумался. Так и не перестал быть моим самым большим разочарованием. Всего хорошего, Джонатан.

– Прощай, Нэнси.
​

Зест молча наблюдал, как личный водитель матери извлекает из багажника пару больших картонных пакетов. Совсем молодой парень, ровесник самого Джонни. За какие прегрешения ему досталась столь неблагодарная работа? Нэнси Ландграаб требовательна, категорична и нетерпима к малейшим промахам. Раньше её возил сэр Стивен Невозмутимый, проработавший на семью лет сорок. Бедняге наконец разрешили выйти на пенсию? Странно. Казалось, что он по-тихому отойдёт в мир иной, дожидаясь мать у какого-нибудь модного бутика.

Преемник сэра Невозмутимого, сэр Самоуверенный, встретился взглядом с Джонни и подмигнул. Во всём его облике сквозила фальш, что-то не совсем естественное и правильное. Пиджак бугрился на широких плечах и казался слишком тесным, пара верхних пуговиц рубашки были легкомысленно расстёгнуты, а ботинки покрыты местной красноватой пылью. Стивен никогда себе такого не позволял. Новичок держался чересчур уверенно, совсем не так, как положено скромному наёмному персоналу Ландграабов – согнутая в поклоне спина и глаза в пол. Да ну! Что за странный персонаж у матери на службе?

– Как тебя зовут? – спросил Джонни, когда парень приблизился.

– Ральф.

Вот так, просто «Ральф», сказанное с чувством собственного достоинства. Не «Ральф, сэр». Стивен продолжал величать подростка-Джонни «мастером Ландграабом» даже после миллиарда просьб так не делать.

– Куда это поставить? – Ральф потряс пакетами. – Дамочка сказала, что на крыльцо. Но это не похоже на крыльцо.

«Дамочка?!»
​

– Технически это крыльцо, – заверил Джонни, – можешь ставить.

– Уверен? Миссис Эл ведь снова начнёт бухтеть, что я нарушил её инструкции.

– Ты называешь мать дамочкой и миссис Эл. Я не против, это довольно забавно, но… Как ты попал на эту работу с таким подходом?

– Ты старший сын Ландграабов и не понимаешь, кто я? – цепкий взгляд сэра Самоуверенного обшарил Джонни с головы до ног. – Возить твою матушку и таскать пакеты вообще-то не входит в мои прямые обязанности.

После столь откровенного намёка до Джонни дошло, что перед ним не кто иной как агент-телохранитель. У отца есть любимая игрушка – тайная шпионская организация без названия и обратного адреса. Кажется, все причастные называют её просто «контора», будто это один большой улей с бухгалтерами в полосатых свитерах и круглых очочках.

Богатейшие семейства Симерики спонсируют пресловутую контору, а в обмен получают плюшки от государства в виде льготной налоговой ставки, фиктивных тендеров и честно закрытых глаз проверяющих органов. Очень удобно. Герберт Ландграаб чуть глубже погружён в шпионские дела, чем остальные толстосумы, но Джонни никаких особых секретов не доверили. Просто не успели. Интересно, как много знает Малёк?

Джонни на всякий случай закрыл дверь трейлера, чтобы Джек Любопытный не грел уши.
​

– Будь другом, сделай вид, что ты со мной разговариваешь, – внезапно попросил Ральф. – Я покурить хочу.

– Без проблем, но ты не должен находиться поближе к телу, которое, э-э, хранишь?

– Ну, тело в машине, на прямой линии видимости. Могу секунд за двадцать до него добраться. Сойдёт.

– Немножко нарушаешь инструкции, да? – усмехнулся Джонни. – Моя мать так не уедет на тот свет вслед за дедом?

– Может и уедет, она же в машине, – кажется, Зесту встретился ещё один адепт философии счастливого пофигизма, – но мне нужна минутка, чтобы от неё отдохнуть.

– Давно ты её охраняешь?

– Да уже года два, – Ральф дорвался до сигарет и закурил с блаженствующим видом. – Иногда ещё мелкого в школу отвожу и забираю, но в основном это делает мой напарник.
​

– Моего младшего брата Малькольма возят в школу профессиональные телохранители? Ну дела-а…

– Ты только не спрашивай, что случилось. Я всё равно не знаю и не могу давать комментарии. Это внутренние дела.

– Хорошо, не буду, но… Ты ведь общаешься с братом, пока вы в дороге? Какой он?

– Обычный подросток с обычными подростковыми закидонами, только очень богатый и воспитанный. Просит купить ему сигареты и выпивку в таких изысканных выражениях, что мы с напарником скоро сами начнём болтать по-богатому. На днях я сказал «Это нонсенс, уважаемый сэр» вместо «Это хрень полная, бро».

– Это нонсенс так болтать, уважаемый сэр, – хмыкнул Джонни. – Кстати, «богатейский» выговор ты тоже подцепил, если хочешь знать. Когда ты сказал «Это хрень полная» с таким, знаешь, изысканным акцентом, меня чуть не порвало на симериканский флаг. Представляю, как забавно ты теперь сквернословишь… Когда высокий стиль сочетается с низким, рождаются уморительные гибриды.

– Что, правда? Я как-то не замечал.

– Расслабься, я просто троллю. Звучит, конечно, необычно, но за десять минут разговора я успел к тебе привыкнуть. Вообще такой акцент – штука прилипчивая. Я потратил пару лет, чтобы от него избавиться.

– Мне-то теперь что делать?

– Если ещё словарь подтянешь и приоденешься, сойдёшь за своего в высших кругах.
​

– Будет чем заняться на пенсии, – Ральф докурил свою сигарету и явно собрался уходить. – Приятно было поболтать… э-э, Джо? Джонатан?

– Джонни. Не делай так, когда ты с моим братом, ладно? Нормально за ним следи, а не дыми и не чеши языком с первым встречным.

– Окей, мамочка Джонни, не мути воду. Я за всеми нормально слежу.

Ральф небрежно подтолкнул пакеты поближе к Джонни, бросил окурок прямо на землю и был таков. Над манерами ему точно нужно поработать.
​

Внутри трейлера ждали немного дикие глаза Джека Блэкбёрна и он сам. К счастью, падение не нанесло другу видимых повреждений, был морально травмирован лишь тот отдел его личности, что не в состоянии отличать шутку от неприглядной действительности. Проницательность?

– Так ты не шутил! – укоризненный взгляд Джека попытался прожечь в друге дыру. – Ну почему, почему ты дал мне поверить, что это шутка?

– Мне проще живётся, когда все вокруг убеждены, что я – клоун и не более того.

– Почему ты не общаешься со своей семьёй?

– Так сложилось исторически, – Джонни сдул с лица прилипшую прядь волос. – Когда я только ушёл, мы изредка общались, но встреч становилось всё меньше, меньше и меньше. И однажды я понял, что «меньше» превратилось в ничто.

– А ушёл ты почему?

– Хотел отыскать свой путь, желательно где-нибудь на сцене. Родители предрекали, что я стану посмешищем и не хотели иметь с моим позором ничего общего. Вот я и ушёл. Меня никто, знаешь ли, не удерживал и не вёл душеспасительных бесед о том, как важно оставаться Ландграабом. Теперь я просто Джонни Зест, нищий парень из трейлера, цирковой клоун и твой друг. Ты не должен относиться ко мне как-то по-другому. Пожалуйста, не надо.

– Не буду, Джонни, но… – Джек замялся. – Семья – это ж, типа, важно. Может, дашь им шанс? Сходи хоть с братом пообщайся.

– Ты прав. – Джонни уже какое-то время пережёвывал эту мысль в чертогах разума. – Нужно проведать Малька. Отец занимается опасными вещами. Я не до конца понимаю чем именно, но…

– Опасными вещами? – насторожился Блэкбёрн. – Криминалом типа?
​

– Скорее наоборот, но это не менее опасно. Послушай, Джек, я зря выпустил джинна из бутылки. Забудь об этом разговоре, ладно? Ради твоей же собственной безопасности.

– Ты говоришь загадками. Раз уж начал мысль, мог бы её и закончить. Тебе сложно что ли?

– Может, в другой раз, – Джонни похлопал друга по плечу. – Я подумаю, дружище, ладно? Взваливать такие секреты на чужие плечи – самая медвежья из всех медвежьих услуг. Пойдём лучше заберём с крыльца мой новый костюм и превратим Зеста обратно в Ландграаба.

Джонни распахнул дверь трейлера. За ней было всё по-прежнему – красноватая песочная пыль, жёлто-багровое солнце и многорукие кактусы высотой с человека. Только одна вещь отсутствовала. Пакеты. Злосчастные пакеты сделали ноги за каких-то двадцать минут.

Годная шутка, подумал Джонни, нужно срочно записать в блокнот.

Бинго

Нашла старое бинго про сюжеты и тропы в творчестве, которое делала аж в апреле. Теперь могу рассказать, who is who.

Бонус

Благодарности

Midjourney V6 – картинка на обложке.
pictureamoebae – за Johnny Zest's Trailer. Оригинальный лот без CC, поэтому обстановочка по большей части от меня.

 

[Magick]

Саундтрек

Морган Уорнер aka Морган-мальчик
Винденбург
Тогда-Сейчас

– Привет, незнакомец, это Вайолет Мэттисон, – азартно поприветствовало сообщение в голосовом почтовом ящике. – Давай встретимся и поговорим.

Удалить и прослушать следующее.[/I]

– Ииии-и снова Вайолет. Ты не можешь прятаться от меня вечно. Я сделала подношение – оставила коробку с пончиками на пороге твоего дома. Теперь, по закону жанра, ты должен заглотить наживку и позволить себя поймать. Ну же, золотая рыбка, ловись!
​

Удалить и прослушать следующее.

– Уорнер, это шутка такая? Я пообещала начальству статью к концу недели, моё первое большое расследование. Я не для того продиралась сквозь тупоумие главреда, писала о вечеринках в домах престарелых и заливала в себя литры дрянного кофе, чтобы ты меня динамил! Только не сейчас, когда я раскопала что-то стоящее!
​

Удалить и прослушать следующее.

– Морган, мне кажется, за мной следят, – Мэттисон, судя по голосу, была в ужасе. – Я выключила свет во всей квартире, заперлась на оба замка и не подходила к окнам. Пыталась дозвониться до тебя, но ты… как всегда…
​

Удалить и прослушать следующее.

– Во что ты меня втянул?! Я снова видела ту машину перед домом и у здания редакции. Меня преследуют! Мне страшно. Нет, я так не могу… Не могу звонить с одноразовых телефонов и играть в твои шпионские игры. Довольно с меня! Иди к чёрту, Морган. Я выхожу из игры.

Удалить последнее сообщение.

Морган вытащил сим-карту из телефона и разрезал на четыре части.

***
На похоронах Вайолет было тихо и грустно. Одетые в тёмно-серое и чёрное люди перешёптывались, склонив головы друг к дружке, как деревья на ветру. Шелест одежды, шарканье ног по скрипучему паркету старой церкви, сдавленные всхлипы, обрывки разговоров. «Такая юная и талантливая… Большое будущее… Ужасная потеря… Смотрящий забирает лучших из нас… Как её машина могла вылететь с моста?.. Нужно вовремя делать техосмотр и проверять состояние тормозов… Вайолет превысила скорость?.. Беспечная девочка, сейчас была бы жива…»
​

Морган стоял позади сиротливой кучки родственников, друзей и коллег, низко опустив голову. Кто он такой, чтобы занимать место в первых рядах? Никто. Случайный проходимец, оборвавший чужую жизнь. Ещё одну чужую жизнь.

Вайолет училась в той же школе, только на класс старше. Журналистика была её страстью, призванием и единственной вещью, заставлявшей глаза гореть ярче ночных фонарей. В ранние годы Мэттисон и Уорнер почти не пересекались, «привет-пока», дежурный обмен улыбками и «прости, вылетело из головы твоё имя». Но всё изменилось со смертью родителей Моргана.

