Колокол Биг-Бена пробил десять, когда закрытая карета с перегруженным багажным отделением, скрепя рессорами, затормозила у степенного особняка. Первой на мостовую сошла шикарно одетая американка лет сорока на вид. Плавные движения новоприбывшей привлекли внимание обитателей Хайд парка: два босоногих мальчишки поспешили предложить услуги носильщиков, джентльмен в цилиндре замедлил шаг и приосанился, а констебль, подпирающий газовый фонарь, дернул за рукав напарника:
- Посмотри, какая мадама сняла дом старого Тобби! Будет теперь устраивать чаепития. Хотел бы ты сидеть, оттопырив мизинец? - довольный собой, он хохотнул так, что спугнул голубей с фонаря. Его сослуживец, Теодор Локвуд, лишь пожал плечами.
Кто точно не желал демонстрировать окружающим мизинцы и пить асан из фарфора, так это дочь американки, которая выползла из кареты незамеченной. Но мнения Лоренции, увы, никто не спрашивал.
«Когда мы вернемся в Чикаго, скажу, что хочу жить отдельно. Сниму квартиру, ведь у меня есть доход!» - давала себе очередной зарок Лори. Вечные отсрочки: когда исполнится двадцать, когда мистер Каплан вернется с рыбалки, когда божья коровка доползет до края дивана, когда… Ах, в мечтах мышонок был готов на многое! Но стоило взглянуть на маму, и смелые слова таяли, словно сахар в чае.
Деятельная мамаша привезла дочь в Лондон с единственной целью – выдать замуж за достойного, обеспеченного джентльмена. Лоренция спорить не любила и утешалась мыслью, что браки по указу родителей в прошлом. Всего-то оставалось, отказать всем ушастым представителям известных фамилий.
Легко сказать! Чем меньше оставалось претендентов на руку, сердце и наследство младшей Новель, тем больше негодовала Элеонора. Мама была склонна в неудачах винить исключительно дочь и считала своим священным долгом перечислить ошибки и промахи мышонка, после каждого приема. Лоренция, отвернувшись к окну, глотала слезы и обещала себе: «Когда мы проедем три поворота, я скажу, что не желаю ехать к Браунам. Скажу!»
Коляска поворачивала снова и снова. Девушка молчала. Что изменит ее протест? Ведь ни одной живой душе нет дела до ее печалей – в этом она была уверена. Лори бы сильно удивилась, узнай, что усатый констебль, патрулировавший Хайд парк, давно приметил
вечно ревущую девицу.
Теодор Локвуд, коренастый мужчина лет тридцати, поступил в городское охранение несколько лет назад. Его отец владел небольшой фабрикой в пригороде, которая не приносила дохода, но тешила самолюбие старика. Мать выращивала фиалки, сетовала на промозглый климат и верила в скорый конец света. Родители видели будущее единственного сына блестящим, но претворить мечту в жизнь не могли. Юный Локвуд пробивал дорогу сам и презирал расфуфыренных девиц в позолоченных экипажах, которым все доставалось на блюдечке с голубой каемочкой.
Теодору доводилось видеть дно Лондонской жизни, бывать в провонявших испражнениями притонах, где оборванцы за четверть симолеона коротали ночь. Он участвовал облавах на «крысиные бои», отправлял беспризорников в работные дома. И глядя на зареванную молодую женщину, Локвуд преисполнялся праведным гневом. Бездельница и баловень судьбы, о чем ей плакать?!
Когда Лоренция впервые заметила сурового констебля за забором их сада, он окинул ее таким неодобрительным взглядом, будто молодая женщина повинна в смерти трех утопленников, о которых писали газеты. Впрочем, ее мама умела смотреть и похуже.
На другой день Лоренция чаще обычного поднимала взгляд от книги, но улицу патрулировал тощий поляк. На другой неделе сердитый усач вернулся и каждый раз, проходя мимо, смотрел на нее. Лори пребывала в смятении. А если остаться на веранде и проследить из окна? Или ответить прямым взглядом и вопросительно приподнять бровь, как мама? Ах, нет, такой трюк у нее получается жалко. Ночами мышонок разрабатывал планы, не зная, что же предпринять.
