"Чем хороши дни рождения близняшек - не надо раскошеливаться на два торта," - подшучивала Лорин уже не первую неделю, и вот, наконец-то этот день настал - моим кузенам стукнуло тринадцать. Детьми они мне казались более открытыми и доброжелательными, а сейчас я не хотела особенно даже лишний раз к ним подходить - нет, не к Айку. Айк вырос обычным, вполне симпатичным мальчишкой из смешного карапуза, он приводил к нам домой соседок и редко скучал дома, хотя внутри семьи резко стал неразговорчив. Может, его слишком занимали друзья, кто знает - в любом случае, одно я знала точно. Он своей жизнью не был доволен, и всячески пытался ее исправить, направить в нужное себе русло, и это было скорее похвально.
Гретхен тоже переняла упорство отца, но что самое ужасное, еще и дрянной характер невесть от кого. Она могла обидеться на любое слово, во всем видела скрытую угрозу, нередко закатывала истерики и подолгу запиралась у себя в комнате, изучая цыганскую магию по книгам и наставлениям матери. После того происшествия с Морморнами мне не слишком хотелось с ней говорить, и она это очень тонко чувствовала, я знаю. Но тоже так и не осмелилась сделать шаг мне на встречу, чтобы объясниться, а значит... Значит, нечего было больше тут искать. Нечего больше себя обманывать - в детстве я считала ее за мать, а сейчас находилась в таком раздрае, что даже и не знала, как к ней относиться, хоть и старательно скрывала это за равнодушием к происходящему дома.
А что происходило дома? Лорин прекратила водить к нам в гости чокнутых родственничков, меня почти перестали заставлять носить платья и часто поминали к поводу и без о том, какая же я безответственная девчонка, раз угодила под надзор Дома Заботы, пусть и дистанционный.
Айк развлекался, как мог, Марвин и Асселина сутками пропадали на своих работах, Гретхен втайне ото всех чертила загадочные круги на полу в своей комнате и не отлипала от зеркала.
Но мне не казалось, что она возле него прихорашивается.
* * *
Самым лучшим спасением от всего этого цирка у меня на дому были вылазки к центру нашего района, Гишера, где находилась наша любимая с Вьюн блиночная, которую мы приглядели еще несколько лет назад и с тех пор при наличии денег первым делом кидались сюда и жадно набрасывались на кулинарные шедевры единственного повара забегаловки - Джосса. Джосс был угрюмым, носатым мужчиной среднего роста и все время мне кого-то напоминал, но память на лица и имена у меня почему-то неожиданно стала плоха.
Обычно, пока Джосс возится с приготовлением, мы с Вьюн успеваем обсудить примерно половину всего на свете, а оставшуюся часть новостей мы припасаем для того момента, когда нам наконец-то подадут наш заказ. Но в тот день он работал необычайно быстро, поворачивался к нам лишь мельком и тут же уходил к плите. Обычно в таких случаях мы начинали смеяться, а я поддевала Вьюн, что он в нее точно влюблен. Она не злилась, подхватывала мои шутки на лету и умело принимала комплименты, умудряясь льстить еще и мне в процессе. Многим парням было бы чему у нее поучиться - например, я никогда не знала, что можно так вдохновенно и с невинным выражением на лице врать про то, что я красивая. Что у меня изящный носик, тонкие запястья, и прочее и прочее.
Это было не так, я знала, и не особо волновалась по этому поводу. Или делала вид, что не волновалась? Мне не нужна красота. Я одиночка, и для меня даже до сих пор удивительно, как я вообще могла с кем-то даже подружиться.
Напротив барной стойки есть уютные диванчики и красивый камин, у которого мы часто греемся, когда замерзаем, особенно осенью. Они хороши тем, что здесь нас не слышит каким-то образом даже Джосс, суетящийся у плиты не так далеко, поэтому это было идеальным местом для разговорам по душам. Я не люблю их, но если Вьюн просит о чем-то рассказать, я почему-то не могу отказать - наверное, это была бы такая же гадость, как отобрать у ребенка конфету или ударить новорожденного котенка.
Она нерешительно закусила тонкую губу, прежде чем поднять на меня пристальный недоверчивый взгляд и спросить:
- А ты что-нибудь помнишь о своих родителях?
