Странные дела

[cattelein]

Добро пожаловать в мир, где творятся странные дела!

Что? Где? Когда?

Для начала хотелось бы сделать небольшой анонс: так как это чистое, новое сохранение (а мысли по этому поводу грязные), иначе говоря, всё безобразие, наляпанное разработчиками, пока так и ходит по симс-миру, я начинаю свой рассказ с небольшого городка – а именно Стрейнджервилля.

Давайте определимся, где мы?

Город находится предположительно в штате Аризона, юго-запад США – об этом говорят скалы характерного красного оттенка и кратер – Аризонский кратер. Так как климат в этом штате весьма различается от региона к региону и больше похож на Нью-Мексико – даже зима в Стрейндже не зима – то будем считать, что действие происходит на низких высотах. Цветок-символ штата – кактус, красующийся на заведении «Восемь склянок», хотя какие склянки могут быть в сухопутном штате?

(Несмотря на то, что экономическое состояние штата не так дурно, как хотелось бы видеть разработчикам и некоторым игрокам, предположим, что город в состоянии стагнации из-за кризиса градообразующего предприятия)

История берёт своё начало не в разгар загадочной эпидемии, а уже после её завершения. Самое страшное, что есть на этой планете, дорогие мои, это мы с вами, люди.
У истории есть несколько самоограничений: не будет потусторонних событий/существ, из чертовщины только сторонние лица-приверженцы симгуру-моды. Больше реалистичности богу реалистичности!
В каждой семье я буду проводить столько времени, сколько потребуется для изложения законченного эпизода из их жизни. Мы будем иметь дело со смесью стандартных игровых семей и логически додуманных.
Итак, начнём!
Семья Сигворт.
В кратком описании-предыстории мы видели, что Джесс Сигворт перевели на базу Стрейнджервилля, и её поведение странно изменилось, озадачив и мужа, и дочь.

А что произошло на самом деле?

Джесс действительно оказалась в рядах подразделения, расквартированного в Стрейндже, и поведение её полностью оправдывается армейским укладом жизни. Безумно ранние подъёмы, чтобы успеть на мотовоз, который доставит вас на полигон – а база находится на приличном расстоянии от жилых территорий. Проблемы с начальством? Сколько угодно. Профанация вместо работы? Пожалуйста. Мартышкин труд для офицера? Обращайтесь в любое время!
Дилан недолго сидел без дела: он быстро занял своё место в рядах активистов, которые пытались поставить город на ноги, и работает в благотворительной организации. Это не особо денежное предприятие, поэтому дома он нашёл применение своим навыкам плотника и столяра, создавая довольно занятные сувениры и вещицы для туристов, нахлынувших в город после старательно раздутого скандала на химической фабрике. Обыватели считают, что это – второй Розвелльский инцидент, и горят желанием селфиться на фоне временно простаивающих цехов. Патруль только и успевает вежливо конвоировать любителей тайн за пределы предприятия. Дилан Сигворт – кость в горле для семьи Розвелл, вернее, для Теда, учредителя и главы химической фабрики.
Криста растёт смышлёной девчонкой, истинной американкой – однако не той, для которой весь мир сжат до размеров её собственной страны. Отец и мать старательно выкорчёвывают невежество и незнание дочери. Джесс, конечно, хотела бы проводить больше времени с Кристабель, но служба и карьерный рост, влекущий за собой ненормированный рабочий день, заставляют её возвращаться уже тогда, когда дочь сонно воркует со своим хомячком, прежде чем улечься спать. У девочки много дел в её пока что, в общем, маленькой жизни: школа, школьные проекты, скаутский кружок – Дилан весьма одобряет увлечения Кристы. Ей, конечно, хочется в город покрупнее и позеленее, да хоть в Оазис Спрингс в западной Небраске, куда они ездили разок с родителями, но мама и её работа…

Путеводитель

Стрейнджервилль: Сигворт, Кахилл, Розвелл, Мартин и Прайс

Сигворт. Страсти по Купидону. Добро должно быть с кулаками
Сигворт. Есть такие дороги – назад не ведут
Розвелл. Страх и ненависть в Стрейнджервилле
Розвелл. You do know but you actin' like you don't know
Кахилл. Амур с пистолетом
Мартин. Feel so empty without me ©
Мартин. Fever
Мартин. I wanna dance with somebody
Сигворт. Качаю руки, качаю залы
Сигворт. I can make your hands clap
Сигворт. Don't cry for me, Arizona
Прайс. Эрин Брокович Стрейнджервилльского уезда
Мартин. Crossroads
Мартин. Jam
Мартин. Cow cow boogie
Эгглстон. Talking 'bout the ghetto
Мартин. The Lone Star
Мартин. I put a spell on you
Мартин.Treat her right
Мартин. She put the lime in the coconut

Виллоу Крик: Панкейк, Гот

Панкейк. Voodoo people
Гот. The way life's meant to be
Гот. Кто ты – наказанье или милость? - 2 главы
Гот. Dazed and confused
Гот. Summertime
Панкейк. Don’ stop the funk
Гот. Let me be
Панкейк. Girl, you'll be a woman soon
Гот. Пусть будет ночь нежна
Гот. Love is a social disease
Кассандра Гот. Оттава
Кассандра Гот. Осень в Лафайетт
Кассандра Гот. Like the way u move
Кассандра Гот. Sonic, Tails
Кассандра Гот. Bad liar
Кассандра Гот. No regrets
Кассандра Гот. Santa baby
Кассандра Гот. Merry Xmas and filthy animals + Oasis Stream

далила. легенды и мифы старого виллоу крик
далила. Первая ночь, или кому держать свечку
далила. Боб встречает гостей
далила. Жаль, что снишься только мне
далила. Можно мне прежнюю подругу?
гот. Голодная башня

Сулани: Хоапили

Хоапили. Hola
Хоапили.Sweet temptation in your voice
Хоапили.Decipit frons prima multos
Хоапили.Liberate me
Лия Хоапили – Йен. The one

Оазис: Ландграаб, Зест, Хантингтон

Джошуа Мерсер. Copycat
Джонни Зест. Give zest to my life
Джонни Зест. Summer is here once again
Джонни Зест. Faith in the sound
Джонни Зест. The best even at your worst
Зест. Я был слеп и не мог видеть
Зест.You say hello and then I say I do
Бонус: stream ft. Lee&Bret
Зест.If it ain’t love
Зест.Feel the thunder
Зест.Six blade knife
Зест.Hit me with your eyes so sweetly
Бонус: stream ft. JZ&KO
Зест.I’m (your) audioslave
Зест.Bad romance
Зест. Come what may
Зест. Лошадью ходи, лошадью
Зест. Show me how to live
Зест. Shine on you crazy diamond
Мерсер. Summertime sadness
Хантингтон. Raindrops keep falling
Зест. Time to say goodbye
Флоренс Дэй. Get off
Бонус. Зест. All the sadness you feel
Мерсер. Лицом к лицу – лица не увидать
Флоренс Дэй. I believe in miracles
Флоренс Дэй. White rabbit
Флоренс Дэй, We say goodbyes
Флоренс Дэй. Скелеты в шкафах
Флоренс Дэй. Шило в мешке
Флоренс Дэй. Stein um Stein
Санни Аллен. Весна-лето, флешбек
Джонни Зест. Хеллоуин
Флоренс Дэй. Прочитанные книги
Джонни Зест. NYC
Зест. Saved in drafts
Зест. Underneath the Xmas tree
Зест. Many times, many ways
Малк. In the city jungle
Малк. Wishful thinking
Малк. Mannish boy
Малк. Keep on running
Малк. Ваша популярность растёт
Малк. La receta
Малк. Prince Ignorant
Малк Ландграаб. Is this..
Зест-Малк. На пути в Бри-Бей

Винденбург: Бэр

Pitchblack. December intro
Pitchblack. Jazzbeat mania
Pitchblack. Beck in black
Pitchblack. Гензель и Гретель

Дель-Соль-Вэлли feat. Бриндлтон-Бэй: Бейли-Мун, Линкс

DOTL. От большого к малому
DOTL. мистер сноумен
DOTL. girl next door
Бейли. lose your head
Бейли.new home
Бейли. интервью
Бейли. savage
бейли-линкс meanstreak
Бейли-линкс infamy
линкс. Квест для новичка
линкс. One night?
линкс. Your high-ness
линкс. Кто тебя ждёт?
линкс. Dancer
линкс. TTYL
линкс. Ways separated

Хэнфорд-он-Бэгли

Хэнфорд. Что было первым – курица или яйцо?
Хэнфорд. Кролики и лисы
Хэнфорд. Кроличьи бега
Хэнфорд. Лисьи тропы и цветы

 

[cattelein]

Медленно разняв руки, сложенные в молитвенном жесте, Лунвик выпрямился, поднялся с каменного пола и уселся на кровать. Деревянный остов скрипнул, скрип влился в хор проснувшихся сверчков, и в маленьком доме снова всё стихло.

It's magic

Медитации больше не помогали, а молиться было негде. В Мунвуде священную церковную землю осквернили, выстроив там какую-то коробку, разрушили подземную костницу, изуродовав облик земли выходом из шахты, откуда смерды таскали добытые самоцветы. Суета в безобразной постройке к последнему пробуждению стихла, Грегориус больше не слышал оттуда грохота вагонеток, увозящих его сокровища в чужие жадные лапы. От светлого храма не осталось и следа.

Селяне всегда были глупы. Выкачав из земли всё, что могли, фабриканты-чужеземцы закрыли свои зловонные производства и укатили в большие города. Осела каменная крошка, лес понемногу возвращал своё, затягивая покинутые карьеры ползучими травами и высеивая островерхие ели в опустевшей долине. Больной, малярийный туман подбирался к Мунвуду, трусливо спрятавшемуся за магическим куполом.

Лес перестал привечать людей, вероломно воспользовавшихся его богатствами. Грегор видел, как рождается всё больше утырков, готовых утащить грибника или охотника в чащу и натравить на него медведя, и рыбаки вытаскивали рваные гнусью сети – пустые, без единой костлявой рыбки.

Из лесной нечисти верными ему остались горные кобольды – ещё с тех времён, когда лунные чародеи ушли из Мунвуда, поселились в горах и заключили с ними союз. Они оберегали его покой во время спячки, как могли, поддерживали порядок в башне, отваживали непрошеных гостей и помогли ему выбраться из Лунного леса незамеченным.

Вдали от дома и родной стихии кобольды слабели. От скалы, нависшей над старой сторожкой, они не могли отходить и оказались заточены на каменном островке посреди поросших травой холмов Хэнфорда.

Здешний господарь, вероятно, был разумнее мунвудских простецов, и Хэнфорд рос и богател в гармонии с окружавшим его Брамблвудским лесом. За всё время, что Грегориус провёл здесь, он не наткнулся ни на одного чудя или утырка, да и чуял он своим волчьим нутром, что лес не озлоблен и солнце не обманным миражом сочится меж стволов цветущих деревьев.

Здесь бы зажить, забыв свой суровый, мятежный край.

Отрезвляющим напоминанием о невозможности забыться царапнули когти о ткань штанов.

Он обречён бодрствовать, борясь ежеминутно со Зверем, и впадать в спячку – чтобы увидеть рассвет ещё одного столетия и застать закат былого, и в светлом Хэнфорде ему не место.

Но, прежде чем вернуться в свой надел, Грегориус намеревался отыскать глупца-чародея, чтобы удостовериться, что тот либо мёртв, либо познал Зверя.

Щенки, которых Грегориус затянул в цепь проклятия в молодые годы, умирали – и слишком скоро. Чаще всего они погибали от голода, не успев даже увидеть свою первую луну, нескольких умудрились убить селяне, дождавшись момента оборота в человека. Некоторые умерли от тоски, и на дне Лунного озера травы колышутся над их побелевшими костями.

Никого из них Лунвик не звал, все они приходили в дурное время. И время было дурное всегда.

Камень в полу задвигался и отъехал в сторону, из дыры вылез чумазый кобольд со взлохмаченной бородой. Он протянул хозяину странную мерцающую штуковину и проскрежетал, будто кто-то чиркал двумя кусками кремня друг о друга:

- Баба в хате была. За ней мужики пришли… обчистили дом, хозяин. Она навела!

И нечистыш, сам похожий на обломок камня, выплюнул проклятия и брань. Грегориус потянулся к полке и достал сиявший красным кристалл. Кобольд неловко встал с колен – долгая дорога истощила его – и приблизился, подставляя морщинистые ладошки.

Лунвик сделал лишь небольшое усилие, и кристалл начал крошиться в его могучей руке, проливая алый дождь из драгоценной крошки и крови на молитвенно воздетые руки кобольда.

Дремавшая ярость просыпалась, отзываясь ломотой в костях и жаром.

Кобольд, получивший плату, исчез в подполе, задвинув камень на место, и Лунвик остался один с принесённой слугой вещицей.

Женщины были тем более глупы, и со временем это никак не менялось.

Даже Авелина – но мысли о ней только сильнее расталкивали наследие Люкана.

Хэнфордские женщины уже шушукались за его спиной, и ничто не могло унять этот зуд любопытства у них – нелюдимый бедный рыбак, поселившийся в покинутой развалине на выселках, развязывал языки греховных созданий, и слухи змеями стелились за ним, куда бы он ни пошёл – а ему всего-то требовалось продать свой улов да немного мяса с охоты.