Мать и отец посвятили конторе свои жизни, в самом прямом и буквальном смысле. Однажды в дом вломились люди в чёрных масках, и никаких родителей у Моргана не стало. Два выстрела, два трупа, две лужи крови – стать сиротой очень просто и быстро. Детей никто не тронул. Моргана и младшего брата Люка отвели в другую комнату и велели погромче включить телевизор.

Так они и сидели, пока не приехали другие люди, уже из конторы. Забрали братьев в штаб-квартиру в Винденбурге, вели долгие разговоры и такие же долгие допросы, сочувствовали, угрожали, играли в хороших и плохих полицейских. Уорнер пялился остекленевшим взглядом в стену и даже плакать не мог. Зубы стучали о стакан с водой, который принесла молодая девушка с цепким волчьим взглядом. Почему его оставили в живых? Откуда он знал.

Пойти по стопам родителей – вот чего ему хотелось в детстве. Стать агентом, тайным защитником своей страны от внутренних угроз, маминой и папиной гордостью. Родители шутили, что основали династию агентов. Морган припомнил эти слова, когда сидел в бетонном мешке два на два метра и твердил, что ничего не знает и не понимает. Раз за разом его спрашивали, причастен ли он к убийству родителей, рассказывал ли кому-то о конторе. Он так часто мотал головой, что та заболела.
​

Агентом Морган всё же стал, только не крутым ковбоем и носителем «МК-модуля», а аналитиком. Никакой героической ауры, зато можно закопаться в чужие секреты по самые уши. Через аналитический отдел ежедневно происходит куча информации, по большей части мусорной, но если ты в состоянии отыскать редкие жемчужины… Работа идеально подходила Уорнеру, и тем печальней. Ведь он в конторе не для того, чтобы наслаждаться любимым делом и строить карьеру.

Медленно, кусочек за кусочком юноша восстановил события того дня. Из конторы утёк список агентов, примерно двадцать имён и фамилий. Кого-то успели спасти и спрятать, но Уорнерам не хватило буквально десяти минут до прибытия помощи. Кто организовал утечку? Самый важный кусочек мозаики так и не удавалось подобрать.

С помощью Вайолет Морган надеялся расшевелить осиное гнездо. Ничего важного он не сливал – одни туманные намёки на то, что толстосумы Симерики спонсируют тайную шпионскую организацию. Но этого оказалось достаточно, чтобы Мэттисон начала рыть носом землю, заваливать требовательными звонками и караулить у дома. Достаточно, чтобы вылететь с моста на машине, у которой совершенно внезапно отказали тормоза.

***
​

Моргану нравилось приходить на могилу Вайолет. Месяц за месяцем, год за годом, и так на протяжении трёх лет. Атмосфера тихой грусти пропитывала юношу до самых костей. На кладбищах Уорнер чувствовал себя «своим». Таким же покойником, только с кожей, мышцами, глазными яблоками и без копошащихся в пустых глазницах могильных червей. Говорить с Мэттисон тоже было проще, чем с живыми людьми. Наверное потому, что она никогда не отвечала.
​

Летом кто-то оставлял для Вайолет букеты бледно-розовых ранункулюсов. Уорнер подумал, что это, должно быть, её любимые. Конечно, он не сходу определил вид цветов. Пришлось сделать фотографию на телефон и воспользоваться сервисом распознавания картинок – полезные технологии на службе у цветочных профанов. С тех пор Морган стал приносить с собой такие же букетики, но только не сегодня.

– Фермеры на рынке в Хэнфорде сказали, что для ранункулюсов не сезон, – пожаловался молодой человек. – Что это вообще значит? Дурацкие цветы растут только тогда, когда им вздумается?

Морган провёл подушечками пальцев по гравировке на могильной плите – «Вайолет говорила, что её убьёт кофеин, но его опередили».
​

– Ты кто такой?

Голос за спиной показался смутно знакомым. Вообще, если подумать, он принадлежал Вайолет Мэттисон. Первым порывом было бежать куда глаза глядят, подальше от призрака из прошлого, но здравый смысл пришёл на выручку. Похожие голоса могут быть у близких родственников, ведь так? Бабушка порой путала Моргана и Люка, когда те звонили по телефону и поздравляли с Рождеством.
​

Молодой человек медленно обернулся и встретился взглядом с девушкой, очень похожей на Вайолет.

– Морган, – идеально бесполезный ответ на идеально бессмысленный вопрос.

– Что ты забыл на могиле моей сестры?

– Мы с Вайолет вместе учились в школе, а потом в университете, – чистая правда. – Иногда я прихожу её навестить.

– Так это ты оставляешь цветы? – с лица девушки исчезло настороженное выражение. – Фух, я уже начала думать, что это чей-то дурацкий розыгрыш. Всю семью опросила, но никто так и не сознался. Понимаешь, у неё не было жениха или близких друзей… чтобы делать что-то подобное… Значит, ты.

– Значит я.

– И ты её, м-м-м, тайный поклонник?

– Получается что так.

Удобно говорить с людьми, когда они сами подсказывают правильные варианты ответа. Морган не видел смысла спорить. Ему не сложно побыть тайным воздыхателем. Проще, чем самим собой.

– Меня зовут Шай Мэттисон, – на запястье сестры Вайолет звякнули браслеты, когда она энергично потрясла руку Уорнера. – Вайолет была довольно закрытой, редко рассказывала о своих делах… Мне нравится встречать людей, которые её знали.
​

– Мы тоже нечасто разговаривали, – главное не переборщить и не превратиться из поклонника в сталкера, – но Вайолет мне очень нравилась. Она была… была…

Чёрт возьми, какой была Мэттисон? Назойливой? Нелюдимой? Одиночкой?

– … такой талантливой! Писала потрясающие статьи для университетской газеты.

– Точно-точно, – оживилась Шай. – Ты знаешь, что после универа Вайолет взяли на работу в «Мишуно Дэйли»?

– Да ну? – Морган изобразил удивление, хотя именно близость к «Мишуно Дэйли» превратила Вайолет Мэттисон в желанного союзника в борьбе против конторы. – Вчерашнюю выпускницу и сразу в «Мишуно Дэйли»?

– Ты сам сказал, что она была очень талантливой.

Шай буквально светилась от гордости за сестру. Странная девушка. Начала болтать о Вайолет с совершенно незнакомым парнем, будто они десять лет до этого дружили. Морган вежливо улыбнулся и решил, что пора сваливать в закат. Подходящий момент, чтобы вспомнить о забытом на плите чайнике или рожающей кошке.
​

– Слушай, Морган, а ты не хочешь пропустить по стаканчику? – и тут Шай применила запрещённый приём – посмотрела умоляющим взглядом в самые глубины зачерствевшего сердца Уорнера. – Мне сегодня не хочется идти домой.

– Э-э… (Да ты меня совсем не знаешь! Может, я маньяк из прошлого выпуска новостей или украду твою сумочку, когда ты положишь её на стойку бара.)

– Сегодня день рождения Вайолет, – девушка кивнула на даты на могильной камне. – Я пришла, чтобы ей не было одиноко… Так глупо!

– Хорошо, давай выпьем, – сдался Морган, ругая свои слабость и уступчивость последними словами. – Только сначала мне нужно позвонить брату.
​

Шай кивнула и отправилась погулять у дальних захоронений – сама тактичность. Уорнер закатил глаза. Только случайных знакомств на кладбище ему не хватало.

– Что-то случилось? – Люк схватил трубку после второго гудка. – Ты в порядке?

Внезапные телефонные звонки в их маленькой семье не ценились. Морган никогда не звонил просто так, только по важным вопросам или предупредить об изменении планов. Знание того, кто и где находится и куда направляется, позволяло держать шкалу здравомыслия в относительном порядке. В зелёной зоне, а не в опасно красной.

– Да, порядок. Просто хотел предупредить, что не успею вернуться к ужину. Загляну в бар пропустить пару стаканчиков.
​

– Чего-чего, развлекаться по вечерам? На тебя это не похоже.

– Я встретил кладбищенную деву, – хмыкнул Морган. – Она хочет скрепить наше знакомство… пока даже не знаю чем.

– Офигеть! Ну ладно, удачи в скреплении. Посмотришь потом мою задачку по физике? Оставлю тетрадь у тебя на кровати. Не помни только, когда будешь кувыркаться со своей кладбищенской девой.

– Да я не про такое скрепление.

– Ну-ну.

Морган собирался возмутиться, но Люк уже отключился.

***
​

Уорнер терялся в догадках, зачем Шай пригласила его в бар. Ради того, чтобы использовать в качестве бесплатной пары ушей? Девушка болтала о сестре, экспрессивно жестикулировала, звенела браслетами и смешно изображала разные голоса и акценты, когда в истории участвовало несколько героев.

Кажется, младшей Мэттисон было не привыкать к молчаливым собеседникам. От её активной мимики у Моргана начало ломить виски – подмечать и анализировать столько разных микровыражений и эмоций… Нет уж, проще застрелиться! Юноша бросил бессмысленное занятие примерно на двадцатой минуте разговора и уткнулся в стакан с виски. Тот хотя бы не хмурился и не улыбался одновременно. Как это вообще понимать?
​

Группа на сцене играла бодрую рок-композицию, но Моргану хотелось не танцевать, а утопиться.

– … вот так я и решила продолжить дело Вайолет.

– Стоп, что? – Морган очнулся от своего медитативного транса, услышав опасное ключевое слово.

– Ты не слушал? – Шай не особо-то и расстроилась, судя по тону. – Знаю-знаю, я слишком много болтаю. Мне все это говорят. Я не обижаюсь, что ты в какой-то момент отключился от розетки и выпал в астрал…
​

– Просто повтори последнюю фразу целиком. Пожалуйста.

– Ну ладно. За пару дней до смерти Вайолет намекнула, что пишет статью, которая превратит её в успешного Гая Фокса. В смысле, ей бы удалось подорвать нашу прогнившую систему… В курсе, что богачи с правительством заодно?

– Нет, я таким не интересуюсь, – Уорнер развёл руками, извиняясь за свою вымышленную неосведомлённость. – Расскажи мне.

– Да я сама не очень в теме. Просто пересказываю то, что слышала от сестры.

– То есть ты не знаешь ничего определённого? – молодой человек молился всем несуществующим богам, чтобы Шай действительно ничего не знала.

– Ну-у, я нашла один из уцелевших черновиков Вайолет. – Вот чёрт! – На нём было одно имя… Я захотела пойти и поговорить с этим человеком. Глядя ему в глаза, спросить, имеет ли он какое-то отношение к смерти моей сестры. Ну что, давай это выясним. Вайолет умерла из-за тебя, Морган Уорнер?

Выражение лица Моргана осталось прежним, но глубоко внутри себя он бился в бессильной истерике. Как он попался в столь примитивную ловушку? Шай – или та, что выдавала себя за Шай, – откинулась на спинку стула и выжидательно сложила руки на груди. Взгляд прямой и насмешливый. Вообще ни следа прежней простушки «Шай».
​

– Не трудись падать в обморок, – девушка по-кошачьи потянулась и прищурилась. – Мне нужен простой обмен. Ты мне информацию, я тебе – хм… да вообще-то ничего. Но иначе я выпущу статью, в которой свяжу тебя со смертью Вайолет Мэттисон.

– И ты тоже акула пера… – печально констатировал Морган. – Как тебя зовут на самом деле?

– Шайлин Хьюз. Чего хмуришься? Имя ни о чём не говорит? Ладно, сжалюсь. Она же Гарри Хьюз, самое острое перо «Мишуно Дэйли», насквозь протыкающее задницы врагов.

– Невозможно «насквозь» проткнуть чью-то задницу ручкой. Ты вообще пробовала?

– Да пофиг. Скучная фактология.

– Почему ты пишешь под мужским псевдонимом?

– Люди охотней поверят сорокалетнему дядечке с именем Гарри, который выглядит как настоящий журналист, чем вчерашней выпускнице журфака. – Хьюз немного помолчала и добавила: – Диплом с отличием, между прочим.

