Тому, кто воскрес из цепких объятий леденящей воды, необходимо тепло.
Эта мысль заставила меня доплыть. Я представлял обжигающее пламя костра на берегу, но костра этого, несмотря на впечатляющий размер, оказалось недостаточно для моего полноправного возвращения в ряды живых. Пока аргонианец в нерешительности пытался слиться с окружающей местностью, я оглядел его лагерь. Трусоватая ящерица, по всей видимости, была мародером - меня окружали драгоценности, обломки кораблей, статуэтки, монеты разного номинала. «Дева» не была первым в своей трагедии судном. Появление здесь мародера-аргнонианца умеющего, к слову, дышать под водой, было вопросом времени. Лагерь небольшой, укрытие не построено.
— Где город? — мой голос оказался куда более хриплым и зловещим, чем я планировал, и это играло мне на руку, – Где ты сбываешь краденое?
Аргнонианец не смотрел в мою сторону, он замер на одном месте, я бы даже мог принять его за уродливую скульптуру. Ящер способен был стоять так часами, а в мои планы не входило вежливое знакомство с первым попавшимся оборванцем.
— Правда ли, что у аргонианцев холодная кровь? –я подобрал с камней нож и выпрямился, он повернул голову в мою сторону. Выдержав паузу, я добавил:
— Я мог бы потратить время на поиски ответа или дороги до города.
Нож был перемазан рыбьими потрохами, это не делало его менее острым; от переохлаждения меня бил озноб, но это не делало мой вид менее угрожающим. Мародер кивнул в сторону холмов. Холод и усталость сделали меня медлительным, целая вечность понадобилась мне для того, чтобы попытаться разглядеть дым, свет – любые следы близлежащего города. Снег слепил, ветер мешал нормально дышать, глаза слезились.
Аргонианец, напротив, был отлично приспособлен к местным условиям и ожидаемо быстр. Я даже не дернулся, когда он исчез из поля моего зрения. Сквозь густой сироп дремоты я заметил, что скрылся он в расщелине за лагерем. Сказал ли он правду, подстегиваемый собственным страхом, или за этим переходом меня ждет очередная смерть?
Убрав нож за пояс, выбрал пару из целой стопки трофейных сапог, обулся. Оглядевшись еще раз, подобрал несколько блестящих безделушек на случай удачного перехода, и направился в указанную сторону. В неприятностях больше всего я не люблю их ожидание.
Мне не приходилось преодолевать овраги, небольшие бухты были покрыты смерзшимися ледяными глыбами, на пути не было препятствий, потому шел я быстро. Привычные, бездумные движения, ловкая и легкая поступь, не имеющая никакого смысла в окружающих условиях. Контраст происходящего заставил меня остановиться, замереть ящерицей.
В этом месте всё мне было чуждо. Каждая, даже самая незначительная, деталь кричала о моей чужеродности. Пронизывающие, сильные ветра, не имеющие ничего общего со смрадными поветриями моей родины. Воздух, пропитанный влагой, растворяющий в себе. Белоснежные, яркие в своем полном отсутствии цвета, льдины. Насыщенный, отвратительно молочный, оттенок всего вокруг — взгляд покойника, пролежавшего неделю в этом бесплодном холоде. Я был узором, нацарапанным углем на пергаменте. Горький запах непривычных трав заставлял вспоминать. Я застыл и никак не мог сдвинуться с этой мертвой точки, мне стало казаться, что я попал в загробный мир. Нет, я не думал, что умер при крушении. В странном наваждении мне казалось, что я мог незаметно пересечь невидимую черту между мирами, черту, через которую способны с легкостью прыгать даэдра.
Все привычные реакции сбились, я оказался сломанным компасом, не знающим, в какую же сторону ему надо указывать. Скорее инстинктивно мои глаза выловили выбивающуюся из общей картины деталь – поднимающийся вдалеке дым. Он и стал моим вновь обретенным севером и путеводной звездой.
Я направил все свои усилия на то, чтобы добраться до этого последнего, осознаваемого мной, фрагмента мира. Как оказалось, дым поднимался от жаровни в старом маяке. Исполинская каменная махина, грубая и похожая на замысловатый гроб позволила мне обогреться и осмотреть окрестности. Расположенный поблизости город за время моего пути успела укутать тьма, в мягком свете одинокой башни всё казалось еще более чужим. Удивительно, но сам город не оставил в голове никаких мыслей. Взгляд постоянно возвращался к снегу, что был похож на привычный пепел и вызывал во мне не меньшее отвращение.
Я не могу вспомнить момента, когда я вот так отдавался пустым рассуждениям и сравнениям. Все мои мысли уже давно были тесно связаны контрактами, поручениями, выживанием… этого выживания я не мог разглядеть в себе сейчас. Как не мог и заставить мысли, вернувшиеся к давно забытым мучительным маршрутам, остановиться. Я настойчиво желал перестать идти. Почти осязаемо дремота тянула меня к промерзшему камню устилающему внутренности маяка. Сил почти не оставалось. Тело болело. А больше всего злило то, что желание жить всегда было ярче всех остальных желаний. Я растер ноги, они абсолютно лишились чувствительности.