Сколько раз бы он ни обрастал шерстью, Лунвик оставался господарем, не четой пустословным простолюдинам, чьё проклятие, видимо, крылось в их словоохотливости.

Под закрытыми веками разгорался лесной пожар. Грегориус втянул студёный воздух напряжёнными, расширившимися ноздрями, усилием расправил скрючившиеся пальцы и взглянул на находку кобольда.

В глубине оправленного в тёмный металл камня теплился огонёк. Неведомая вещица пахла кобольдовыми портками и совсем тонко – незнакомо.

Ярость, кусавшая всё сильнее, побеждала в союзе с оскорблённой гордыней. Он догадывался, кто мог осмелиться войти в его башню – тот безмозглый старик, пришлый волк.

Слабый и самонадеянный.

Лунвик вскочил с кровати и опрометью бросился вон из дома, на бегу становясь на четыре лапы. Заострившиеся уши уловили вскрик и хлопанье призрачных крыльев. Фамилиар норовил клюнуть в заалевшие глаза, щипал за уши, пытаясь отвлечь от своей хозяйки. В один прыжок преодолев тесный дворик, оборотень почуял, что та вещица из башни и красноволосая женщина пахнут одинаково.

​

И ярость затопила эту ночь.

 

[JaNat]

Я, ёлки, уже минут десять не могу решить, от чего у меня визуальный экстаз сильнее, от этого мужика и его торса или от этих пейзажей

 

[cattelein]

Деревянный потолок плавал перед глазами. В душной, сильно протопленной комнатёнке не было ни одного светильника, только огонь потрескивал в печурке у кровати. Грейс пошевелилась, осторожно и слабо – не потому что не хотела привлекать внимание, память неохотно возвращалась к моменту, когда сознание покинуло ведьму, а потому что едва могла шевелиться.

Она вспомнила, что пыталась отбиться от большущей лохматой тени с двумя алыми провалами вместо глаз. Хотя откуда у теней глаза? Это не мог быть одичавший жмыхарка, озлобленный домовой дух из покинутого жилища. Оно ударило её, отшвырнуло в сторону и набросилось, начало душить…

Грейс снова очнулась и обнаружила, что стоит в каком-то проёме, а впереди ещё одна пыльная комната. Она почувствовала холод, посмотрела на свои босые ноги и увидела, что платье изорвано в лоскуты, а на коже виднеются следы от огромных лап… рук?

Ни палочки, ни метлы рядом не оказалось. Грейс обернулась к убогой кровати, стянула с истрёпанного покрывала какие-то тряпки, куцее платье. Треск поленьев в печи заставил сжаться, резко повернуться к двери со светящейся серым щелью у пола.

Никого. Только ветер в трубе, шуршание мышиных лап на чердаке и редкие капли дождя по крыше.

Собравшись с силами, Грейс выглянула на улицу, не узнавая дворик, где искала маячок, загадочным образом попавший сюда из Башни Лунвика. У стены небольшой пристройки дождь сыпал на порванные бельевые верёвки и стучал в донце пустого ведра на бортике колодца. Пахло рыбой, разноцветные чешуйки виднелись на притоптанной траве тут и там, и торчали листья поздней мандрагоры, не боявшейся заморозков.

Грейс услышала рычание – или ворчание? – и сумела различить что-то про бесовкую одёжу.

Наверное, рыбак нашёл её в том глухом месте, где она пыталась найти волшебный маяк, и принёс в своё жилище.

Переступая по мокрой земле босыми ногами, Грейс побрела к пристройке, откуда услышала голос. Фигура в длинных одеждах сгорбилась над верстаком напротив входа. Что там пытался делать человек при таком скудном освещении, ведь только серый день служил источником света, Грейс не успела понять: человек круто обернулся. Она увидела надменное лицо с крупным носом и узкими, плотно сжатыми губами. Незнакомец меньше всего был похож на рыбака, и пока она об этом думала, он что-то хрипло сказал.

- Прошу прощения, - заговорила Грейс. – На меня напало существо…

Ей показалось, что при этих словах медные глаза мужчины напротив начали тлеть, словно угли.

- Вы не могли бы помочь мне добраться…

Она не договорила, ошеломлённая жутким и самым настоящим рычанием, вырвавшимся из глотки незнакомца.

- Пошла вон!!

Он снова сгорбился, будто собрался напасть, и Грейс, понимая, что беззащитна, отшатнулась и выбежала из домика.

Силы быстро кончились, и даже просто переставлять ноги было больно – непривыкшие ступни колола жёсткая трава и сучья на земле, а тропинки и следа не было. Всё избитое тело ныло, отзываясь всполохом боли на попытку послать фею без помощи палочки. В лесу стало ещё темнее, высокие ели надвинулись плотной, непроницаемой стеной. Грейс прислонилась к стволу одной из елей, задрала голову к мрачному дождливому небу, подумывая наломать веток и попытаться согреться, прежде чем идти дальше.

- Здрасьте.

Грейс услышала тоненький голос, но глаза уже отказывались открываться, тело, прижавшееся к колючей коре, стыло.

- А вы – чудь? – Невидимый собеседник сам себе возразил. – Не-е. Чешуи у вас нету… да и шерсти… тоже… ой! Вы голая! Пойдёмте со мной. Вас бабуля отругает.

По сравнению с промозглым лесом – предложение очень заманчивое. Грейс послушалась, отлипла от дерева.

- Тётенька!

Послышался хруст веток и шуршание опавших игл под ногами. Грейс не понимала, зачем чья-то внучка лезет к ней – она же уже вышла из укрытия.

- Вы как наши яблоки в саду. А у нас яблоки когда падают, они все в пятнах становятся, и бабуля их падалками называет. Вы такая… пятнистая.

Маленькие руки теребили чужую короткую одежду, а Грейс так хотелось спать…

- Гульп! – в мутный сон вмешался ещё голос, резкий, неприятный. – Кто это с тобой?

- Я нашла подлюку… ой, падалку! Бабушка Агнешка, смотри, она вся в синяках!

В руку Грейс вцепилась ещё рука, сильная, как большая птичья лапа. Под нос ведьме сунули склянку с нюхательными солями, и глаза открылись сами собой, чтобы увидеть просеку и вытянутое лицо незнакомой высокой старухи. У её локтя маячило личико зеленокожей девчушки с носом-кнопкой и длинными гоблинскими ушами.

- Идём, - приказала старуха, беря Грейс под руку, и гораздо мягче обратилась к девочке. – Гульп, понеси мою корзинку, лапушка.

**

Узкие губы презрительно приподнялись, показывая длинные клыки, и человек в старомодной поддоспешной накидке защёлкал зубами. Грейс не могла понять, как она снова оказалась в тёмном домишке на окраине Хэнфорда, попятилась, закричала, почувствовав, что падает.

Не лапы огромного зверя, к счастью, держали её, а тёплое одеяло, и постукивали не клыки, а спицы в руках пани Коряжки. Стёкла её больших очков сверкнули, когда гоблинша подняла взгляд на ведьму.

- Как дела в Мунвуде, милочка?

- О чём ты говоришь, Пхиффа, говорю же: мы нашли её по дороге из Брамблвуда. В абсолютно неприличном виде.

Пани Коряжка снова застучала спицами, вероятно, думая, что любой вид дерзкой ведьмы – неприличный. Тут зазвенел голосок девчушки:

- Мы сожгли твоё платье! Здорово горело!

Большие синие глаза Гульп не отрывались от гостьи.

- Я заблудилась, - попыталась объясниться Грейс, но высокая старуха с чопорным лицом перебила её:

- Сперва выпей чаю, - и подала ей чашку.

Сейчас бы чаи гонять, в самом деле, как подумала Грейс, но противиться не имела сил – и хлебнула горячего варева, оказавшегося подогретым вином со специями.

- О, - начала она, но не представившаяся старушенция снова не дала ей говорить.

- Это чай. Зимний чай. Понятно, милочка? Когда я пью, болтать не люблю.

И махнула когтистыми пальцами, затянутыми в перчатки, мол, пей.

Вид обеих дам внушал мысль, что перед Грейс леди. И если леди пьют такие чаи, то, чёрт возьми, Грейс не прочь к ним присоединиться!

Перед растопленным камином, освещавшим маленькую кухню, грелся жмыхарка с бело-золотой шёрсткой, другой, плутоватого вида, как раз вышмыгнул в дверь наружу. Задобренные домовые духи, позволяющие себя увидеть – хороший признак, и Грейс немного расслабилась.

В углу рядом с кульком, набитым клубками ниток, появилось свечение. Гульп пожелала всем доброй ночи и куда-то выбежала, прежде чем свечение сформировалось в неупокоенного призрака. Грейс с неудовольствием отметила, что появление мужчины, пусть и полупрозрачного, заставляет её нервничать, чего раньше не бывало.

В последнее время от них были одни неприятности.

Привидение поменяло цвет, приблизившись к Грейс, и завыло:

- Ведьма!

- Уймитесь, преподобный, - отмахнулась от него высокая старуха. – Меня зовут мисс Агнес Толстопятко, милочка. Пани Коряжка сказала, что ты – Грейс Ананси, - Коряжке достался тёплый (но, может, и подогретый «чайком» взгляд, - и недавно интересовалась в библиотеке легендами Мунвуда.

Агнес посмотрела на Грейс прямо и строго, сложив руки на коленях.

- Не к добру, милочка.

Гоблинша, не отрываясь от вязания, хмыкнула, призрачный пастор поплыл по комнате.

- Я это уже поняла, мадам, - к Грейс потихоньку возвращалось её упрямство и настойчивость. – Но выбора у меня нет.

Агнес обменялась взглядами с Коряжкой и налила себе ещё чашку. Грейс ничего не оставалось, как ждать, пока библиотекарша сложит своё рукоделие и покачается в кресле, щуря на неё глаза из-за очков.

- Ты искала Башню Лунвика, верно?

Грейс кивнула.

- Это имя встречается довольно редко, милочка, - пани Коряжка переплела пальцы рук и устроила их на животе. – И почти ни в одной книге магической библиотеки Академии его нет. Но, - гоблинша ухмыльнулась, - остались упоминания в сказках. У моей Гульп есть большая книга сказок, если ты вдруг такие не читала.

- Однако мы, - вставила своё слово Агнес, - Комитет Уполномоченных Разумных И Цивилизованных, против участия в таких подозрительных делах молодых леди.

Грейс знала много сказок, и история про Сероволка и Красную царевну была не новой для неё. Сероволк помогал завоевать одному из королевичей Красную царевну и побеждал злую мачеху-ведьму, после якобы уходил в лесное царство, а молодые жили себе долго и счастливо.

Но это издание, переведённое с гоблинского несколько столетий назад, рассказывало совсем другую сказку. Королевич брал в союзники Сероволка против чародея по имени Лунвик, а Красная царевна вдруг оказалась женой этого Лунвика. Героям всё же удалось победить колдуна и насильно выдать замуж за королевича его вдову, но сказка имела несчастливый конец: колдун с помощью мёртвой воды из лесного озера сумел вернуться и жестоко отомстил, устроив резню в замке молодого короля Брута и жены его Авелины.

А Сероволк и вовсе оказался ведьмой, отвергнутой Лунвиком.

 

[JaNat]

Комитет Уполномоченных Разумных И Цивилизованных

КУРИЦ!

Блин, я влюблена во всех героинь разом)))) И чаёк у них что надо!

 

[cattelein]

Самое противное, когда не надо ходить в школу – это сидеть дома. Бабушку ведь огорчать нельзя, а бабушка сказала, чтобы Гульп и носа не показывала за ворота. Лесная тётенька, которую Гульп нашла, заболела, да так, что её забрали в лечебницу – ну так она тётенька явно глупая, потому что ходила без шапки и без панталон. А Гульп носит и то, и другое, и уроки она уже все сделала, так почему же нельзя сбегать к Уотсонам?

- Нельзя, - махала пальцем бабуля. – В лесу зверь завёлся, людей кусает. Особенно маленьких девочек.

- Ну и что! – надувалась Гульп. – Я не девочка, я гоблин!

Бабушка только качала головой, умалчивая, что Гульп в свои годы уже прехорошенькая девчушка с рано оформившейся женственной фигуркой. Она молчала об одном, внучка молчала о другом: изменения во внешнем облике заметила не только бабушка, но и мальчишки, вмиг ставшие ещё более противными существами.

Имран, старший брат мисс Майры Уотсон, так и вовсе начал называть Гульп толстозадой лягушкой.

Бабушка Агнешка вообще только хитро смотрела на бабушку Пхиффу, ни словечка не объясняя! И никакие мольбы и упрашивания не помогали.

Когда снег сошёл и дороги перестали быть грязным месивом, Гульп снова стала ходить в школу вместе со своей подружкой мисс Майрой. До конца зимы пришлось терпеть присутствие взрослых: их то сопровождала бабушка Агнешка, то госпожа Уотсон, мать Майры. Пошушукаться о своих делах почти не удавалось, ведь это было неприлично. В школе царила тревожность и уныние: пропали несколько горожан, и даже при помощи вольпертингеров бабушки Пхиффы их найти не удалось. Ходили слухи о пришлых утырках, утащивших людей в лес – а после пира лесных зверей и косточек не найдёшь.