– Важная для повествования деталь. Теперь я понимаю, почему «Гарри Хьюз» льёт в своих статьях столько воды. Просто он болтливая девчонка.

– «Болтливая девчонка», между прочим, обвела тебя вокруг пальца.

– Но ты всё же какая-то родственница Вайолет? – Морган припомнил, как на кладбище едва не принял Шай за восставшую из могилы Вайолет.

– Не имею к этой дуре ни малейшего отношения, – девушка смотрела на Уорнера, как на законченного идиота. – Просто умею изображать разные голоса и акценты, а это… – Шайлин помахала рукой перед своим лицом. – … магия макияжа, цветные линзы и парик с хэллоуиновской распродажи.

– Но ты два часа изводила меня историями про Вайолет! Ты их придумала?

– Могу и дольше, хочешь продолжим? Рассказывать истории – моя работа. Мы с Вайолет работали вместе, но я совсем её не знала. Так что да, я всё выдумала.
​

– Вот дерьмо.

– Хочешь пойдём ко мне? Можем немного поразвлечься и снять стресс. Потом ты мне расскажешь всё, что рассказал и не рассказал Вайолет.

– Снять стресс? – Морган потерял способность чему-либо удивляться с этой девушкой. – И как много парней ведутся на предложение халявного секса?

– Некоторый процент, но существенно меньший, чем ожидалось, – Шай будто говорила о макроэкономических показателях, а не о сугубо личных вещах. – Вы все такие из себя такие альфа-самцы, но как дело доходит до прямого предложения… Короче, многие сливаются или начинают читать мне мораль. Ах, Шай, я в тебе разочарован. Женщины должны быть скромными, такова их природа. Ты же будущая жена и мать. Чего-о вообще? Ничем таким в своей жизни я заниматься не планирую.

– Ставишь на мне какие-то эксперименты?

– Ну да, заодно. Параллельно я пишу про общественные табу. Спойлер – статья должна выйти на передовице в следующий понедельник. Прислать тебе бесплатный выпуск?

– Ты играешь в очень опасные игры, Хьюз, – Уорнер решил, что с таким подходом Шай быстро станет коллегой Вайолет по загробному миру. – Что ты делаешь с теми, кто соглашается?

– От стрёмных сбегаю, от симпатичных… Хм, зачем от них сбегать? Я свободная женщина.

– Это всё крайне увлекательно, но мне пора домой, – Морган похлопал по карманам в поисках бумажника. – Хочешь разделить счёт пополам или что там делают свободные женщины?
​

– Куда это ты собрался? Мы не закончили разговор.

– Домой, сказал же. Ладно, сам заплачу, если тебе не принципиально.

Хьюз преследовала Уорнера всю дорогу до машины и продолжала действовать на нервы. Угрозы, лесть, шантаж, подкуп и ещё тысяча и одна стратегия. Морган бы даже посмеялся, не будь ситуация такой серьёзной. Абсурдной, но серьёзной. Шай раздражала, но нашпиговывать её информацией, как рождественскую утку, и отправлять в свободное плавание? Нет, больше никаких журналистов и никаких смертей. Морган смотрел на Хьюз и видел на ней мишень с «яблочком» аккурат по центру лба.

Тем временем девушка перегородила путь к водительской двери. Уорнер задрал голову к небу, не рассчитывая, впрочем, что то поможет избавиться от назойливой журналистки. Небо вообще кому-нибудь помогало?

– Высматриваешь падающую звезду? – оживилась Шай и тоже посмотрела на небо. – Ты романтик, Морган?

– Нет. Падающая звезда – это… это же просто трение. При чём тут романтика?

– Трение может быть романтичным, вполне.
​

– Я устал от тебя, Шайлин Хьюз, и просто хочу домой, – Морган засунул руки в карманы и позвенел ключами от машины. – Что нужно сделать, чтобы ты оставила меня в покое?

– Дать мне информацию.

– Какую? Я ничего не знаю.

– Ты так просто меня не проведёшь, – Шай сжала губы в тонкую ниточку. – Не станешь говорить – и я напишу о смерти Вайолет. Напишу, что её убил ты.

– Что ж, удачи. Буду рад подать иск о клевете. Газеты, кажется, такое не любят. Вредит репутации, не правда ли?

– Я найду доказательства.

– Ты не способна ни на что, кроме дешёвого блефа. Я никого не убивал, что за бред?

– Мы могли бы стать союзниками, – кажется девушка пустила в ход аргумент последней надежды. – Я очень-очень ценный союзник.

– Ты мне не нужна, Шай. У тебя нет ничего ценного. Только наглость и апломб, но это не самые уникальные качества в этом мире.
​

– Да пошёл ты, Уорнер! – Шайлин толкнула Моргана в грудь. – Думаешь, что умнее всех?

– Думаю, что я умнее тебя.

Морган на всякий случай спрятал руки за спиной, чтобы ушлая журналистка не надумала обвинить его в приставаниях. Не просто же так она его провоцирует, вынуждает толкнуть или схватить в ответ.

– Пошёл ты! – снова повторила Хьюз и снова толкнула. – Я всё равно добьюсь своего. Любыми способами.

– Ты очень неприятный человек, Шай. – Уорнер продолжал стоять перед ней с нейтральным выражением лица и руками, сцепленными за спиной. – Тебе это уже говорили?

– Даже не надейся, что ты станешь первым хоть в чём-то. Ты ходячая посредственность!
​

– Шай, довольно. С тобой забавно спорить, но… тебя слишком много. Я правда устал.

– Хочешь, чтобы я дала тебе передышку в пару дней?

– Да, – вообще-то Моргану хотелось, чтобы Шай исчезла насовсем, но передышка – тоже хорошо. – И, пожалуйста, больше не пихай меня. Не люблю такое.

– Ладно, извини, – Хьюз примирительно улыбнулась и потянулась поправить воротничок на куртке Моргана.

– Так тоже не надо, – Уорнер сделал два шага назад прежде, чем руки Шай снова начали бесчинствовать. – Просто не трогай меня и всё, окей? У меня от тебя сенсорная перегрузка. Ты очень быстро говоришь, меняешь выражение лица раз в десять секунд, а теперь ещё пытаешься меня потрогать. Это слишком.

– Ты типа супер закрытый интроверт, как Вайолет?

– Типа того.

– А-а. Ну так бы сразу и сказал. Я не хочу становиться твоим врагом.

– Пока ты просто меня раздражаешь, – враг у Моргана был только один и уж точно не эксцентричная писака из «Мишуно Дэйли». – Теперь, когда мы разобрались, ты меня отпустишь?

– Пока что, но я ещё вернусь. До встречи, грустный эмо-мальчик Морган из города, в котором всё время идёт дождь.

– Пока, Шай. (Надеюсь, я больше никогда тебя не увижу.)

Кроссовки удаляющейся Хьюз шлёпали по лужам очень по-злодейски.

***
В три часа ночи Люк всё ещё бодрствовал, но Морган не собирался читать младшему нотации. Он совсем взрослый, его выбор. Пусть довольствуется жалкими четырьмя часами сна перед школой, если он вообще в неё собирается. По идее должен, ведь это его работа.
​

– Ужин в холодильнике, – обронил брат, не снимая с головы наушников.

Младший слушал музыку и одновременно с кем-то переписывался. В мессенджере то и дело всплывали новые сообщения. Люк – обычный подросток, если не считать того, что он тоже агент. Решение обзавестись ребёнком «из пробирки» родители приняли, когда Моргану исполнилось восемь. Агентом с пелёнок, как любила назвать Люка мать. Где лучше всего растить ребёнка? Конечно же в стерильных стенах тайной лаборатории и вдали от собственной семьи. Да уж.

Первые десять лет Морган не видел брата, а потом его вернули в семью, как потерянную посылку. Чистое безумие! Чувство долга и приверженность высшей цели порой заставляют людей творить странные вещи. К примеру, ставить опыты на собственных семьях.

– Я не голоден.

– А? Чего? – Люк покрутил колёсико на наушниках и убавил громкость. – Как твоё свидание?

– Не свидание, а испытание. – Морган устало потёр глаза. – Которое я провалил. Она выдавала себя за сестру Вайолет Мэттисон, но оказалась ещё одной журналисткой.

– Нам стоит волноваться?

– Пока не знаю. Ты проверил тайник?

– Всё на месте. Паспорта, деньги, пушки... Я заменил пару лекарств в аптечке – истёк срок годности.

Морган никогда не исключал возможности, что им с Люком потребуется бежать из страны. Игры с конторой опасны, и Вайолет лучшее тому подтверждение. Сумки со всем необходимым дожидались братьев в тайном месте последние лет пять. Хорошо бы они там и остались, а контора магическим образом перестала существовать.
​

– Рад, что могу на тебя положиться, – искренне похвалил старший брат. – Не волнуйся насчёт журналистки. Я придумаю, как отшить её так, чтобы…

– … чтобы тоже не грохнули?

– Угу.

– Грохнут – ты не виноват. Она сама в это влезла, никто не приглашал.
​

– Ты прав… Чёрт! Когда мы успели стать такими? Мы ведь должны были защищать людей, а не смотреть, как они умирают?

– Везде одно дерьмо, Морган, – Люк вздохнул, как столетний просветлённый монах с Горы Комореби.

– Да уж. Как в остальном день прошёл?

– Рони Уорд снова припёрся в школу пьяным, но ему никто и слова не сказал. Привилегии богатых и знаменитых. Племянник самой Юдит Уорд, ты прикинь!

– Я думал, у тебя самая обычная школа. Откуда в ней племянник Уорд?

– Эксперимент по обмену учениками с какой-то частной школой. Эти ребята абсолютно отбитые. Уорд дарит девочкам автографы своей тёти за то что они ему… кхм-кхм.

– Неужели кто-то готов делать «кхм-кхм» за кусок бумаги с подписью?

– Ты не поверишь сколько всего они готовы делать ради Рони, мать его, Уорда! Девочки вокруг него так и вьются, да и парни тоже. Все хотят приглашение на вечеринку в Уорд-холле. Ходят слухи, что там ничего хорошего не происходит.

– Чёрт, вы же ещё дети и такое… – покачал головой Морган.

– Сара тоже говорит, что дичь, но нам надо попасть на дурацкую вечеринку.

– Что ещё за Сара?
​

– А я не говорил? Встретил девочку, с которой мы вместе были в лабе.

– У неё тоже задание в вашей школе?

– Ага. Кэннер нужно втереться в доверие к популярным ребятам, да и мне не помешает. Я запросил разрешение на сотрудничество и обмен информацией между агентами. Его одобрили.

– Надо же какой активный и самостоятельный, когда дело касается девочек.

– Он моя сестра, Морган. Не биологическая, но сестра. Ничего больше.

– Только не вляпайся в неприятности, Люк. У Сары свой путь, у нас – свой. Мы не союзники. У нас нет союзников.

– Помню, нудила.

Моргану показалось, что брат не совсем честен.

Благодарности

Midjourney V6 – картинка на обложке.
unidentifiedsims – за Crookes Lane Cemetery.
soulsistersims – за Hide & Seek Bar.
soulsistersims – за Cologne.

 

[Magick]

Саундтрек

Алоха, дневник!

Хотел бы написать, что я сейчас на Гавайях и подтягиваю Пина коладу из половинки кокоса, но нет. Я на похоронах. Когда придумываю эти строчки, я стою в плотном кольце из чёрных зонтиков, а под ними – серьёзные носатые дядьки и тётеньки с худыми вытянутыми лицами. Почему богачи так похожи друг на друга? Клянусь трижды отвергнутыми дарами Смотрящего, я насчитал с десяток злобных клонов миссис Ландграаб! До сих пор не могу поверить, что это матушка Джонни. Моя голова не настолько большая, чтобы в ней такое уложить.

