«Дух танцевального зала».
Вот он снова входит сюда, растерянно, как и всегда, оглядываясь по сторонам. Я знаю, что его смущают величественность и холод комнаты. Потолок здесь резко уходит вверх, еще бы, ведь это пятый и последний этаж особняка! Кто-то здесь очень любил высоту. Я еще не настолько стар, чтобы помнить всякого, приходившего в танцевальный зал за множество сменившихся поколений фамилии Карлайл; но уже и не так юн, чтобы забывать всех, кроме себя самого.
Однако его я запомнил, пожалуй, более крепко, чем прочих. Неудивительно, ведь этот огромный дом почти пуст – всего три человека живут в нем, и живут так тихо, что многие думают, будто поместье давно заброшено. Они не зовут гостей, не устраивают званых вечеров, и не кружатся в вихре вальса, ступив на гладкий мраморный пол танцевального зала. Об их поместье ходит дурная слава – впрочем, совершенно правдивая. Люди полагают, что особняк полон привидений, и надо сказать, не ошибаются. Пожалуй, именно мы, духи, и являемся полноправными хозяевами тихого холодного дома Карлайлов.
В этот зал приходили нечасто – всего лишь раз в две недели. Духи музыки, спящие во все остальные дни, плясали в шуме ветра, слушая одни и те же рояльные мелодии, которые никогда не менялись и никогда им не надоедали. Остальные призраки просто молчаливо смотрели невидящими глазами в пустоту – эти были уже столь стары, что разучились говорить, думать и чувствовать, став как человеческие младенцы. А я, сам не понимая зачем, наблюдал за юным наследником Карлайлов, которому давали уроки танцев именно в этом зале.
Он не был похож на остальных детей в своем возрасте. Я только однажды, заглянув в окно, увидел его друзей – смешных, беззаботных созданий, обожающих жизнь и все живое. Он был среди них, как черно-белая фотография. Как маленький бледный призрак холодных стен. Решительно, он мог бы измениться – и он хотел меняться – но холод и темнота поместья Карлайл постепенно вытравили из него всю искристую дерзость безумной юности, все наполненное золотым соком лета детство. Холод и темнота выбелили его вечно испуганное, худое лицо так, что в полумраке оно казалось бледным овалом зеркала.
Холод и темнота сделали его тело таким легковесным и хрупким, что даже во время самых быстрых танцев он почти не касался пола. Холод и темнота заставили его длинные волосы спускаться тяжелыми светлыми волнами до самого пояса. Холод и темнота, а еще вечная тишь и сонмы призраков, что кружили ему голову и навевали странные, болезненные сны; превратили его характер в подобие старой музыкальной шкатулки с давно испортившимся механизмом, что затвердил все одну мелодию, напоминающую робкий шепот и почти что неслышный плач.
Большие серовато-зеленые глаза, слишком большие для острого вытянутого лица, могли бы сиять, как расплавленное серебро, если бы юный Кристиан умел по-настоящему радоваться. Тоненькие запястья, напоминающие осеннюю изморось на стеклах, могли бы стать крепче и покрыться золотистым загаром, если бы его немного почаще пускали гулять. А бледные губы, что так часто сжимались в одну полоску, запечатывая все секреты поместья, могли бы исступленно шептать пылкие монологи своей возлюбленной и петь песни, если бы… если бы не тишина, и мрак, и холод.
Таким был юный Кристиан Карлайл, и уже ничто не могло его изменить. В свои четырнадцать лет он выглядел старше, но не мудрее. Обычно подростки уже не верят в призраков, и не боятся их. Но Кристиан верил – верил искренне и глубоко, как дитя. И боялся – боялся до крика, до слез, до нервных припадков, которые порой случались с ним, если ему доводилось увидеть… ну, например, как при полном безветрии шевелятся занавески в библиотеке. Или падают с полок книги (юные духи так любопытны и беспокойны…). Или двигаются статуи в ночном саду – небольшая порция магии, всего лишь для убийства скуки, еще никому не мешала…
В тот день он, едва слышно и незаметно, вошел в танцевальный зал. Явно спутал двери и коридоры, ведь сегодня вторник, а занятия здесь только по четвергам. Вы можете сказать, что мальчик просто любопытен, и, возможно, хочет застать вечерний хоровод теней на стенах, увидеть призраков как они есть… и вы ошибетесь. Ибо Кристиан Карлайл был пуглив настолько, что вовек не решится на подобную авантюру. А услышав его легкие шаги, все юные духи, резвившиеся в зале, мгновенно исчезли из виду.
- Кто… кто тут? – прозвенел в наступившей тишине тонкий нервный голосок. – Я знаю, я слышал, что в-вы тут… покажитесь…
В ответ кто-то из юных духов, не обладающий, видимо, представлениями о характере наследника Карлайлов, пронесся вихрем мимо него, взметнув пряди его длинных волос, хлестнув по лицу холодным воздухом, и разразившись под конец призрачным воем, похожим на вопль бури. Не прошло и секунды, как Кристиан с плачем выбежал из зала.