Время потихоньку шло, и весеннее солнце разбудило деревья в саду и на полянах в лесу, где лохматые ели уступали цветущим диким яблоням и миндалю. Гульп наконец-то позволили пойти в гости к Уотсонам – но там её ждал неприятный сюрприз: гулять разрешили только в компании Имрана и Рашиды, которая вообще уже была почти старуха и с ней решительно не о чем было говорить.

Имран, видимо, тоже скучал остаток зимы без возможности помучить Гульп. Он мгновенно приметил, что она одета не как девчонка, и обозвал её босячкой.

Гульп сжала кулачки, но вмешалась добрая Майра, увлёкшая всех в игру в прятки. Рашиду отыскать было легче всего, и игра ей быстро наскучила. Она ушла в дом, оставив детей втроём. Имран тут же противно и громко зашептался с Майрой, наговаривая про Гульп мерзкие гадости.

- Она ест одних лягушек, вот и зелёная вся. И бабка у неё суп варит из зелёных грибов с болота, только она не моется, поэтому не видно, что она такая же жаба.

- Ах ты гнусь! – разозлилась Гульп.

- Молчи, вонючка чесночная, тебе нельзя разговаривать с нами!

Имран задрал нос, думая, что его мама, знающая полтора домашних заклинания, уже целая ведьма и куда умнее бабушки Пхиффы.

Гульп бы ему рассказала, что бабушка много чего умеет, но рассказывать было нельзя: горожане и крестьяне Хэнфорда ходили к ведьме Агнес, но добрую половину ворожила и привораживала бабушка Пхиффа, которую народ побаивался из-за её большущих круглых глаз и острого языка, а ещё из-за того, что пани Коряжка работала в библиотеке Академии. Для простецов Академия оставалась оплотом зла и коварства, несмотря на то, что магов для защиты города поставляла как раз она.

- Ну и пусть тебя вурдалак покусает, раз ты чеснок не любишь!

Зло сверкнув глазёнками, Гульп ткнула пальцем в сторону Имрана. В доме и правда было много косичек из чеснока, Гульп даже сама делала венок и вешала на окно. Ничего плохого в том маленькая гоблинша не видела, а чесночок можно было добыть из любой косички да схрумкать с краюшкой хлеба.

Мальчишка побледнел.

- Я всё расскажу, что ты меня прокляла!

Гульп стало страшно, что он нажалуется и её накажут. Майра робко возразила, что вурдалаков не существует, и тут Имран припомнил пропавших зимой людей.

- Вон там живут вурдалаки, - важно заявил он, показывая на высокий холм. – Они съели стражу давным-давно и устроили там своё гнездо.

Гульп не думала, что вурдалаки вьют гнёзда, но жадно слушала россказни Имрана.

- Иди и проверь, есть они там или нет, - потребовал он, - тогда не расскажу маме.

- Перестань, братец, - просила Майра, но он не слушал её. – Тогда я про тебя папе расскажу!

- А он ещё не приехал из Глиммербрука! – Имран показал ей язык.

- А вот схожу, - расхрабрилась Гульп. – Подружусь с вурдалаками и расскажу, кто чеснок не ест.

Имран, делая вид, что ему не страшно, потянул сестру в дом, не приглашая туда Гульп, конечно, но Майра всё-таки задержалась, чтобы попрощаться.

- Я попрошу их тебя не трогать, - пообещала Гульп дрожащим голосом, глядя на расстроенную подружку. Майра крепко сжала её руки, умоляя не ходить на холм. – Не бойся. Я надену платье, спрячу под юбкой целую связку чеснока – они его боятся.

Майра верила, но всё равно готова была расплакаться.

В школе даже обычные человеки неважно друг с другом ладили, как заметила Гульп. Бабушка Пхиффа была не слишком богата, совсем не знатного рода, чтобы её внучкой интересовались, так что у Гульп получилось завязать дружбу только с Майрой – и она полагала, что так и должно быть. Вот, например, у бабушки была подружка Агнешка, и они уже сколько жили вместе, и даже у голой тётеньки из леса была подружка, ведьма с синими волосами.

Если все мужчины такие, как Имран, то и понятно, почему ведьмы предпочитают жить друг с дружкой.

Тут, правда, становилось не очень понятно, как госпожа Уотсон, мать Майры, до сих пор держится рядом с мужем и даже не жалуется. Самого мистера Уотсона Гульп видела редко: он был очень занятой и важный человек, как хвастался Имран, у него была большущая ферма и «дела». По этим делам мистер Уотсон и уехал в Глиммербрук в конце зимы.

Гульп видела картинки в своей книге сказок, как в логово вурдалака приходит девушка, вся распрекрасная, и зубастый хозяин влюбляется в неё, делает её такой распрекрасной навечно, и живут-поживают они себе, кровушку попивают.

Маленькая гоблинша рассуждала, что кому молоко, кому кровь – и скот соответствующий. Коли мозгов у тебя мало и ты забредёшь к вурдалаку, так кто ж тебе виноват, что он тебя съест или оставит в рабстве?

Дома Гульп вытащила скромное платье с корсетом из сундучка. Она надеялась, что вурдалак не соблазнится ею настолько, чтобы сделать своей невестой, но и не станет её есть – вот если бы она надела чепец, как все порядочные девочки, тогда вурдалачьей свадьбы не миновать, сколько чеснока с собой ни бери. Гульп зашвырнула чепчик подальше и наврала бабуле, что идёт в гости к Уотсонам снова. На обед.

Бабуля покрутила носом, чуя чесночный дух от платья, начинённого под юбкой противовурдалачьим снарядом, и попшикала Гульп своими цветочными духами.

Жмыхарки брызнули в разные стороны.

Шансы очаровать вурдалака существенно снизились: даже умертвие не соблазнится шлейфом аромата из сундука, чеснока и мощного залпа сирени.

И надежды на то, что всё это выветрится по дороге на холм, таяли с каждым шагом, хотя топать пришлось очень долго – вода в реке, где можно было бы освежиться, ещё хватала за сердце холодом, даже если окунуть в неё просто руки, и в лесу было слишком сыро, чтобы раздеваться.

Закатное солнце освещало пустой двор с колодцем да зелёные от мха крыши. Гульп осторожно заглянула в колодец, но кружок неба в воде внизу даже не шелохнулся. И тут о себе напомнила кружка молока, выпитая в дороге, и Гульп подумала, что утырок с тем замком, обошлась бы она и без старинных башен – но вот клозет даже вурдалаку не помешало бы иметь!

За неимением клозета пришлось искать кусты. Гульп подобрала юбки, собираясь сохранить хоть какую-то благочинность, как вдруг куст заговорил сердитым низким голосом:

- А ну брысь отсюда!

Гульп со страху сделала книксен. Вдруг всё тут было заколдовано?

- Прошу прощения, сударь куст, но к чему пропадать добру? Дожди ожидаются не скоро, а мне очень надо!

И переступила с ноги на ногу. Куст заворчал и скрипнул чем-то. Гульп, путаясь в юбках, не успела отскочить от выросшей из веток руки, дёрнувшей её куда-то вверх.

 

[Alen_Cuber]

Привет!
Ого какие гоблины! У меня восторг!!!! Бабулька вообще ввела в экстаз!

 

[cattelein]

Жила-была ведьма с ведьмаком в одной деревеньке. Дом у них был просторный и красивый, чему все крестьяне и завидовали, не желая строить своё, а только зарясь на чужое. Ушёл как-то ведьмак в лес и не вернулся, и ведьма осталась одна. Штакетник, увитый цветами, соседи потихоньку растащили на дрова, с огорода воровали, когда знали, что ведьмы дома нет, и дела у неё шли всё хуже и хуже. Может, сказка и закончилась бы по-другому, по-хорошему, но Гульп знала, что сейчас бабушка перевернёт желтоватую страницу книги и продолжит читать… правду.

Захотели мужики позабавиться с одинокой ведьмой, вошли к ней в дом. Бабушка тут обычно строго глядела на Гульп, чтобы та понимала: с мужчинами надо вести себя осторожнее! А ведьма убежала в лес, где повстречала Лесного царя.

На картинке Гульп видела какую-то лохматую кучу, ну чисто сноп сена, только тёмного-претёмного. Куча протягивала к ведьме, исцарапанной ветками до крови, длинные костлявые руки и предлагала злое колдовство.

Бабушка говорила, что нельзя заключать контракты не пойми с кем с бухты-барахты, а Гульп думала, где же это такая бухта есть – договориться же можно, когда у тебя всё село в печёнках сидит.

Ведьма уморила и своих соседей, и остальных жителей, отдала всех на съедение лесным чудищам. В печи она сотворила портал, куда закидывала лопатой куски человечины, а чтоб путники не бежали прочь от вымершей деревни, Лесной царь создал красивую иллюзию домика-пряника.

Стали замечать, что люди в том краю пропадают, и прислал король двух магов, которые не дали сбежать ведьме. Тогда она прыгнула сама в печь-портал да и сгинула там.

Мисс Майра ужасно перепугалась, когда Гульп ей рассказала эту историю, и даже дала прочитать свою книжку, где написали какую-то ерунду про Гензеля и Гретель, детей сопливых, ухитрившихся обмануть ведьму.

Гульп всё думала, где живёт Лесной царь и только ли на съедение он принимает людей – наверняка это же он, большущий и лохматый, схватил её за шкирку, как щенка, и держит над полом?

Из косички, привязанной к ноге, вывалилась головка чеснока и покатилась по полу, и глаза Лесного царя только на полсекундочки оторвались от поджавшей руки и ноги Гульп, чтобы проследить за ней. Оранжевый огонёк лампады отразился в них, едва осветил худое бородатое лицо с морщинами и, о ужас, клыки во рту царя!

Гульп завизжала что есть мочи, замахала руками и ногами, а царь помянул утырков с лешими, совсем не по-царски рявкнул и встряхнул её так, что платье затрещало.

- Не ешьте меня! – запищала Гульп.

- Будешь вопить – съем, - пригрозил царь, отпихнув её руки от своего лица.

Быстро сообразив, что это не вурдалак, пить кровь, жениться и жить вечно с ним не придётся, а, соответственно, одной проблемой меньше, Гульп затихла, перестав пытаться вырвать свои руки из его огромной лапы.

Лапа оканчивалась длинными загнутыми когтями и оказалась довольно обычной человеческой рукой, а то, что она приняла было за длинные волосы царя, как в книге сказок, на самом деле метались тени от маленькой лампы.

Чеснок почти весь теперь валялся на полу, нисколько не беспокоя бородача. Он поставил Гульп на ноги и пнул попавшуюся ему под сапог чесночину.

- Ты кто такая?

Как обращаться к царю? Гульп от страха всё перезабыла. И в куст захотелось ещё сильнее под тяжёлым взглядом незнакомца. Чтобы уж точно свадьба не состоялась, вурдалак ли это, устойчивый к чесноку, или нет, Гульп ответила:

- Я гоблин, ваше… ство.

- Это я вижу, - сильнее нахмурился царь. – Откуда взялась?

«Бабушку ему на расправу не дам», - подумала Гульп.

- Из куста…

- Через двор в сарае. И потом ты уйдёшь, - вдруг приказал царь-бородач, указывая на дверь.

«Потом будет потом», - решила Гульп, бочком выбираясь из дома. Она осторожно заглянула в сарай, где света было больше от дыры в крыше, чем от огарка свечи на полу. Костей непригодных для женитьбы она не увидела, только ванну перед занавешенным драными тряпками окном и тазик с шапкой пены, от которой пахло фиалками.

Конечно, чеснок лесная нечисть не любит, но вряд ли даже Лесной царь стирает сам себе, да ещё с порошком тётушки Агаты – половина хэнфордских модниц сейчас покупала сиреневые мешочки с ароматным травяным сбором, чтобы пахнуть потом, как клумба.

Гульп пробралась к закутку, предлагавшему хоть и скромные удобства, но всё же бывшему лучше, чем колючий куст.

Думать стало гораздо легче.

Она притворила за собой дверь сарая и прислушалась. Что-то шуршало, но не в домишке напротив, а где-то в стороне. Гульп увидела, что пролом в стене башни был когда-то каменной аркой, но время выбило камни, и башня щерилась будто старческим ртом. Внутри бородач обтёсывал какую-то деревяшку. Он замер, когда Гульп ступила внутрь – замерла и она. Он постоял, не шевелясь, потом снова принялся за своё дело. Гульп тихонечко уселась на тюк сена, расправив юбки, и огляделась. На полке рядом с незнакомцем стояла резная фигура медведя, подле него - маленький деревянный слон, подставки для ножей и множество чурочек и заготовок, и всё это было усеяно опилками и стружкой. Наверх уходила лестница-стремянка, но туда Гульп решила не лезть.

- А где живут вурдалаки? – не вытерпела она долгого погружения в свои мысли. Ведь если это не он, то куда они все делись?

- Вот и мне интересно, - вполне миролюбиво отозвался бородач и оглянулся, когда Гульп нашарила под платьем чеснок и принялась его чистить, скидывая шелуху себе на колени. Поймав его взгляд, она протянула ему руку с уже очищенным зубчиком. Бородач потаращился на чеснок, но потом, сделав всего один быстрый и широкий шаг, взял зубчик. Из ворота его рубахи высунулся серебряный месяц на шнурке.