Сам Джонни тоже со мной, что логично. Иначе как бы я сюда попал, да и зачем? У меня выходной. Я должен быть с Сарой и родителями. Наверное, нужно дать какое-то объяснение, но у меня его нет. Я собирался уехать, потом залип у Зеста-Ландграаба в трейлере, потом подслушал разговор Джонни с матерью… и вот я здесь. Оказываю моральную поддержку в образе старины Джека, хотя скорее мешаю. Своей ма я наврал, что у меня появилась зацепка, за которую я, ну да, зацепился. Пообещал, что приеду позже.
​

Ай, кого я обманываю? Мне просто не хочется с таким настроением ехать домой. Все начнут спрашивать, что у меня случилось, в порядке ли я и чем они могут помочь. Может, мне чаю с малиновым вареньем принести или помочь накинуть на шею удавку? Тапочки на батарее погреть? Тортик испечь? У меня такая же семья, как и у обычных людей (когда обычным людям везёт с семьями). Они волнуются, пристают с неудобными вопросами, бегают и суетятся.

Ма пилит меня на тему агентских делишек, но стоит мне свалиться с температурой, как она переключается в режим тотальной заботы. Па редко достаёт голову из высоконаучных сфер, но он помог подготовиться к самому первому моему интервью в конторе. Даже почти не зависал и не начинал невпопад объяснять что-то из математики. Сара – вообще милота ходячая и делает лучшие в мире тосты с корицей. Я скучаю по ним (по семье, а не по тостам), но нужен ли им такой сын и брат?
​

Зато на похоронах Ландграаба старого (именно старого, а не старшего) я вполне к месту. Джонни рассказал что делать – гулять под ручку с меланхолией. Говорит, что выражение уныния на моём лице делает его возвышенным и одухотворённым. Чего-о? Я специально сохранил фразочку на «МК-модуль», чтобы потом щегольнуть ей в дневнике. Кстати «щегольнуть» – тоже словечко из вокабуляра Зеста. И «вокабуляр» тоже. Я становлюсь таким умным, когда общаюсь с Джонни! Кажется, я даже лучше стал писать.

Главная его цель – встретиться с младшим братом. Мы пару раз видели Малькольма в толпе. Он похож на Джонни, такой же долговязый, голубоглазый и светловолосый. Но не заразительно обаятельный, а весь какой-то отрешённый.

– Джек, двигай булками, иначе нам придётся выслушать тысячу и одно соболезнование, – Зест тащил меня за собой сквозь чёрное море, как собачку на поводке. – Куда же он подевался? Можешь не отвечать, это риторический вопрос.

– Вообще-то я его видел во-о-он там, – я ткнул пальцем в сторону, где в последний раз мелькнули светлые волосы.

Малькольм нашёлся у столов с закусками. При виде аппетитных маленьких бутербродиков (они так называются?) у меня заурчало в животе. Братец Джонни резко обернулся. Надеюсь, его спугнул звук наших шагов, а не мой живот.
​

– Добрый вечер, мистер… э-э… – Ландграаб-младший прищурился, но это не помогло опознать собственного брата. – Простите, мы знакомы? Боюсь, я забыл ваше имя.

– Мистер Ландграаб, – Джонни ехидно покашлял. – Приятно снова познакомиться, Малёк.

– Джонатан?! Le monde est petit, однако*. Ну очень petit! Мама сказала, что ты с некоторой долей вероятности появишься на похоронах дедушки, но я не поверил.

– Почему?

– Ты никогда не приходишь. Извините, джентельмены, я на минутку. Ральф, ты не мог бы…?

Малькольм обращался к кому-то за своей спиной, и этот кто-то стоял в глубокой тени. Мне было не разглядеть его лица, но движения читались вполне отчётливо. Таинственный незнакомец покачал головой. Нет, он не мог бы.

* – Мир тесен
​

– Bien, поговорим в расширенном составе, – младшенький решительно направился ко мне. – Малькольм Ландграаб.

– Джек Блэкбёрн, – я потряс его руку.

– Как поживаете, мистер Блэкбёрн? Вы из тех Блэкбёрнов, что в родстве с Готами?

– Мальки, он просто мой приятель, – пришёл на помощь Джонни. – Заканчивай выпендриваться.

– Bien. У вас покурить не найдётся?

Я забыл свою пачку в машине, а Зест вообще не курит. В смысле сигареты. Я помотал головой справа налево, а Джонни – слева направо.

– Ральф?

– Где твоё «сильвупле», парень? – загадочный Ральф выступил на свет. – Теряешь хватку.

– S'il te plaît, Ralfi. Vous – уважительная форма, а мы с тобой на равных.

– Я бы так не сказал, – буркнул себе под нос человек из тени. – Тре бьен, короче. Лови сиги.

Малькольм ухитрился поймать пачку, которая летела не по самой простой траектории – слишком низко и под плохим углом. Я немного играл в бейсбол с соседскими парнями. Не могу считаться экспертом, но намеренно плохой бросок отличить могу.
​

– Merci, – подросток щёлкнул зажигалкой. – Как поживаешь, Джонатан?

– Спасибо, не жалуюсь. То есть жалуюсь, но точно не младшему брату, которого не видел целую вечность.

Пока они обменивались дежурными «как делами», я крутил головой по сторонам. Теперь Ральф стоял за спиной Малькольма. На свету наконец-то можно было его рассмотреть. Высокий, для разнообразия атлетичный и мускулистый, а не дохляк-аристократ. Немного высокомерный говнюк, как и все крутые парни. С очень короткими волосами. Я как-то пробовал побриться под ноль, но вместо ста очков к мужественности получил сто очков к нелепости. Не всем идёт такой причесон.

Я сразу догадался, что Ральф за спиной малыша Ландграаба не пылинки с пиджака сдувает. Одна из придурей богатеев – заводить себе телохранителей просто так, для демонстрации статуса. Плюс сто очков к понтам, о да. Ральфи тоже ощупал меня взглядом, колючим и неприязненным. Да нет у меня пушки, нет и никогда не было! Мне не разрешают её носить.
​

– Знаешь, висящую в воздухе неловкость буквально пальцами можно пощупать. – Джонни сделал вид, что ловит несуществующую бабочку или стрекозу. – Ты чего такой напряжённый, Малёк? Это же я. Тебе не нужно изображать того, кем ты не являешься.

– Я такой же, как обычно, – Малькольм заправил за ухо длинную прядь волос. – Ты плохо меня знаешь, поэтому тебе кажется, что я какой-то не такой.

– Раньше ты был проще и веселее. Ты был развесёленьким вечером пятницы, а превратился в сумрачное утро понедельника.

– Я был пятницей в пять лет? Держу пари, все в таком возрасте веселее, да и проще тоже.

– Верно, верно, – не расстроился Джонни. – Ну, нам нужно многое наверстать и заново узнать друг друга. Чем ты занят сейчас, к примеру? Что происходит в твоей жизни?
​

Малькольм крутил в руках красивую серебряную зажигалку. Играл с ней, как с йо-йо или бесячьим спиннером. То открывал, то закрывал, подкидывал в воздухе. Мне хотелось дать ему подзатыльник. Эх, подростки…

– Ничего заслуживающего внимания, – отмахнулся самый младший из Ландграабов. – Бессмысленное бытие маленького муравьишки в стерильном герметичном террариуме, перемежаемое гулом новостей из внешнего мира. Взрывы по телевизору, ещё один подросток пришёл в школу с дробовиком вместо ланчбокса, мы запустили в космос очередную грёбаную ракету, но родная планета – по-прежнему дерьмо полное.

Малькольм сделал паузу и облизал пересохшие губы. У меня от его тирады глаза уползли в район лба и так там и остались. Потому что он продолжил:

– Ну а вообще у меня всё хорошо. По пятницам работаю волонтёром в больнице Святого Герарда в Винденбурге, участвую в программе обмена студентами со школой Коппердейла и учусь плохим вещам у местных ребят. Они очень хороши в своём деле.

– Ух ты, прямо ух ты, – восхитился мой приятель Зест. – Приятно, наверное, встретить мудрого старого джедая с парой трюков в рукаве и стать его падаваном.

– Не то слово. Тебе ещё что-нибудь рассказать?
​

– Да, давай, жги. Давненько я не окунался в школярскую атмосферу.

– Парни из старшей школы Коппердейла чавкают жвачкой с разной тональностью, я подумываю составить из них оркестр. После девочек нужно обязательно мыть руки. Они пользуются дешёвым ржаво-рыжим автозагаром, который даже под ногтями остаётся. Мать всё удивляется, что происходит с моими рубашками…

– Ты смотри не подцепи от девочек ещё что-нибудь помимо автозагара, – хмыкнул Джонни. – Держи своего космонавта в скафандре, если ты понимаешь о чём я.

– Пф, я тебе не безрассудный спелеолог, чтобы исследовать сомнительные пещеры.

– Тогда что ты делаешь с этими своими девочками?

– Танцую, – улыбка преобразила бледную вытянутую физиономию Малька, сделав куда более приветливой. – У нас уроки танцев.

– Нда-а, а ловко ты меня подколол.

– Мать считает, что хастл – это что-то плебейское и непристойное, но мне нравится. В моей школе из внеклассных занятий только ораторский кружок, фотография, фехтование и живопись. Я перепробовал всё по отдельности и всё сразу. И всё надоело. По отдельности и сразу.

– Я-асно, – протянул Джонни. – Слушай, Малёк, заглядывай как-нибудь ко мне в трейлер. Послушаем пластинки, записанные ещё до нашего с тобой рождения, попьём пива и порассуждаем о том, как Алкуин связан с алкоголем*.

– Заманчиво. Ральф, «сильвупле», проверь, что с моим расписанием. Если мы выкинем книжный клуб по средам, сможем поставить на его место Джонатана?

– А бабку твою куда денем? – телохранитель сверился с календарём на телефоне и покачал головой. – Мы не успеем добраться из Винденбурга до Оазиса всего за час. Либо убирай ещё и бабку, либо…

– Тогда в четверг вместо…э-э…

– Дополнительных занятий по физике?

* – Спойлер: никак. Просто дурацкая шутка от Джонни.
​

– Oui, ça marche! Решено. Джонатан, я буду приходить к тебе по четвергам с шестнадцати до семнадцати.

– Надо же, как официально.

– Я занятой человек, Джонатан, – Малькольм бросил окурок на землю и затоптал. – Во мне, чтобы ты знал, сейчас борются две сущности – разумный человек, который не хочет загрязнять окружающий мир, и маленький мальчик, который хочет досадить своей матери.

– Последний, кажется, победил, – Джонни задумчиво почесал затылок. – Малёк, одна затоптанная сигарета в любимом дзен-садике Нэнси – это ещё не протест. Мысли глобально.

– Она вас обоих на подкормку для растений пустит, – хмыкнул телохранитель Ральф. – Знаю я эту дамочку. Мелкий, на три часа к нам приближаются какие-то ваши родственнички с соболезнованиями. Срочно делай умное лицо.

Он был прав. Через минуту к нашей компании присоединился очередной клон Нэнси Ландграаб под ручку с усатым мужиком, которого я уже где-то видел. Джонни схватил меня за рукав и по-тихому утащил, оставив Малькольма отдуваться за двоих. Перед моими глазами загорелась неоновая вывеска «Джонни Зест – мастер эффектных исчезновений».

***
Приятель подбросил меня до Виллоу и даже согласился опрокинуть по стаканчику холодного лимонада. Я не узнал ничего нового или полезного для нашего расследования, но хотя бы проветрился. Плюс добавил немного очков в виртуальную шкалу отношений с Джонни. Такими полезными людьми нельзя разбрасываться. Зест знает добрую половину жителей Виллоу, а ещё он самый настоящий Ландграаб. Мой лучший источник информации. Да ладно, кого я снова обманываю? Мне просто нравится зависать с Джонни.
​

– Ну, и как тебе похороны? – нужно было о чём-то поговорить, и я ляпнул первое, что пришло в голову. – Твой дед бы заценил рюшечки на гробе?