Тема была сегодня особенно неприятна. Вроде как они сгорели в этом же месяце, то ли в начале, то ли в конце... Не задумываюсь, я говорю стандартную фразу:
- Меня тогда не было дома с ними. Мы были на ночной ярмарке всей семьей, кроме них, - по моему колючему голосу Вьюн быстро читает нежелание говорить на эту тему дальше, и это одна из важнейших черт, за которые я ее люблю. За которые любила Роханну - для меня всегда было очень важно, чтобы человек умел вовремя замолкнуть.
- У моего деда подозревают болезнь, - вздохнула она. - Я боюсь, если... - я успела вовремя прижать палец к ее губам, и фраза осталась несказанной, повисла в воздухе, отягощая атмосферу. Если верить Роханне, лучше не говорить о таких вещах вслух. Я не трусиха и с трудом верю во всю эту паранормальную чушь, но этот прием очень удобен, когда надо успокоить человека. Не дать ему сказать худшее.
- Все обойдется, - твердо сказала я, сама ничуть не веря в свои слова. Впрочем, мне вера и ни к чему - она сейчас нужна Вьюн, и едва ли не больше воздуха. - Слышишь? Напомни мне, из скольких неприятностей мы выкарабкались за последние годы.
Подруга легко улыбнулась, тряхнула головой, словно сгоняя тоску, и, смотря куда-то вдаль, задумчиво произнесла:
- Знаешь, мне просто повезло с лучшим другом.
* * *
Мы отправились на лесопилку, потому что, к сожалению, самое большее, что я могла сделать для нее - помочь развеяться. Я не была ни врачом, ни волшебницей, ни миллиардером, чтобы помочь ее деду выздороветь.
Я его видела, но всего однажды, даже смутно помню, при каких обстоятельствах. Обычный старик, мрачный и сердитый, но на внучку он ни разу не кричал, зато состоял во вражде с почти всеми ближайшими соседями. Десяток лет тому назад, когда он работал на стекловарной фабрике, в результате несчастного случая он потерял способность ходить - я так и не вникала, было то серьезное химическое отравление или он упал на какой-то станок. Заработанным их денег хватило лишь на пять лет скромной жизни в полуразрушенной хижине, одной из тех, что строили еще во времена жизни моей бабки. А потом стало хуже, он умудрился неведомым никому образом влезть в долги и они почти обнищали - тогда-то я и познакомилась с Вьюн и хотела ей помочь своей охотой, но меня поймали и с тех пор мне приходилось таскать еду из дома и передавать им, чтобы избавить от голодной смерти.
По ночам здесь, конечно же, всегда было пусто - рабочих в ночную смену не было. Я часто приходила сюда после того, как оказалась под надзором Дома Заботы и доступ в лес мне был закрыт - я переживала это очень тяжело, особенно первое время. Меня словно лишили воздуха, хотя куда вернее было бы сказать, что свободы. Я чувствовала себя даже сейчас обреченной на вечную жизнь внутри своего поганого района и работу на полях, которой занималось большинство здешних жителей. Но лучше бы уж получить разрешение работать на лесопилке - вдали от всех, я снова среди тех же деревьев, вот только не одна. Обычно женщины не шли сюда работать, здесь трудились только мужчины, но мне было сложно представить себя среди грядок и плодовых деревьев до конца своей жизни. Конечно, были и другие профессии - нам тоже требовались врачи, учителя, в конце-концов можно было устроиться водителем в более богатые округа вроде Бонта, там без машин они не обходились, особенно в квартале грузчиков - торговля питала этот район.
Будущее не представлялось мне радостным, в конце-концов, могло бы быть и хуже... Хотя я все чаще ловила себя на мысли, что лучше бы Клинт не ручался за меня. Не было похоже на то, что моя семья во мне так уж нуждалась, и единственный человек, по которому я бы скучала, была бы Вьюн. Я бы продержалась там как-нибудь до совершеннолетия, а потом меня бы отправили на охрану границ, и я стала бы одним из тех патрульных, а сейчас... Сейчас мое совершеннолетие уже совсем почти на носу, и все, что мне остается - упражняться с топором.
