Безюминка

[Vika]

А здесь я пробовала освоить стимпанк.

Эмили брела по тротуару, не замечая несущегося навстречу шаловливого осеннего ветерка. Редкие прохожие оглядывались на девушку, едва переставляющую ноги и, очевидно, погруженную в невеселые думы, ибо она хмурила брови, что-то бормотала себе под нос, сталкивалась с людьми в чудных цилиндрах и без всяких извинений продолжала свой путь. Мимо катились безлошадные экипажи, прогуливались денди под руку со своими дамами, над головами плыли дирижабли. Новый мир, причудливо сочетающий в себе былое и ультрасовременное, пошедший по пути парового прогресса, взирал удивленно на свое дитя, гадая, что же плохого могло приключиться с невеселой мисс.

- Кто назначен судьей по твоему делу? – поинтересовался сосед, занимающий квартиру на первом этаже в доме, где обитала Эмили.

- Некая Саутвуд.

- А, старуха Саутвуд, - протянул Марк с нехорошим смешком. – Грозная дама, спуску не даст.

И он оказался прав, несмотря на свою грубость и невоспитанность, кои несколько не нарушали его душевного спокойствия. Эмили снова и снова перебирала все детали слушания на своем пути назад из Дворца Правосудия.

Девушка предстала перед ее честью Саутвуд, вся трепеща от страха и страстно надеясь на положительный результат. Ведь годы стремительно летели мимо, ей уже слегка за тридцать, и именуя эту молодую женщину девушкой, мы несомненно оказываем ей честь, а также отмечаем ее прекрасный цвет лица и стройный стан.

Судья Саутвуд, в действительности бывшая суровой дамой самых честных правил и высокой морали, поджала губы, совершив невозможное: сделав их еще тоньше, чем было ей отпущено от рождения. Она пробежала глазами дело Эмили и, подавив в себе всколыхнувшиеся было неприятные воспоминания, обратила свой благочестивый взор на истицу.

- Вы желаете получить право на усыновление ребенка из приюта, мисс Пип? – почти ласково поинтересовалась ее честь. – Поведайте же суду, отчего вы не можете иметь детей.

- Я была стерилизована, ваша честь в нежном возрасте шестнадцати лет.

- Стерилизована. То есть подвергнута операции, внедрение которой вызвало столько толков и пересудов среди поборников гуманности, но позволившей нашему обществу сократить рождаемость не за счет ограничения нормальных граждан в их праве на продолжение рода, а за счет таких неблагонадежных, низких, падших девиц. И это было благое решение! Наши приюты опустели, не стало почти несчастных, обездоленных сирот! Сирот с плохими генами, пораженными всевозможными болезнями и генетическими отклонениями! Прирост населения значительно уменьшился, мы более не боимся ограниченности ресурсов и возможного голода, а стоит ли говорить о качественной составляющей подрастающих поколений, - и судья, наконец, умолкла, произнеся эту в высшей степени патетическую речь и будучи весьма довольною собой.

- Но ваша честь! Позвольте! Я говорила это и тогда, но меня никто не желал слушать, я была ребенком!

- Молчать! Отказано! Вывести из зала суда, - перебив взволнованную речь истицы, ее честь подала знак приставам. У этой девицы, конечно, не белокурые волосы, как у протеже ее мужа, но в деле ясно написано: схвачена в квартале падших девиц. И поделом ей. Недаром судья Саутвуд славилась своей беспристрастностью и справедливыми решениями. Она так и не узнала, что единственным грехом Эмилии в возрасте шестнадцати лет было лишь то, что в семье, кроме нее, было еще пятеро детей.

И новый дивный мир, причудливо сочетающий в себе высокую нравственность викторианской эпохи и удивительный технический прогресс, благодаря развитию паровых технологий, с немым удивлением и даже укором созерцал свое раздавленное справедливым судом дитя, возвращающееся из Дворца Правосудия.

 

[Vika]

Настроение у музыки было минорное.

День-ночь, свет-тьма, добро и зло
В моей душе сплелись необъяснимо,
В ней хрупкой, как венецианское стекло
Жестокие играют пантомимы.

Сойдутся в битве, разодрав полог
Покоя, благоденствия и мира.
Им только дай малюсенький предлог,
И вновь войну вступают эти силы.

Моя душа чувствительно тонка,
Безумства разум выдержать не может.
Я чувствую, как побеждает мгла,
И как тоска меня грызет и гложет.

В глазах моих вселенская печаль,
Бои без счета очень истощают.
Я вглядываюсь в сумеречную даль,
Где бог и рай навечно исчезают.

 

[Vika]

О том, что внешность обманчива.

Просторная зала постепенно заполнялась. Все спешили занять свои места до начала аукциона. Мимо Распорядителя Мора суетливо прошмыгнули Светлые, поблескивая тороками в волосах и шурша белоснежными туниками, Темные же шли не спеша, одаривая присутствующих изрядной толикой презрения и оставляя за собой крепкий запах скотного двора. Великий Мор обещал самые необычайные лоты к сегодняшнему мероприятию, впрочем, делал это он с завидной регулярностью, мастерски подогревая интерес почтенной публики. Часы давно отбили полночь, а подиум оставался пуст. Толпа, разделившись на группки по принадлежности к добру или же иной стороне, начинала негодовать, недоуменно поглядывая на Распорядителя. Тот все еще не сводил взгляд со входа, очевидно ожидая последних гостей. И они явились. В широких киноварных плащах победителей, подпоясанные лорами с каменьями-самоцветами, горделиво прошествовали в специальную ложу. Служки следом торжественно внесли мерила и зерцала. Шепот благоговения пронесся по светлой стороне залы. А Темные поспешили отвернуться, и можно было поклясться, что они вздрогнули при виде последних гостей.

Грянул орган, погас свет. Повалили клубы дыма, и в его неясных очертаниях стал обрисовываться первый лот. Скрюченные огры тащили на своих плечах трон, на котором восседала перепуганная девица самой ангельской наружности в белоснежном хитоне. Руки и ноги невинной были скованны, она сжималась в своем огромном кресле, трепеща от страха и умоляюще поглядывая на публику. Присутствующие задохнулись, кто от возмущения, а кто в предвкушении удовольствия. Важные гости в своей ложе не спешили выказать свое отношение, как самые сильные и знающие, они чуяли зло, исходящее от якобы чистой девы, а потому просто ожидали. Трон опустили на землю, белый густой дым стлался у ног чарующей заключенной. Кто знает, не скрывал ли он козьи копытца? Заплясали горгульи по бокам, с литаврами в руках, которыми они бряцали время от времени, не решаясь забежать вперед девицы. Орган надрывался под опытными костяшками полусгнившего скелета, который в бытность свою человеком заложил душу за талант и теперь отрабатывал свою вечность.

Распорядитель Мор, вдосталь насладившись произведенным эффектом, решил, что можно и продолжать. Он встал перед несчастной и, резко выбросив руку вперед, окатил ее святой водой из золотой фляги. Такого воя давно не слыхали здесь, некоторые повскакивали со своих мест, оглохнув и ослепнув навсегда, те, что покрепче, лишились чувств и обмякли на седалищах. Но постепенно волнение улеглось, публика вдохнула и выдохнула, все, оставшиеся при памяти, смогли наконец-то посмотреть на сцену.