– Мой дед сказал бы, что все собравшиеся – кретины, и вертел он их всех на… ну, ты понял, – Джонни потряс стакан, чтобы заставить кубики льда танцевать. – Он был конченым мизантропом и людоедом. Ты читал Ницше, дружище? Принесу тебе в следующий раз томик старой доброй «La gaya scienza».

– Э-э, зачем оно мне?

– Начнёшь ходить с томиком Ницше под мышкой – и все девочки будут твои.

– Реально?

– Нет конечно, – ну вот, опять Джонни меня развёл. – Сперва нужно найти современную девочку, которая знает, кто такой Ницше. С хорошим зрением, чтобы смогла рассмотреть обложку зажатой под мышкой книги. Не толстую и не страшную, чтобы тебе самому было приятно с ней общаться. Слишком много «если», не находишь?.. Но зато ты сможешь вворачивать «прикольные стишки» по случаю и без.

Джонни снова потряс стакан, откашлялся и процитировал:

«Да! Готовлю я и лед:
Лед полезен для сваренья!
И при вашем несваренье
Все глотать бы вам мой лед!»*

– Все решат, что я псих. Этот твой Ницше – псих?

– Есть немного. Слушай, Джек, всё же навести родителей. Я долго откладывал разговор с Мальком и вот что получилось… Он теперь совсем большой парень. Меня не было рядом, когда ему нужен был совет, дружеская жилетка или что-то такое. Не будь как Джонни Зест, друг.

* – Джонни действительно цитирует Ницше, никакого обмана. «Весёлая наука», перевод К.А. Свасьяна.

***

На этот раз я послушался совета Джонни. Заполнил заявку на временное отключение вымышленной личности, дождался пока её одобрят и махнул в Сан-Секвойю в родительский дом. От моего отпуска оставался ровно один день.

Я беззвучно открыл дверь своим ключом. Научился этому трюку ещё в пятнадцать, когда только вернулся жить к Кэннерам. Иногда мне нравилось удирать из дома посреди ночи и так же незаметно возвращаться. Я ничего такого не делал, просто слонялся по пустым улицам, надвинув на лицо капюшон.
​

В доме пахло по-старому – цветами, домашней выпечкой и каким-то тропическим ароматизатором. Знаете такие смешные флакончики, в которые вставляют деревянные палочки? Вот это оно. Я прошмыгнул в сторону гостиной, едва не споткнувшись о кошку Фелицию, которая растянулась на коврике. Когда долго не живёшь с животными, теряешь привычку смотреть под ноги.
​

В гостиной раздавались голоса. Первый принадлежал моей сестре Саре, а второй я не узнавал. Мужчина, но точно не мой отец. Вернее, мальчик с более высоким тембром голоса. Мальчик у нас в доме? Ну дела. Я осторожно просунул голову в дверь.

Сара сидела на диване, поджав под себя одну ногу. Вокруг неё были раскиданы школьные учебники и тетради. В моём любимом кресле вальяжно развалился какой-то парнишка лет шестнадцати-семнадцати.
​

– Ненавижу писать сочинения, особенно по симериканской литературе, – жаловалась Сара. – Читал «Как нанести серьёзную травму этой книгой»? О чём она вообще?

– Наша училка сказала, что Бримли был под кайфом, когда её писал.

– Прямо так и сказала?
​

– Ну, не прямо. Типа он был в творческом экстазе.

– Это не то же самое, Люк!

Люк, значит. Ну-ну. Я выбрался из своего укрытия и подождал, пока они меня заметят.
​

Сара сделала большие глаза, как у мультяшки. Метнулась ко мне, разбрасывая на ходу свои тетрадки. Повисла на шее. Затараторила сразу в оба уха «Лэн-Лэн-Лэн, приехал-приехал-приехал» и всё в таком духе. Поверх её плеча я встретился взглядом с Люком. Парнишка не сильно смутился, но и не обрадовался моему появлению.

– Лэн, это Люк, – сестра зачем-то ещё раз представила своего приятеля, хотя имя я уже слышал. – Он «свой».

– В каком смысле «свой»? – чёрт, пожалуйста, только не ещё один агент.

– Тоже агент. Мы вместе были в «Лабе».

«Лаба» – это конечно же секретная лаборатория, где нас всех вывели, вырастили и наградили чипами. Не самое плохое место на Земле, но и не самое хорошее.

– Сара, тебе нельзя пересекаться с агентами, которые выполняют другие задания, – возмутился я. – Если ты случайно встречаешь кого-то «своего», нужно пройти мимо. Топ-топ, Сара. Разворачиваешься и уходишь.
​

– Не учи меня быть агентом, Лэн! – сестра скорчила недовольную рожицу. – Я всё сделала по инструкции. Запросила разрешение на взаимодействие и частичный обмен информацией.

– Да, чувак, мы ничего не нарушали, – встрял загадочный Люк. – Даже твои предки в курсе, что мы с Сарой помогаем друг другу.

– Вы с Сарой? Офигеть. И что у тебя за задание?

– У меня задание под названием «Не суй нос в моё задание», – парнишка с вызовом скрестил руки на груди. – С тобой, Лэндон Кэннер, я ни о каком обмене не договаривался.

– Ой-ой, ты не знаешь ничего полезного, да? – фыркнул я. – Пудришь мозги сестре, чтобы выбить приглашение в гости? Когда родителей нет дома.

– Это просто смешно! Сара мне как сестра, мы вместе выросли…

Знаете, это ещё хуже, чем думать о том, чем два подростка занимаются наедине. Сара – МОЯ сестра. Я её любимый старший брат, а не этот мальчишка с цветными волосами. Мне она доверяет свои секреты… Или уже нет?

– Ну что вы как дети, а? – Сара включила режим мудрой женщины. – Лэн, нам не до поцелуйчиков. Мы пытаемся понять, что происходит в конторе.

– А что происходит в конторе? (И что про это могут знать шестнадцатилетние подростки?)

– Окей, давай начнём наше знакомство с самого начала, – предложил приятель моей сестры. – Меня зовут Люк Уорнер, а моего брата – Морган.

– Морган-мальчик?

– В точку. Брат считает, что из конторы снова утёк список агентов.

– Что значит «снова»?
​

Я беспомощно уставился на детишек, которые почему-то знали больше меня. И, кажется, больше Эррингтона и Ванденбург вместе взятых. Сара сказала, что мне лучше присесть. Деловым таким тоном, будто ей недавно стукнуло сорок пять. Ну ладно, диван так диван. Плюхнулся и даже не промахнулся, хотя ноги по консистенции были как сладкая вата на палочке. «Консистенция» – ещё одно словечко от Джонни.

– Мы думаем, что два года назад Феникс взломала нашу базу данных, – сестра смотрела на меня сверху вниз, по-прежнему очень серьёзная.

– И узнала имена агентов, – добавил Люк. – В прошлый раз всё закончилось хреново. Мои родители… их убили. Практически на глазах у нас с Морганом.

– Да вы совсем с ума посходили? – у меня не осталось приличных слов. – Чёрт, Сара, во что вы влезли?!

– Никуда мы не влезали, просто пособирали информацию здесь и там, – вместо сестры ответил этот кретин Уорнер. – Ты спросил про моё задание… Мы ищем подростка, который пытался торговать в даркнете секретной инфой, но быстро исчез. Его кто-то, эм-м-м, остановил и заткнул.
​

– Лэн, теперь ты понимаешь, что к чему? – Сара победоносно вскинула брови. – Все ниточки ведут в школу Коппердейла. Наше задание, задание Люка… Они связаны!

– Тормизи, Нэнси Дрю, я вообще ни фига не понимаю, – мысли в голове танцевали этот – как там его? – хастл. – В нашем задании школа всплыла случайно. Из-за Юки Бер.

– А вот и нет! Нет, Лэн! Агента Эррингтона изначально собирались заслать в школу.

– Откуда ты?..

– Подслушала, как ма говорит по телефону со старшим агентом Вандербург. Они не делились с нами потому, что информация не подтверждена. Это только теория…

– Морган считает, что у вашей Феникс имеется младший сиблинг, – снова встрял Люк Уорнер, – но доказать не может. Ему пришлось прыгнуть через голову Энди Эшмора, чтобы хоть кто-то услышал. Босс даже слушать не хотел, типа безосновательно…

– Так Морган работает над делом Феникс? – я прямо чувствовал, как у меня сейчас откроется третий глаз.

– Он ей одежим, – в голосе Люка прозвучала нефиговая такая гордость. – Думает, она как-то связана с убийством родителей. Ещё одна теория брата – Феникс помогают изнутри конторы.

– Может, твой братец и помогает? – я сам в это не верил, но захотелось поддеть самоуверенного тинейджера.

–Ха. Ха. Ха. Прямо очень смешно.

Это его «Ха-ха-ха» с точками между каждым «ха»! У меня скулы свело от злости. Захотелось зарядить кулаком прямо в смазливую физиономию Уорнера. Бывают же такие подростки, от которых у взрослых начинает непроизвольно дёргаться глаз.

– Вы опять начинаете? – закатила глаза Сара. – Лэн, что ты обо всём этом думаешь?

– Блин, я не знаю! – я развёл руками. – Как вы нарыли столько хрени?! Просто гора отборного мусора!
​

– Концепция трёх «К», – ухмыльнулась сестра. – Кооперация, координация и… космодесант!

– Космодесант?

– Да, нам просто нравится словечко, – пояснил Люк. – И ещё одно «К» – улучшенные когнитивные функции. Мы более выносливые, ловкие и умные. Мы думаем и действуем быстрее обычных людей. Даже быстрее тебя, Лэндон. Второе поколение всегда лучше первого, да?

– Люк, прекрати задирать нос, – в первый раз сестра отругала не меня, а своего приятеля. – Они нас боятся, Лэн. Контора отключает дополнительные модули один за другим, чтобы мы не были слишком…

– … страшными для обычных людей, – Уорнер закончил предложение за подругу. – Они погорячились, когда нашпиговали нас всеми этими штуками.
​

Сара и Люк обменялись тайным рукопожатием «Лабы». Я тоже его знаю, но мне никто не предложил присоединиться. Эти двое были прямо на одной волне. До меня дошло, что никакой романтики между ними и в помине нет. Они реально родственники, братья по оружию. Яблоки с одного дерева. Нет, скорее даже с одной ветки. Понимают друг друга на недоступном для меня уровне. Потому что мыслят одинаково. От всего этого мне стало очень грустно. Никогда бы не подумал, что для Сары я недостаточно продвинутый.
​

Но всё же до меня дошло, что эти двое пытаются мне сказать. Первое – у Феникс предположительно есть младший брат или сестра. Второе – Феникс украла не что-то там абстрактное, а, возможно, списки агентов. И всем нам грозит опасность вот уже два года. Третье – Люк и его команда ищут тинейджера, который хотел что-то продать в даркнете (те самые списки агентов?). Четвёртое – в конторе, возможно, действует сообщник Феникс. Ну и что мне со всем этим делать?

– Нужно с кем-то об этом поговорить, – я быстро осознал, что сам я им ничем помочь не смогу.

– Только не с родителями, – умоляющий взгляд Сары пригвоздил меня к дивану. – Они запретят копать дальше. Ма никогда не сомневается, что контора – это благо.

– И сколько людей в этом маленьком заговоре? Вы двое, я, Морган…

– Морган не знает, что я вам растрепал, – мистер Я-Знаю-Всё даже побледнел, ха. – Он мне голову оторвёт.

– Я бы посмотрел…

– Лэн! – сестричка грозно насупилась. – Ты… ты можешь поговорить с этим своим Эррингтоном?

Кстати, о нём. Мини-босс отчалил сразу после объявления каникул, но пару раз написал и поинтересовался, как у меня дела. Что за вежливая муха его укусила? Старший агент Вандербург?
​

– Как ты себе это представляешь? Я такой подхожу к нему и говорю: «Норман, два шестнадцатилетних подростка утверждают, что нас всех скоро убьют». Так, да?