- Пойдём, - пробурчал незнакомец, сжав угощение в кулачище. Он отвёл Гульп в дом и достал из ларя тарелку с жареной рыбой. – Ешь. Но потом…

Гульп улыбнулась и закивала. Она всё ещё сомневалась, не станет ли бородач её есть, и потому смотрела, будет ли он есть обычную пищу.

Он трескал рыбу прямо с хвостом, головой и костями так, что стало ясно: человечина и даже маленькие гоблинши ему точно неинтересны. Умял он и чеснок, не моргнув глазом.

- А давно вы Лесной царь?

Бородач прочистил горло, странно глянув на Гульп.

- Не знаю, - ответ его был ещё более странным.

Тут она увидела на каминной полке деревянные фигурки коней, кроликов и драконов и перестала думать о тяжком бытие лесных царей. Злое колдовство он не торопился предлагать, а игрушки были куда интереснее неразговорчивого хозяина.

- У нас таких не продают, - вздохнула Гульп, заедая печаль рыбой и разглядывая деревянные перепончатые крылья игрушечного дракона. – Только на ярмарке в Глиммербруке.

- Ты там бывала?

- Да-а, - кивнула Гульп. – Прошлой весной.

- И каков… теперь Глиммербрук?

- Большой, - не без превосходства ответила Гульп, подумав, что он там никогда не был и вот тут-то она его перещеголяла. – Много красивых домов, площадь есть с порталом, и собор вот ещё – тоже с порталом в другую церковь на краю земли. Лощину Забвения?

Она спешно раздумывала, не желая упускать момент триумфа, но сытость принесла с собой тугодумие.

- Форготтен Холлоу?

Бородач не видел, как Гульп кивнула в ответ, погрузился в свои мысли.

Когда он очнулся от своих размышлений, девчонка уже задремала, и ночь расстелила лунные дорожки по каменному полу дома. Оставлять её здесь Грегориус не мог, а вынюхать, откуда она такая взялась, тем более – от неё так разило, что отшибало напрочь и человеческое, и волчье чутьё.

На крыльце затеялась возня, и, распахнув дверь, Лунвик увидел одного из своих кобольдов, замахнувшихся палкой на жмыхарку. Домовой дух в пару прыжков достиг кресла, где спала гоблинша, и поставил было лапки на её колено, чтобы разбудить.

- Погоди, - остановил его Грегориус. – Твоя хозяйка?

Жмыхарка выгнул спину, зашипел, обернувшись к нему.

- Отнесу домой. Покажи путь, - Лунвик говорил просто и коротко, помня, что духи длинных речей не понимают. Жмыхарка мяукнул, и появился ещё один его сородич.

Грегориус усмехнулся, понимая, что один будет вести, а другой – стеречь его самого. Связываться с ними, непредсказуемыми, в чужом лесу было не с руки и так, кроме того, сюда он пришёл не за жизнью маленькой проныры.

Эржебет было примерно столько же, сколько этой зеленокожей девчушке, когда в княжество посмели вторгнуться. Когда она думала, что отец не видит, она вела себя едва ли не так же глупо и забавно.

- Запри дом, - велел Грегориус кобольду, и тот едва не прищемил дверью хвост выбегавшему жмыхарке. Первый из них обратился в блуждающий огонёк и повёл по неведомой тропе вниз, к селению.

 

[cattelein]

Насколько внимательно стоит присматриваться к окружающему миру, чтобы вписаться в него?

Грегориус, даже в бытность свою Лунолесским князем, знал правильный ответ: достаточно внимательно, чтобы не пропустить ни прямой удар, ни удар в спину. Тогда жизнь его подчинялась многим правилам, ведь только в детских сказках венценосные особы мочат губы в сладком вине и не знают никого выше себя самих.

Что эти сказки – ложь, Лунвик узнал ещё на пятую зиму, оказавшись при дворе вампирского маркграфа в его воспитанниках.

Маркграф Персиваль учил его звездочтению, воинскому делу и основам государственного управления. Конечно, у юного Грегориуса при дворе маркграфа была и своя свита из Лунолесья, которая также направляла маленького князя в нужное русло.

Персиваль и научил Лунвика, что следует непременно осматриваться, но не затравленным зверем и не ослепшим от надменности, а спокойно созерцая мир, впуская его в себя затем, чтобы не стать отвергнутым им.

Сколько жил маркграф к тому моменту под луной, Грегориус не спрашивал, принимая его мудрость со всем смирением одинокого волчонка, оторванного от семьи – и жизнь потом только подтверждала верность слов Персиваля.

Хэнфорд, на первый взгляд не так уж сильно изменившийся и манящий своим процветанием и спокойствием, тихим местечком вовсе не был. Чего стоит только та залётная ведьма, с последствиями визита которой сюда и в башню-укрытие ещё предстоит разбираться!

Люканово наследие-проклятие не давало ни минуты отдыха, и ни минуты отдыха не давал переменчивый мир за стенами старой сторожки.

Грегориус спросил маленькую гоблиншу, зачем она всё-таки приходила – она ведь пришла снова, и не раз, не испугавшись ни следов былой ярости на его лице, больше напоминавшем подчас звериную морду, ни его неприветливости и диковатости манер, ведь Грегориус и в былом не отличался куртуазностью.

Её гоблинское имя, как громкий глоток, говорило едва ли не так же ясно, как оттенок её кожи и большие, нечеловеческие, яркие глаза. В Хэнфорде, как заметил Лунвик, жило не так много гоблинов – возможно, ещё западнее, где холмы и леса соединялись с горными цепями Симсфора, их было больше. Однако кобольды, как бы им ни хотелось продолжать поиски в родной стихии камня, не сообщали о следах щенка оттуда.

Однако он, этот скудоумный маг, был ещё жив и достаточно хитёр, чтобы не попасться горным духам. Грегориус надеялся, что его Проклятая луна ещё не родилась – и не вырисовывается на небосклоне её серебряный серп, чтобы начать вскоре жатву в селении.

Гульп рассказывала ему о легендах, которые в годы отрочества Лунвика считались скучным пустословием – о вурдалаках, как называли по-восточному изворотливо вампиров, будто не они в этих сказаниях играли роль ужасных чудовищ, и о слухах вокруг пропавших жителей Хэнфорда. И сама она, желая прихвастнуть и придать своим историям больше красок, записала в жертвы своего соседа, мистера Уотсона.

- Значит, готовится вурдалачья свадьба, - когтистые руки Лунвика быстро чистили утренний улов. Принимая тёмные загнутые кончики когтей за вечную грязь под ногтями в неверном свете свеч в пабе, куда Грегориус приходил вечерами с непокрытыми руками, рыбаки не замечали инаковости пришлого человека.

Не хотели, страшась чего-то – изменений или самого открытия, ведь правда редко нравится – или же проклятие, витавшее в воздухе над чужаком, заставляло их отвращать свои взоры от него.

Гульп тянула из ведра рыбку и себе, выказывая неиспорченность сытой жизнью белоручки. Для неё нашёлся и нож поменьше, и место рядом с Грегориусом на ступени на крыльце.

Серебристая чешуя множеством маленьких лун усеивала утоптанную землю, капли рыбьей крови мгновенно впитывались в бурую, плодородную почву Хэнфорда.

Гульп была поражена тем же недугом, что все её сёстры, человеческие, вампирские и эльфийские.

Любопытство рука об руку с любознательностью, грех, намертво сшитый с добродетелью, заводило их слишком далеко.

Он давно был отцом и едва ли успел осознать, что это значит – в его годы княжения вокруг детей носились ещё меньше, чем сейчас.

Гульп не укрощала Зверя, Лунвик сам отвоёвывал у него быстротечные часы с ней, забавным существом, забивая вечно голодную глотку кроваво-серой рыбьей плотью, давясь острыми костями, чтобы боль отрезвляла, не пускала урода к малявке.

- Так вурдалаки же мужчины! – не вытерпев, воскликнула Гульп. – Всё должно быть по правилам! Зачем им… они что, так гостей приглашают? Никто к ним не хочет идти, потому они людей и похищают?

- Они делают из них гулей в подарок невесте, - кинув на неё быстрый взгляд, ответил Грегориус и продолжил орудовать ножом. – Её будущую свиту и рабов.

- Фу!

Гульп прижала перепачканные руки к корсажу.

- Они будут обращаться в обычных людей, будут воровать золото… и младенцев.

- То есть не всё время они будут с отваливающимися руками?

- Ну, ты утырка с гулем не путай.

- Золото – это хорошо, - рассудила Гульп, а Грегориус прятал усмешку в усах и прижмуренных от солнца глазах. – Но младенцы… не-ет. Это ещё к чему?

- А кормить ты свою свиту чем собираешься?

- Ой.

Гульп, ловко оторвав потрошёной рыбке голову, бросала тушку в корзину, которую Грегориус потом потащит на рынок – предварительно заглянув к её охочей до рыбы бабке.

Бабка у Гульп оказалась особой не менее занятной – Лунвик не позволял себе чрезмерно удивляться, пропустив в заколдованном сне-спячке несколько проворотов скрипучего колеса истории. Пани Коряжка была полукровкой, и судьба её читалась в морщинах на лице старой гоблинши так же ясно, как если бы Грегориус воочию наблюдал её.

В самом деле, подумал он, поменялось не так уж много.

Приняв у него из рук согревшуюся и ещё крепче уснувшую Гульп, пани Коряжка спросила, кто он таков, щурясь на него в свете фонаря огромными глазами. Читала ли она его судьбу так же, как он – её?

Даже если полукровка-горянка заметила черты жителя Лунолесья, она ни словом о том не обмолвилась и внучку к нему отпускала. Пару раз Грегориус замечал на своей крыше одного из жмыхарок, но духи больше не пытались на него кинуться, просто поджидали свою маленькую хозяйку.

Лунвику приходилось быть втрое осторожнее, выбирая луну для обращения и охоты.

Гульп отошла к разведённому прямо во дворе костерку, чтобы попробовать готовящуюся рыбу, жалуясь, что соли Грегориус вечно добавляет мало.

- Хорошо живёте, - буркнул он, припоминая заломленные за соль цены что в маркграфских землях, что, позже, уже в его владениях.

- Плохо! – Гульп хворостинкой потыкала рыбу, проверяя её готовность. – Девочкам не дают вкусное и солёное, мол, вы слабые, плохо будет. Плохо мне будет, если я не поем как следует! Или вот если корсет надену.

Представив девчонку в доспехах, а корсет в памяти Грегориуса остался именно частью лат, он рассмеялся. Гульп вытерла руки о передник, вернулась на своё место рядом с Лунвиком и принялась болтать дальше.

- А я стащила у них однажды, - похвалилась она. – Колбаса была острая-преострая, но вку-у-усная, - она зажмурилась, видимо, смакуя воспоминания. Её зелёная мордочка вдруг скисла. – Имран наябедничал. – И снова просияла. – Ну и что? Колбаса-то съедена!

Лунвик не возражал, но Гульп не особенно требовалось его участие в разговоре.

- И ещё он вычитал, что женщины, говорит, декоративный пол.

Тут она ненадолго умолкла, словно сама была снова обескуражена вырвавшимися у неё изо рта словами.

- Глупость, - кратко отозвался Грегориус, но Гульп уже играла с сухой чешуёй, складывая из неё фигурки.

И сухой же чешуёй облетала память Лунолесья, где женщин было много, но ни одна из них не питалась солнечным светом и не служила только лишь украшением.

Красота лунолесских женщин в его век жила недолго, да и самая ослепительная из них не могла сама по себе услаждать взор.

С удовлетворением смотрел Грегориус на бархат плащей, подбитых мехом – маркграфский дорогой подарок, на резьбу по дереву, украшавшую его ложе, на тонкие восточные шелка и выбеленный лён, на тканые тяжёлые гобелены, которые не колыхал даже сквозняк, гулявший по замку, на кольца необыкновенно тонкой работы, подогнанные под пальцы Авелины, и на драгоценные камни, оттягивавшие её уши.

С радостью он смотрел на густые леса, окружавшие владения, на туго набитые тюки с товарами в повозках своих торговцев, на монахов, переписывавших редкие рукописи в скриптории белокаменного аббатства, на стяги, украшенные вытканной луной и медью на ней – головой волка.

Его мир не сужался до посвящения себя одному существу – как бы того ни хотели вампиры или священнослужители. Если такое существо и жило под солнцем или луной, то имя ему было – весь мир.

Авелина, к счастью, тешила своё женское тщеславие на фаворитах, и ей, не закутанной в бесконечные слои кружев женской тщеты и глупости, уж точно не годилось определение декоративной.

Красная Царевна, взращённая в южных землях, чтобы стать достойной супругой молодому княжичу, стала таковой не только в спальне. Авелина, как и любая лунолесская женщина, могла отогнать голодную нечисть от дома, стряпать и обходиться малым, а как уже полноправная княгиня, не страшилась долгих переездов по краю и не робела ловить лазутчиков.

Она была хорошей женой, занимая положение высокое и всё же зная своё место.