Вьюн намного слабее меня физически, хоть и не страдает почти никакими болезнями. Просто астеническое телосложение, просто недоедание, просто низкая выносливость. А я родилась с крепким, "отменным", как сказал бы дядя Шин, здоровьем и с самого детства занималась лазаньем по деревьям и бегом от соседских детей. Физическая сила была ей просто не нужна, и я не возражала. Работа медсестры и правда не будет требовать от нее больших усилий, только внимательность, заботливость и доброту - а уж этими качествами подруга обладала больше, чем любой человек, встреченный мной в жизни.
Мы расположились у костра, не желая возвращаться домой еще так рано для нас. Тетки и ее дед давно смирились с нашими поздними гуляниями и уже просили только об одном - не приходить раньше рассвета.
Можно было бы сжарить зефир, и я честно порылась в карманах, но он, видимо закончился. Но и просто погреться у огня будет неплохо, скоро должна была наступить осень и это были практически последние теплые деньки. Земля уже остывала, но сидеть возле костра лесорубов еще было можно.
- Как думаешь, что будет дальше? - спросила я, ощущая нелепость и неловкость своего вопроса, однако лучше бы я его сформулировать все равно не смогла. Вьюн быстро уловила, о чем я говорю.
- Никто не знает, - пожала она плечиками, и, заведя руку назад, уперлась ей в землю. - До утра бы дожить.
Это тоже отличало Вьюн от многих наших сверстников и людей постарше - она никогда не ручалась за завтрашний день, являясь сторонницей мнения о том, что все, что бы не случилось в нашей жизни, уже давным-давно написано Судьбой. Мы не в силах ничего изменить или пойти наперекор, мы должны лишь плыть по течению и принимать это. Это не удивляло меня - она была смиренна, в отличие от меня, яро пытавшейся перекроить свою жизнь и сражаться с абстрактными понятиями вроде той же Судьбы, не позволяя им вершить мои дни. Вся ирония, конечно, заключалась в том, что исход собственной вечной борьбы не был мне известен и никогда не станет. "Возможно, твой Рок - пытаться идти против Рока," - туманно выразилась Вьюн как-то раз, когда разговор зашел о мировоззрении, она любила размышлять на философские темы.
- А как бы ты хотела, чтобы оно все было? - извернулась я, желая получить нормальный ответ. Она задумалась.
- Чтобы дедушка выздоровел, - уверенно начала она. - Чтобы я стала медсестрой. Чтобы мы виделись по-прежнему каждый день, хоть ты и будешь работать на лесопилке, а мне первое время будут поручать ночные смены и у нас будет мало времени для общения. Чтобы лет через десять мы продолжали дружить семьями...
Я нахмурилась.
- Но у меня ее не будет. Я не хочу замуж.
- Все рано или поздно будем окольцованы, - возразила она, но это до боли напомнило мне то, как меня всю жизнь пытались перевоспитать. Сделать из меня послушную размалеванную дурочку в юбке, которая будет верной женой и любящей матерью. Убедить, что "пора взрослеть". Я ощутила что-то вроде злости и отчаяния, похожее на приступ паники, которая охватила меня полностью, когда я услышала те самые слова из уст лучшей подруги:
- Пора взрослеть, Джекки.
* * *
Этот разговор я вспоминала еще долго, и каждый раз на меня накатывало то самое омерзительное чувство. Я не хотела встречать ту правду, которая находилась у меня под носом и махала ручкой прямо в упор - привет, я реальность. Через пять месяцев тебе семнадцать. Ты станешь совершеннолетней и сможешь выходить на полноценную работу. Время предало тебя точно так же, как и тело предает раз в каждый месяц, тебе нельзя больше закрывать на меня глаза.
Но я продолжала жмуриться наперекор. У меня есть еще почти половина года до того времени, когда вопрос "есть ли у тебя ухажер" участится в десятки раз, когда со мной начнут заигрывать отвратительные малорослые брюхастые мужики на лесопилке и в барах, надеясь, что я стану их женой, когда начнется эта самая "взрослая" жизнь.
