«Шанс на перерождение».
Это была воистину прекрасная ночь. Прекрасная, как дружба, как жизнь, как весна. Самое настоящее волшебство. Наступало лето, я чувствовал его в каждом дуновении ветра, я слышал шорох ветра по крыше, слышал светлый шум качающихся деревьев, слышал и видел карусельно-яркие краски мая, едва наступившего… о моя дорогая весна, я упал бы пред тобой на колени и подарил свое сумасшедшее сердце, хотя оно у меня и остановилось! И не один я был безумен этой весной.
- Посмотри, Руперт, похоже ли? – Кристиан отступил от мольберта на несколько шагов, тревожно поглядывая на меня в ожидании ответа.
Я подлетел ближе, всей душой вбирая чудесный рисунок, выполненный так тонко и прозрачно, что казался скорее вышитым шелком по кисее, чем исполненный кисточкой на бумаге. Цветущая вишня раскидывала свои ветви, осыпая землю сенью бледно-розовых лепестков. А под деревом я с немалым удивлением обнаружил свою персону, сидящую на земле с задумчивым видом, какого у меня вовеки не было. Но, за исключением выражения лица, сходство было идеальным – даже призрачность на рисунке выглядела как надо. Именно так я и поспешил сообщить юному художнику.
- Тебе понравилось? Правда? Ах! – бледное личико Кристиана несказанно оживилось, щеки порозовели, а глаза заблестели. Он так искренне радовался, что мне стало неловко. – Спасибо, Руперт… я так старался, и это было так трудно, но я смог, какое счастье…
- Ну что ты, юный Карлайл, - улыбнулся я, похлопав мальчика по плечу. – Ничего особенного я не сказал.
- Мои рисунки нечасто хвалят, - с грустью сообщил мальчик. – Отец говорит, линиям недостает твердости, как и моей руке.
- Да ты ведь не по дереву вырезаешь, при чем тут твердость? – я начинал сердиться. – Каждый рисует, как ему вздумается. К слову, в дни своей юности я тоже любил писать картины. И надо сказать, получалось у меня неплохо. И больше всего нравилось мне изображать живой мир вокруг – природу, город и людей. И еще почему-то воду. Однажды я поехал в Шотландию только ради возможности нарисовать озеро Лох-Несс. Прекраснее его я ничего и никогда не видел.
- Это чудесно… - Кристиан восхищенно посмотрел на меня. – Как жаль, что мне так редко разрешают гулять в парке – я всегда желал нарисовать тот старый пруд, где кувшинки и ивы, но ни разу не доводилось.
- А почему? – полюбопытствовал я. – Отец не любит это место? Или думает, что ты, едва ступив за порог, попадешь в беду?
По вспыхнувшим щекам юного Карлайла я понял, что так и есть.
- Так что же мешает нам сбежать туда… да хотя бы сегодня? – воскликнул я. – Конечно, вряд ли получится рисовать в ночную пору, но ты хотя бы сможешь увидеть поближе этот пруд! Леди Мередит рассказывала мне, что на дне его живут странные существа…
- Водяные? – испуганно ахнул Кристиан, уронив кисточки.
- Может статься, и они тоже.
- Мне что-то уже не хочется туда идти, - прошептал мальчик, сжавшись в кресле. – Я… Руперт, я боюсь.
- Да что же бояться, юный Карлайл?
- А вдруг я упаду в пруд, и эти ужасные создания схватят меня и потянут на дно, а я не умею плавать, и… ах, Руперт, что тогда со мной будет!..
- Ты полагаешь, я позволю тебе упасть? – успокаивающе произнес я, по старой призрачной привычке устроившись на ручке кресла. – Не будь же столь недоверчив – я бы ни за что тебя не оставил.
- Я верю, но… очень страшно. Мое сердце так и бьется, словно птица в силках, после твоих слов о водяных! Да и ночью из дома выходить опасно…
- Как грустно, - сказал я, задумчиво глядя перед собой и толком ни к кому не обращаясь, - как обидно и глупо лишать себя желаний от простого страха. И как несправедливо к самому себе.
Не прошло и минуты в молчании, как Кристиан разрыдался.
- Я жалкий трус и ни на что не способен, - всхлипывал он, обхватив белокурую голову руками, - отец постоянно так говорит, а я постоянно из-за этого плачу. Не могу не плакать, ведь он говорит правду, но как жестоко это звучит!.. А вот теперь и ты, Руперт, теперь и ты… я не ожидал, я не знал, я думал, хоть кто-то не ищет во мне храбрости и отваги, которой у меня никогда не бывало! Я думал, хоть кто-то верит в меня… я думал, думал… - остальных слов я не услышал, обрывок фразы потонул в неукротимом потоке слез.