Следовало бы поспешить, прежде чем необъяснимый цикл заколдованного сна и бодрствования запустится вновь – и Грегориус окажется застигнут в чужом краю, а у щенка не будет и шанса вырваться из безумия, в которое затянет его проснувшийся Зверь.

В этот раз он не спит уже необычно долго.

- А куда, говоришь, уехал ваш мистер Уотсон?

 

[cattelein]

Гоблины всегда отличались выносливостью, и искать ответ, жизнь в горах взрастила в них силу или они, с самого начала своего существования бросавшие вызов судьбе и выбравшие горы своей родиной, сами воспитали в себе неутомимость и смирение, было всё равно что гадать, что было первым – курица или яйцо.

Гульп тащила свернутое в рулон стёганое одеяло и большую сумку со звякавшим внутри чайником и ложками. Завернутый в тряпицу, своего часа поджидал большой ломоть тёмного хлеба, ещё тёплый и щедро натёртый чесноком.

Мисс Майра несла две корзиночки со снедью полегче, ступая по прогретой весенним солнышком лесной тропинке аккуратно и чинно. Временами она вспоминала, что ей следует беспокоиться о судьбе отца, так и не вернувшегося из Глиммербрука, и тогда шаг её несколько сбивался, она отставала и забывала о ярких лесных цветах, манивших сорвать их и собрать в букет.

Девочки расстелили одеяло на полянке, присмотренной Гульп ещё прошлым летом и объявленной ею же тайной и совершенно личной, и разложили угощения. Рядом с краснобокими помидорами блестела в солнечных лучах банка бабушкиного варенья из вишни, уцелевшая даже после набегов Гульп на кладовую зимой, а сама Гульп хотела уже начать разводить костерок. Мисс Майра, не удержавшись от соблазна, куснула хлеб – и сразу повеселела.

Гульп представила, как сейчас нарежет лук и помидоры тонкими ломтиками, положит всё это на хлеб и… Она даже зажмурилась, подставляя зелёное личико солнцу. Рыбак Грег куда-то уехал, даже не предупредил её! Разве они не друзья, что он взял и бросил её, ничего не рассказал? Было ужасно скучно просто так коротать вечера за домашней работой да играми с бабушкиными вольпертингерами, которые притворялись обычными кроликами и всё равно жулили.

И Грег тоже жулил, ну точно же. Гульп спрашивала его, откуда он тут взялся, на холме? Ответ, что пришёл и взялся, её не устроил. Тогда он как насочинял небылиц, похлеще Имрана, когда тот начинает заливать про свои важные-преважные дела: что жил он в лесу, где было много гор, а в недрах тех гор – драгоценных каменьев, и что в лесах водились говорящие волки. Ну, тут уж Гульп не выдержала и заявила, что не бывает такого, ведь к чему волкам такое умение? Повстречает тебя в лесу и слопает, без всяких там разговоров. А он только посмеялся.

А когда она открыла глаза, то увидела, как любимая подружка сидит, съёжившись, на самом краешке одеяла, и смотрит на неожиданно и неслышно появившуюся третью. Длинные, густые волосы, спускавшиеся по плечам и груди молодой девушки, смахивали на меховую оторочку её диковинного жилета без рукавов, а на голове её красовалась остроконечная ведьминская шляпа, из из-под полей поблёскивали хитрые глаза.

От весенней прохлады незнакомка защитилась разве что перчатками до локтей, но в остальном Гульп посчитала её весьма легкомысленной.

- Пикничок, девочки? – девушка лисой посмотрела на помидорки. Вроде и всего лишь взгляд бросила, но стащит же, только отвернись! Хитрые-прехитрые глаза уставились на Гульп.

- Д-да, - решилась ответить мисс Майра, пока Гульп в свою очередь пытливо изучала лицо незнакомки. Манеры у мисс Уотсон всё же были куда лучше, чем у маленькой гоблинши, и даже испуг и неловкость, появившиеся вместе с незваной третьей, не помешали ей выразить любезность. – Не хотите присоединиться?

Рукой в перчатке девушка погладила рисунок звёздочки на одеяле рядом с собой. На её шляпке покачивались не цветы, которыми обычно украшали свои головные уборы хэнфордские женщины, а сплетённые меж собой травы.

- А что, и шашлычок будете жарить? – спросила девушка.

- Простите, мисс, у нас есть варенье, - Майра глянула в сторону припасов, но и с места не сдвинулась, будто взгляд невесть откуда взявшейся девушки заставил её оцепенеть. Варенье считалось главной ценностью, и, наверное, был шанс откупиться им от странной гостьи. – Есть и помидоры с луком, а ещё вот… чеснок!

Вспомнив, что хлеб натёрт чесноком, а последний – самое верное средство от нечисти, мисс Майра чуть не пискнула.

А плутовка сделала большие глаза, но не торопилась убегать.

- Да ну-у, - протянула она. – Вот если бы коньячок под шашлычок…

Гульп прищурилась. На простушку, которой не зазорно было выпить рюмку-другую этих ужасных напитков посреди дня, девушка не тянула – её черты не оплыли, как у завсегдатаев паба, куда Гульп и близко не пускали, да и нос не сидел сине-бурой свёклой посреди лица.

- Мясо мы не брали, - разрушила она мечты о жарком, названном девушкой на восточный манер. Акцент её был знаком Гульп – Грег-Рыбак говорил так же чудно, но сейчас она была сердита на него, и потому не стала спрашивать про говорящих волков у девушки из тех же краёв. – Дикий зверь набежит, а у нас тут их много.

Тут Гульп немного соврала, потому что полянку она присмотрела в том месте, где люди уже успели распугать лесных жителей. А вдруг эта хитроглазая испугается и уйдёт? Гульп взглянула на мисс Майру, сидевшую с разнесчастным видом.

- Это верно, - с улыбкой согласилась девушка, и Гульп тут засомневалась в своём вранье, заметив, как осветились глаза незнакомки. – Зверья тут полным-полно… а люд разбойный водится?

Губы мисс Майры дрогнули, и Гульп твёрдо сказала:

- Нет, наши сыскари-маги всех ловят.

- О! – такой ответ девушку даже обрадовал. – Какой славный город!

- А ты откуда? Из какого города? – поинтересовалась Гульп, справившися наконец с нерешительностью.

- Из Туман-Сплошнице, рядом с Мрак-Кромержиж, - продолжала улыбаться девушка.

- Врёшь, нет таких городов, - возразила Гульп, сроду таких названий не слыхивавшая.

- Откуда тебе знать, жужелка? – снисходительно взглянула на неё незнакомка и обняла свои колени, обтянутые полосатыми чулками, какие тоже предпочитали ведьмы. – Ещё как есть.

- Ну, и что там? – допытывалась Гульп.

- Родичи твои, - вдруг серьёзно ответила та. – Зелёные такие, сердитенькие, - она снова заулыбалась, - жуки!

Гульп рассердилась, но незнакомка уже встала и собралась уходить.

- Приходите к нам на представление, на площади будет, - бросила она, быстро нагнувшись и забирая одну помидорку. Гульп хотела было возмутиться, но глаза девушки вдруг оказались так близко, что она рассмотрела тёплые искорки в них и вытянутый зрачок – и не посмела.

Мисс Майра сидела, не шелохнувшись, пока фигура незнакомки не исчезла в кустах, и кинулась затем к подруге.

- Это лесная ведьма, - успокаивала её Гульп, - если не заколдовала сразу, тогда всё хорошо.

- Ох, я боюсь, - причитала мисс Уотсон, страшась каждого шороха. Пришлось сворачивать пикник, как бы ни было жаль Гульп несорванных цветов, из которых они бы сплели венки, и журчания речки рядом, и пения лесных птиц, которые только тут выводили такие сладкие песенки, каких в городе ни за что не услышишь. Варенье они съели на кухне у бабушки, которая объяснила, что такое «жужелица» - это такой жук с отливающим зелёным спинкой и очень кусачий.

Гульп подумала, что девушка сделала ей комплимент.

Вечером того же дня на пороге дома бабушки Пхиффы оказалась госпожа Уотсон, мать мисс Майры. Она что-то недолго обсуждала наедине с бабушкой, пока пани Агнешка следила, чтобы Гульп не подслушивала, затем ушла.

Бабушка Пхиффа затем позвала её к себе и строго расспросила о пикнике, а затем объяснила:

- У мисс Майры пропал кошелёк с парой монет. Денег не жаль, но монеты были дарены ей отцом, - тут она пристально глянула на внучку, но ни слова обвинения не сказала.

- Ай прощелыга лесная, - воскликнула Гульп, даже не думая, что бабушка заподозрит её. – Лиса же, говорю тебе. И глаза лисьи! Медные такие, как светятся!

На представление пани Коряжка внучку не пустила, не пошла и сама, мудро предугадав, что будет облава. За утренним чаем в городе она услышала подтверждение своим прогнозам: шайку странствующих фокусников попытались схватить прямо во время вечернего представления, но поймали не всех - среди бродяжек оказались колдуны-самоучки, которым удалось отбиться от сыскарей.

 

[cattelein]

- Да ты мне имя скажи, имя! – молодой следователь начал потихоньку выходить из себя и потряс в воздухе щегольским красным пером. С кончика его слетела чернильная капля и шмякнулась кляксой на лист. Сыскарь смял его одним движением руки и отправил в компанию к паутине в угол.

Грегориус не мог выдать себя, хотя спустя столько сотен лет его вряд ли кто вспомнил бы. Осторожный зверь не сдавался, настаивал на обрубке имени и легенде, что уехал из Мунвуда в Хэнфорд в погоне за лучшей жизнью. А в Глиммербрук явился наняться на корабль и отправиться в южные земли, раз уж тут не свезло.

Следователь понимал, что Мунвуд – то ещё захолустье, и пока туда долетит фея (и если её не сожрёт местная недружелюбная фауна) да пока тамошние ленивцы разгребут свои засаленные бумажки… сидеть ему с этим мужиком и выяснять до второго пришествия Лютого, откуда в Глиммербруке взялся этот бугай без документов.

- Где проживаете? – пытал он его.

- В башне.

- В какой ещё башне?! – взвился сыскарь.

Грегориус посмотрел на него исподлобья.

- Да ты скажи, чего надобно тебе, сударь? – даже сострадательно спросил Лунвик.

- Мунвудский волк тебе сударь! – следователь уселся на своё место и гаркнул дремавшему дежурному, - в камеру его, Стаффорд, живо!

Он уже успокоился и собирался на приём к одной аристократке, где надеялся недурно провести вечер и завязать полезные для амбициозного сыскаря знакомства, когда патрульные выволокли из портала закованную в особенные наручи безобразную бабёнку. Та кривлялась, делала вид, что не держится на ногах, наваливаясь на патрульных. Те с большим облегчением сдали её увальню-дежурному, отрапортовали, что задержали её на бульваре за мошенничество, где она втюхивала свои гадания почтенным дамам на прогулке, а также за непристойное сопротивление аресту.

«Что ещё за непристойное сопротивление?» - удивился следователь, отложив в сторону перчатки и пиджак. Патрульные ушли, огромный мужик устроился на койке в своей камере и дремал, а бойкая деваха насвистывала песенку, глядя сквозь прутья решётки на самого сыскаря. Чем можно было смутить привыкшую к разным уличным безобразиям стражу?

Лицо её, обрюзгшее и зеленоватое, украшали крупные бородавки с волосками, а взгляд маленьких глазок бегал, словно помойные крысы, по его фигуре. Следователя вдруг затошнило, а Стаффорд передумал дрыхнуть и втихаря, думая, что начальник не видит, сделал большой глоток из своей бутыли.

Представлять, как эта уродина ещё и ведёт себя непристойно, молодой сыскарь не рискнул, иначе попортил бы свой наряд и идти на приём было бы не в чем – жалованье его позволяло иметь только одно приличное платье.

И тут омерзительная личина исчезла, показав довольно приятную настоящую внешность задержанной.

- Ого, как интересно. Мошенничество, незаконное гадание – и наверняка ворованные чары на изменение облика!

- Тра-та-та, мальчик, - девица пренебрежительно помахала рукой. – Ты с меня браслетики-то сними, я те и покажу, мои чары аль ворованные. Язык-то на ветру сушить – не мешки ворочать.

- Мне нравится твоя развязность, - усмехнулся сыскарь, - оформи её, Стаффорд. Вернусь к полуночи. И не вздумай спать!

Дежурный вытянулся, провожая начальство, затем с грустью взглянул на кипу бумаг, на деваху, повернувшуюся к нему задом, и на дремавшего детину в соседней с ней камере. Пообещав себе, что управится со всем и попозже, а эти не тянут на крупных и опасных, дежурный сел на своё место и начал задушевную беседу со своей пустеющей от фразы к фразе бутылью.

Когда пойло склонило его голову к столу, девица перестала напевать себе под нос и подошла к решётке.

- Эй, друже.

Надо было разбудить одного и не разбудить притом другого! Голос пришлось приглушить, но мужик всё никак не просыпался. Тогда она решила разбудить всех.

- Миленький ты мой, ва-а-азьми меня с собой,
Там, в краю далёком, буду тебе я жано-ой.
Милая ма-а-ая…

Дежурный проснулся, привстал со стула:

- Э, дамочка, ну-ка не безобразничай!