Нет, возразила я тут же самой себе. К счастью, у меня нет хорошенькой мордашки, чтобы малорослые брюхастые мужики обратили на меня внимание.
Тем временем дома продолжался праздник безумия - как мне пожаловалась Лорин за завтраком, Гретхен накупила на пригородном рынке тяжеленных фолиантов и вся зарылась в них, не желая даже помогать по дому, Марвина уже три дня не было дома, настолько он засиделся в своей лаборатории, гоняясь за каким-то гениальным открытием, а Асселина беременна. Последнее меня задело сильнее всего, если учесть все мои недавние размышления. Я ей долгое время симпатизировала, не только из-за легкого нрава и чувства юмора, а из-за того, что впервые в наш дом она вошла в сапогах по колено, грубых женских штанах в стиле "под армейские", коротко стриглась и каждый день посвящала тренировкам, она ведь была спортсменкой. Я чуяла в ней что-то родственное, думала, что не одна такая - не желаю носить платья, вести себя, как "настоящая леди", а в итоге... А в итоге она залетела, несмотря на все. Просто залетела, как обычная соседская бабенка.
Когда я узнала о ее положении, она находилась уже на четвертом с половиной месяце, и родила ровно через четыре, недоносив малыша всего каких-то жалких для всех пятнадцать дней. Пятнадцать драгоценных для меня дней.
Это оказалась девочка, и родители были совершенно единодушны в выборе ее имени - Клэр. Неясно, откуда они его выцепили, но всех на удивление вполне устраивало, даже вечно ворчащую Лорин. Та к внучке относилась особенно трепетно и нежно, забирая ее из рук Марвина и Асселины еще чаще, чем это делала даже Роханна и даже почти забросила дом, проводя свое время с ней. Глаза у нее были отцовские, на висках виднелся темный пушок и она смешно дрыгалась все время и пыталась переворачиваться, лежа в кроватке, но я старалась заходить к ней как можно реже. Вина маленькой Клэр в моем избегании ее заключалась только в том, что она была ребенком. Моей завистью и страхом.
Как же я хотела оказаться на ее месте...
* * *
- Ну что, Джекки, - бодро поприветствовал меня Клинт, усаживаясь за стол. В комнате было светло и пусто, мебели - минимум, несмотря на то, что кабинеты встреч в Доме Заботы должны дарить ощущение расслабленности и уюта. Наши встречи почти всегда проходили здесь, и обычно Кермотт приглашал меня на них только для заполнения дурацких ежемесячных бланков, они вроде психологических тестов для меня и отчеты о моем поведении для надзирателя. Не знаю, куда их потом забирают, может, вообще в унитаз спускают, наше с Кермоттом дело только заполнить их и сделать вид, словно он и правда за мной наблюдает. Ха.
Я лениво буркнула приветствие в ответ, что-то вроде "здрасте" и уже потянулась за ручкой, когда он меня неожиданно остановил:
- Сегодня не совсем обычная встреча, как ты понимаешь.
- С чего бы? - удивилась я и тут же понимающе ухмыльнулась. Ну да, наконец моя долгожданная свобода.
- Начну сразу, если ты не против, мне дорого время. Через каких-то там жалких пятнадцать дней мы с тобой должны попрощаться, - он внимательно заглянул в мои глаза своим пронзительным взглядом, пристальным, но не насмешливым, как всегда. Он был абсолютно серьезен, и, похоже, его вечных подколов сегодня не будет. Я даже не знала, скучать или радоваться.
- Да неужели? - проворчала я, не упуская возможности вставить свое словцо, но он проигнорировал меня, и невозмутимо продолжил:
- Чтобы тебе было известно, сейчас я должен решить, оставлять в твоем удостоверении личности печать о том, что ты находилась под наблюдением Дома, или же нет. Как ты понимаешь, наличие чудо-печати значительно повлияет при твоем будущем устройстве на работу, - холодные серые глаза сверкнули, когда он подался к столу ближе.
- И вы мне ее не поставите? - без особой надежды поинтересовалась я.
- Поставлю ее - и окажусь под ударом, - заявил он, и, хмыкнув, добавил: - Откуда мне знать, что ты не вернешься к нарушению закона? Даю десятку, ты с ним даже бегло не знакома.