– Ты плохо слушал, Лэн.

– Да, ты плохо слушал, чувак, – чёртов Люк просто не мог промолчать.

– Ррррр, у меня уже от вас крыша едет! – не выдержал я. – В какой момент я плохо слушал?

– Мы не говорим, что всех убьют…

– … мы говорим, что контора многое от нас скрывает…

– … потому мы должны быть готовы…

– … к худшему…

– … ведь это вероятно…

– … скорее неизбежно…

– … ну, не то чтобы совсем неизбежно…

– … но сильно вероятно…

– Замолчите! – я вскочил с дивана и зажал уши руками. – Стоп! Хватит! Что вы вообще такое?! Вы как будто достаёте мысли друг у друга из головы!
​

Я сделал шаг, ещё один, и ещё один. И споткнулся о мячик кошки Фелиции, но не упал. С двух сторон меня подхватили крепкие руки. Даже у моей малышки-сестры молниеносная реакция а под нежной кожей прячутся, чёрт побери, мускулы! Хотя одна она вряд ли смогла бы меня удержать… Люк? Да, наверное, у него бы получилось. Но я уже понял, что наиболее эффективно детишки действуют в тандеме. Ох, неужели это и был план конторы? Тренировать пару агентов, мальчика и девочку, которые будут работать как единое целое? Страшно, блин.

Подготовка детишек из второго поколения куда круче моей. Меня научили стрелять и показали пару базовых приёмов самообороны (которые я успешно позабыл). В обычных обстоятельствах агенту под прикрытием не нужно размахивать кулаками. Я вообще никак не тренируюсь и не хожу в качалку. Зачем бы мне это?
​

– Лэн, прости нас, Лэн, – затараторила Сара, снова превращаясь в знакомого мне ребёнка. – Я случайно активировала модуль синхронизации, с ним проще думается.

– Мы не хотели тебя пугать, чувак, – Люк для разнообразия смутился. – Модуль синхронизации странно работает. Саре нравится, но мне тоже кринжово, когда она заканчивает мысли за меня.

По ходу он делает всё, что нравится Саре. В голове не укладывается, но в их паре моя сестричка за главного. Люк молчаливо её обожает, прямо как я.

– Может, не всё так плохо? – я высвободился из цепких объятий детишек. – Феникс спёрла инфу целых два года назад, но до сих пор ничего с ней не сделала. Да и контора не особо паникует.

– Паникует, но скрытно и по-шпионски, – Люку, чтоб его вурдалак в ночи сожрал, как всегда было виднее. – Они приставили круглосуточных телохранителей ко всем боссам и крупным спонсорам, типа Ландграабов. Они отобрали пушки у агентов, которых считают опасными. Они…

– Стоп, ты хочешь сказать, что Ландграабов охраняют наши парни?

– Именно это я и сказал.
​

– Я, хм-м, был на похоронах Ландграаба-дедушки и видел его младшего внука… – я замялся, решая, стоит ли делиться инфой про семью Джонни. – Его охраняет парень по имени Ральф.

– Хеллингер? – просияла Сара. – Симпатичный, синеглазый, с родинками на щеке? Он иногда вёл у нас занятия по рукопашному.

Сестра мечтательно уставилась в пустоту. Наверное, представила этого самого Хеллингера. Девочкам лишь бы только о принцах пофантазировать.

– Э-э, высокий спортивный мужик с очень короткой стрижкой, почти под ноль, – я не особо смотрел на его глаза или на родинки. – Может, у него и синие глаза.

– У Хеллингера волосы были примерно такой же длины, как у меня, – засомневался Люк, – но психануть и побриться наголо никто не мешает. Лэндон, ты думаешь, этот Ральф знает какие-то секретики?

Я пожал плечами. Единственное, что я знал наверняка, – запашок у нашего дела просто отвратительный. Я должен поговорить с Эррингтоном. Я должен поговорить с предполагаемым Хеллингером. И я, чёрт возьми, не должен случайно проболтаться нашим родителям. Столько много «если», столько много «но». Верните меня в начало этого дня, когда я беззаботно болтал с Джонни. А лучше пристрелите.

Благодарности

Midjourney V6 – картинки на обложке.
soulsistersims – за Limitless.

 

[Magick]

Заметка на полях

Мы снова переносимся в прошлое, на двадцать лет назад, и встречаемся с отцом и тётей Нормана. Не знаю, почему у глав такой необычный порядок. Наверное, у меня был план, но я не помню, в чём он состоял.

Саундтрек

Аделина Борацца ди Камайори
Бриндлтон-Бэй, дом Лоренцо и Вероники
Двадцать лет назад

– Энцо, – тихо позвала Аделина.

Брат её слышал, но ничем себя не выдал. Его голубые глаза, обведённые акварельными серо-фиолетовыми тенями, были по-прежнему устремлены в стену. На лице застыло выражение абсолютной пустоты. Чувствовал ли Лоренцо хоть что-то в таким моменты, когда проваливался в свой мир грёз без боли и сожалений? Он заметно похудел – выпирающие рёбра и ключицы, острые скулы. По-прежнему красивый, но такой-то обречённой красотой. Как засушенная бабочка с воткнутой в неё булавкой.

– Ты не можешь целыми днями валяться голым на кровати и таращиться в потолок, – Аделину не сильно смущала нагота брата, но его состояние вызывало опасения. – Ненавижу когда ты такой. Будто из твоего мозга вывалились последние винтики.
​

– Beh, allora cercali, sorella.* – на этот раз Лоренцо ответил и даже попытался сфокусировать на сестре мутный взгляд. – Что тебе от меня нужно? У меня жена умерла. Я имею право на всё это.

– В том-то и дело, что не имеешь, – Аделина говорила тихо и вкрадчиво, как с ребёнком или раненым животным. – Ты не можешь просто всё бросить и удрать туда, где тебе не будет больно и страшно. У тебя остался сын, ты нужен ему.

– Моему сыну нужна его мать, а мне – моя жена.

* – Ну, так поищи их, сестра.
​

– Ты ведь понимаешь, что она больше к вам не вернётся? – кто-то должен был взять на себя роль бессердечной злодейки. – Поэтому ты должен встать с кровати, одеться и продолжить жить.

– Я продолжал жить сегодня утром. Вставал, одевался и делал какие-то дела, но, хоть убей, не помню, какие именно.

– Это было вчерашнее утро, а не сегодняшнее. Не спорю, ты выглядел пристойно и сумел всех обмануть, но это было вчера, Энцо.

– Veramente?

– Да. Ты потерял счёт времени. Сколько, по-твоему, дней прошло? Когда умерла твоя жена?
​

– Несколько? – брат поморщился, потёр виски длинными пальцами, поискал подсказки на потолке. – Неделя? Две? Я не знаю правильного ответа, Дэль. Каждый раз когда я открываю глаза, становится ещё темней.

– Два месяца, – Аделина отодвинула штору, впуская в комнату солнечный свет. – Во время своих прошлых… путешествий ты хотя бы знал, в каком дне недели живут остальные люди, которые не путешествуют. Тебе нужно бросить, Энцо.

– Дело не в том, что я не могу бросить, а в том, что не хочу.

– Ты не единственный человек в мире, который кого-то потерял. Ты имеешь право скорбеть, но ты даже этого нормально не делаешь. Ты просто убегаешь в свои наркотические грёзы, а после появляешься на публике вот с этим равнодушным лицом. Знаешь, сколько нового я услышала от Рауля за последние дни? Мне казалось, его ненависть к тебе достигла своего предела ещё несколько лет назад, но нет… Как мне объяснить ему, что в своём состоянии ты не чувствуешь боли? Почему, почему ты не можешь оплакать жену? Попросить о помощи? Обнять своего сына?
​

– Я не умею этого, Дэль. – Лоренцо поймал руку сестры и сдавил запястье так сильно, что Аделине пришлось закусить губу. – Насчёт боли ты неправа. Тебе сейчас больно, но пока ещё терпимо? Примерно так я чувствую себя nei miei sogni*. Хочешь узнать, каково мне без них?

– Если этот эксперимент ставит целью сломать мне запястье, то скоро ты придёшь к успеху, – спокойно предупредила Аделина. – Но не думай, что я пророню хоть одну слезинку, всхлипну или начну тебя умолять. Такого удовольствия я тебе не доставлю. Quindi, continuiamo?**

* – В своих грёзах.
** – Итак, продолжим?
​

– Вот скажи, как получилось, что ты такая же больная, как и я, но никто этого не замечает? – брат по одному разжал пальцы. – Меня это всегда ставило в тупик.

– Из меня получился лучший хамелеон, чем из тебя, братец, – Аделина потёрла покрасневшее запястье. – Вставай с кровати, и я покажу тебе лучший способ справиться с болью, чем наркотики и насилие. Называется свежий воздух.
​

Лоренцо неуверенно спустил с кровати одну ногу и нащупал холодный пол большим пальцем. Радиатор в спальне давно остыл, но брат так и не потрудился включить его заново. Из приоткрытого окна задувал сквозняк, шуршал фотографиями на стене. По рукам и спине Аделины ползали мурашки, вверх и обратно вниз. Запястье начинало противно ныть.
​

К первой ноге брата присоединилась вторая. Он будто заново учился ходить, как новорожденный жеребёнок с несуразно длинными конечностями. Мучительно долгие минуты потребовались Энцо, чтобы преодолеть расстояние в несколько шагов. Он не стал подходить слишком близко. Брат всегда держал почтительную дистанцию с людьми, которые ему не совсем нравились, но это не означало, что в следующую секунду он не поменяет решение и не полезет обниматься. Лоренцо не отличался особым постоянством.

– И что дальше? – Энцо вопросительно приподнял одну бровь. – Кстати, извини за будущие синяки. Я не хотел. Ну, то есть хотел, но это было… неправильно? Да, неправильно.

– О, ты научился извиняться, поразительно, – Аделина отвернулась к шкафу. – Что же, извинения приняты. А теперь давай тебя оденем и прогуляемся до пляжа.

– Одеваться… per quello?* Я слышал, здесь неподалёку есть нудистский пляж.

– Ты далеко не такой забавный, как думаешь. Скорее жалкий, но ты хотя бы попытался… Так, а вот это уже странно. Что ты сделал со своими пальто, Энцо?

* – Зачем?
​

За дверью шкафа обнаружились девственно пустые полки. Голые металлические вешалки позвякивали друг о друга, кружа в каком-то сюрреалистическом танце. Аделине стало не по себе. На этот раз брат зашёл слишком далеко в своём саморазрушительном порыве.

– Я их сжёг, – признание вполне в духе Лоренцо. – Все мои пальто пахли духами жены. Я просил Мэгги отнести их в химчистку, раз за разом, но ничего не менялось. Я начал думать, что она надо мной издевается.

– Ты довёл Мэгги до истерики своей паранойей. Когда твоя домашняя помощница звонит в слезах – мне, твоей сестре, – пора остановиться и задуматься о том, что ты делаешь. Не представляешь, скольких усилий мне стоило уговорить её, что ты не поехал окончательно. Хотя я сама в этом не уверена.
​

– Какого чёрта, Дэль? Какого чёрта эти духи такие прилипчивые?

– Я всегда считала, что ты чересчур откровенно демонстрируешь свою привязанность к Веронике. Если бы ты поменьше тискал её на публике, у тебя бы остались твои любимые пальто. Хотя бы некоторые из них.

– Questa non è una soluzione, sorella.* Я бы тогда тискал её дома. Ещё до того, как успел бы снять верхнюю одежду. Веро была повсюду в моей жизни… Я до сих пор нахожу её волосы в самых неожиданных местах. Почему вы, женщины, линяете, как кошки?

– Che volgarità, Enzo**.

– Самый обычный брак. Нам стоило завести раздельные спальни, как у вас с Ронцо?

– Как удачно, что ты вспомнил про Ронцо, – Дэль хлопнула дверцами шкафа как можно громче, внутри снова затанцевали вешалки. – Только его не хватало.