А она пела, старательно не попадая ни в одну ноту:

- …там, в краю далёком, есть у меня-а жана-а!
Миленький ты мой, возьми-и меня с собой,
Вот хрее-ен тебе отрежу-у, и бу-удет хрен с тобо-ой!

- Дамочка, я вот тебя щас как оформлю! – пригрозил дежурный, которому больше всего хотелось поспать ещё до возвращения следователя.

Она рассмеялась, уперев руки в бока, и угомонилась, пока дежурный возмущенно бормотал, всё медленнее выговаривая слова. И вот его бухтение совсем стихло, уступив вполне внятному похрапыванию.

- Ты там не заснул опять? Эй, я с тобой разговариваю, мущщина-а-а… ну мужик, отвечай, не то снова спою.

- Чего ты хочешь?

Грегориус увидел, как что-то мельтешит у решётки, и поднялся с койки. Через стену было трудно дотянуться, но он мог достать её руку, протянутую к его камере, своей.

Можно было бы и оторвать ей руку за то, что не дала отдохнуть после допроса – Лунвик устал от служебного рвения следователя и от тревожного зеленоватого света тюремных фонарей, который не давал уснуть. Но шуму тогда прибавится, как и причин посадить его уже в настоящую темницу.

- Вишь красоту?

Она покрутила запястьем, отогнув рукав.

- Помоги снять, я и тебя отсюда вытащу.

Грегориус вытянул свою длинную руку, тронул литой наруч.

- Он тебя не стесняет, носи на здоровье.

За стеной послышался вздох.

- Ты видишь тут хоть одну дверь, друже? – зашептала-зашипела она. – Нет, вот портал перед тобой только – и ведёт он прямёхонько в Башню Закона. Просто так не выпорхнешь. Или ты тут уже освоился, всё нравится, остаёшься?

- На твоих оковах нет замка.

- А вот и есть, - хихикнула девица. – И ключик имеется! – в руке появился странный предмет, не слишком похожий на ключ. Его она чудом украла, пока облапывала стражников, приволокших её сюда.

- И что сама не откроешь?

- Да ты откуда такой дремучий?! Не могу я сама! Ведьминские наручи куют так, что сами они с себя их снять не могут!

- А дальше что? – спокойно спросил Грегориус, будто никуда и не спешил.

- Думаешь, брошу тебя, папаша? Эх ты, - укорила девица. – Стражник нам нужен. Отсюда никого без конвоя не выпускают, по Башне простым людям шаркаться нельзя.

Шайтан с ней, даже если обманет, то хотя бы убежит отсюда и даст поспать и собраться с мыслями. Грегориус взял ключ, так и эдак примерился к окове на тощей руке девки. Металл от прикосновения ключа пошёл трещиной, и в ладонь Лунвику упали две половинки волшебного наручника.

- Молодец! – похвалила она. – Та-ак, теперь…

Она забормотала себе под нос, пока Грегориус следил, чтобы не проснулся дежурный. С другой стороны решётки показалась девчонка, в полутьме её лицо показалось совсем неразличимым.

Она подкралась к стражнику.

- Ты собираешься околдовать его?

- А то! – девица очень нежно улыбнулась, когда свет огарка свечи на столе дежурного упал на её лицо. Она зашла за спину стражнику, и Грегориус подумал, что сейчас она возложит руки ему на голову, чтобы спутать мысли. Молодые ведьмы, ещё плохо освоившие магию, должны были стоять очень близко от цели – видимо, и это со временем не менялось.

А бабёха меж тем взяла подсвечник («Света ей мало?» - подумал Грегориус), завернула в несколько слоев бумаги и со всего размаху опустила его на затылок дрыхнувшего стражника.

- Надевай его одёжу, - скомандовала она, отперев камеру Лунвика. – И шлем надень, морда у тебя… слишком красивая для стражи.

- Как тебя зовут?

- Фанни, - ответила ушлая девчонка, снимая и второй наруч колдовским ключом. Подойдя к небольшому зеркальцу к столу следователя, она повозилась немного, но почти сразу заворчала, - ой, халтура… придётся так идти.

Грегориус вздрогнул, увидев обезображенное магией лицо.

- Боги, какая образина…

- Вот именно! Ну, слушай. За меня внесли залог мои шаромыжники, ты, – она подошла к стражнику, лежавшему без сознания, и принялась стаскивать с него дублет, - Стаффорд, волочёшь меня к воротам, чтобы дать пинка на все четыре стороны.

- Кто твои шаромыжники?

- А, - отмахнулась Фанни, - мы путешествуем вместе.

Она уцепилась за руку переодевшегося Грегориуса, прилепившись к нему, как пиявка. Он понимал, что под слоем волшебства существо не настолько уродливое, но всё же чуть было не оттолкнул её. Фанни одобрила:

- Вот, и голос попротивнее сделаем, как у этого пропойцы. Уж на это силёнок мне хватит…

Они шагнули в арку портала, после того как затащили оглушённого дежурного и накинули на него ветхих тряпок, чтобы не сразу светил исподним.

Башней Закона назывался небольшой замок с внутренним двориком, который предстояло пересечь. Из порталов у стен выходили и входили люди, поток этот сужался в нескольких пропускных пунктах.

Фанни погладила напрягшегося Грегориуса по руке, на которой так и висела.

- Возьми-ка меня за шкирку, папаша, - Лунвик послушался, стряхнув её с себя и схватив за воротник.

Дежурный на пропускном пункте издал восклицание, увидев колдовской морок вместо лица Фанни. Что и говорить, всех тянуло распрощаться с обедом при одном взгляде на неё.

- И за что тебя твои бродяжки-то терпят? Стаф, ты чего шлем нацепил?

- Да тихо ты, - заговорил Грегориус не своим голосом, - начальник сей же час обещал вернуться, а я там… опрокинул одну-другую… а так подумает, что рожа не от вина красна.

- А кто тот мужик, не выяснили? – чиркая по своим спискам, решил посплетничать дежурный. – Сидит?

- Сидит…, - вздохнул Грегориус из-под забрала, - как памятник.

Фанни расхохоталась, показывая гниловатые редкие зубы, и дежурный махнул испачканной чернилами рукой, мол, проходи.

- Вот это ты молодец, - похвалила она его, уводя в сторону от главных ворот Башни. Грегориус стащил с себя шлем и чужую одежду, надетую поверх собственной, чтобы сымитировать тучную фигуру стражника, а Фанни снова повернула к нему своё безобразное лицо. – Ну, бывай, папаша. Надеюсь, встретимся не тут и не на эшафоте. Сплясать бы с тобой не на верёвочном балу, больно ты хорош.

- Куда твои родители только смотрят, - покачал головой Лунвик.

Зелёная личина кисло скривилась.

- Ты меня жизни-то не учи, - отмахнулась она, - померли оба, и так давно, папаша, что ты даже не поверишь.

Фанни юркнула в одну из улочек, похожих на крысиные ходы, и Грегориус направился подальше от хорошо освещённых бульваров вглубь рабочего района.

 

[JaNat]

И шлем надень, морда у тебя… слишком красивая для стражи.

Да

Какая интересная девочка, однако!

 

[Alen_Cuber]

Привет!
Добралась я до коментов!
Ну тут все как и прежде - все прекрасно! Мужик красавчик! Вселенная мне однозначно нравится! Что еще сказать то? Скринов побольше бы

 

[cattelein]

ответосы

Какая интересная девочка

Хотела бы я сказать, что других не держим-с, но всякое бывало надеюсь, что она и в дальнейшем не разочарует любителей шила в восточных воротах

Вселенная мне однозначно нравится!

Реальность или уже магия? Реальность сильно побита исчезнувшими скринами с радикала, конечно...

Скринов побольше

Я больше словоблуд, но пожелание постараюсь исполнить
Огромное спасибо за отклики!

Библиотека святого Отчихвоста гудела, как потревоженное гнездо злющих лесных ос: после короткого отдыха в неё ломанулись студенты, чтобы подготовиться к итоговым экзаменам. Аудитории читательского зала были полны народу, живого и мёртвого - библиотечные привидения пришли на помощь.

Грейс едва одолела крутую винтовую лестницу и прошла по холодному каменному коридору к кабинету Моргина, сообщавшемуся с его кабинетом в Академии. После нападения зверя и долгой лихорадки ей всё ещё тяжело было выходить даже на простую прогулку, что тут говорить о библиотечных лабиринтах, где пропустишь нужную дверь и заблудишься до следующего дня.

Эльф уже ожидал её.

В его почерневших, будто обугленных пальцах ярким огоньком светилась роза, и, не отрывая от её алых лепестков взгляда, Моргин указал гостье на диванчик и заговорил:

- Если розы тихо осыпаются,
Если звезды меркнут в небесах,
Об утесы волны разбиваются,
Гаснет луч зари на облаках...

Он сделал пару шагов по небольшой комнате и оказался к Грейс спиной.

- Моя дорогая, вы задумали меня подвести под трибунал?

- Не понимаю вас.

Моргин продолжил читать стихи, словно и не бросил ей только что обвинение:

- Это смерть,– но без борьбы мучительной,
Это смерть, пленяя красотой,
Обещает отдых упоительный,–
Лучший дар природы всеблагой.*

Цветок занял место среди стопок книг, а эльф наконец повернулся к Грейс.

- Знаете ли вы, что такое ересь?

- Чепуха? - с лёгкой улыбкой пожала плечами Грейс. Больше ей, растерявшейся и не знавшей, чего ожидать от менталиста, предположить пока было нечего – он и так вёл себя престранно.

- О да, - неожиданно сразу согласился с ней Эмбер, - чепуха, и, знаете, настолько возмутительная, что за неё можно угодить в тюрьму или лишиться головы! Какая чепуха, правда? Просто сущая ерунда!

Он рассмеялся.

- Я бы с радостью, моя милая Грейс, поверил, что вы ничего не знаете, - эльф взглянул своими змеиными глазами на неё без улыбки, мгновенно стерев её и с лица самой Грейс, - но вы мне принесли беду, и вам придётся... потерпеть.

Грейс смотрела на него широко открытыми от изумления и испуга глазами. Моргин увёл взгляд в сторону, будто что-то вспоминал, но через мгновение она ощутила, что он сверлит её своим взором, и боль от этого самая настоящая! Эмбер вломился к ней в сознание, не прибегая к своим изящным приемам и деликатности. Он запустил водоворот своей магии прямо ей в голову, пресекая любые попытки сопротивляться ему. Он сказал – потерпеть? Это оказалось не по силам, и Грейс, поначалу вцепившаяся ногтями в руки эльфа, чувствовала, как пальцы её слабеют, а тело безвольно заваливается на диванчик.

Боль начала медленно отступать, и ощущение, будто менталист разрывает её мозг и отщипывает от него маленькие кусочки, понемногу пропало. Моргин обнаружился стоящим у его стола, лицо его не выражало ни раскаяния, ни сконфуженности – Грейс и так знала, что она ничего не знала.

- Ваша голова полна газетных сплетен, - рассеянно проговорил эльф, тронув лепестки лежавшей на столе розы. – Сбежавшие преступники, нападения в квартале рабочих… и ничего мало-мальски ценного. А, башня. Вы бывали в Мунвуде, оттуда и притащили это проклятие на наши головы… всё из-за месье Колетта, решившего пополнить свои алхимические запасы. Что вас-то сподвигло позаимствовать еретическую литературу из тех мест?

- Послушайте, Моргин, объяснитесь, - откликнулась Грейс слабым голосом, ещё не придя в себя, - откуда мне было знать, что книга – запретная? Я ни слова на её страницах разобрать не смогла, но она могла оказаться полезной для Тома.

Грейс даже не соврала – хотя речь и шла не об алхимии.

Эльф сделал движение, будто пытался смахнуть со стола пыль – и на нём появилась скрытая до того чарами книга. Грейс попыталась нащупать в кармане палочку.

- Это, - Эмбер не касался украшенной загадочными символами обложки, словно книга была способна убить через прикосновение, - довольно забавная версия нашей истории. И тем она забавнее, что… - он понизил голос, - объявляет власть вампиров нелигитимной.

- Всё ещё не понимаю, - нахмурилась Грейс, усаживаясь прямо. До прихода к власти вампиров ей точно не было никакого дела.

- Это история, моя милая. Я бы посчитал книгу интересной выдумкой, о которой, к сожалению, нельзя поговорить за обедом, поскольку мне не хочется сменить костюм на арестантскую робу, однако, - Моргин достал два флакона с зельем и вернулся к Грейс, - эта книга, весьма и весьма вероятно, одна из дверей в Коридоры Памяти.

Иными словами, в реальность, которая, уже перестав быть настоящим, продолжала существовать в памяти многих поколений живых и мёртвых. Причинами попадания страниц истории в Коридоры Памяти являлись, как правило, сильные потрясения.

- Мы сможем прочесть только часть, дорогая Грейс, чтобы вы поняли не только на моих словах, насколько опасную вещь вы притащили в мой кабинет, - Моргин протянул ей один из флаконов, с этикетки которого на неё таращился распахнутый глаз. Не колеблясь, эльф осушил свой флакон с зельем. Он помог ей подняться, после того как Грейс выпила свою порцию, и раскрыл книгу так, чтобы она находилась посередине между ними.