Это меня задело. Да ставь он хоть тысячу этих чертовых печатей, я не собираюсь подмазываться и терпеть от него насмешки.
- Вы считаете меня необразованной идиоткой? - вызывающе уточнила я, буравя взглядом его спину. Он уже направился к двери.
- Тебе лучше не знать, что я считаю, - парировал он, не оборачиваясь ко мне. Лучше бы попрощался.
- Даже необразованная идиотка вроде меня знает, что принято прощаться перед уходом, - бросила я ему вслед, рассчитывая, что он хоть повернется ко мне, но ничерта. Он застыл на миг на месте, словно желая развернуться и сказать мне что-то, но молча покинул комнату.
А может, мне показалось.
* * *
Время утекало, как песок сквозь пальцы, и с каждым днем это все сильнее сказывалось на моих нервах, поэтому я даже не винила Гретхен в том, что она дала мне как-то раз по морде. Я бы и сама себе с радостью врезала. Драка наша затеялась из-за сущего пустяка, и она неведомым образом вышла победителем - а ведь это я привыкла побеждать во всех стычках с самого детства! И била она неумело, куда попадала, но от прикосновений ее, как мне казалось, у меня останутся минимум вмятины. Хотя по ощущениям синяки по всему телу напоминали не то ожоги, не то порезы, и в душу закрадывалось подозрение, что бой был не совсем честным, но поверить и в это было не по себе. Да и абсурдна вера во все эти паранормальные вещи для меня сама по себе.
Гретхен уже успела перецапаться со всем домом, я была просто очередной. Она себе словно цель ставила - переругаться и передраться со всеми на своем пути. Даже Роханна отметила ее агрессивность и пыталась успокоить, как могла, но была громко послана к чертям. С тех пор мне казалось, что она и сама немного побаивалась своей дочери - как-то раз я застала тетку, выгребающую из ее комнаты все эти купленные книги, за которыми Гретхен сидела до этого, но не успела - дочь возникла прямо на пороге, отобрала книги и наорала на мать, после чего стала и вовсе запираться. Не просто торчать в своей комнате сутками, а по-настоящему, придвигая комод к двери или вставляя ручку от сломанной швабры.
Ее эксперименты стали волновать уже всех, особенно Айка, который вместе с ней же самой болел таинственной глазной заразой около трех-четырех дней. Она пропала у обоих одновременно, равно как и началась, без разницы даже в секунду. "Близнецы," - пожала плечами Лорин, но мне казалось, за этим кроется что-то большее.
Наверное, это странно и смешно, но про мой день рождения банально забыли. Кошмар закончился, сбывшись, и теперь мне официально было семнадцать лет, а на руках было абсолютно чистое удостоверение - видимо, Клинт сжалился. Сейчас я вспоминала о нем отчего-то с большой теплотой и долей тоски, хотя быстро увязла в своих повседневных заботах. Роханна предложила мне еще пару месяцев поразмыслить, никуда не спешить и не нестись сломя голову искать новое жилище и работу. "Здесь всегда будет твой дом," - доверительно сказала она, и я молча кивнула, не чувствуя в ее словах ни капли лжи и не в силах с этим свыкнуться. Лучше бы она обманула, чем подарила мне очередную порцию душевного раздора.
Клэр стукнул уже месяц, и это отмечали масштабно, почти как полноценный день рождения. Росла, она, кстати, "не по дням а по часам", как говорят - по внешнему виду ей можно было дать ну никак не меньше годика.
Лорин по-прежнему не отходила от ее кроватки, теперь малышка смешно гукала и тянулась к ней сама крохотными ручками, и впервые за много лет я слышала от тетки настоящий, искренний тихий смех. Находясь рядом с внучкой, она словно светилась от радости. Было что-то гармоничное и прекрасное в виде глубокой старухи и совсем маленькой девочки у нее на руках. У них были совершенно одинаковые глаза, что прибавляло метафоричности картине, что мы видели каждый день. Вот только волосы Клэр, уже настолько длинные, что их собирали в хвостики, были черны, словно смоль, а у Лорин выбелены временем и горем.