– Я тоже так подумал. Что ты почувствовала, когда умер Ронцо? Возможно, мы сможем провести некоторые параллели. Ты не понимаешь мои чувства, но они не так уж сложны.

– Облегчение. Безразличие. Презрение.

– Нет, это не те чувства. Настоящие, Дэль? Ты по-прежнему носишь его фамилию.

* – Это не решение, сестра.
** – Как вульгарно, Энцо.
​

– Я не стану менять свой ответ в угоду твоим конспирологическим теориям, братец.

– Конспирология бессильна в очевидных вопросах. Несколько странно, что мы любили одного и того же человека, ты не находишь? Я бы даже сказал «неловко». Но ты всё ещё помнишь те чувства? Вспомни их, и ты сразу меня поймёшь.

– Очень любопытная точка зрения, Энцо. Очень. Удобно философствовать в состоянии первозданной наготы?

– Я бы предпочёл что-нибудь с ноткой античности. Тогу? Мне кажется, Дарио умер совсем по другим причинам, куда более прозаичным. Это ведь ты выступала в роли кукловода, а не Ронцо? У Элеттры не хватило бы мозгов и решимости рассказать о своих злоключениях младшему брату, но эта бедная овечка внезапно начала очень громко блеять. И рядом совершенно случайно проходила моя сестра. Che coincidenza!
​

Аделина сама подошла к этому доморощенному философу и влепила пощёчину – размахнулась и хлестнула со всей силы. Он заслужил. След на щеке Лоренцо красноречивее любых слов говорил о том, что задавать вопросы о Ронцо не стоит. Как человек, с которым Дэль девять месяцев делила материнскую утробу, мог наносить такие глубокие раны?

Энцо всегда старался ударить побольнее, отыскав в сияющей, отполированной многими битвами броне самое беззащитное место. В свою очередь Дэль нравилось доводить брата до той опасной черты, когда он переставал себя контролировать и включал примитивные животные инстинкты вместо мозгов. Захватывающие исследование того, как далеко простираются терпение и терпимость. Не самый здоровый образец братско-сестринских отношений, но Аделина не знала ничего другого и, по правде, не хотела знать. Никто не вызывал у неё такого широкого спектра эмоций – от восторженного обожания до чёрной ненависти. Катание на этом аттракционе неплохо бодрило, только нужно было пристегнуться получше.

Дэль и Лоренцо отражали друг, как самые правдивые и безжалостные зеркала. Вплоть до мимики и жестикуляции. Аделина убила немало времени перед настоящим зеркалом, чтобы избавиться от любимых высокомерно-скучающих гримас брата. Энцо они не портили, а её превращали в ужасную стерву.
​

– М-м, тебе же не очень больно? – Аделина приложила холодную ладонь к горящей щеке брата. – Могу принести лёд для нас обоих.

– Мне нормально. Сонливость как рукой сняло.

– О, эта шутка получше прошлой. Кстати, ты сам додумался до всех этих теорий или Ронцо подсказал с того света?
​

– Ahimè, non sono così intelligente*, – Энцо смахнул руку Аделины, как назойливое насекомое. – Если хочешь знать, Ронцо начал тебя подозревать почти сразу, но решил, что ваши интересы не противоречат друг другу. Дословная цитата.

– Цитировать Ронцо не к добру, брат.

– Не похоже, чтобы мне было что терять.

– Ты никогда не делился своим списком ценностей, так что я не знаю. У тебя есть хоть какая-то верхняя одежда?

– Вся новая одежда в комоде, посмотри там. Шкаф… он тоже пахнет. Я подумываю спалить к чертям весь дом.

– Очень по-нероновски, Энцо, но ты не такой великий артист.

– А-а, я даже понял отсылку.

– Прости, но гордиться тут нечем. Это было до примитивности очевидно.

– Если ты собралась разыгрывать сценку с моим одеванием, запри хотя бы чёртову дверь. Сильно сомневаюсь, что это будет выглядеть пристойно в глазах случайной публики.

– С каких пор ты начал задумываться о пристойности?

– Веро как-то сказала, что мы ведём себя как средневековые итальянские извращенцы.

* – Увы, я не такой умный.
​

– Не представляю, о чём она, – Аделина сохраняла невозмутимый вид и занималась рубашкой. – Будь добр, подними правую руку, нужно застегнуть пуговицы на манжетах. Теперь левую. А теперь наклонись, поправлю воротничок… Вот так, хороший мальчик.

– У меня тоже никаких идей, сестрёнка. Но, должен признать, твой профессионализм меня впечатляет.

– У меня магистерская степень по одеванию и раздеванию мужчин, которые сами не в состоянии этого сделать. Сперва наш отец, потом Лино, потом Рауль…

***
Пляж Бриндлтон-Бэй встретил невнятно ворчащим морем, тусклым бледным солнцем и порывами режущего ветра. Брат и сестра степенно прогуливались под руку. Лоренцо щурился и смахивал с глаз слёзы, как впервые поднявшийся на поверхность житель подземного бункера. Песчинки забивались в открытые туфли Аделины, каблуки проваливались и застревали. Оба страдали.
​

Погода была под стать настроению – гнетущей. Возможно, Дэль преувеличила целительные свойства свежего воздуха. Застывший в мрачном предвкушении шторма Бриндлтон-Бэй раздражал. Как плотно сжатая пружина, которую уже невозможно удерживать между пальцами.

– Почему ты рассказал про подозрения Ронцо только сейчас? – Аделина пихнула брата локтем в бок. – Двадцать лет молчал – и тут внезапно плотину прорвало. Думала, ты сразу начнёшь меня мучить, зачитывать избранные места и всё такое прочее… Так и представляла, как ты каждую ночь засыпаешь в обнимку с дневниками Ронцо и изобретаешь во сне новые козни.

– В последнее время у меня была слишком хорошая жизнь. Я размяк, Дэль. Решил, что мне это не нужно.

– Но теперь ты передумал?

– Пытаюсь чем-то себя занять, – Лоренцо криво усмехнулся. – Вспомнил, что у меня есть целых десять взрывоопасных кожаных блокнотов. Так много интересного про каждого из нас… К примеру, как ты напоила Ронцо и затащила в супружескую постель. Ему не понравилось, но я неплохо посмеялся над некоторыми описаниями.
​

– Спасибо, Энцо, очень мило с твоей стороны. Что-то более полезное в дневниках есть?

– Занятная теория насчёт отца Рафаэллы. Ты не замечала, что она не похожа на остальных ди Камайори? У неё глаза Борацца. Такие же, как у тебя, у меня и у всех наших кузенов.

– Раф родилась спустя десять лет после смерти Ронцо. Он никак не мог знать, кто станет отцом девочки из будущего. Ты уж прости, но я не верю в пророческий дар твоего кумира.

– Зато он мог знать или предполагать, с кем путалась его сестра.

– То есть прямо он ничего не говорит? Даже в своих дневниках?

– Он вырвал страницу, Дэль, и оставил только намёки. Это же чёртов Ронцо!.. Бесит даже с того света. Лично я считаю, что Рафаэлла похожа на Кади.

– Так это кузина Аркадия – наш искомый отец? Eccellente teoria, molto realistica*.

* – Отличная теория, очень реалистичная.
​

– Кади – женская версия Лино. Он вполне мог стать анонимным соавтором.

– Как и миллионы других мужчин с голубыми глазами. Ты сам, к примеру, помнишь, где… в ком проводил время десять лет назад?

– Примерно после двадцати пяти моя память улучшилась, – в это время брат завязал с самыми экстремальными из своих развлечений и сократил количество однодневных подружек, – но даже до… Элеттра ди Камайори? No, preferisco buttarmi dalla finestra.

* – Нет, я лучше выброшусь в окно.
​

– Почему именно Лино? – Аделина попыталась думать под остервенелые вопли голодных чаек. – Помимо весьма спорного внешнего сходства… Небеса милосердные, когда замолчат эти проклятые птицы? У меня голова раскалывается от их криков.

– Боюсь, им наплевать на твои жалобы, сестрёнка. Еда – единственный интерес этих пернатых бандитов. Рауль как-то прикормил огромную злющую чайку. Она едва не оторвала мне большой палец, вместо того, чтобы аккуратно взять с ладони кусок хлеба, как обещал Рауль.

– Ближе к делу, Энцо. Историю про чайку я слышала во всех возможных вариациях. Я двадцать лет замужем за Раулем. Какие из ваших историй я, по-твоему, могла не слышать?

– Я скучаю по старым временам, – внезапно признался брат. – С Раулем было веселее, чем слоняться одному по Бар-Бэй. Как думаешь, он когда-нибудь будет снова со мной разговаривать?

– В последний раз он грозился размазать твои мозги по трассе от Барнакл Бэй до Бриндлтон-Бэй. Но я напомнила, что у тебя не так много мозгов. Их явно не хватит на… сколько там километров?

– Ум-м-м, пятьсот? Шестьсот?
​

– Ну нет, столько мозгов у тебя точно нет.

– Справедливо, – при всех своих недостатках брат демонстрировал на редкость адекватную самооценку. – Для такого предприятия ему нужен кто-то вроде Ронцо. Кстати, насчёт него... В дневниках есть намёк на то, что Элеттра развлекалась с кем-то неприлично юным.

– Хорошо, Лино самый младший из нас и у него голубые глаза. Всё?

– Кади и Лино часто гостили у ди Камайори, когда приезжала Вэнна.

– Вэнна ди Камайори, такая смешливая девочка с косичками? – Аделина мысленно перелистывала альбом со старыми семейными фотографиями. – Да точно, они с Кади были не разлей вода, а Лино везде таскался за сестрой… Я начинаю видеть некоторую логику в твоих рассуждениях, что странно.

– Не любишь, когда я оказываюсь прав?

– К этому нужно привыкнуть. Но я готова выслушать самые безумные из твоих теорий, если тебе от этого станет лучше…

– Не уверен, – Аделина впервые заметила, что у брата на переносице появилась продольная морщина, которой не было ещё пару месяцев назад. – Я могу ходить и говорить, но становится ли мне лучше с каждым днём? Нет. Я просто могу ходить и говорить. Поддержание базовых функций не требует сверхчеловеческих усилий. И я в курсе, что однажды мы все станем пылью, то есть осознаю неизбежность некоторых событий... Но почему люди, которые что-то для меня значат, умирают так рано? Non capisco questo, Del.

* – Я не понимаю этого, Дэль.
​

– Странно слышать глубокие мысли от человека, который принимает судьбоносные решения быстрее, чем я успеваю почистить зубы… Ох, проклятье! Это не Рэмо там?!

На расстоянии нескольких шагов, по пояс в мутноватой ледяной воде стояла крошечная фигурка. С каждой новой волной море накрывало ребёнка по плечи и обдавало лицо солёными брызгами. Ветер рвал кудрявые волосы племянника, такие же, как у отца, только на несколько оттенков темнее. На лице Рэмо застыло хорошо знакомое выражение фирменного упрямства, свойственного всем Борацца. Аделина почувствовала, как сердце проваливается куда-то в район пяток.

– Ну нет, это не может быть мой сын, – Энцо прижал ладонь козырьком ко лбу и прищурился. – Он не может быть настолько тупым, чтобы залезть в море в это время года. Чёрт, или может?.. Remo, che diavolo stai combinando?* Вылезай сейчас же! Я не полезу тебя оттуда доставать.

* – Рэмо, какого дьявола ты задумал?
​

Аделина не смогла угнаться за длинноногим братом. Когда всё же добежала, босая и с туфлями в руках, племянник уже был на берегу. Дрожал, отплёвывался и злобно посматривал на отца из-под намокших волос. От Рэмо пахло солью и гниющей тиной, но, кажется, он был в порядке.

– Малыш, ты решил добавить нам седых волос? – Дэль хотела прижать племянника к себе, но тот увернулся. – В чём дело, Рэмо? Залезать в воду сейчас… это… это несколько экстравагантно. Даже твой отец такого не творил в детстве. Тебе срочно нужны горячая ванна, чай и шерстяной плед.