Грейс смотрела на задвигавшиеся символы, которые уже не казались такими незнакомыми – будто она когда-то знала этот язык. Острый почерк превратился в верхушки елей, а чернильные звёзды прыгнули на небосклон и засветились на нём. Протянулась лунная дорожка по устланному ковром полу, а на неё легли ромбы ажурной кованой решётки на окне. У шестиугольного каменного стола, вместо скатерти накрытого картой, стоял человек в длинном старомодном одеянии. Глубоко запавшие глаза устремили взор на фигурку всадника на карте, окружённую другими. На землях, где одинокий всадник упрямо держал свой стяг, была изображена эмблема, украшенная распахнутыми перепончатыми крыльями.

Моргин немного сжал её руку, и Грейс обернулась: гобелены на стене пошевелились, открылся тайный ход, и из него вышел юноша в богато расшитой накидке на сером меху. Его лицо показалось знакомым, но юноша не позволил себя рассмотреть, стремительно пройдя к столу и поднимая с колен опустившегося на них первого. Они заговорили не сразу, будто между ними сперва состоялся безмолвный диалог. Лицо юноши, и без того нерадостное и уже со складкой между бровями, помрачнело ещё сильнее.

- Повозка сорвалась в ущелье, княже, - проговорил тот, что постарше, и Грейс подумала, что он и сам не верит собственным словам, - до червеня ждать нельзя.

- Собирайся, - ответил молодой, передвинув фигурку всадника на карте и опрокинув одну из его окружавших. Теперь конь вставал на дыбы посреди лесов и гор. – Едем в храм, Микал.

Тут Грейс оторвала взгляд от его лица и поняла, что не светлячки мельтешили в тёмном углу покоев, а глаза двух огромных волков, улёгшихся у дверей, отражали свет пламени в камине. Моргин потянул её за руку в тот момент, когда один из волков будто посмотрел на неё:

- Это фрагмент о гибели князя Ярослава Сеченя. Его сын, которого вы сейчас видели, вскоре будет принят на княжение Лунолесьем. Считается, что отряд Сеченя двигался по горам в сторону южных земель, чтобы заключить с ними военный союз в противовес королевству Туманной вуали. Тех, кто обвиняет вампиров в подстроенной ловушке для князя Ярослава, раньше сажали на угол, моя дорогая. Просто и без магии.

Микал и молодой князь уже вышли через тайную дверь, за ними ушли и волки.

- Сейчас ограничатся тюрьмой, но в книге хватит и на смертную казнь.

- Его, - словно не слыша эльфа, спросила Грейс, - сейчас благословят в храме?

- Вы, моя дорогая, ужасная недоучка, - вздохнул Моргин, - в храме Грегориус заключит брак с Авелиной Красной, царевной Южных земель.

- И союз с ними?

- О, нет. К счастью?.. пройдёт ещё немного времени в мире до Прорыва.

Этот момент истории Грейс помнила: в мир вторглись страшные чудовища, и только объединённые силы чародеев и оборотней под мудрым руководством вампирского королевства смогли уничтожить монстров и закрыть прореху. Всё чуть было не закончилось провалом из-за повального помутнения рассудка у лунных колдунов, не совладавших со своей звериной натурой, и потому почти все они погибли в последних сражениях, нападая не только на иномирных существ, но и на своих союзников.

- Красная Царевна противилась своему браку, - бросил Моргин, заинтересовавшись гобеленом, изображавшим группу рыцарей в доспехах посреди зачарованного леса. – Но затем Южные земли всё-таки согласились на альянс с Лунолесьем, серьёзно изменив расстановку сил. Что заставило Авелину изменить своё мнение, мне так же непонятно, как ваше желание затянуть меня в политические игры с предопределённым концом, милая Грейс. Лунолесье, хоть и славилось богатством, было полно диких и воинственных полузверей, и контраст с утончённой культурой юга был слишком заметен.

И всё же Грейс сделала шаг к гобелену, скрывавшему тайный проход. Эльф крепко вцепился в её руку, оттаскивая назад:

- Видимо, и про Коридоры Памяти вам известно очень мало! Чтобы пройти за ними, вы должны иметь связанную с дальнейшими событиями книгу еретика, но я больше и слышать о том не желаю!

- Почему вы так считаете? – тело Грейс отяжелело, когда она снова оказалась в настоящем, уставшая и от путешествия по Коридорам, и от вспышек эльфа. – Дело давно минувших дней.

Моргин, впрочем, уже справился с собой.

- А вы не знали, что в Коридоры Памяти попадают не все фантазии подряд, а только лишь те, которые являлись реальными?

- Тогда это не ересь…

- Тогда это государственный переворот, - потеряв всякую надежду найти в ней искру разума, вздохнул Эмбер. – Некоторые из действующих лиц до сих пор живы благодаря вампирскому долголетию. А теперь…

Он взял её за руки.

- Никто не должен знать, что я знаю об этом возмутительном документе, дорогая Грейс. Мой вам совет: избавьтесь от него немедленно и… не упоминайте моё имя, если вас схватят. Даже в кандалах я сумею вас отыскать и объяснить, что вы были неправы…

* стихи Д. Мережковского

* Сечень – февраль, время рубки. Прозвище Ярослав Лунвик получил за любовь к рубящему оружию и мастерскому владению топором.

 

[cattelein]

- Как прошло твоё свидание?

Ноутбук зашумел кулером, сохраняя изменения в резюме. Кассандра бросила взгляд на севшего напротив брата.

- Хорошо прошло, - не отделываясь безразличным "нормально", ответила она. - Мы были на новой выставке в музее искусств. Тебе может понравиться, хочешь, сходим?

- Потом как-нибудь. Как поживает мистер Мультяшные трусы?

- Алекс!

- Да брось, это не тайна. Ты же не единственная в списке этого фетишиста. Чего он вообще сюда явился?

- Съёмки, - пожала плечами Кэсс. Арман делал карьеру, пользуясь любой возможностью - и их у него было достаточно благодаря связям его матери, которая могла достать что угодно и откуда угодно. И, не могла не признать Кэсси, кого угодно. Мадам Моро долго не хотела или не могла взять в толк, почему встречи её распрекрасного сына и Кассандры так резко прекратились.

Это осталось так далеко, думалось ей. Воспоминания прятались в тенях магнолий, вызывая лёгкую грусть и смущение - и все равно она не стала бы ничего менять.

Или почти ничего.

- Ты ревнуешь? - она улыбнулась Александру. Смотревший на неё уже сверху вниз брат нахмурился.

- Не выдумывай, - тут он тоже улыбнулся, весьма хитро, - но я знаю, кто будет.

Кэсс знала, что он ничего не станет рассказывать кому бы то ни было, не позволяло воспитание и особые отношения брата и сестры, из детских переродившиеся в нечто новое: поддержку.

Чужой город, где нет папы и мамы (и слава богу), нет старых друзей, нет никого, кроме неё и брата.

Что им придётся несладко, Кассандра поняла ещё летом, увидев автоматическое уведомление об отклонении её кандидатуры в Королевскую консерваторию.

Мама предлагала вернуться домой и поискать что-то в Виллоу Крик, но тут приехал Александр, решивший провести последний год старшей школы отдельно от родителей. Он привёз с собой привет от Микели и огромный заряд энтузиазма. Видимо, оставаться единственным доступным для опеки ребёнком ему оказалось не по плечу, и он сбежал к сестре.

Кассандра обновила резюме на сайте поиска работы, решив, что гадать бесполезно, про кого там толкует Алекс.

В городе не было друзей, но были мужчины.

Кассандра пробовала новую жизнь и новую лёгкость в отношениях: после окончания университета она попыталась несколько раз найти что-то большее, чем встреча на одну ночь. Итог был опустошающим: проходила неделя, другая, и терпеть человека рядом становилось выше её сил.

Разочарование целовало очередного мужчину у порога входной двери и надёжно закрывало створки за ним.

По крайней мере, она не чувствовала отвращение к самой себе, что пытается играть в любовь с абсолютно чужим и непонятным человеком.

- Поживает в самом дорогом отеле, конечно, - пробормотала она, потому что Алекс не уходил и ждал ответа. Он откинулся на стуле, упрямо сложив руки на груди и сверля её взглядом. – Позвал в клуб на выходных.

- Пойдёшь?

- Так, - пошла в наступление Кэсс, - я пойду, это во-первых. А во-вторых – свидание с Арманом прошло замечательно. Мы прекрасно провели время, он безупречно себя вёл, романтично ухаживал за мной и ни разу не позволил себе лишнего. Он красивый, сексуальный, эрудированный и даже неплохо играет – да, я смотрела сериал с ним в главной роли и не стыжусь этого. Все три сезона. И буду смотреть четвёртый, когда его снимут.

- Воу, воу, - прикрыл глаза Александр, - я просто спросил. Меня не интересуют такие подробности. Я вообще хотел сказать, что видел твоего бывшего в городе.

- Подожди, теперь моя очередь. Откуда у тебя деньги?

- Не понял, - Алекс напрягся, - ты меня проверяешь?

- Если ты не заметил, то у нас небольшие проблемы с деньгами, поэтому я и слежу за состоянием наших счетов. Я пока что твоя старшая сестра. Мы поиздержались в этом месяце, поэтому я хотела занять у тебя немного на оплату квартиры. Так что за внезапная сумма и откуда она взялась?

Александр сжал челюсти, приобретая сходство с дядей, когда он готов был прийти в боевое состояние и начать скандал со всем старанием и страстью, не упуская ни единого момента бушующих эмоций по-итальянски.

- Я не хочу давать маме повод забрать нас домой. Уговор ведь был – если справимся, то живём тут, верно?

Кассандра промолчала. На место, которое позволило бы без затянутого пояса оплачивать жильё, её не взяли, так что единственным источником дохода был небольшой джаз-бар, где она подвизалась пианисткой.

Иногда денег не хватало, и Алекс кое-как пытался помочь, отдавая деньги, которые родители присылали ему на учебу.

Круговорот проблем никак не заканчивался.

- Я продал свою скрипку.

- Ты с ума сошёл, - ужаснулась Кэсс, - когда?! Кому?!

- Слушай, пофиг, - он сжал кулаки. Когда мальчишка успел превратиться в высокого парня, занимающего почти весь диван, если решит вздремнуть? И только ли в физическом превосходстве дело – от его слов уже нельзя отмахнуться, потому что устами не ребёнка, но трезвомыслящего человека глаголет истина? – Я не хочу сдувать пыль с этого куска дерева, когда нам с тобой позарез надо платить за квартиру и ещё не пропускать обед, потому что в холодильнике пусто.

- И именно поэтому ты заказал игровой комп, да?

- Вот тебе бы сейчас в мудрую тётку играть, - фыркнул Алекс, зарываясь пальцами в волосы. – Я не собираюсь связывать свою жизнь с музыкой, и получить эту чёртову скрипку на день рождения было…, - он выругался, - обломом года.

- Ты понимаешь, - без былой уверенности возразила Кэсс, - что это был очень дорогой подарок?

- Минимум полгода без проблем с рентой? Да. Прежде чем ты кинешься её разыскивать, дай сказать, - он посмотрел на неё. Он с лёгкостью мог бы протянуть свою длинную руку и захлопнуть крышку ноута, если бы Кассандра немедленно приступила к поискам. Но она сидела и ждала, в очередной раз ошеломлённая открытием, что брат вырос, - я с компом могу заработать. Завёл канал, стримы, донаты, все дела. Комп мне нужен, старый не тянет игры. Скрипка бы пылилась в шкафу до моей сморщенной задницы. А ты рвала бы свою в этих забегаловках, пока не явились бы родители и не уволокли нас домой.

- Весьма вероятное позорище, - вздохнула Кэсс. – Но…

Они с Александром выросли в семье, погружённой в искусство, с младых ногтей впитывая любовь к капризной, еле уловимой материи прекрасного, и как музыкант, с трепетом относившийся к инструментам и музыкальным редкостям, Кассандра сейчас едва могла осознать, что великолепный образчик Струнвариуса был бездушно и без колебаний продан.

С другой стороны, Алекс был прав – ненужный, хоть и ценный подарок не принёс бы никакой пользы.

- А кого ты там видел?

- Чего? А, ты про бывшего, - оба успели погрузиться каждый в свои мысли, так что Александр отозвался не сразу. – Я был в кафешке на площади, там и пересеклись случайно.

- Что Кайл тут делает?

- Какой Кайл? Я про Панкейка. Он заскочил к кому-то из своих сокурсников тут. Может, затусим с ними в пятницу? Если, конечно, ты не ускачешь дарить свои трусы Арману.

- О боже!

И всё-таки он остался мальчишкой.

Проще было рассердиться на него и ничего не ответить на его усмешку, чем найти мужество справиться с потрясшей всё существо новостью.

До сих пор Панкейк её так волнует? Или это просто память подкинула целый ворох ярких моментов, пережитых с ним? Из-за него? Смущение из-за глупости, которую, как она думала, она оставила в прошлом?

А он – помнит что-нибудь?

 

[cattelein]

​

- Я хочу спать, - пробурчал Александр, но одеяло, которое собирался натянуть себе на голову, оставил в покое. - Как ты ещё на ногах-то стоишь?

