«Где тысяча дверей».
- Я вижу, ты здесь. Здравствуй.
Он испуганно обернулся, так резко и нервно, словно от удара. Первая секунда неузнавания прошла сквозь его тщедушное тело электрическим током паники. Он прижал ладони к губам, глядя на меня широко распахнутыми глазами, в которых всеми многоцветными гранями сиял мучительный страх. Но еще одно мгновение – и ужас сменился привычным беспокойством на заостренном белом лице. Он узнал меня – впервые за невероятно долгие годы призрачного существования кто-то начал меня узнавать.
- Добрый вечер, - нерешительно произнес Кристиан, смущенный своим испугом. – Я не заметил, как ты оказался здесь. Я… прошу извинения, - добавил он, стыдливо отводя взгляд.
- О, это не твоя вина, юный Карлайл, вовсе нет, - поспешил заверить я его. – Призраки всегда входят в дома непрошеными гостями, и влетают в комнату разбуженным ветром, не признавая дверей, и ставен, и замков. Я не преследую тебя, как можно подумать о привидении - охотнее я бы взял на себя эту роль, если бы речь шла о твоем отце. Во времена моей безумной юности я был сумасбродом, любящим пугать людей и играть злые шутки. Думаю, немного сумасшествия из мира живых осталось во мне до сих пор. Но я никогда не стал бы пугать единственного человека, кто видит меня, - быстро договорил я, заметив, как изменился в лице мальчик. – Мы, призраки, не столь коварны, как принято нас осуждать.
- Я никогда никого не осуждал, - тихо прошелестел Кристиан, - и я уже тебя не боюсь. Я даже рад, что мне есть, с кем поговорить.
- Тебе не нужно привыкать к обществу духов, - заметил я. – Ты еще так молод, твоя жизнь достойна лучшего, чем прозябание в этих угрюмых стенах. У тебя ведь есть друзья?
- Мои друзья… - на губах его появился мираж улыбки, а в глазах отразилась какая-то далекая полунебесная мечтательность. – Да… есть. Я с ними вижусь в школе… и очень редко мы гуляем. Отец не любит, когда я с ними.
- Так нельзя ли нарушить запрет? – воскликнул я, с удовольствием вспоминая свою строгую мать, и ту легкость, с какой я, будучи дерзким сумасшедшим юношей, обходил все возможные и невозможные правила и наказы.
- Я не смогу, - пугливо забормотал Кристиан, - он накажет меня, и очень сурово… запрет на чердаке, или в библиотеке на ночь…
- Ты назвал два сердца этого дома. Там множество духов, юный Карлайл. Целые сонмы.
- Я боюсь привидений, - лепетал он, все еще пряча глаза. – Кроме тебя, конечно… но те призраки – они другие.
- Они совершенно такие же, как и я. Они все когда-то носили фамилию твоего рода. Я знаю очень многих из них. И знаю, за какими из запертых дверей они прячутся. В этом доме тайн больше, чем звезд на небе.
- Восхитительно… это словно как в книге! – восторженно прошептал Кристиан. – Я бы хотел услышать твои истории…
- Что же, тогда, - я протянул ему руку, - приглашаю вас, сэр Кристиан, на небольшую прогулку по особняку. Вам многое предстоит узнать.
***
Дверь. Еще одна дверь. И еще одна. Мы миновали два лестничных пролета, прежде чем я нашел ее. Пятый этаж. Практически под самой крышей.
- Ты знаешь, почему эта комната заперта? – я указал рукой на кровянисто-алое дерево плотно запертой створки, затянутой паутиной.
Кристиан покачал головой, испуганно вздрогнув при виде опутавших дверь сетей маленьких коварных созданий.
- Здесь жила одна леди. Ее звали Мередит Карлайл…
Она почти никогда не выходила из этой комнаты. Часами могла она стоять, опустив на лицо вуаль, у раскрытого окна, и смотреть в серое небо. Лондон любил ее силуэт, словно вырезанный из черной бумаги на фоне ярко-белой комнаты. Да, комната ее была белой, кипенно-белой. Как лилии, как снег, как серебро. Серебро. Оно заменило ей жизнь вне этих стен. Она сейчас одна из самых старых призраков… серебро ее и убило.
- К-как с-страшно… жуткая история, - поежился Кристиан, отойдя от двери еще на несколько шагов.