И вот, когда туман лежал над городом, словно великан надымил трубкой, и первые желтые листья падали на мостовые, Лоренция решилась. Заняла позицию у забора и в ожидании констебля принялась теребить веточку дерева. «Если отломится до его прихода, то спрошу напрямую, а если нет… Ох, он идет!»
Надо отдать должное Лоренции, «Мистер!» она произнесла очень даже повелительно. Но взглянув в темные глаза под низко надвинутым козырьком каски, растерялась.
Локвуд отчитал завитую, как барашка, женщину за надругательством над деревом. «Ой!» - сказала она и отпустила измученную ветку. Джентльмен коротко поклонился и ушел, оставив Лоренцию сгорать со стыда и корить себя за нерешительность. Она клялась своему плюшевому медведю, зарывшись с ним в одеяла, что больше никогда не выйдет в сад. Никогда, никогда, никогда! Но эхо от боя часов еще не растаяло над крышами домов, как она поутру с томиком верного Гамлета сидела в тени деревьев.
Теодор впервые разглядел
вечно ревущую девицу вблизи, и, на его удивление, она оказалась совсем не надменной аристократкой. «Может, приемная дочь?» - думал констебль, кланяясь в знак приветствия, когда проходил мимо. Лоренция трепетала при его приближении и страшилась новой встречи. Но неизменно ждала в саду с книгой, которую она в то лето едва ли дочитала до середины.
Локвуд подозвал Лоренцию вопросом в тот день, когда на ней было платье с глубоким декольте, и пусть это останется на его совести. Никогда еще обсуждение погоды не было столь захватывающим! Леди не знала, как себя держать, терялась, тушевалась, но весь вечер после этого улыбалась без причины. Ее интерес был очевиден для Теодора, и он увидел шанс войти в мир богачей. Идеалы в нем боролись с амбициями.
Если бы мама прознала про тайные встречи в глубине сада, которые, к удовольствию обоих стали постоянными, она пришла бы в ужас. Но Элеонора Роуз сама была увлечена романов с мистером Кханом и потому потеряла бдительность. Локвуд стал появляться у заветного беленького заборчика и в неурочное время, без формы, чем окончательно лишил бедного мышонка покоя.
Но вот заложили экипаж, горничные стали паковать вещи – мама получила письмо от мужа и заторопилась домой. Лоренция испробовала всевозможные отговорки, чтобы отсрочить отъезд. Однако дата была назначена. Настало время прощаться.
Лоренция с трудом нашла силы, чтобы объявить о скором отъезде и попросила больше ее не беспокоить. Теодор отдавал себе отчет, что подобное знакомство не долговечно, но глядя, как крупные слезы скатываются по полным щечкам, он лишился душевного покоя. Гордость и идеализм не позволяли сказать то, что его кудрявая леди так хотела услышать. Она высвободила ручку и еще дважды повторила «Прощайте!», отступая вглубь сада. Локвуд не уходил. Из дома раздался голос Элеоноры. Лоренция, умирая в душе, поспешила уйти.
Она не видела, как Теодор перелез через злополучный забор, у которого молодые люди провели столько счастливых часов. Только очутившись в его объятьях, она вновь почувствовала себя живой с такой силой, что все предыдущие двадцать семь лет показалась сном. «Вы выйдете за меня?» - серьезно спросил он. «Да» - пробормотала она, почти лишившись чувств.
Оставалась малость - представить маме возлюбленного. Теодор не понимал, почему Лоренция побледнела, когда он сказал, что пойдет просить благословение родительницы. "Сейчас? Может после?" - вяло протестовал мышонок, следуя за своим женихом в дом.
Элеонора даже согласилась выслушать Локвуда.
"Я не могу выдать дочь за мужчину, который не в своем уме. А вы, мистер Локвуд, являясь ко мне с безумными предложениями, очевидно не здоровы", - резюмировала Элеонора. - "А теперь оставьте нас наедине с дочерью, подождите в коридоре". Лоренция, повинуясь приказу, рассказала все, что ей было известно о Теодоре Локвуде: происхождение, образ жизни, состояние. Если мама не выставила вон жениха, значит есть надежда?