Так стыдно мне еще не было ни разу за всю жизнь и смерть.
- Кристиан, тише, прошу тебя, - неловко забормотал я, призрачной рукой гладя мальчика по волосам. – Я редкостный глупец, да и язык у меня без костей. Я не хотел ничего такого сказать, поверь. Не плачь, маленький дух, не надо. Мне горько видеть тебя несчастным.
- Я хочу пойти к пруду, - вдруг сказал Кристиан, переставая плакать. – Хочу сейчас, только не один, а с тобой. Я давно этого хотел… а после леса ночной парк мне не страшен. Конечно, был бы я один, я бы умер от ужаса, едва выйдя из дома во тьму, но с тобой все же даже самые жуткие вещи теряют свой кошмарный облик.
- Ты уверен, юный Карлайл? – я едва сдерживал ликование. – Не пожалеешь ли?
- Так ведь с тобой не страшно, - просто и по-детски улыбнулся он, а я впервые понял, как нелегко держать в руках пусть даже такую хрупкую чужую судьбу.
***
- Это он? – со страхом спросил Кристиан, уцепившись за мой рукав. – Это тот пруд?
- Ну конечно же, он, - ответил я, подойдя ближе к воде. – Не бойся – гляди, какой он тихий, как прозрачна вода. Там, на дне, нет ровно ничего ужасного, а если и есть, обещаю, ты там не окажешься.
- Страшно, - поежился мальчик, отойдя на несколько шагов. – Хоть и красиво.
И с пугливым интересом добавил:
- А что будет, если я подойду поближе? Мне так хочется дотронуться до воды и рассмотреть кувшинки…
- Ты точно не упадешь, - заверил я его. – Я смогу тебя удержать.
- А если там в самом деле живут водяные, Руперт?..
- Подхвачу тебя на руки и унесу отсюда. Или поговорю с ними, я ведь тоже своего рода нечистая сила – и уж тогда никто тебе вреда не причинит.
- Тогда… тогда хорошо, - пробормотал Кристиан, крепко держась за мою руку и делая несколько шагов к воде.
- Как это прекрасно! – восторженное восклицание вырвалось у него из груди, когда ясный месяц уронил блики, как бусы из лунного камня, на светлую водную гладь. – И кувшинки словно светятся…
Стоя на гладком камне у самой кромки озера, юный Карлайл протянул бледную дрожащую руку к цветку, что чуть покачивался, будто колокольчик над дверью. Восхищенный, Кристиан придвигался все ближе к кувшинке – а когда обнаружил, что его туфли уже на четверть погрузились в воду, отчаянно завизжал, всколыхнув серебряную тишину над парком.
- Пожалуйста, тише, - быстро сказал я, помогая мальчику спрыгнуть с камня и отойти в сторону. – Ведь ничего страшного не произошло.
- Я же мог утонуть, - широко распахнув глаза, лепетал наследник Карлайлов. – Мог утонуть, Руперт, утонуть!..
- Но ведь ты жив, верно? Да и я не дал бы тебе утонуть. Поверь мне.
- Но я промочил ноги и теперь простужусь, это точно, - печально склонив голову, ответил Кристиан. – И отец об этом узнает… и больше никогда не разрешит мне гулять… это все твоя вина, Руперт! – неожиданно капризно произнес он, негодующе тряхнув кудрями. – Если б не твои рассказы о пруде и парке, я бы ни за что сюда не пошел, и ничего бы не было, а теперь…
- А теперь я бы посоветовала вам обоим убираться прочь отсюда, ибо пруд этот заколдован, и живых он делает призраками, а мертвых – живыми. Ход времени нарушать нельзя, - проскрежетал вдруг очень хорошо мне знакомый металлический голос. Холодный и тяжелый голос, отливающий сталью и серебром.
- Ну здравствуй, Мередит, - проговорил я, приподняв шляпу. – Что же привело тебя в парк этой прекрасной ночью?
- Не твое дело, Руперт, - любезно ответила старая знакомая, неодобрительно глядя на прячущегося за моей спиной Кристиана. – Что, этот изнеженный мальчишка опять с тобой? Ты носишься с ним, как с какой-то ценностью, словно он фарфоровая марионетка из театра Карлайлов. А между тем за такую жизнь, как у него, я не дала бы и минуты своей.
- Прекрати так говорить, Мередит, это жестоко, - рассержено сказал я. – Кристиан – достойный представитель нашего рода.