Отняв руки от лица, девица явила зрителям свое настоящее обличье. Легко воспарив, несмотря на удерживающие оковы, она окатывала волнами гнева и ярости присутствующих, не поднимая однако глаз на ложу, в которой заволновались и уже с интересом принялись разглядывать демоницу. У той же вырывался огонь из тонких ноздрей, дрожали завитые рога на голове и полыхали невиданной злобой красные очи.

В ложе кивнули Распорядителю Лору, что означало: лот чрезвычайно хорош, его берут, цена значения не имеет. Вдруг появившиеся огры, грубо одернули цепи, вернув козлоногую на трон, да уволокли ее прочь.

- Сегодня у кого-то будет вкуснейший обед, - мерзко хихикнула страшная кривая ведьма, подбивая под бок свою соседку горгону.

- Или знатная охота, - не осталась та в долгу.

- Кто ж ведает, что Светлейшие сотворят с такой красоткой? – ведьма не унималась, не желая прекращать приятную беседу, но пробившие рассвет часы покончили и с аукционом, и с ней.

В эту знаменательную ночь в Европе стала угасать чума, а Распорядитель Мор получил в свое распоряжение много лет вечности в свою копилку.

 

[Vika]

"Достаточно считать себя рабом, чтобы быть им." /Джеймс Ален/

Застывшая эмаль зимних небес казалась недвижимой. И вдруг она дрогнула, затрепетала. По краям побежали цветные огни: так зарождалась ночь северного сияния. Чудная ночь для встречи с подругой. Кара, крадучись, вошла в пещеру. По белым меловым стенам плясали блики костра, было так расслабляюще уютно, безопасно и спокойно. Чародейка села у костра и сбросила плащ, оставшись в рубашке с короткими рукавами, отстегнула ножны. Однако капюшон с опереньем ворона она не спешила снимать, как и массивное колье, прикрывающее ошейник. Кара наклонилась к огню перемешать головешки.

- Мне показалось на мгновенье, что у тебя в волосах пламя вспыхнуло, - промолвила спокойно, невесть откуда взявшаяся старушка. – Я и забыла, какая ты огненноволосая, Кара.

- Эдна? – Кара не верила своим глазам, ведь они с Эдной были одного возраста, когда выпустились из академии дарительниц, теперь же перед ней стояла очень старая женщина, чью шею сковывал ошейник, все камни которого, кроме последнего, потускнели. Невольно молодая чародейка-дарительница схватилась за горло. Пальцы тут же наткнулись на холодный металл, ее девять камней из десяти еще сияли.

- Я так и знала, что тебе нужно согреться, развела костер, затем явилась сама, -Эдна не спешила отвечать на удивленный взгляд подруги.

- Ты это можешь? – Кара щелкнула пальцами и зажгла слабенький огонек между ними. – Это все, что я могу.

- С каждым исполненным желанием, с каждым отданным даром, я теряю десять лет жизни, но приобретаю все больше и больше силы, -Эдна вздохнула и ласково дотронулась до ее капюшона. – Почему ты скрываешь его?

- Ах, Эдна, какое это проклятие, как я жажду от него избавиться! Когда нас наконец-то выпустили в мир, я явилась в первый же большой город, чрезвычайно гордая своей избранностью и готовая променять свои дары на жизнь, полную почета и славы. Люди кланялись при виде меня до земли, спешили исполнить любую мою прихоть, любой каприз, еще бы. Ведь я – чародейка-дарительница, которая могла воплотить любое их самое сокровенное желание. Но вскоре обо мне прослышал правитель тех земель, и я оказалась в плену. Больше всего для начала он жаждал огромных богатств. Конечно, я отказывалась исполнить это. Меня пытали, а ошейник за ночь заботливо восстанавливал мое тело и заживлял мои раны, ведь не отдав десять даров, умереть я не имею права. Тогда алчный владыка приказал убивать у меня на глазах невинных людей, я сдалась. Однако вырванный силой дар обернулся против него же самого, он оказался погребен под бесчисленными грудами золота. С тех пор я в бегах, я боюсь людей и их желаний.

- Бедная Кара, как тебе не повезло. Но еще не поздно все изменить, ты поймешь, что это не тяжкое бремя, а великий дар. Посмотри на меня, моя жизнь была коротка, но плодотворна. За эти несколько лет моими руками сотворилось столько чудес, я помогла стольким людям. После выпуска я вернулась в родную деревушку. Я хотела отдать дары тем людям, среди которых выросла. Они встретили меня, как великую чародейку, предлагали мне жить в лучшем доме, кормили лучшей едой, защищали меня от чужих. Но временами, что-то случалась: войны, болезни, засухи, смерти, и наступала мой черед – отдавать дары, исполнять желания. Камни гасли, жизнь вытекала из меня, в тоже время, наполняя мой ум мудростью, душу добром, сердце благодатью и всю меня магией. Я лечила и учила людей, жила среди них, наблюдала за простыми ежедневными заботами и радостями.

- Нет, Эдна, нет. Его холодный и невесомый металл жжет и давит. Это невыносимо. Я скитаюсь, сторонюсь всех, я не хочу терять молодость и красоту, но не могу жить, пока ошейник на мне.

- Тише, тише, я тебе помогу, - заворковала старая женщина, успокаивающе покачивая головой. Кара закрыла глаза, а Эдна водила светящимися руками над ее головой. Один из ошейников лопнул и соскользнул с шеи , второй погас навеки. Из пещеры неверной походкой вышла молодая женщина, которая потеряла подругу, но обрела жизнь и молодость. Не спеша, она двинулась в сторону родной деревни.

 

[Vika]

Как же повезло тому, у кого в жизни была бабушка!

Листья тихо шуршали у нее под ногами, пока она брела по дорожкам парка. Это были его самые дальние закоулки. Никто здесь не торопился смести прочь ярких нарушителей порядка, которые кружа в воздухе и опадая вниз, украшали собой мир. Тишина и, царящая повсюду, гармония природы, как всегда, благотворно на нее повлияли: успокоили встревоженную душу, привели в порядок мятущиеся мысли, угомонили стайки безумных чувств в сердце. Девушка встала под раскидистый клен и слегка тряхнула его ветви. Целый водопад разноцветных бабочек-листьев обрушился на нее, она довольно засмеялась - это всегда срабатывает, так учила ее бабушка в детстве. Частенько они вместе приходили сюда и трясли то одно дерево, то другое, наслаждаясь счастьем и беззаботностью.

Бабушка! Она дотронулась до воротника розового свитера, который ей связала бабуля, и поспешила на их тайную полянку. Неизвестно зачем там была поставлена скамья неописуемой красоты, резная, вся в причудливых завитушках. Бабушка уже ждала.

- Катенька! – Мирра Павловна улыбалась, широко разведя руки в стороны, и Катя, не задумываясь, бросилась в ее объятья.

- Бабушка, милая! Я так соскучилась!

- И я, солнышко, и я тоже, - что-то мелькнуло в таких же голубых, как у внучки, глазах, мелькнуло и исчезло.

Катя, не выдержав, зарыдала, зарывшись в меховой воротник неизменного бабушкиного пальто. Это были слезы и облегчения, и радости, и много-чего другого, что не опишешь словами. Бабушка мудро молчала, только гладила по темным волосам, давая выплакаться, негодуя про себя, что Катенька без шапки, хотя, как сейчас, помнила, что к этому свитеру вязала чудный берет для комплекта.

- Что я скажу дома? Как же институт? И мама! О, бабушка, - Катя наконец успокоилась.

- Глупости какие! Это же такая радость! Институт, мама, разве это главное, - бабушка фыркнула. – Вот скажи, что ты почувствовала, когда от врача вышла?