- Я еще только начал, - возразил я, недовольный прерванным повествованием. – Итак, Мередит Карлайл… была очень странной женщиной. Мы называем ее Серебряной Леди. Она была, как и все Карлайлы, весьма богата – но крайне быстро разорилась, увы. И это не удивительно, ведь Мередит с маниакальной алчностью собирала всевозможные серебряные изделия и оружие. Кажется, эта сумасшедшая собрала около двухсот кинжалов, чьи клинки были посеребренными. Она раскладывала их перед своей кроватью, развешивала по стенам. А однажды ей захотелось увидеть, как будет выглядеть кровь на серебре, красное на белом…
- Ах, прекрати! Не надо! Ты меня пугаешь! – вскричал, чуть не плача, юный Карлайл, зажимая уши. На мгновение мне показалось, что это хрупкое существо, так пугливо глядящее сейчас на меня, может быть способно на что угодно – в его взгляде загоралось и потухало чистейшее безумие. «У леди Мередит были длинные светлые волосы», - вспомнил я, - «И почти прозрачная кожа. Он на нее похож. Нельзя ли допустить мысль, что фамильное сумасшествие вечно, оно пронзает года и время острой иглой, похожей на незримую леску, связывает вместе жертв больного сознания? Воистину, ни одному смертному не раскрыть всех загадок этого поместья».
- Ее нашли мертвой в своей комнате, - невозмутимо закончил я. – Она, пожалуй, немного увлеклась, вычерчивая серебряным лезвием кинжала свое имя на коже запястья…
Буквы ударились о стены и тяжело стекли по ступеням. Кристиан судорожно схватился за крест, висевший на его шее. И, кажется, где-то под крышей тяжело вздохнула побеспокоенная душа Мередит.
***
- А что… здесь? – шепнул Кристиан, когда мы спустились на два пролета. За широкой дверью, обитой зеленой кожей, хранилась еще одна история – не менее странная, чем печальная повесть жизни леди Мередит. – Кто жил тут?.. Я тут никогда не был.
- Ты плохо знаешь свою безмолвную обитель, юный Карлайл. – Назидательно проговорил я. – А эта комната, равно как и все поместье, некогда принадлежало одному молодому человеку, по имени Роланд.
- Я никогда о нем не слышал, - покачал головой мальчик. – Кто он?
- Роланд Карлайл был красивый и веселый юноша. Как мне помнится, больше всего на свете он любил леса, охоту и лошадей. Он являлся одним из очень немногих, кто смог полюбить жизнь до конца и вобрать ее в себя всю без остатка. Теперь эту дверь не отпирают, но для призраков не помеха никакие двери, и я часто бываю в его комнате. Все стены расписаны в ней орнаментом из деревьев и листьев, а шторы закрыты тяжелыми зелеными занавесями. Роланд не мог проводить больше дня в особняке – он убегал, и, вскакивая на коня, летел стрелою в сторону леса. Он не знал ни бед, ни печали, его кудри, рыже-красные, как киноварь, плескались по ветру, а глаза, зеленые, словно ручей среди холмов, блестели искрами смеха. Его любили, и он любил, не стыдясь чувствовать открыто и всей душой, и в диком буйстве охоты рядом с ним всегда были верные друзья, юноши и девушки, такие же отважные молодые сумасброды. И никто не подумал бы предать его… они всего лишь хотели подшутить, и только… но предал их и Роланда сам лес.
- Лес? Как это? Я не понимаю… - пролепетал Кристиан, бледнея при мысли о том, что продолжение будет совсем не веселым.
- Случилось однажды так, что выдумка превратилась в правду, и вина в этом была не тех, что решили пошутить. А чья – до сих пор еще не довелось узнать. Возможно, самого леса. А быть может, духов, что в нем жили и живут до сих пор. Нот так уж вышло, что Роланд, известный среди друзей как баловень судьбы, храбрец и счастливец, не был таковым полностью – старые предания смущали его разум, и суеверия принимались им за чистую правду. Потому он и не выезжал охотиться в полнолуние – опасался встретить Дикую Охоту, призрачное шествие маленького народца. Слышал ли ты о Дикой Охоте, юный Кристиан?
- Я читал легенду, - проговорил мой слушатель, явно нервничая. Но глаза его блестели, как осколки зеркала в воде – история ему нравилась, хоть и пугала.