Сострадание сжало мое мертвое сердце, но что я мог сделать? Я, дух, призрак прошлого, серая бесплотная тень? Увы, мне не удалось бы успокоить впечатлительного мальчика. Я бы только растревожил его. Как жаль – люди никогда не понимают, что им хотят добра. А если и понимают, часто уже чересчур поздно. Или же нет?
Сам не понимая, что делаю, я вылетел из зала, догоняя Кристиана. Я не знал, зачем так поступаю, но что-то человеческое, что еще осталось во мне, не дало мне сидеть спокойно и невозмутимо наблюдать за испуганным подростком. Я должен был… должен был помочь. Как могу.
Мне удалось догнать его, когда он споткнулся и упал, сбегая вниз по лестнице. Я просто прикоснулся к его худому острому плечу, похожему на едва начавшее пробиваться крыло:
- Кристиан, послушай…
- Ах! – он обернулся. Огромные глаза еще больше расширились от ужаса, губы задрожали. Несчастный был бледен, как полотно, и, казалось, минута – и с ним сделается припадок. Но он видел меня. Меня, духа, почти невидимку! Он видел меня, он смотрел на меня, и это немало радовало. Так нелегко начать привыкать к тому, что кто-то еще верит в тебя…
- Не бойся, - поспешно произнес я, садясь на перила лестницы. – Я – дух, и не более того. Я хочу поговорить с тобой. Прошу, не пугайся, я не причиню тебя зла. Обещаю.
- Не н-надо м-меня пугать, прошу, уходи, оставь меня, - взмолился мальчик, не переставая судорожно всхлипывать.
- Я не пугаю тебя. Просто хочу поговорить. Здесь трудно найти подходящего собеседника, Кристиан. Очень трудно.
- Ты… ты м-мертв? – прошептал он, дрожа всем телом.
- Увы, да, - подтвердил я. – Уже пятое поколение Карлайлов проходит мимо меня. А ведь я когда-то раньше тоже носил эту достойную фамилию.
- Откуда ты меня знаешь? – по голосу было слышно, он все еще боялся, и весьма сильно. Но припадка можно было не опасаться.
- Я знаю почти все, что нужно знать порядочному призраку о тебе и твоей семье, юный Карлайл, - вздохнул я, удобнее пристроившись на перилах. – Знаю, например, что твои уважаемые родители, леди Эрика и сэр Уильям, не видят ни меня, ни тех, кто рядом со мной. Знаю, что твой отец, пожалуй, довольно часто несправедливо строг к тебе. Знаю, что твою мать прославили сумасшедшей едва ли не на весь Лондон. Знаю и то, что ты пошел в нее, и капелька безумия в твоей душе подобна рубину в оправе – кровь, упавшая из сердца, из больного сознания. Знаю, что ты пугаешься ночных теней, но любишь темноту. И знаю, что ты пролил слез за свою недолгую жизнь в несколько раз более, чем я – за свою жизнь призрака.
- Я… я тебе верю, - прошелестел Кристиан, лихорадочно перебирая бледными пальцами серебряную цепочку, выглянувшую из-под воротника черной бархатной блузы. – И… я, наверное, тебя… не боюсь…
- Я рад этому, юный Карлайл. Очень рад.
- Или боюсь… вообще-то я всего боюсь, - робко и смущенно признался он, отчего пергаментно-бледные его щеки вспыхнули алой краской. – Но тебя почему-то нет… не знаю… со мной никто так не говорил.
- Тебя любит твоя мать, Кристиан. Как и все матери любят своих детей.
- Она… ей нет до меня никакого дела. Она любит этот мир так сильно, что почти не видит в нем меня…
- Твой отец…
- Он так холоден всегда, он глух к тому, что я говорю, - Кристиан уронил голову на колени и разрыдался. – Он злится, что я не так храбр, как он…
- Храбрость – не главное в человеке, - вырвалось у меня, и я пожалел, что не могу как следует навести ужаса на сэра Уильяма, ведь он даже не увидит меня.
- Он так не считает, - плакал наследник Карлайлов, роняя слезы, как бисер, на ледяной мрамор ступеней. – Ах, если бы ты мог убедить его в этом…
- Мне жаль, Кристиан. – Только и смог сказать я. Случайный взгляд в оно лишил меня возможности продолжать. Пять часов, рассвет. Не время для духов, не время для призраков. Я почувствовал, как невидимый ветер уносит меня в танцевальный зал.
Прости, Кристиан.
***
- Впереди еще будут ночи, - сказал я сама себе, садясь за старинный черный рояль. – И я приду. И кто-то в этом доме скоро поймет, что смертные видят порою не хуже нас.