- Обрадовалась, улыбалась, как дурочка, а потом испугалась, - призналась внучка.

- Ну, вот видишь, это самое важное. Верь себе, первым чувствам и порывам, а не тому, что потом понапридумываешь. И потом что за проблемы? Институт можно закончить и заочно, мама поворчит да успокоится. И то больше для виду, что я дочь свою не знаю! Еще ругаться будете, кому и как за малышом ухаживать. Только Стасу скажи обязательно.

- Стасу? А вдруг он будет против? – Катин голос вновь задрожал.

- С чего бы это? Вы ведь друг друга любите, и я знаю, что ты в нем не ошиблась. Он давно тебя замуж зовет, а ты упрямишься. Вот увидишь, он обрадуется, - бабушка так уверено говорила, что у нее отлегло от сердца. – Пора нам, темнеет. И запомни вот еще что: с рождением дитяти, жизнь не заканчивается, а наоборот только начинается все самое интересное, светлое и доброе. Я то знаю, как-никак четверых родила.

- Ты что без света сидишь? – Стас щелкнул выключателем, и Кате пришлось вынырнуть из уютного парка памяти, где ее всегда ждали осень и бабуля.

- Привет! А у меня для тебя новость, - Катя бросила мимолетный взгляд на бабушкину фотографию и была готова поклясться, что она улыбается, хотя при жизни фотографироваться та не любила и всегда выходила очень серьезной. Без колебаний девушка шагнула в новое приключение длиною в жизнь.

 

[Vika]

В детстве очень любила мультфильм про домовенка Кузю.

- Охо-хоюшки! Что творится? Что творится-то? Батюшки мои, сидит, сидит до сих пор, уж и вечер на дворе. Праздник не за горами, а она все сидит, печалится, - Платоша-подъездник убивался, кружа невидимкой по вверенному ему во владение подъезду, где несколько часов к ряду сидела рыжеволосая незнакомка, уставившись невидящими глазами вдаль. Она примостилась под почтовыми ящиками, прямо на полу, не мало не заботясь ни о собственном комфорте и здоровье, ни о нарушении приятной атмосферы подъезда. Видимо, невеселые думы грызли ее изнутри, так что она не замечала скорого приближения Нового года, снующих туда-сюда людей, всеобщего веселья и радостного ожидания.

- Мефодий Емельянович, ну подсобите что-ли, Платоша – молодой еще, совсем растерялся, причитает который час уже, жить невозможно, а мы все в трудах и заботах, - почтенного возраста домовиха выглянула в подъезд и обратилась к закрытой соседской двери.

- Чай не сахарный, не растает! – отвечал уважаемый Мефодий Емельянович. – Что мне заняться больше нечем? Поди, и мое семейство к Новому году готовится, не одни вы заняты.

Этажом выше в десятой квартире было тихо и пусто, семья давно съехала, а другие люди не спешили вселяться, оставив тутошнего домового совершенно без работы. Лука разжирел и разленился, неделями не чесал свои яркие космы, рубахи не менял, а весь новогодний бедлам проспал. Только сейчас он раскрыл глаза и сразу же вскочил.

- Платош, не вой, ходи сюда, - он тихонечко позвал подъездника. – Давай послушаем, что там девица думает, узнаем, чего закручинилась, потом и помочь можно.

Сначала они ничего не услышали, пусто и гулко в душе и в мыслях, а потом думы невеселые все же хлынули, заводя свою надоедливую шарманку и повторяясь, и повторяясь по кругу.

«Люблю? При чем здесь любовь, детка? А ну-ка глянь на меня! Ты что всерьез? И что у вас, девах, мода такая: одна любовь на уме? Вечно своими соплями все портите. И надо же именно сегодня! С кем я к Валику пойду, ладно Ленке позвоню, она безотказная. А ты проваливай, рыжая, постель – это постель, а романтику у других ищи.»

- Фу, как грубо, не ясный молодец, - Лука поморщился и вздохнул. А в следующий миг уже был симпатичной кудлатой дворняжкой, которая уселась перед девушкой, виляя хвостом и поскуливая. Та не замечала собачку, но Лука не сдавался, прыгал-лаял, дергал за куртку, тыкался влажным носом в ладонь. Рыжеволосая не выдержала и засмеялась. Подхватила собачонку на руки, закинула рюкзак за спину и нырнула в предновогодние сумерки, оставив после себя легкое облако грусти да жестянку из-под колы, которую заботливый Платоша тут же убрал.

- Повезло Луке, новый дом теперь обретет, а я все в подъездниках хожу, - пожаловался Платон в пустоту.

Где-то вдалеке взорвались фейерверки, знаменуя скорый приход нового и светлого в этот мир.

 

[Vika]

Некоторые умеют выглядеть безобидно.

Приятно пахло хлором и серой. Наспех застегнув белоснежный халат (и как мамочка каждый раз отстирывает эти вечно-цветастые пятна от реактивов?), Арсений шагнул в лабораторию. На столе уже был приготовлен подарок: крупный череп, как он и хотел. Она смогла, добыла. Глаза безумца нехорошо заблестели, он захохотал в отвратительнейшей манере, запрокидывая голову назад.

- Сенечка, тебе нравится? – писклявый голос мамули раздался позади.

- Д-да, м-мама. Он-н великолепен, чудесный образчик городского пите-питекантропа, - Арсений оборвал хохот, сразу стушевавшись, как с ним всегда бывало при общении с матерью. И почему эта тщедушная старушка, едва достававшая ему до плеча, всегда на него так действовала? Вот бы ушла поскорей, гениальный ум заработал с бешеной скоростью, ему не терпелось приступить к опытам.

- Не буду тебе мешать, милый. Я в гостиной, если что, ожидаю гостей. – Она выпорхнула птичкой, оставив густой шлейф немыслимо-тяжелого парфюма.

В гостиной она расставила чашки с ароматным чаем, терпким и крепким, от которого валил пар, положила салфеточки под тарелки с угощением «Дамские пальчики». Они были первой свежести, еще сочились кровью. Гости не замедлили пожаловать: лучшая подруга Тигра Львовна и давний ухажер Иннокентий Мракович. Вообще-то Маркович, но менять буквы ему больше нравилось.

- Здравствуйте, мои дорогие, добро пожаловать, - зачирикала эта милейшая старушенция.

- О, пальчики, мои любимые, - грузная ведьма плюхнулась в кресло и запустила свои жирные сосиски, которые она именовала пальцами, в тарелку.

- Что подарили Сенечке ко дню рождения? – Мракович был заядлым психопатом и обожал рассказы своей дамы сердца.

- Череп одного болвана-охранника из супермаркета, он нахамил мне, знаете ли, намедни. Ну, я и угостила его снотворным в переулке из моей любимой трубочки. А все благодаря вам, Кешенька, не привези вы мне ее из Новой Гвинеи, не видать Сенечке подарка, - она хлебнула из чашки.

- А дальше, дальше что, душенька, не томите?

Благообразная старушечка с самым невинным видом принялась рассказывать, что же произошло дальше с бедным охранником, чтобы его череп оказался на столе сына сегодня утром. Гости ее заливисто хохотали, смакуя подробности. А где-то парня ждали домой, в другом месте лучшие детективы ломали голову, как поймать серийника, обычные люди спешили по своим делам, жизнь продолжалась, и шар земной все также вертелся.

 

[Vika]

Ох, уж эти дельцы!