- Ну да, - хмыкнула она, - и, разумеется, если я расскажу ему одну очень страшную историю, он ни разу не заплачет, не испугается, и не убежит?
- Не надо, леди, - захныкал Кристиан, не отпуская мою руку. – Не надо, мне страшно, я не хочу… не надо ужасных историй, пожалуйста…
- И тебе еще не стало мерзко, Руперт, находиться с ним рядом? – скривилась Мередит. – Он же все время ноет.
- Он может быть смелым, - парировал я, вспоминая недавнюю грозу. – Например, он не боится высоты, и мы с ним иногда летаем.
- Вот как? – прищурилась она. – Что ж… а если я поведаю ему о падении? О том, как долог и кошмарен, словно сон, был полет? И о том, как с воплем отчаяния рухнул в воду тот, кого всегда крепко держали крылья?
- Да!
- Нет!
Наши с Кристианом голоса раздались одновременно, и мне показалось, что в уголках тонких губ Мередит промелькнуло странное выражение – и если бы кто не знал Серебряную Леди, то могли бы принять его за улыбку. Но я вполне понимал, что это было ни чем иным, как злорадством. Однако безумные легенды она рассказывала воистину невероятно.
- Должно быть, про Ислин вам уже известно, - начала она, взлетая и садясь на ветку дерева у пруда. – Про Ислин и ее родителей. Безрассудная и отчаявшаяся Роберта и некий Болотный Дух. Вот о нем и пойдет мой рассказ.
- Ах, не надо, не надо, - пролепетал Кристиан, но было уже поздно – нить повествования выткалась по белому полотну времени, и не в моих силах было нарушить этот ход.
- Он летел к своей Роберте, - продолжала Мередит. – Летел, слепой от любви, едва живой от разрывавшего сердце счастья. Летел и не видел ивы над этим прудом. А когда выпала из рук его свечка, покатилась по земле, да погасла, шипя, после того, как свалилась в воду – только тогда и понял он, что не выбраться ему, вовек не выбраться из цепких пут, из узловатых рук кривого старого дерева. В ужасе понял Дух, что приключилось с ним ровно то же, что и в первый раз, когда он едва лишь встретил свою любимую… да вот только некому было теперь ему помочь. Слезами заблестели ясные глаза, и смертный ужас полился в душу ледяным ядом. Болотный Дух, изнемогая в бессильном кошмаре, рвался и бился, изранив крылья и спутав волосы. И только с наступлением утра понял он, что единственное его спасение – освободиться от крыльев, которые крепко держала ива. Над водой пронесся вопль дикой боли и треск разорвавшейся пелены крыльев, лохмотьями теперь свисающих со спины. Осознал Дух, что не быть ему вместе с Робертой, ибо он умирает, и не в силах больше удерживать свою жизнь. Кое-как вырвавшись, попытался он взлететь и не смог – обрывки крыльев уже не держали в воздухе. И рухнул Болотный Дух в озеро, и превратился там в зеленовато-серебристый пепел. От боли, любви и чудес этот пруд обрел силу наполняться ясным изумрудным светом на заре, оттого и кувшинки живут в нем по многу лет. Вот, пожалуй, и все, что я хотела бы рассказать, - закончила свой рассказ Мередит.
Я хотел громко выразить свое восхищение, но не успел – обернувшись, я заметил, что Кристиана нет рядом. Увы, все произошло, как я предполагал – с криками и плачем он несся к особняку, падая, спотыкаясь, сбивая в кровь колени и руки, захлебываясь слезами и собственной паникой. Торопливо попрощавшись с Мередит, я полетел за ним, кляня себя и желая себе участи худшей, чем у Болотного Духа.
***
- Кристиан? – нужно быть по меньшей мере писателем, чтобы передать словами всю ту глубину презрительного возмущения, что было написано на лице Уильяма Карлайла. – Ты был на улице? В столь поздний час? И без моего на то ведома…
- Отец, ты не понимаешь, - задыхался от слез Кристиан, едва держась на ногах. – Наш пруд… пруд в парке… там умер дух! Настоящий дух, отец, и он умер в нашем пруду… как я теперь смогу ходить в парк?! О, как это все ужасно…
- Замолчи! – закричал взбешенный Уильям. – Замолчи, иначе…
- Не надо! – рыдал Кристиан, прижавшись к стене. – Не надо наказывать меня, отец, прошу тебя! Мне… мне так ужасно страшно! Поверь мне, я не выдумываю…
- Все ложь! – перекошенное от ярости лицо Уильяма запечатлелось в моей памяти несмываемым слепком отвращения. – Прекрати мне лгать, Кристиан, неужели я не пойму, что ты пытаешься выгородить себя, уменьшить свою вину, и отменить наказание?!