На подступах к городу и внутри поселения мелькали крохотные фигурки в каплевидных шлемах, с эмблемами на плащах, с факелами. Минуя их острые мечи и назойливые вопросы я пробрался в город.
Почти всю жизнь я прожил в землях, безраздельно управляемых Домами. Здесь же моя внешность добавляла новые проблемы в уже намеченный список. Мне бы стоило направить разметавшиеся мысли по этому следу еще до того, как я решил зайти в таверну. И даже сделав этот нелепый выбор, я не озаботился созданием непроницаемой стены отталкивающего образа вокруг себя. Разбойник, проходивший мимо, отшельник, мародер - вот кто должен был зайти в таверну. Тот, чье лицо было скрыто шлемом, капюшоном или грязью, на худой конец. Вместо этого атмосферу, царящую в теплой, пропахшей кислым пивом, комнате разрушил своим появлением неожиданный, нежеланный и жалкий гость. Даже среди собственного народа внешность не была той картой, что играла мне на руку. Я был выше большинства представителей своей родины, моя кожа была темнее, волосы не имели никакой окраски и это вызывало крайнее раздражение у представителей всех известных мне Домов. Не стоит большого труда догадаться, что своим видом я напоминал о пепельных вампирах и прочих давних, зловещих тварях. Представители домов быстро отвлекались от мрачных образов, увлеченные моей речью. Я научился складно говорить, когда того требовал случай. Но как мог данмер, ввалившийся в кабак, полный нордов, отвлечь их от того, что он данмер?
Я занял один из дальних столов, расположенных в глубине и скрытых в неясных тенях, отбрасываемых очагом. Прикрываю глаза, устало потягиваюсь. Представители домов? Просто смешно. Чудом выжив, находясь так далеко от домов с их мастерами и рангами, я продолжаю размышлять, как услужливый лакей. Огнем горела ободранная кожа рук, это ощущение я испытывал столь часто, что совершенно не желал что-нибудь предпринять по этому поводу. Тепло, как сложный яд, ползло по венам слишком медленно. Не больно хотелось, но пришлось расположиться поближе к огню.
Стоило мне пошевелиться, как о чужеродности мне еще раз напомнили несколько настороженных взглядов обращенных в мою сторону. Прочитал в них больше, чем хотел осознать прямо сейчас. Иногда я прочитываю больше, чем мне хочется. Взгляды и шепот — то, что неотступно преследует меня везде. Шеогорат возьми, я готов был встать и придушить кого-нибудь, невзирая на боль и усталость. Неприятно было осознавать и то, что от жара, разбавленного плохо скрываемой яростью, я стал вновь уязвим для боли. Я будто слышал как крошится сформировавшийся в моих ногах лёд, скрипят кости, не слушаются скрученные судорогой пальцы. Я ненавидел собственную слабость: страх приходил сразу за потерей контроля. Непроизвольно сжав кулаки я ощутил, что с ладоней закапала кровь. Похоже, в этот раз я недооценил свое состояние. Такое бывало со мной и прежде, но никогда с тех пор, как я нахожусь в доме Телванни.
Раздражение вновь вспыхнуло во мне стоило только вспомнить об уюте домов Телванни. Я опять разглядел в себе тщательно привитое и напускное, как мне казалось, лакейство. Предатели, убийцы, хитрецы всех мастей — и я всё еще причисляю себя к ним. Легко ли перечеркнуть всё и начать заново?
Легко, когда ничего другого за плечами не остается. За моими плечами не осталось ничего, кроме воспоминаний. Как избавиться от них? Как заставить их замолчать? Какому богу нужно принести жертву, чтобы похоронить их в себе и жить дальше?
Когда-нибудь заканчивается все. С трудом добытое положение, отвоеванные с боем клетки шахматного стола, выцепленные у вечности мгновения — всё чем я обладал, исключая само моё существование, сдувается пылью древних фолиантов, облетает последними листьями в начале зимы. Когда-нибудь заканчивается всё, почему бы не прекратиться и этому мучительному потоку памяти. Неужели воспоминания покинут мою голову только тогда, когда жизнь покинет меня?
Мое поврежденное и измотанное тело поймало меня в ловушку моих же мыслей, мне надо было срочно избавиться от докучливых рассуждений. Мне нужен был сон. Плохо помню как именно и у кого я обменял безделушки, что притащил с собой, на гроши, но их хватило на оплату комнаты. Заговорила со мной лишь трактирщица. Впрочем, и она не была особенно болтлива. Женщина принесла мне отрез грубой ткани и, увидев мой растерянный взгляд, пояснила, что он для моих ран. Это настораживало.
Да укроет меня Мефала, в этом чужом месте, лишенный привычной бдительности, утомленный до предела, я растянулся на изумительно пахнущих простынях, завернулся в меха. Я заставил себя вновь забыть, позволил себе уснуть.