У богатых семейств, как правило, все личное и лучшее. Личные самолеты, яхты, особняки. Мурры зашли еще дальше в своем непреодолимом желании выделиться: у них даже смерть была личная. Она стояла, каменная и неподвижная, у ворот, ведущих к вычурному родовому склепу. Мрачный темный камень, поросший мхом, навевал уныние на всякого, кто проходил мимо личного и, понятное дело, лучшего кладбища в городе. Даже яркий свет маяка не в силах был смягчить жуткое впечатление от смерти. Как бы удивился этот случайный прохожий, застань он момент сбрасывания каменных оков! Ведь смерти приходилось поработать временами: забрать душу очередного Мурра и проводить на тот свет, затем она возвращалась на свой пьедестал и замирала до следующего раза.

В эту снежную ночь смерти не стоялось спокойно: она едва двигалась в своей каменной броне, но, тем не менее, перекладывала косу из правой руки в левую, чесала костлявый подбородок, качала головой. Видно терзали ее думы неотступные, да так, что приходилось вертеться. Перед ней стояла нелегкая задача – забрать последнего из рода. Дряхлый старик доживал свой век, со дня на день, ожидая кончины, но забрать себя не позволял. Казалось бы, махни косой, жизнь прервется, бери душу и веди к свету. Ан, нет, он сопротивлялся, спорил и не подпускал к себе. Смерть вновь с наступлением ночи, как только зажегся маяк после ясного зимнего дня, отправилась к пожилому чудаку.

- Опять ты! – Как для умирающего, голос Мурра был силен и ясен, может быть, годы власти, богатства и вседозволенности привили ему привычку так разговаривать со всеми? – Поди прочь.

- Твое время пришло, пора, к жене и сыну, - забубнела привычно смерть.

- Я их при жизни не шибко жаловал, с чего бы мне сейчас к ним торопиться? И вообще, я в тебя не верю. Безмозглые идиоты понавыдумывали ерунды! Душа, рай – вздор, курам на смех! Убирайся, не стой…

- Над душой? – Съехидничала смерть. – Жизнь утекает из тебя, как влага из разбитого сосуда. Не встаешь, не ешь, не спишь. К чему продлевать агонию?

- А все же это жизнь, моя жизнь, чума ты костлявая, откуда тебе-то об этом знать? Пускай последние мгновения, пускай с боем и в муках. Мы, люди, умираем и рождаемся одинаково.

«Опять завел свое! Напыщенный старый осел! А впрочем, за всем этим стоит лишь страх смерти и небытия».

- Твоей силе и жизнелюбию можно лишь позавидовать, господин, - так слащаво и покорно смерть еще не говорила с ним. – Не хочешь ли ты продлить свою жизнь?

- А что взамен?

- То, во что ты не веришь – душу.

- По рукам, - старик презрительно хмыкнул, довольный, что сторговался задешево.

- По рукам, - хлопнула смерть по ладони бывшего господина и на его же глазах превратилась в юношу, скинув балахон. В следующее мгновение старый Мурр почувствовал, как его тащит вон из комнаты. И вот он уже стоит на постаменте в балахоне смерти, с косой в руке, с изумленным и стремительно каменеющим лицом, вскинув указающий перст.

-Не совсем жизнь, хотя временами ты будешь оживать, когда придет время поработать, - промолвил юноша. – Ну, так и душа твоя не из лучших.

Он пожал плечами и покинул комнату. Начинался предрассветный час.

 

[Vika]

Очень динамичное музыкальное произведение породило эту миниатюру.

Арла с легкостью перемахнула через огромный сугроб и полетела дальше стрелой. Она мчалась по долине, едва касаясь тяжелыми лапами замерзшей земли. Весом в четверть центнера белая медведица была массивной и представительной, но изящной и легкой в ходу, а теперь тем паче, когда она спешила изо всех сил. Долина прекрасно просматривалась сверху, а значит она, как ладони. Чуть обернувшись, боковым зрением, Арла все же заприметила всадников на выступе скалы. Быстрей, еще быстрей, они по-прежнему наступают ей на пятки. Вновь и вновь спружинить мягкими лапами, выпрямить их на всю длину, коснуться мерзлоты, чтобы сильно оттолкнуться для следующего прыжка, но уберечь драгоценную ношу под сердцем. Если бы ее дорогое дитя не было крепко привязано к ее животу, лететь вперед было бы значительно проще, можно было бы плюхаться тяжело в снег, где он попадался, набираться сил, переводить дух. Однако выбирать не приходилось.

Земля легонько задрожала под топотом десятка лошадей, и медведица почуяла, как за спиной сгущаются магические тучи, кто-то из преследователей набирался сил для заклятья. На ходу это было трудно, но вполне осуществимо. И вот перед Арлой земля вздыбилась и стала ледяной стеной. Медведица замерла на миг перед ней. Ярость и страх за свою девочку придавали ей сил. Злобный рык вырвался из медвежьей пасти, она развернулась и помчалась прямо на своих преследователей. Всадники осадили лошадей и выпустили стаю морозных волков навстречу. Эти мерзкие шавки, ощетинившись и клацая непрерывно зубами, окружили Арлу. Нападать они не решались - загнанная в угол медведица была страшна. Ее мощные челюсти перекусят любого из них запросто, а крепкая шкура делала белую хищницу практически неуязвимой. Арла пятилась и пятилась назад, пока не уперлась спиной в магическую стену. Волки скалились, ожидая хозяев.

Королева зашевелилась в своем коконе, в который ее заботливо запеленала медведица, кровь вновь засочилась из многочисленных ран, причиняя боль. Но свобода того стоила. Она высунула слабую руку и коснулась ледяной стены. Добротное заклинание, мастерски сделанное, крепкое. Она усмехнулась, не зная точно, останется ли в живых, но сила Снежной королевы-то при ней. Изумленные всадники увидели лишь рухнувшую стену, вздымающую клубы снега и льда в воздух, в которых исчезли медведица и ее воспитанница-беглянка.

Погоня продолжалась.

 

[Vika]

О любви и сожалениях.

Мне чудилась капель апреля,
Но нет, то бубенцы звенят.
Ты помнишь, как со смехом Леля,
Крепила их к ветвям назад?

Он срывались, не желая,
Застывших древ побыть красой.
Быть символом весны и мая
Им предназначено тобой.

Да ты сама была весною,
Вся неги полная, дитя,
И даже осенью с тобою
Мне жизнь была весьма мила.

Тоски и грусти ты не знала,
Порхала легким мотыльком,
И голый лес ты украшала
Волшебным звоном бубенцов.

Я и сейчас, как будто, вижу,
Как кружишь ты среди дерев.
Я думал, жизнь возненавижу,
Утратив самую из дев.

Но нет, твой образ нежный
Еще во мне, внутри, живет,
И дарит слабую надежду,
Что встреча все ж произойдет.

Года мелькают, смерти скорой,
Конца печального гонцы.
На облаках вдвоем с тобою,
Мы будем вешать бубенцы!

 

[Vika]

Нечего ждать милостей от природы(в данной миниатюре - от жизни), наша задача - взять их самим!

Грузная туша чудовища гулко бухнула оземь в ущелье. Грозный оскал страшной морды, пышущие огнем ноздри вырвали у его несчастной пленницы нечеловеческий крик, что разнесся по долине, умоляя хоть кого-нибудь прийти на помощь. У драконихи напротив при первом же вопле сделалось несчастно-глупое выражение, которое легко можно было расшифровать: « Неужели я сделала плохо обожаемой хозяйке и мамочке?», и она бросилась к ногам светловолосой красавицы, закрыв бесстыжие глаза, прижимая уши и всем своим видом излучая самое глубоко сердечное раскаяние.