Элеонора слушала как будто внимательно. Когда мышонок закончил излияния, мать жестом пригласила дочь присесть и с задушевной трогательностью, мастерски имитируя живое участие и понимание, поделилась тревогами, касаемо подобного союза. Разве Локвуд сможет любить свою дорогую Лори, когда той придется носить перешитые платья? Когда из развлечений им останется лишь ловить тараканов в своей съемной квартирке? На возражения дочери о наследстве и собственном капитале, заработанном книгами, мать мягко заметила, что если Лори выйдет за своего констебля, то не получит от семьи ни копейки. А что есть любовь в нищите?
Элеоноре ничего не стоило попросить молодого человека зайти завтра, а в ночь с дочерью уехать в Америку. Локвуду не хватило бы средств, да, быть может, и желания, чтобы преследовать возлюбленную. Лори дома скорее бы забыла лондонский роман. Но Теодор подпирал стену в коридоре, ожидая окончания беседы, а Элеонора методично убеждала мышонка в том, что констебль ей не пара и с неподдельным пылом материнской любви просила не совершать ошибки. "Позови его и объясни все сама", - с сочувствием в голосе вынесла Элеонора приговор.
И Локвуд замер в дверях, не в силах поверить в разительные перемены. Под одобрительным маминым взглядом Лори обвиняла жениха в меркантильности и расчетливости.
Когда у Лоренции кончились чужие слова, она добавила от себя, что ей невыразимо жаль. Это была чистая правда. Взгляд мышонка говорил: "Я не могу разочаровать маму сейчас, когда она мной довольна! Прости!" Чудом, которое именуют любовью, Локвуд понял ее мольбу. "Без благословения вашей мамы вы выйдете за меня?" - он смотрел в глаза Лоренции и не обращал внимания на шокированную мать.
Сейчас или никогда. В темных глазах Локвуда она черпала смелость, чтобы противостоять железной воле медово-карих, обманчиво-ласковых, маминых. "Я выйду за Теодора Локвуда, даже если вы лишите меня наследства и вычеркнете из семейной родословной!" - на одном дыхании выпалил мышонок, вцепившись лапкой в руку жениха. И шепотом добавила: - "Увези меня отсюда."
И он действительно увез наследницу семейства Новель в свою съемную квартирку, предварительно разбив нос кучеру, который по приказу Элеоноры пытался задержать Лоренцию. Миссис Каплан из-за кружевной занавески смотрела, как ее единственная дочь семимильными шагами идет к пропасти. Леди не могут лезть в драку с сыном нищего фабриканта, как бы плохо не шли дела.
На утро Лоренция проснулась в объятьях любимого, уверенная, что счастливее быть невозможно. Она знала, что мама не передумает, но вдали от нее это знание не казалось таким ужасным. И в тот же час Элеонора, раздираемая отчаяньем и яростью, писала письмо мистеру и миссис Локвуд. Она просила, нет, требовала, чтобы родители объяснили непутевому сыну его место. Надо понимать, что Локвуд-старший страшно оскорбился, получив подобное послание. "Раз вы изгоняете дочь из своей семьи, мы примем ее в нашу", - написал он в ответ Элеоноре. Теодор отвез невесту в дом родителей, и вскоре Лоренция сменила фамилию на Локвуд, став законной женой Теодора Локвуда.
На Хайгетском кладбище между каменных монументов, местами поросших мхом, медленно шла сутулая худая американка на вид лет пятидесяти. Она вглядывалась в надписи на надгробиях, опуская кружевной зонтик так, чтобы тень подала на позолоченные буквы. Около трех мраморных памятников, отгороженных черной кованной оградой, Элеонора остановилась.
Чета Браунов была похоронена рядом с разницей в сорок лет - ее бабушка и дед. Что бы сказал лорд Браун о свадьбе правнучки и грязного фабриканта? Он отрекся от сына, объявив его погибшим, когда юный Джон, вопреки запретам отца, отправился в Новый Свет. Всего лишь! Элеонора прочла надпись на третьем надгробии:
Джон Браун
1807-1828
Чья душа глубже всех за нашу ложь болела.
Она знала, что гроб пустой. Здесь оплакивала Шарлотта своего возлюбленного, на этом самом месте отдавали последние почести юноше, который во цвете лет начинал жизнь в Аппалузе. Элеонора долго стояла у могильных плит. Ей предстоит объявить всему свету о падении Лоренции. Или объявить ее погибшей и устроить фиктивные похороны по примеру деда?
"Ты искренне плакал по сыну, не так ли?" - спросила она холодный могильный камень. Тот, надо думать, не ответил.