– Non voglio più essere Remo! – выкрикнул мальчик, сжимая руки в кулаки. – Я правильно сказал, отец? Ты доволен моим итальянским?

– Хм, да-а, – Энцо растерянно вертел на пальце одно из своих колец. – Это какой-то протест? Против чего ты протестуешь, не-Рэмо?

* – Я больше не хочу быть Рэмо!
​

– Против тебя, – уменьшенная версия Лоренцо сложила руки на груди и уставилась на взрослую версию. – Ты не хочешь узнать, кто убил маму и отомстить!

– Рэмо, твоя мать… – на щеке брата напряглась мышца. – Мы уже говорили об этом… Она утонула, и в этом нет ничьей вины.

– Лжец! Ты винишь её, что она не была осторожна! Но она не виновата, слышишь? Мама не виновата!

– Я не виню её, Рэмо.

– Нет, винишь! Я проверил, меня не унесло течением, а я меньше и слабее мамы. Ты видел? Видел же? Я не утонул. Тот дядя говорил, что мама бродила по пояс в море. Её не могло так унести.

– Какой ещё «дядя»? – Аделина переводила взгляд с Лоренцо на его сына. – Энцо, потрудись объяснить, что здесь происходит. О чём говорит твой сын?

– Очевидно, Рэмо добрался до папок с полицейскими отчётами в моём запертом кабинете. Копы нашли свидетеля, который видел Веронику перед… перед тем, что произошло.

– Отлично, ты вновь нарушил закон, – Аделина не хотела знать, скольких людей подкупил брат, чтобы заполучить дело жены. – Ещё ты не следишь за собственным языком и проклятой дверью.
​

– Я не знаю, как Рэмо провернул свой маленький фокус. У него в голове застряла навязчивая идея, что Веронику кто-то убил…

– Он думает так из-за тебя, Энцо! Ты допускаешь, что твою жену убили. Иначе зачем тебе понадобились полицейские отчёты? Ты хоть осознаешь, что твой десятилетний сын не должен видеть результаты вскрытия тела своей матери? Фотографии, отчёты криминалистов, всё это.

– Лучше бы ты умер, а не мама! – Рэмо со всей силы наступил отцу на ногу.

– Полностью согласен, но не нужно пачкать мне обувь.

– Энцо! Рэмо!

Оба сделали вид, что не слышали Аделину. Немного поразмыслив, она решила, что не станет вмешиваться. Отойдёт в сторону, оставит своё драгоценное, очень веское и безусловно правильное мнение при себе. Куда бы ни завёл этот разговор, племяннику нужно было выпустить пар, а его отцу – научиться разбираться с детскими проблемами. Без женщины, которая найдёт подход к твердолобым мужчинам, большому и маленькому.

– Когда вырасту, я стану полицейским и сам всё выясню! – племянник наступил отцу на вторую ногу. – Ты бесполезный!

– Ладно.
​

– Ненавижу тебя!

– Ладно. Я уже сказал, что ладно.

– Ты… ты… я забыл слово. Мама его говорила.

– Она много разных слов говорила, когда злилась на меня, – Энцо потёр переносицу указательным и большим пальцами, Дэль стало его немного жаль. – Какое именно?

– М-м, человек, который странный?

– Не знаю. Безумец? Псих?

– Нет, не то, – племянник сосредоточенно грыз ноготь на большом пальце. – Ricorda, papà!* Я не могу тебя обзывать, когда не помню.

* – Вспомни, папа!
​

– Вот проблема так проблема, – Лоренцо задрал голову к небу. – Рэмо, ты просто ходячая реклама средств контрацепции и разумного потребления спиртных напитков.

– Что такое котр… цепция? – мальчик сражался со сложным словом, но проиграл. – Средство от котов?

– Ну, практически. То, что избавило бы меня от этого невыносимого разговора. И в принципе от тебя.

– От меня нельзя избавиться, – веско возразил племянник. – Я уже есть.

– Чертовски верно, Рэмо. Ты уже есть, и я должен с этим мириться. Отправляйся домой и скажи Мэгги, чтобы она приготовила для тебя горячую ванну и чай. Одежду выброси, она воняет. Если я обнаружу её где-нибудь у себя в кабинете, клянусь, тебе несдобровать.

– Потом я всё равно убегу.

– После того, как переоденешься в сухое и согреешься, – в голосе брата прибавилось повелительных ноток. – Ты сделаешь всё, что я прошу, а потом занимайся чем хочешь. Мне без разницы.

– Ладно.

***
Рэмо отправился домой, напоследок показав отцу язык, длинный и почему-то зелёный. Но цвет языка племянника – уже мелочи жизни. Аделина привыкла не задавать вопросов, на которые у детей нет правдивого ответа. Выполнит ли мальчик инструкции отца? Сомнительно. Скорее всего, Энцо обнаружит в своём кабинете сюрприз. Ему не стоило угрожать, ведь Рэмо обязательно захочет испытать отцовские угрозы на прочность. Дети всегда так делают – прощупывают границы дозволенного.
​

Дэль многозначительно посмотрела на брата. Он уже успел очертить вокруг себя зону отчуждения. Отступил к полосе влажного потемневшего песка, перемешанного с мелкими камешками и морским мусором. Рядом с ногой Лоренцо белел панцирь дохлого краба. Отвратительно.

– Ну, что ещё? – Энцо вперил в Аделину недовольный взгляд. – Снова неправ? Можно я сам разберусь со своим сыном, а ты постараешься не смотреть на меня с осуждением?

– Я только хотела сказать, что ты почти справился, но детям нельзя говорить, что они нежеланные. Это их травмирует. Может, тебе почитать какую-нибудь книгу на тему родительства и воспитания?

– Я сам не знаю, что говорю. Он не нежеланный… Веро мне кучу этих книг подсовывала.

– Ты читал?
​

– Бессмысленно, Дэль. Вероника разбиралась со всем этим. Его капризами, истериками, бесконечными обвинениями. Она умела, я – нет. Она умерла, я…

– Посмотри на свой мизинец, Энцо, ты даже им не шевелишь! Ни единым пальцем не шевелишь ради того, чтобы твой сын чувствовал что-то кроме ледяного равнодушия. Ты не обнимаешь и не хвалишь Рэмо, не интересуешься его делами.

– Не знаю, Дэль. Будь он другим, а не похожим на меня до последней раздражающей мелочи… Почему у меня не дочь? Я могу вытерпеть болтовню Рафаэллы, это просто фоновый шум, от которого легко абстрагироваться. Но Рэмо постоянно требует моего внимания, он не может просто сидеть на месте и не бесить. Piccolo demonio!* Я всё пытаюсь вспомнить, как меня называла Веро…

* – Маленький демон!
​

– Конфликт с Рэмо – лишь закономерное продолжение твоего внутреннего конфликта с самим собой, – Дэль разочарованно покачала головой и переключилась на новую тему: – Надеюсь, это хотя бы приличное слово?

– Сложно сказать. Рэмо вечно грел уши под дверями спальни. Сколько я ни пытаюсь оградить его от избыточной информации, он всегда её находит.

– Ты сам только что скормил ему избыточную для десятилетки информацию.

– Да-а? Какую?

– О, Энцо! Ты мне лучше скажи, как тебя терпела твоя жена?

– Она часто говорила, что я – одновременно самое худшее и самое лучшее, что случилось в её жизни. Именно в таком порядке. В первые пару недель после свадьбы дела шли довольно плачевно. Ну, кроме секса, но этим волшебным средством было не исправить и пятой доли наших проблем.

– Ты всегда возлагал на развлечения слишком большие надежды. Увы, они только и могут, что развлекать… Полагаю, на третью неделю вы открыли для себя нечто новое?
​

– Да, откровенность. За несколько ночей я пересказал Веронике всю свою жизнь. До этого мне казалось, что самые спорные моменты можно опустить, обойти стороной или смягчить. Зачем ей, к примеру, знать про нашего отца или про Ронцо? Но, чёрт возьми, нет. Ей нужно было знать, чтобы начать меня понимать и научиться доверять. После Рауля она смотрела на меня так, будто я в следующую секунду признаюсь, что у меня тоже имеется запасная жена…

– Если честно, «запасная жена» Рауля сильно меркнет по сравнению с твоими похождениями, – Аделина усмехнулась, осознав, что «запасная жена» – это она сама. – Веро тебя не испугалась?

– Не стану скрывать, некоторые вещи её шокировали, но потом она… не знаю, привыкла ко мне что ли. Оживилась, начала подкалывать, задавать вопросы, хихикать. Мы говорили и говорили, до самого утра. Это было почти так же хорошо, как секс. Местами даже лучше.

– Поразительно. В твоей жизни было всего два особых человека, но они такие разные, будто с разных планет. Сложный, непостижимый и скрытный Ронцо и спонтанная Вероника, которая говорит всё, что у неё на уме.

– Мне нравится спонтанность. Мне нравятся люди с грандиозными планами, у которых в голове un dannato spazio intero*. Не вижу противоречия.

– Неужели? Тебе стоит пошире открыть глаза.

– Кстати, ты ошиблась. Особых людей в моей жизни не двое, а примерно три и три четверти. Ещё ты, полубезумная стерва с замашками кукловода, и три четверти от Кади – отвязной хулиганки, рисующей странные картины, за которые в Средневековье её бы сожгли на костре.

– Hai perso un'altra quarta, dannato Pitagora.** – Аделина слегка обиделась на «полубезумную стерву» и ответила колкостью в таком же стиле.

– Точно, забыл. Ещё четверть осталась от Рауля, который полжизни возился со мной, как с младенцем, а теперь считает физическим воплощением дьявола.

* – Целый долбаный космос.
** – Ты ещё одну четверть потерял, Пифагор хренов.
​

– Он недавно нашёл альбом с нашими детскими фотографиями и заявил, что мы похожи на детишек из старого хоррора «Деревня проклятых».

– Как его нос?

– Сломан уже в который раз. Ты сломал ему нос, Лоренцо.* – Местоимение «ты» Дэль произнесла с нажимом. – Тебе это кажется забавным? Спрашиваешь, чтобы позлорадствовать?

– Нет, мне это кажется странным. Я никогда прежде не дрался. Рауль разукрашивал мне лицо с первого дня знакомства. Я всегда подставлял – как там говорится в священных текстах? – вторую щёку.

– Тебе стоило и впредь придерживаться этой стратегии, а не пугать детей. Пара синяков не испортили бы твою смазливую мордашку, а вот выражение животной агрессии…

– Почему ты вечно его защищаешь? Почему все его защищают? Он ведь не жертва.

– Жертва Рауль или нет – вопрос для какого-нибудь средневекового научного трактата о добре и зле. Хочешь скрипеть пером по хрустящему пергаменту при свете убывающей луны? Пожалуйста. Я – пас. У меня нет времени и желания вести такие споры.

– Тогда что ты предлагаешь?

– Предлагаю, чтобы ты передал свои извинения.

– Передай, что если он снова сунется к моему сыну, я не ограничусь носом и поищу, что ещё можно сломать или разбить. В людях поразительно много костей, Дэль.

– И вот мой блистательный брат снова нашёл грязь, чтобы изваляться в ней с головы до ног, – торжественно объявила Аделина и даже пару раз похлопала в ладоши. – Если раньше ты дрался только с дверями и мебелью, то теперь ещё и с людьми… Прогрессируешь, поздравляю. Ладно, пойдём домой, проверим, что учудил твой сын.

– Думаешь, он уже что-то учудил?

– О, несомненно. Ты бы точно что-то учудил, а он – это ты.

* – Речь идёт об эпизоде после похорон Вероники, который Норман описывает в этой главе.

Бонус – избранные фото со стены

Благодарности

Midjourney V6 – картинка на обложке.
Всем, кто до сих пор меня читает. Без вас было бы совсем грустно.