Хлоя устало вздохнула, выпростала руки из самодельных петель и схватила Муху за рога на здоровой башке.

-Муха, Муха, я же говорила тебе, что притворяюсь. Ну, чего ты боишься, глупая? – Дракониха воспользовавшись моментом, что руки девушки заняты, облизала ее всю. – Сэр Хьюго меня спасет, женится, и вуаля, мы с тобой будем жить припеваючи.

Муха застучала преданно хвостом , как будто понимая, о чем толкует Хлоя.

-Помнишь, я тебе рассказывала об этом бесстрашном рыцаре Семи королевств. Он красив, знатен и богат, но есть у него слабое место – мечта женится на принцессе. Однако до королевских дочерей он не дотягивает по происхождению, а дочери таких же рыцарей, как он, его не устраивают. А ты что творишь? Ну, что за зверская рожа? У моего батюшки с похмелья страшнее бывает.

Внезапно по долине разнесся звук охотничьего рога.

- Взлетай! Взлетай! –Хлоя бросилась к столбу.

Спустя несколько месяцев сэр Хьюго с ужасом обнаружил, что прекрасная белокурая леди, которую он спас от страшного дракона, вовсе не мила и кротка, как ему казалось вначале, а так же беззастенчиво бесстрашна, как и он, да еще и с неожиданным приданным ввиду драконихи, что с удовольствием носится по заднему двору. Однако сердце его было покорено светловолосой Хлоей раз и навсегда, их союз вскоре увенчало появление детишек, и пусть взбалмошное семейство не давало покоя ни днем, ни ночью, но дарило мир и любовь его душе.

 

[Vika]

Даже во тьме бывает что-то светлое.

Над головой сгущались тучи. И это была отнюдь не фигура речи. Ведьмина башня, конечно же, поднималась ввысь, так что ее свод не разглядишь во всех деталях . Даже острым кошачьим глазом. Однако клубящиеся вверху грозовые облака Тьма ощущала. Потянув носиком и забавно его сморщив, она бросила взгляд в крошечное окошко, затянутое паутиной и давно немытое. Во дворе все было куда хуже: стихия разгулялась вовсю. Хитрыми раскосыми глазками кошка принялась обводить зал в поисках убежища на случай, если все это непогодное безобразие спустится вниз. Она вздрогнула – вот только что была одна, а теперь уж хозяйка восседает в своем любимом кресле. Медленно ведунья сбросила свой капюшон и отвела седые космы от сморщенного лица. Батюшки, вот отчего эта непогода! На хозяйку страшно было смотреть: брови сдвинуты так, что мудрых глаз не видать, рука вцепилась в посох и костяшки скрюченных пальцев побелели. У виска запеклась кровь, а тонкие губы были сжаты в невидимую нить. Наверху все заклокотало, забурлило, вот-вот прорвется. У ног ведуньи Милдред ударила молния. Тьма с перепугу вскочила к ней на колени.

- Какого лешего! – Кошка слетела с колен пулей, а Милдред вскочила, терпение лопнуло и гнев прорвался наружу.

- А я иду мимо, дай, думаю, зайду, погодка нынче нелетная, - осклабился туповатый Леший в дверях, упомянутый некстати.

- Пошел вон! Тебя не хватало, - ведунья направила в его сторону посох и Леший вместе со вспышкой молнии и магии отлетел к камину, ударился головой да так и остался лежать. В открытую дверь рванул дождь и ветер, маленькие завихрюнчики закрутились у ног хозяйки. Молнии били и сверху, и снизу, гром бухал со всей дури, по залу закружило все, что плохо лежало. – Черт тебя дери!

И вот уже из камина валит серный дым, в чьих клубах с легкостью угадывается рогатый и его свита. Взмах посоха: краснорожий вылетает за дверь, которая наконец-то захлопнулась. Позабытая свита принялась носиться по залу, завывая от ужаса и стараясь не попасться Милдред на глаза. Жуткая какофония напугала Тьму, та принялась мяукать и была превращена в глиняную статуэтку.

- Я им покажу, я им устрою, - причитала ведунья и грозила кулаком в сторону селения. – Забросать меня камнями! Кричать, чтобы я убиралась! Свиньи неблагодарные! Мало я им помогала, мало добра сделала!

Она принялась шарить по полкам с пузырьками. В котел полетели зелья чумы, тифа холеры, добавились порошки с засухой и голодом. Еще она ливанула болотной гнили и принялась размешивать с суетливой энергией адское варево. Молнии отсвечивали в ее лице. И в этой страшной наружности никто бы сейчас не разглядел доброе сердце и кроткий нрав, которые обычно за ней скрывались.

По селенью в тот же час гуляли ураганные ветра вперемешку с бешеным дождем, градом, молниями и громом. Кто успел, попрятался и с неописуемым ужасом наблюдал за разгулом стихий. Толстуха и завистница Анна уже пожалела, что свела со свету лучших соседских коров да свернула это все на ведунью. Она дрожала, боясь заслуженной кары. Внезапно все прекратилось.

В своей башне Милдред сидела в любимом кресле и гладила свою Тьму, которую уже успела превратить обратно.

- Они боятся, глупые людишки, - бурчала она, почесывая свой крючковатый нос, весь в бородавках. – Ну, и пускай, а мы будем лучше их.

Она толкнула котел ногой, и ядовитое варево с бульканьем пролилось на пол, разъев и камень, и слой земли. Метла мела, устраняя беспорядок, незваные гости убрались восвояси, расходились тучи, и постепенно показывалось солнышко из-за них. А где-то в селении крестьянин Вильям обнаружил упитанную свинью в постели своей жены Анны.

 

[Vika]

Опять драконы.

Верховный дракон был обеспокоен: его дитя вот-вот появится на свет, а ни один посланник еще не вернулся. По снежно-белому яйцу побежали трещины, нарушая его идеальность. Возлюбленная верховного приподнялась с гнезда и забила крыльями. Она чуяла, как ее дитя пробивает скорлупу и стремится выбраться наружу. В пещеру кто-то влетел и грузно опустился перед своим старейшиной. Бронзовый дракон держал в пасти драгоценную ношу – человеческого младенца.

- Баярд, ты вовремя, - верховный дракон Каякс подхватил ношу некрупного ящера и поспешил к своему наследнику.

Скорлупа распалась на части, и в ее остатках лежал на боку хрупкий драконий детеныш. Он не открыл глаза и тяжело дышал. Жизнь покидала его, а вместе с нею и дикий нрав, и огромная мощь, и магия. Возлюбленная Меала тыкалась беспомощно носом в маленькое тельце, но детеныш никак не реагировал. Осторожно Каякс опустился на колени рядом с дракончиком и развернул пищащий сверток.

- Где ты взял это дитя, Баярд? –

- Это дочь короля Линергии, верховный.

Более Каякс ничего не спрашивал, а не мешкая перенес душу своего ребенка в человека.

Прошло семнадцать лет.