Это уже давно должно было случиться, и мы все это знали, но оттого было не легче, лишь саднило в сердце еще сильнее прежнего. Я долго просто не могла поверить в то, что главной занозы моего детства и вечной воспитательницы больше нет в живых - однажды утром все проснулись от плача Клэр. Тогда мы и увидели младенца в объятиях мертвой Лорин, словно ненадолго задремавшей в кресле. Кажется, вот-вот она проснется, но... Но она не просыпалась.
Больше Клэр был потрясен только Марвин, еще долго оплакивавший мать. Я не подходила к нему, не пыталась утешить - знала, что не зря Лорин одобрила в конце-концов Асселину. Она поможет ему залечить душевную рану, а если это сделаю я, то лишь растравлю свою еще сильнее.
Она не ушла просто так - вскоре нам поступило извещение о том, что мы получаем от нее наследство. Она упомянула в нем даже Руни, про которую я, честно говоря, забыла вовсе, но что самое главное - меня. Наверное, она единственная по-настоящему меня любила в этом доме.
Но теперь я уже никогда не узнаю ответа на этот вопрос.
Ирония судьбы давала о себе знать - следом за извещением и деньгами на нас в прямом смысле слова свалилось с небес "счастье" - неизвестный оставил на нашем пороге лампу. Это случилось на рассвете, и Роханна кинулась к ней, сломя голову, после чего взяла с меня клятву никому не рассказывать о том, что мы нашли, сообщив, что это очень могущественный артефакт и о нем ни в коем случае не следует знать Гретхен - похоже, она и сама сдалась борьбе с ней, поняв, что ее уже не перевоспитать. На мои последовавшие вопросы о ней и о лампе она отмазывалась, как могла, обещала рассказать позже, но я же знала - "позже" не будет. Любопытство, к счастью, быстро меня оставило и вскоре я благополучно забыла о таинственной посудине.
Смерть Ло лишь добавила мне желания сбежать из дома насовсем - мне хотелось исчезнуть. Однажды уйти и не вернуться, потеряться где-нибудь, заблудиться... Не видеть больше никогда знакомых лиц. Бесконечно блуждать и никогда не возвращаться. Помимо меня всем хватало своих забот, но мне искренне было жаль Айка - с виду у него был успех среди сверстников, много друзей, но лишь я видела, что он одинок - почти столь же, сколько и я. У него не было никого, кроме матери, но он давно покинул тот возраст, когда она могла заменить ему хоть целый мир.
Вьюн уже не было со мной рядом так часто - мы виделись от силы пару раз в неделю, она несла порой и ночные, и дневные смены одновременно и я пугалась за ее состояние каждый раз, когда видела ее синяки под глазами и нездоровый землистый цвет лица. Она отмахивалась, говорила, что все в порядке, просто привыкает к работе, но это не убавляло моего волнения. Она тактично не интересовалась у меня, как дела с взрослой жизнью, за что я была ей бесконечно благодарна. Потому что дела шли больше, чем просто паршиво.
Вероятно, прошло около нескольких месяцев, когда я завершила свой траур и по тетке, и по утраченному детству и приняла новые условия игры. Она была на чужом поле, с слишком сложными для меня правилами, но я честно старалась найти свое место в ней. И здесь меня ждал провал.
Что у меня получалось лучше всего всю мою жизнь? Импровизировать. Настало время снова играть сразу, не просчитывая ходы и проходя меж огней с завязанными глазами, полагаясь только на свои чувства. Это почти как на охоте - нет ничего в ту секунду, когда ты пускаешь стрелу - кроме ощущений и инстинктов, и твоих, и жертвы. Твои чувства окажутся острее, сработают лучше, а несчастное животное подведут, и ты победитель - бежишь за трофейной тушей.
В жизни все было сложнее, но когда меня пугали сложности?
Встречи с Вьюн стали желанными с тех самых пор, как я привела свою жизнь более-менее в порядок и приняла решение по поводу своего будущего спустя столько времени. Неописуемое счастье - найти себя в чем-то и больше не чувствовать лишним или ненужным. Мои ощущения не должны подвести меня, я - охотник, а не жертва, я должна была принять верное решение и почувствовать это самое счастье и удовлетворение. Но чувствуя ли я его?