​

- Что я там наделала?

Ноги держали - не держала память.

- Раскрасила наш вечер, - зевнул Алекс. - Тебе слишком поздно написали, что костюмы отменяются, так что ты была единственной... в своём роде.

Костюм французской горничной, слегка помятый, Кэсс всё ещё не сняла.

​

- Я делала что-то ужасное?

- Флирт под мухой со всеми без разбору считается? - брат моргал всё медленнее.

​

- Со всеми?! А кто там был?

​

- Ну, Панкейки - Тая ты не узнала, но, знаешь, он тебя тоже... в таком состоянии, угум, - а ещё друзья Игги из местных. Ты никого не обошла вниманием, - Алекс хихикнул и сморщился от звука собственного смеха. - Шучу. Почти весь вечер ты была с Джейд и Игги, а они упражнялись в переводе с пьяно-французского.

​

Александр на свой лад истолковал несчастный вид сестры, уставившейся в окно невидящим взглядом.

- Не ходила бы ты в клуб с мусье Арманом, Кэсс. Вряд ли этому призовому жеребцу понравится твоя манера развлекаться в большой компании.

- На что это ты намекаешь?

- Иди спать, ты пьяна. И я тоже. Утром поговорим.

"Но ведь уже утро", - прохлада пробиралась под чулки, пока Кассандра торопливо курила на балконе.

Куда, в самом деле, подевался стыд?

Или это оттого, что она ничего не помнит?

Или оттого, что кое-кто наврал!

 

[cattelein]

- Ты снова пытаешься решать за меня.

Из добрых побуждений, хотела сказать Кассандра, но вместо этого выдала тупое «Нет, это не так», будто эти слова имели власть над реальностью и могли рассказать Панкейку, о чём она на самом деле думала, как хочет и не хочет одновременно возвращаться к старой ссоре из-за глупости и как он не прав, не понимая её истинных мотивов. А Игги облокотился об ограду набережной, но смотрел не на море, а на неё, не отводя взгляда и не давая ни секунды передышки.

- У меня вроде как и своя башка есть, чтобы решать, что мне делать и как.

Он добавил ещё типично ньюкрестское «хм» в конце, придававшее его словам вопросительный оттенок. Вопрос, не требующий ответа, тоненький острый крючок, вонзающийся в ткань разговора.

- Я бы пропустил всё это мимо ушей, типа, как это сейчас принято, сделал вид, что ничего не было, не принял близко к сердцу и всё такое. Но, - «хм», - если ты хочешь быть со мной, - Игги сделал крошечную паузу, - друзьями, надо же и уважать друг друга? И речь идёт не только о твоих закидонах, Кэсс. Не только о твоей свободе.

Она молчала, не находя слов. Наверное, он был прав, но может быть, он лучше бы понимал её необъяснимые поступки и слова, если бы знал, как тяжело справляться с целым потоком новых ощущений, сомнений в себе, в других, в неуверенности и неизвестности, чего ждать от следующего дня. Что слишком бурная реакция – это так же нормально, как житейское спокойствие, вырабатывающееся годами, которых она ещё не прожила, и не может остановиться и сказать себе, что ничего страшного на самом деле не происходит. Что всё это – просто отсутствие почвы под ногами, бездна, а вовсе не седьмое небо.

И что это не так-то просто всё рассказать, потому что время на объяснения будто ушло и она потеряла право на них – и даже если расскажет, не ответит ли он, что это тоже неприятно и нарушает его мир и покой уже ненужными подробностями и грузиловом? Потому что она не слишком разбиралась тогда, что и кто ей нужен, потому и решила, что тот пустяк – самый настоящий знак судьбы.

А сейчас, когда она спит направо и налево, стала разбираться?

А сейчас, когда поняла, что и это время, проведённое с незнакомцами, осталось всего лишь провалом в памяти?

И опять страшно, что и с ним может случиться то же самое.

Что он не будет знать о ней ничего, как не знает о Мардж после расставания, не будет отвечать на сообщения, и только равнодушная улыбка станет единственным приветствием при случайной встрече.

- Я бы очень хотела с тобой поделиться, что со мной происходит, - Кассандра смотрела куда-то ему в грудь, будто была виновата перед ним в чём-то, - но, боюсь, что это будет не «поделиться», а «вывалить на тебя все проблемы».

- Вот с этим у тебя всегда проблемы, Кэсс, - он покачал головой, - в итоге-то ты не рассказываешь вообще ничего и творишь дичь.

На образные выражения он не скупился – он жил проще и вряд ли вращался в таких кругах, где каждое слово уже давно выцвело до такой степени, что уже не могло никого оскорбить… разве что саму жизнь отсутствием содержания.

Кассандра взглянула ему в лицо, нащупывая наконец мысль, что именно её тянуло и продолжает тянуть к нему, а Игги продолжил:

- Ты загналась, да?

- Просто не хочу жаловаться.

- Так не жалуйся – расскажи, что с тобой происходит.

- И ты не скажешь, мол, я тебе не подружка?

- Если только разговор не свернёт в «пароль – трусики, отзыв – прокладка». Тут я, извиняй, при всём желании не тот собеседник.

Это было чем-то новым. В мире, где она сейчас жила, люди общались по заезженной схеме, затаскивая новых знакомых даже не во френд-зону, а в фан-зону, чтобы те беспрестанно восхищались тем, кто влез на сцену – и оставались тенями внизу, теряя даже ощущение себя самих в бесконечном донорстве сочувствия и мыслей о ком-то, кого ты толком даже не знаешь. Мелкие и крупные манипуляторы множились и множились, отбивая всякую охоту пытаться с кем-то дружить.

Большой город пил силы, но это был не совсем безликий огромный монстр, на которого было бы так удобно и замечательно свалить все грехи – это были люди, которые называли себя непонятыми, тонко чувствующими натурами, это были те, кто ратовал за, в общем-то правильные вещи – за взаимоуважение, за лёгкость в общении, за сострадательность и участие.

Но жизнь всё равно расставляла всё по местам, и как бы ни пытались украсить действительность, она оставалась всё той же. Тонкие натуры хотели сострадания, но сами не были готовы поделиться теплом своей души. Непонятые хотели понимания, но не желали попытаться понять других.

Вавилонская башня непонимания и нежелания понимать друг друга стояла до сих пор на своём месте, сложенная из кирпичиков-людей.

И большое невезение, если не сказать горе – прозреть посреди этой вакханалии.

- Так в чём проблема-то? – Панкейк привалился к ограде спиной, и пятно его яркой куртки шевельнулось, спугивая мираж гигантской тёмной башни, нависшей над городом. – У тебя нет друзей?

- Почти нет, - Кассандра вздохнула, - мне, как оказалось, важно личное присутствие. Со временем остаётся разве что статус в соцсети «друг», а на самом деле, - она пожала плечами, - общего почти уже и нет. Наверное, поэтому я не хочу, чтобы ты исчезал.

Панкейк был сделан, к счастью, из другого теста, иначе депрессивное всевидение Кассандры захватило бы и его. Он лукаво усмехнулся:

- А у меня остался не только статус? Ну, ладно, - пошёл он на попятную, когда Кэсс сложила руки на груди, - я понял.

- Я ещё ничего не сказала, чтобы ты меня понял. За меня тоже решать не надо.

Большая ценность – понимать друг друга без слов, но есть риск, что поймут… не совсем так, как хотелось бы. И потому лучше, как считал Панкейк и как замечал на примере родителей, обсуждать всё вслух. Не ждать и не требовать «долг», чтобы тебя понимали – и не отталкивать, как мусор, если не понимают – а находить нужные слова до тех пор, пока не будет достигнут результат.

- Ты не лишний, и у тебя остался не только статус. Мне приятно читать твои сообщения, - она увернулась от «каждое твоё сообщение», хотя именно так хотела сказать, - приятно видеть тебя рядом. С тобой не так одиноко.

- Для начала неплохо.

Он повёл её дальше по набережной мимо домов, словно жавшихся друг к дружке.

Он не возражал, если Кэсси цеплялась за его руку, и подставлял ей локоть.

Игги не был добрячком, не хватало ему и отстранённой мудрости, с которой он бы смотрел на выходки Кассандры. С ним появлялось чувство… То самое чувство локтя, взаимной поддержки, в которых у неё была нужда, только копившаяся с годами.

- Ты не против, если я буду тебе иногда звонить?

- Не против. И пока я тут… лучше, если ты мне устроишь экскурсию по городу.

- Ты серьёзно? Просто мы можем понимать «город» по-разному. Для меня это музеи, опера и картинные галереи.

Игги бросил на неё взгляд искоса.

- И ты вечерами вовсю проникаешься только искусством? – уточнил он. – Щекочешь клавиши?

- Не-ет, - подумав, протянула Кэсс. – Есть ещё бары и пляжи на острове.

Там они с Александром насладились последними жаркими летними днями после поездки в Париж на каникулах.

- И ночные клубы… - подсказал Панкейк, используя паузу по-своему. – Ты ведь до сих пор наверняка не научилась толком танцевать.

Ткнуть его в бок хотелось, но больше хотелось греться о него. Тем не менее, Кассандра фыркнула, и Панкейк засмеялся, увидев её поджатые губы.

- Goth ya.

---
* искажённое got you, «попалась».

 

[cattelein]

Лавры джамшута не дают мне покою, я влипаю в стройку иногда даже для себя неожиданно. Пока "варится" следующая глава, покажу вам перестроенный зал "Харбор Квотер" в Винденбурге.

ы

1 этаж, вестибюль

Бассейн (выход из раздевалок отдельный)

2 этаж (Киёси Ито в комплект не входит)

Массажный кабинет

Кабинет маникюра

Барная зона

 

[cattelein]

Я всё ещё горшочек, который варит, но, поверьте, я ни минуты просто так не играю. Я слегка загналась, поэтому разрешите мне поделиться здесь, в мире, для которого всё это и делается, некоторыми закадровыми подробностями.

Жизнь в Виллоу Крик продолжается. Слышны звуки отбойного молотка, перфоратора и озорной матерок строителей.
Случился у меня тут казус, грешу на КЦ - однако был ещё такой случай, когда после перестройки в режиме редактирования города симы-хозяева не могут зайти в свой дом, он отображается с поднятыми стенами и крышей, никаких действий с дверью нет. Помогал переезд на другой участок и загрузка заранее сохранённой постройки из библиотеки - это случилось у меня пару раз в этой же сохранке.
И тут оп - моё детище, над которым я пыхтела столько времени! (сейчас мой фаворит - это Оукенстед, поместье Моро, но для любимых Готов я тоже расстаралась на образчик французской архитектуры) Взяв себя в лапы и подобрав отвалившийся хвост, я сделала всё, как описала выше - и заработало.
Но тут КЦ начал выкобениваться - часто стал выдавать сообщение об ошибке. Раньше оно выскакивало только при загрузке, так что если оно появляется при заходе на другой лот (спортзал, например), то это повод для беспокойства. Если пропаду очень надолго, то это я предаюсь истерике цапу кручу и пытаюсь жить без КЦ.

Тем временем в семействе Гот за кулисами случились некоторые события... которые я, матричный бог, не успела обрубить с богомерзкими соседскими историями.
Майкл Скаполо (очень отдалённый прототип - Майкл Холостякки) женился на Катрине Калиенте и даже пасынка в дом притащил. Всё бы ничего, но не Белле же с Морти с ними хороводиться! Отселяйся и мракобесь с этими дурными бабами Калиенте до упора, Готам ты это зачем на порог волочёшь?!

Развод последовал немедленно. Похоже, нужно вытаскивать Джокасто из "Канады" и селить с дочерью, зятем и сыном, чтобы бабка этому полоумному итальяшке мозги успевала вправлять.

отмытые Морти и Белла в обновлённой библиотеке​

В моём лоре Белла - актриса, и кто у неё в коллегах? Вот этот заяц-выбегаец.

и что он думает о ней

Моро - большой соблазн. Очень большой соблазн. Не для Беллы, конечно, она посвящена выбранному мужу - как настоящая итальянка. Что я с ним буду делать - чёрт его знает. Игра, конечно, предсказуемая штука, но когда она выкидывает сообщения типа "он просто так Кассандру не отпустит", пусть это и не уникальный скрипт, действует это сильно.

 

[JaNat]

У тебя такие постройки красивые, кошмар как обидно если пропадёт что-то! Ты может на всякий случай сразу как достраиваешь, сохраняй в библиотеку, чтобы можно было оттуда достать если что.

Моро - большой соблазн

Бесспорно. Но мне он подозрителен какие-то уордовские вайбы от него, реально

 

[Alen_Cuber]

отмытые Морти и Белла в обновлённой библиотеке

привет!!! ооооооо,гемплейное! красиво отмыты! библиотека атмосферная,каеф!

Отселяйся и мракобесь с этими дурными бабами Калиенте до упора, Готам ты это зачем на порог волочёшь?!

Развод последовал немедленно. Похоже, нужно вытаскивать Джокасто из "Канады" и селить с дочерью, зятем и сыном, чтобы бабка этому полоумному итальяшке мозги успевала вправлять.

симовод суров, очень суров

Моро - большой соблазн. Очень большой соблазн.

ну так а чего? надо брать раз глаз на него лег!