Размах моих крыльев составляет несколько метров, а лететь все равно тяжело. Хотелось бы парить, как большинство птиц, но тяжелое, бронированное тело дракона не позволяет этого. Вместо парения я машу непрестанно крыльями. Хвала верховному дракону! Показалась Линергия – кукольно-маленькая страна, которая сверху кажется еще меньше, но, тем не менее, именуется королевством. Рассвет уже обелил вершины гор, следовало поторопиться, если мы хотим, чтобы во дворце нас никто не заметил. Дочь верховного дракона обогнала меня с легкостью, ей не терпится посмотреть, откуда же взялось ее человеческое тело. Дурацкая блажь! Мне никогда не хотелось знать о себе, я и в человека-то не любил превращаться, с тех пор как овладел искусством менять обличье. Если у тебя душа, ум и сердце дракона, то и внешне превращаться в дракона рано или поздно не составит труда. Мы могли бы обойтись без человеческих тел, если бы не древнее проклятие, лишающее жизни наших детей вскоре после рождения. Наследница опустилась на крышу, когти заскрежетали по черепице. Миг, и величественный белый дракон уступил место миниатюрной белокурой девушке. Придется последовать за ней, как-никак я – телохранитель Сеары. Вот и балкон, ведущий в королевские покои. Там еще и не ложились после долгого бала.

- Наследница Сеара, смотрите, вон в зале король и королева, это их дитя я выкрал много лет назад из колыбели.

Вместе с девушкой я заглядываю в окно, и нашим взорам открывается зал, где за клавесином сидит полноватая девушка с глуповатым лицом, что не мешает родителям любоваться ею с полным обожанием во взгляде.

- Страшно подумать, ваше величество, что мы могли бы лишиться нашей дочери много лет назад, - доносится до окна голос королевы.- Бедняжка кормилица так не оправилась от потери дочери. Наверняка, она так и не простила себе, что положила свою малютку в колыбель Сесиль, пока ту унесли купаться.

Я похолодел, страшась посмотреть в глаза Сеары.

- Баярд, я – дочь какой-то кормилицы, крестьянки? – Сеара медленно повернулась ко мне и схватила за подбородок.

- Никто, слышишь меня, никто и никогда об этом не узнает. Поднимайся вверх и сожги здесь все до тла, исправь свою ошибку, - продолжала наследница. В ее прекрасных глазах не было ничего человеческого, за девичьей внешностью крылся высокомерный и жестокий дракон.

Я не смею ослушаться. Линергия канет в лету.

 

[Vika]

И вновь рассказчик не человек.

Старый город уснул. До чего же он мне нравится! Не то, что новая современная часть на другом берегу, где еще никто и не думал ложиться. Другое дело здесь, в старой части: огни в окнах давно погасли, тишина и ночь укрыли своим покровом старинные дома. Невысокие, чуть выщербленные ветром и временем, они были не похожи друг на друга и так великолепны! Раньше архитектура была искусством, нынче же безликие бетон и пластик правили бал. Временами я мечтал выдернуть сваи и навсегда разорвать связь между двумя частями города, не прикасаться больше никогда к холодной современности, но я недвижим и, слава богу, не имею глаз, иначе вид небоскребов и ярких ночных огней непременно портили бы мне настроение. Обо всем, где нужно зрение, мне рассказывает мой друг – Ночной Гуляка. Я уже чувствую его приближение, скоро он пройдется по мне своими теплыми лапами, потрется мордой об мои камни и, помурлыкивая, поведает последние новости.

Я – ровесник Старого города. И еще крепок, особенно в верхней части, внизу же, где плещется река, дела обстоят похуже. Кто придумал реки? Их влага подтачивает мое основание и манит к себе ненормальных из Нового города. Достою ли я до тех райских времен, когда мосты будут стоять на твердой земле, объединяя людей и селенья? В отличие, от этой грязной лужи там внизу, мои гладкие перила и высокие фонари влекут к себе влюбленные парочки из Старого города. Сколько признаний слышал я на своем веку! Что может быть прекраснее любви?

Вот и сегодня я чувствую легкие девичьи шаги, не идет, а словно парит надо мной. Но ближе к моей середине ее шаги тяжелеют и замирают. Это она! Та несчастная, что уже месяц ходит сюда одна и все ждет, и ждет своего возлюбленного, а он не приходит. От волнения я даже заскрипел немного и девушка вздрогнула. Внезапно она села на перила и свесила ноги к реке. Изо всех сил я старался хоть чуть-чуть подогреть камень, мне ли не знать, каким холодным он может быть!

Мерзкая река заходила ходуном и все пыталась волнами достать до ног девушки. Подлая лужа! Это девушка из Старого города и тебе она не достанется! Ночной Гуляка прыгнул на парапет и пошел к ней. Молодец! Ей захочется погладить мурлыку, а он не дастся и будет заманивать ее обратно, ко мне на спину, где безопасно и уютно. Заставлю фонари гореть поярче, пусть их свет разгонит печальную тьму, что навевает тоскливые мысли. Девушка грациозно спустилась на меня и подхватила Гуляку. Ласково провела рукой по моим камешкам, мог бы, сам заурчал от радости, как кот. Она ушла в город. А что будет завтра?

 

[Vika]

Стих о Хэллоуине.

О, как ты тиха, последняя пристань, -
Приют для покойных в обычную ночь!
Но в ночь Хэллоуина клич мрака был издан,
В борьбе против зла, увы, не помочь!

Ты, странный и темный, тыквенный праздник,
Открыты порталы и нечисть валит.
От зла чтоб спастись, любой безобразник
Чужую личину к себе применит.

Создания ночи тебя обожают!
И ждут Хэллоуина, как манны с небес,
А люди боятся, но страхи скрывают,
Ты - праздник контрастов, гремучая смесь!

 

[Vika]

Что может призрака упокоить?

Старый Мастер нес Анну в витрину. Он бережно держал ее, словно баюкая, и казалось невероятным, что старик выставит свое любимое детище на продажу. Но вот куклу нежно усадили на шелковые подушки и расправили складки на темно-зеленом платье. Назад в мастерскую старик не спешил, еле переставляя ноги, тащился он к двери за прилавком, попутно наставляя юного приказчика.

- Люди делятся на две категории, Пьетро! Одни видят в куклах превращенных, застывших детей, наказанных за свои шалости, другие еще хлеще, оживляют кукол, приписывая им тайное желание очеловечится, пфф, ерунда какая, - негодующе фыркнул Мастер. – Можно подумать, это невесть какое благо - быть человеком. Глупым, самодовольным человечишкой. Еще и немощным в старости. Посмотри на меня, когда я сотворил Анну, был таким же безусым юнцом, как ты. А теперь я – старая и ни на что негодная развалина, а она по-прежнему прекрасна.

- И кто прав?

- Никто, безмозглый болван! Куклы – это произведения искусства, великолепные, недоступные…

Его прервал колокольчик, возвестивший о приходе покупателя, вернее покупательниц: дородной дамы в невероятной шляпке со слегка самоуверенным видом и ее лебезящей спутницы. Как видно управительница из богатого дома и компаньонка хозяйки. Взгляд управительницы остановился на приказчике и Мастере.

- Мы заметили чудную куклу на витрине, - начала главная дама.

- Чудную, чудную рыжеволосую куколку с яркими голубыми глазами, - перебила скулящим голосом компаньонка, но тут же осеклась, увидев гримасу недовольства на лице управительницы.

- И хотели бы ее приобрести для Скорбящей Матери, - продолжала та.

- Это отличный выбор, - поспешил сказать приказчик, заметив желание старика отказать. Куклы не пользовались нынче спросом, ведь стоили они дорого, для детских игр из-за своей хрупкости не годились, коллекционеры увлеклись другими объектами, а потому дела у Старого Мастера шли неважно. Куклу упаковали и дамы отбыли восвояси.