К счастью, эту тему мы снова пропускаем в нашем разговоре, хотя я чувствую себя уже намного увереннее в беседе.
Я крепко обнимаю Вьюн, честно говорю, как сильно по ней скучаю, и слышу в ответ то же самое. Приятно это слышать и тоскливо от того, что сейчас уйду я одна, а не мы вместе.
- Надо почаще встречаться, - как бы невзначай говорит она.
С трудом выдавливая из себя улыбку, я говорю ей, что слишком занята на лесопилке. Но вот не учитываю только одного...
- Ночью? - удивляется подруга, пытаясь прочесть по моему лицу, шучу я или нет. Господи, ну и глупость я сморозила!
- Я... Днем я слишком выматываюсь за рабочий день там, в смысле, - пытаюсь оправдаться я и это выходит успешно, Вьюн верит. А я сама... Я сама уже не верю себе.
* * *
Южный рынок Брэвбури, иначе называемый еще Крытым, промышлял в самом своем начале только торговлей скотом. Позже он расширился, и под крышей стали находиться так же торговые ряды с продуктами, косметикой, домашними инструментами, тканями... Но самым замечательным было то, что после заката сворачивалась незначительная часть торговцев, большинство оставляли свои места вот так просто, с деньгами в кассах, надеясь на охрану. Мне делается смешно, когда я вижу ее мирно дремлющей у выхода.
Здесь нет дверей, и тем легче проникнуть мне туда. Ни гархов, ни кошек Ражн, ни охранных птиц не поджидает меня внутри - здесь совершенно безлюдно. Вся охрана из жалких двух человек осталась позади, угрозы нет, но и задерживаться смысла нет - в любое время может неожиданно вернуться третий сторож, а здесь даже ни единого коридора, за углом не укрыться. Может, кретины-охранники и спят, как убитые, но мне стоит быть осторожнее и не грохотать здесь у них практически под самым ухом. Все, что мне нужно - обчистить несколько касс и свалить отсюда.
За какую взяться первой? Взгляд разбегается, но нельзя быть слишком жадной. Или же стоит взять все и сразу, потому что наутро все узнают об ограблении, усилят охрану и больше мне сюда не попасть? На самом деле, я даже не до конца понимаю, как с такими горе-сторожами здесь все не разграбили до меня. Тихо продолжаю прокрадываться вглубь, стараясь не наделать шума, и останавливаюсь у небольшого сундучка.
Я внимательно изучаю замок на нем, щелкаю пальцем по корпусу и слышу звон сквозь дубовое дерево - если здесь не деньги, то драгоценности. Поднять его не выходит, слишком тяжел, придется взламывать. Во взломе я не очень хороша - когда мы в детстве забирались в заброшенный дом у пригородного рынка, замком я заниматься предоставила Вьюн, вот уж кто был асом в этом деле! От нее я выучилась всего паре штучек, и вся моя надежда только на них. Я выпрямляюсь, шарю по карманам в поисках отмычек, и, нащупав пару, замираю на месте, как вкопанная.
- Все-таки стоило поставить штамп, да? - произносит задумчивый голос за моей спиной.
Металл обжигает замерзшие пальцы, слова бывшего надзирателя обжигают слух.
- Это уже даже не смешно, - устало говорит он, все так же негромко и просто. В голосе его не звучит ни злости, ни напыщенности, ни насмешки. Мне бы сейчас подумать о своей шкуре, но сознание очень тонко подмечает то, что со времен нашей последней встречи его настроение не пришло в норму.
Ощущения подвели, я сама себя подвела - и на охотника найдется охотник. Но чтобы дважды тот же - это ужасная издевка и унижение со стороны судьбы. Но на этот раз я не буду умолять.
- Скажи, что ли, хоть слово, а то у меня складывается ощущение, что я тут сам с собой говорю.
- Мольбы хотите услышать? - резко спрашиваю я. - Плевать мне, давайте, ведите к городской страже хоть сейчас. Вперед, - последнее слово я почти выплевываю ему в лицо.
Клинт уже готовится ответить мне, когда охранник всхрапывает особенно звучно и ему приходится снизить тон.
- У меня есть предложение получше.