- Это неправда! – мальчик рухнул на пол, его колотила дрожь. – Почему ты не веришь?! О, отец, прошу тебя, не надо отправлять меня на чердак, я признаю свою вину, я действительно уходил гулять ночью, но я не лгу! Отец, мне так его жаль… он был так несчастен! Как я, как я сам… и я тоже умру… - гневный окрик Уильяма вызвал новый виток истерики, - умру от страха! Ах, если бы тут была мама, она бы поверила мне! Мама, мама, где ты, почему тебя нет здесь? Почему никто мне не верит?!
- Довольно, - едва не срываясь на визг от злости и негодования, Уильям схватил юного Карлайла за плечо и потащил вверх по лестнице, явно намереваясь запереть сына на чердаке. В ту же минуту внимание его отвлекла с грохотом свалившаяся на пол картина в золотой раме, висевшая над камином в холле. Но, увы, уронив картину, я не мог заставить Кристиана убежать – не мог и унести его в комнату, ибо изумление и шок Карлайла-старшего, которому бы тогда довелось увидеть, как сын парит без опоры в воздухе, непременно отразилось бы на мальчике.
- Отправляйся в свою комнату и не выходи до завтрашнего вечера, - прошипел Уильям, спускаясь вниз – как я и полагал, картинка оказалась ему важнее, чем сын, что в данный момент сыграло нужную роль.
Обессилевший от слез и страха, Кристиан едва не лишился чувств, когда оказался у себя в комнате. Я помог ему добраться до кровати, и, пока он засыпал, держал его за руку, напевая старинную колыбельную, которую мне удалось пронести сквозь все года жизни и смерти. Я чувствовал, что готов вечно охранять его сон.
***
Истерика Кристиана вызвала самое горячее сочувствие у всех моих знакомых призраков. Все понимали, что юный Карлайл был ни в чем не виноват, и единодушно признавали Уильяма деспотом и тираном.
- Я, пожалуй, жалею, что рассказала ему эту историю, - призналась Мередит во время одной из наших вечерних бесед. - Как он? Ему уже лучше?
- Я не сказал бы. У него затравленный взгляд, нервные движения и боязливая походка – он все время чего-то боится, а уж о парке и речи быть не может. Стоит мне попытаться с ним об этом заговорить, как он заливается слезами. И спит теперь еще хуже, чем всегда. У него кошмары. И я не знаю, как ему помочь.
- Духи имеют способность перерождаться, - задумчиво протянула Мередит. – Ты разве не знаешь? Расскажи это Кристиану. Да, Болотный Дух может вернуться в прежнее обличье, если только кто-то изобразит его живым.
- Изобразит… нарисует? – я не верил, что все так просто.
- Так говорят легенды, - пожала плечами Мередит.
***
- Ничего не будет. У меня не получится…
С жалобным стоном Кристиан прижал пальцы к вискам:
- Как только начинаю вспоминать, голова болит и хочется плакать. Пожалуйста, Руперт, не терзай меня.
- Успокойся, - я подобрал упавшие кисточки и вновь вложил их в слабые пальцы юного Карлайла. – Все получится, вот увидишь. И он больше не будет страдать.
Уже неделю Кристиан не мог завершить рисунок. Страх еще цепко держал в своих когтях его нежное сердце, и верить мне получалось у мальчика с большим трудом. Да ведь я и сам не зал, обманываю его – или говорю правду. Но знал я лишь одно – что бы ни было, попытаться стоит.
Водя его рукой по холсту, я довершил нарисованное. Веселые глаза Духа блестели, насмешливая улыбка изгибалась в уголках тонкогубого рта. Ясно, спокойно, и ровно горела свеча, высоко поднятая над головой. И крылья, абсолютно целые крылья словно хлопали на ветру, как подол плаща. Рисунок казался мне чудесным.
- Теперь… он оживет? – с робкой надеждой спросил мальчик. – Хотя бы душа его будет спокойна? Он должен знать… мы о нем не забыли.
- Он это уже узнал, - с улыбкой ответил я, глядя в окно. – Вера оживила его.
Возможно, мне только показалось. Возможно, всего лишь ветер зашелестел листьями, а луна разбросала по саду блики. Но яркий огонек промелькнул мимо окна. И зеленый взгляд отразился в оконных стеклах.