Они и впрямь служили в богатом доме, который был довольно мрачен и пуст. Хозяйка давно овдовела, дети выросли и уехали, и она спокойно доживала свой век. Впрочем, это спокойствие изрядно подпорчивала закрытая комната наверху. Из нее постоянно неслись крики и вой, стенания и прочий шум, присущий месту обитания призрака. Это была несчастная сестра хозяйки, когда-то потерявшая ребенка при родах, так и не сумевшая перенести утрату и отошедшая в мир иной, но только физически. Ее не упокоенная душа осталась в спальне и терзала домочадцев. Комнату заперли от греха подальше, ведь Скорбящая Мать не покидала ее пределов. Некогда красивое помещение за несколько десятков лет превратилось в пыльную и мрачную обитель призрака, без единого целого предмета. Как пояснил вызванный медиум, не упокоенная душа не была злой и не смогла бы причинить вред людям, но потусторонняя мертвая энергия разрушала все вокруг.

Войти в комнату выпало компаньонке, но безголовая трусиха грохнулась еще на пороге, и милое личико Анны побежало трещинками. Скорбящей матери, лучащейся лунным светом, это не помешало, она обняла фарфоровое дитя и заплакала. В зеркале отражалась лишь Анна с яркими голубыми глазами, повисшая в воздухе. А потом призрак стал таять, становясь все бледнее и бледнее, пока не исчез. Кукла упала на пол и в этот раз разбилась вдребезги.

- Ей всего лишь надо было прижать к своей груди дитя, и она отлетела, - тихо сказала хозяйка, когда управительница закончила свой рассказ. – Зовите Старого Мастера, он знает, что делать с останками куклы.

 

[Vika]

О чудных птицах и людях не таких же приятных.


Заброшенная охотничья хижина была неуютна и грязна. Тем не менее, отлично служила укрытием от непогоды им с отцом уже несколько дней. Они постоянно были в пути, почти нигде не останавливаясь надолго, но зима пришла рано и рьяно: дороги замело, морозы крепчали, да еще отец занедужил.
Хижина оказалась спасением, но старого охотника все же что-то беспокоило, за вечерней починкой снаряжения он натужно кашлял и все прислушивался к воющему ветру снаружи, будто силился расслышать погоню. Даруся же была спокойна: в такую вьюгу самый дикий зверь не вылезет из логова, не то, что человек. Она с любовью и беспокойством следила за выражением лица отца, выражение которого было суровым, то ли от сосредоточенности, то ли от переживаний, то ли от жестокости.
Жестокость эта временами пугала девушку, во время охоты отец проявлял себя искусным, но абсолютно безжалостным хищником. Впрочем, к дочери эта черта характера Михея никак не относилась. Вот и сейчас он почувствовал ее взгляд и оторвался от работы. Его испещренное морщинами лицо осветила улыбка. На мгновение седой охотник стал почти красивым с мужественным и благородным профилем, таким его Даруся любила еще больше. Отец вернулся к починке, а она скосила глаза в большой медный таз, где отражалась сама. До чего же они не похожи! Михей – человек, а Даруся – сладкоголосая златка. Давно уже девушка-птичка догадалась, что отец ей неродной. Но она с ним с самого рождения, сколько себя помнит. А как он любит вспоминать, как нес ее яичко за пазухой всю ночь, похожую по своей дикости на нынешнюю, а утром она вылупилась у него на руках! Отец был добр и нежен, правда только с ней, ко всему остальному живому, кто бы это ни был, снисхождения или малейшей приязни Михей не испытывал.

Может быть все люди такие? Им мало встречались соплеменники отца, и златка не успела себе составить о них четкого представления, зато о ее племени отец рассказал предостаточно, объясняя почему они постоянно в пути и избегают населенных мест. Златки – люди-птицы, дивные создания Чудолесья, славились сразу несколькими вещами: великолепными голосами гипнотического свойства, золотым оперением, жемчужными слезами, золотыми яйцами, размером с козью голову, которые в случае не оплодотворения оказывались набиты разноцветными драгоценными каменьями, быстрым взрослением и бесконечно добрым нравом. Встречались они редко теперь, их желали все подряд, на черном рынке за златок давали бешеные деньги. А чтобы парой или с потомством, так это редкая удача для охотника.

В дверь бухнули. Даруся вздрогнула и испуганно взглянула на отца. Медленно с тесаком в руках тот побрел к двери.

- Вечер добрый, хозяева, приютите в такую ночь бедного путника? – голос ночного гостя был груб и неприятен, несмотря на вежливость обращения.

- Входи, коль не шутишь, Йосиф, ружьишко и ножичек позволь изъять, чтобы девочку не пугать, - Михей прекрасно знал своего гостя и ни на минуту не поверил в случайную встречу.

- Ба, да это же Михей, мой дорогой зять, три года о тебе ни слуху, ни духу, моя сестра выплакала себе все глаза, дети, считай, сироты. Да мы тебя в мертвяки записали! А ты здесь в глуши, еще и с молодой златкой, - прибывший недобро усмехнулся в заледеневшие усы и сел без приглашения за стол. – Живой и богач, то-то сестра обрадуется.

- Твоя сестра ни одних штанов в деревне не пропускает, дети, говоришь, семья? Сын похож на рыжего Рудда, дочь – на косого Вальца, а младший – и вовсе на лесного черта, - Михей бросил оружие в угол и сел напротив.

- Не хочешь – не надо, не вертайся, златку отдай.

- Через мой труп, - процедил хозяин.

- Как скажешь, зятек, - с этими словами из рукава Йосифа прямо в ладонь скользнул стилет и мгновение спустя вонзился в горло отцу. Даруся услышала бульканье и вот он лежит в луже собственной крови, уронив свою голову на стол. Убийца встал вытащить клинок из горла, и рухнул сверху, пронзенный стрелой., влетевшей в окно и пробившей легкие ставни. Оперение у стрелы было золотым. Даруся бросилась, завывая и вытирая слезы, к столу, чтобы стащить ненавистного человека с отца. Она перепачкалась кровью и пыхтела, не услышав, как скрипнула дверь, и в хижину вошел кто-то еще. Золотой гребень встал дыбом на ее голове, как всегда в минуты опасности или гнева. Но тут же улегся, она с удивлением увидела немолодого златока с луком в руках. Он хотел было подойти, но девушка отскочила к мертвому отцу за спину и издала угрожающий звук. Златок запел. Он пел и пел, выводя прекрасные рулады о том, как он соболезнует ей, о своей любимой, которую убил человек-охотник, о разбитых яйцах и об одном теплом, которое было украдено, о долгих поисках и счастливой находке, о том, как ему пришлось стать злым и жестоким, чтобы найти свою дочь. Даруся была сбита с толку, но ей хотелось выйти к этому незнакомцу и вновь сделать его добрым. Один раз она оглянулась, но шагнула навстречу. Две золотые птицы взмыли вверх.

 

[Vika]

Воин-двуручник - это персонаж, которого я всегда выбирала, играя в "Dragon Age".

Нейга выбрала странное место для своего последнего приюта. До прибытия в технократичный мир длунгов я полагал, что успешные гетеры предпочитают проживать старость где-нибудь в райских уголках. Гостеприимные планеты, коих так много в нашей вселенной, с вечным солнцем в зените и плавящим зноем обычно по нутру этим старым кошкам, любящим тепло и комфорт. Хотя быть может, моя первая любовь надеялась, что воину-двуручнику нечего будет делать в мире сверкающих машин и лазеров.