- Однако, как-то раз, в канун дня Всех Святых, друзья уговорили Роланда отправиться на ночную охоту. Тот воспротивился бы этому, как требовала того впечатлительная душа, но слава смельчака было его величайшей ценностью, и он потерял бы ее, если б отказался ехать в лес. Однако приятели его не забыли, какую шутку они хотят сыграть… сердце Роланда тревожно забилось в груди, когда он услыхал за спиной стук копыт. И почти остановилось оно, когда мимо юноши пронеслась кавалькада странных всадников, чья белые одежды развевались за спиной, а крылья, огромные стрекозиные и птичьи крылья хлопали на ветру. Охваченный смертным страхом, он гнал своего коня до самого края леса, а ночные создания не оставляли его ни на миг. Так жестоко и странно, Кристиан – это были его друзья. Задумавшие свою шутку, они всего лишь хотели посмеяться над суеверием Роланда – но лес не любит тех, кто прячется за карнавальной маской. Истинные духи чащи превратили живых людей в себе подобных. И Дикая Охота теперь уже была настоящей. Роланду не помог верный лук и быстрый бег коня – душа его разорвалась на мелкие части от неизбывного ужаса. Он умер здесь, прямо здесь, - я указал кивком на ступеньки лестницы. – Он не успел даже открыть дверь своей комнаты.
Скончался на месте.
Где-то далеко за окном просвистела стрела и раздался едва слышный, но все же такой яркий звук рвущегося на части сердца. С портрета, что все еще висел на стене в этом пролете, улыбался веселый молодой охотник.
***
Я не ожидал, что наследник Карлайлов способен на такие вопросы.
- А… ты не мог бы… поведать свою историю?
Признаться, я был несколько сбит с толку.
- Кристиан… - неуверенно начал я. – Знаешь, у меня ведь нет никакой особой истории. Ты разочаруешься во мне, но я был более, чем обычным человеком. И то, как я умер, тоже весьма прозаично.
- Ничего, - прошептал мальчик, завороженно блестя глазами – сейчас они напоминали серебро! – Ничего. Я просто желаю знать, кто ты.
- Я? Да я, в общем-то, всего лишь один из Карлайлов…
В дни своей жизни и молодости я звался Рупертом Карлайлом. Прошло девяносто лет со дня моей смерти. Кстати, и смерть моя куда прозаичнее, чем ты думаешь. А так… я любил жизнь. Да, жизнь, как она и есть, и больше всего я любил весну; нежную, веселую весну с ее перезвоном доверчивых юных сердец, запахом молодой листвы, кружащим голову, и тонкими частицами безумия, проникающими через дыхание в мозг и расползающимися там, подобно смертельно ядовитым тропическим цветам, которые столь же красивы, сколь опасны. Я жил, как думаю сам, недолго – разве пятьдесят лет можно назвать вечностью? Или даже долгим сроком? Теперь мне так не кажется. Нет, нет. Ведь я, уже став человеком в годах, продолжал веселиться и радоваться каждому новому дню. У меня было множество друзей, таких же, как я, безрассудных и инфантильных сорвиголов. Что мы только не делали, какие только сумасшествия не совершали!.. Да шествие ряженых через лес, как в истории Роланда, для нас было детской забавой. И такие забавы мы устраивали весьма часто – вот в этом самом зале, юный Карлайл. Да, балы и маскарады… чуть ли не каждый день и каждую ночь. Вся моя судьба была одним веселым приключением. Я даже умер в одном из этих приключений. Знаешь, как?.. Во всем виноваты горы, Кристиан. Сорвавшись с места, я птицей ринулся к скалам, и не один, конечно. Мои приятели отправились со мной. Вот только даже у самых отчаянных хватило разума не идти по поваленному дереву, что упало меж двумя разверзшимися скалами, и служило путникам обманчиво крепким мостом. А у меня в голове все еще свистел ветер, и я, сам не зная почему, взглянул вниз, на горную реку, споткнулся, и… вот так я превратился в призрака.
Кристиан, не шевелясь, прислонился к стене, широко раскрытыми глазами глядя на меня. Прошло несколько минут, прежде чем он заговорил:
- Ты был таким отважным… удастся ли мне когда-нибудь стать столь же храбрым?
- Не думай об этом, Кристиан, - тихо ответил я. – Эта жизнь слишком прекрасна, чтобы ломать себя.
У всех все впереди, не так ли?..
И все наши судьбы тесно переплетены между собой.