Наивная! Будучи наемником две трети своей жизни, я овладел всеми видами оружия, побывал и сражался во многих мирах, поражающих своим многообразием, особенно в плане видов и способов истребления живых существ. Некоторые даже оружием в обычном понимании этого слова не пользовались, но каких результатов достигали! Планеты-пустыни тому красноречивое подтверждение.

Или она разорена и вынуждена влачить жалкое существование на Длунге 17? Планета, на которой постоянно идет война, дешева для жизни, впрочем, и сама жизнь здесь не слишком ценится. Панорама очередного боя, которая разворачивалась чуть ли не у самой платформы прибытия, потрясала своей масштабностью, особенно для неискушенного юнца-новобранца. Увы, что касается меня, я не был более юн и тем паче не искушён. Старость приближалась и ко мне, и хотя тело было все еще крепким и сильным, а лицо не знало морщин, волосы мои поседели. Интересно, как выглядит Нейга теперь? Мы ведь одного возраста, росли на соседних улицах, бегали в одну школу, любили друг друга, когда только расцвели и выбрали разные пути, когда повзрослели. В последний раз мы виделись пару лет назад, ее черные волосы были также темны без малейших намеков на серебряные нити, руки изящны, а стан строен и тонок. Речь ее лилась, как весенний ручей, а глаза блестели и влекли к себе. Неверный свет нескольких свечей, постоянно горящих в палатах Нейги, лишь усиливал эффект. Все это я отметил автоматически и припомнил позже. В тот момент я сжимал в объятиях умершую только что сестру и мне было не до красоты гетеры.

- Ее убил мой любовник, принц Ассей, - сквозь безутешные рыдания прошептала она, протягивая кинжал с изящной гербовой вязью на рукояти. Я поклялся отомстить, нарушая свой обет, данный моей сестре много лет назад, когда она подросла и узнала, чем я занимаюсь. Ясоль – поздний плод любви моих родителей, заменила мне дочь, которой, как и собственно семьи, у наемника быть не могло. Родители умерли, Нейга взяла по старой памяти и дружбе на себя заботы о сестре. Чистая душой девочка изменила и меня, и вроде полюбилась жрице плотских утех.

Выследить единственного сына короля и престолонаследника было не тяжело, а вот подобраться к нему уже сложнее. Тем больше я разъярился, услышав из его уст, что кинжал – подарок для Нейги. Оказывается, в тот день он дал ей отставку, а она выпросила кинжал на прощанье, глупец даже подумал, что она не ровен час убить себя хочет. Уже на выходе из ее покоев он столкнулся с моей сестрой.

Марево мыслей, пустых слов, намеков и отупения от горя рассеялось. Никогда еще в жизни я не видел так ясно, что произошло на самом деле. Стремительно старея, Нейга узнала, что последний воздыхатель хочет оставить ее сам. Нет большего позора для гетеры – быть брошенной мужчиной! Она задумала убить его моими руками, и не было способа лучше, чем смерть моей сестры. Очевидно, Ясоль застала ее в слезах, бросилась утешать, а эта хладосердая змея безжалостно заколола невинное дитя и послала слуг за мной. С такой черной душой она, должно быть, выглядит и чувствует себя настоящей развалиной. Ведь старость, и какой она будет, напрямую зависит от того, как прожил человек свою долгую в несколько столетий жизнь.

Сражение давно закончилось, с платформы ушли все прибывшие одновременно со мной, я же не мог заставить себя сдвинуться с места. Телом я еще молод, верно, но душой, душой, пустой и покалеченной, я стар. Тяжесть лет практически невыносима и тянет к земле. Что даст мне месть? Что я почувствую, убив немощную старуху? Ясоль не вернуть…

 

[Vika]

Роль музыки в жизни трудно переоценить.

Изящнее кристальности капели
Лишь птичьи и божественные трели.
Нежнее утонченности весны
Восточные загадки, мифы, сны.

Легко моя фантазия рисует,
Как девушка играет и танцует.
С ветвей срывается последний лепесток,
Кружит и падает у пары тонких ног.

Дрожит душа, что прикоснулась к счастью,
К творенью, вдохновенью и участию.
Так музыка врачует сердца раны,
Рубцы, насечки, трещины и шрамы.

К ее живительному без конца потоку
Я обращаюсь за поддержкой, как и к Богу.
Пусть в вечности звенит сему хвала:
Любовь и музыка - мелодия одна!

 

[Vika]

В отличие от большинства голосующих я сюжеты про сезоны очень люблю.

Снег противно скрипнул под зелеными сафьяновыми сапожками. Весна недовольно топнула замерзшей ногой. И сдвинула рыжеватые брови так грозно, что по-зимнему мутноватые небеса вмиг почернели, будто перед майской грозой. Шел двадцать пятый день ее владычества, а братец Зима и не думал сдавать позиции.

Весна наклонилась близко к земле, силясь разглядеть хоть что-нибудь живое под обледенелой коркой. Но тщетно. Все было мертво и крепко упокоено под толщей снега. В бешенстве, побледнев до цвета ненавистного снега, веснушчатая девушка откинула рыжую косу назад и полоснула огнем из тонких пальцев по белой простыне.

Пламя сжирало и снег, и лед, и то, что под ним. Весна стояла посреди огня и упивалась своим триумфом. Никто в мире сейчас не узнал бы в ней то изящное, долгожданное и всеми почитаемое существо, что дарует жизнь после долгого смерти-сна.

- Да погоди ты, - цыкнул Зима на вертлявого зашмыганного мальчишку, которого крепко держал за воротник оборванной шубейки. – Погоди. Сейчас мать твоя уйдет, и мы покомандуем.

Март заскулил и, получив затрещину от дядьки, затих. Грязный, немытый, одетый кое-как, он больше походил на Оливера Твиста в бытность его в работном доме, чем на первый месяц весны. А Зима, дождавшись ухода сестры, ступил на поляну, где посреди сожжённой до черноты земли умудрялись все же пробиваться блекло-голубые цветочки. Надувшись до пугающей красноты, владыка вьюг и метелей морозил оттаявшую было почву. Долго он старался-пыжился, силы шли на убыль, и крепкий сон все настойчивее звал его к себе.

Но все же иней и тонюсенький лед прихватили подснежники. Посеребрили деревья и кусты.

- Погляди, какая красота, племянничек, ты погляди, - зачарованно шептал Зима. – Разве ж Весна так может? Цветы застыли и стали ярче, а звенят, звенят-то как на ветру хрусталики!

Март шмыгнул носом и вдруг почувствовал, что свободен. Дядька растаял, видно время его все же пришло, хоть и задержалось в пути. Невесело побрел он к луже, пробил тонкий лед и попытался умыть чумазое лицо. Мать Весна теперь надерет уши и за задержку, и за одежку, и за мордашку. Как ей объяснить, что был в плену у дядьки? Пацаненок еще помялся у лужи и нехотя побрел в лес. Он как раз проходил возле огромного дуба с овальным дуплом. Заглянул туда, почуял знакомый запах.

- Эй, эге-гей, - крикнул, что есть мочи. В дупле недовольно заворчали.

- Весна пришла, - опять гаркнул Март. – Дрыхнут, а еще лешие, хранители леса.

Зло пнул дуб и поплелся дальше. А сзади зеленело и дышало. Дышало запоздавшею весной.